Текст книги "Журнал Наш Современник №2 (2002)"

Юрий КУЗНЕЦОВ • Нечто о поэте (Наш современник N2 2002)

ЮРИЙ КУЗНЕЦОВ

НЕЧТО О ПОЭТЕ

Поэт Геннадий Касмынин глубоко переживал развал родной страны. А появление целого племени незнакомых молодых людей с амбивалентной нравственностью его озадачивало.

“Да разве это люди? Тьфу!” – говорил он с горечью о так называемых новых русских и все-таки вступал с ними в полемику. А зачем? Подлецам все равно ничего не докажешь. Но как это бывает с незаурядными людьми, трагический надлом разбудил в нем подспудные силы. Лучшие его стихи из последней прижизненной книги “Гнездо перепелки”, вышедшей в 1995 году, лично для меня были открытием. До этого я знал Касмынина как одного в ряду многих небесталанных, но тут он явно выдавался из ряда. Он взломал бытовую ограниченность, присущую прежним стихам, и обрел большое дыхание. Образность уплотнилась, пространство смысла расширилось, а слово заиграло самоцветными гранями. Это ли не перл живой русской лукавинки?

А ну-тка, Анютка-молодка,

Ответствуй, где спрятана водка.

Стаканчик, другой поднеси...

Когда я ему говорил, что его звезда взошла где-то между Тряпкиным и Рубцовым, он улыбался, как дитя:

– Ты это серьезно?

– Серьезней и быть не может, а точней время скажет.

Он заведовал отделом поэзии в журнале “Наш современник”. Бывало, зайду к нему в кабинет и спрашиваю:

– Как ты думаешь, прорвемся мы в третье тысячелетие?

Он не мерил тысячелетиями, но отвечал решительно:

– Прорвемся!

И, прищурив глаз, долго глядел в несуществующую точку.

Предчувствовал ли он свою смерть? Кто знает... Но однажды в нем проснулся древний охотник на крупного зверя, и он затеял опасную игру со смертью в стихотворении “Окно для шагов”. Во всяком случае, он сделал первый ход. Но второй ход был не его... И тут не рубцовское совпадение: “Я умру в крещенские морозы...” и даже не рубцовская безысходность: “Сам ехал бы и правил, да мне дороги нет...” Тут воля и свободный выбор.

Но Касмынин не прорвался в XXI век. В нем, внешне здоровом, цветущем, поселилась коварная болезнь, которая до поры до времени никак себя не проявляла, а потом, когда он почувствовал что-то неладное и обратился к врачу,  было уже поздно! Его жизнь стремительно угасала. Он успел только спасти свою душу: крестился и исповедался духовному лицу. Что это была за исповедь – останется тайной. Но мы можем догадаться по его стихам, где все открыто и дышит прямодушием и совестью.

Его похоронили в ясный сентябрьский день на подмосковском кладбище, в белом чистом песке, рядом с сосновым бором. Даты его жизни 1948—1997. Над его могилой много неба и воздуха, как и в его стихах о березе над обрывом.

Но не весь он умер. Своей лучшей частью – стихами он остался на земле и в этом смысле прорвался в новый век. Насколько его стихи жизнеспособны, покажет только время, но, надеюсь, многие годы им обеспечены. Иначе и быть не может. Иначе плохо будет младому незнакомому племени без касмынинской совести.

ГЕННАДИЙ КАСМЫНИН

ГНЕЗДО ПЕРЕПЕЛКИ

Не слыхать перепелок во ржи,

Только спутник проносится, тикая,

И деревня стоит у межи

Обреченная, темная, тихая.

Это все отболело давно,

Это месте зовется Горелое,

Даже кладбище здесь сожжено,

Плешь осталась песчаная, белая.

Поднялась высоко лебеда,

Мы из лучшего в худшее сосланы,

То протаем весной изо льда,

То костями желтеем под соснами.

Не прощу я, пока не умру,

Не забуду, пока не забудется,

Как свалилась ничком на юру

Догнивать у колодезя улица.

Лет полсотни пройдет или сто,

Вы и мертвые вспомните, сволочи,

Деревеньку свою, гнездо

Разоренное, перепелочье.

ОКНО ДЛЯ ШАГОВ

Отчаянье бывало окончательным,

Когда хотелось выйти из окна,

Отчаянье бывало замечательным

И превращалось в рюмочку вина.

Отчаянья тогда как не бывало,

И наступала слабая печаль,

Она меня уже не добивала,

И я ее почти не замечал.

Сменялись настроения, как омуты

Сменяет быстролетный перекат,

И вот уже я выходил из комнаты

И падал на завалы баррикад.

Под тряпкой, обгорелой и простреленной,

Лежал я возле дома богача,

Ковровою дорожкою постеленный

Под будущие ножки Ильича.

Моя рука сжимала вороненое

И бьющее в Историю ружье!

Не вышло, не случилось... О вранье мое,

И все-таки не ваше, а мое!

Да мало ли в какие после черного

Отчаянья входил я времена,

И яблока хотелось мне моченого,

И тюри с квасом или толокна.

Живу теперь на грани обретения

Всего того, что так хотелось мне,

И не могу переступить растение

В открытом настежь для шагов окне.

БЕРЕЗА

Было так: я дошел до обрыва,

Ровно шаг оставался, никак,

Тут и встретилось дивное диво

Всё в веснушках, лучах, мотыльках.

Я вцепился, почти улетая,

Обнял ствол за предельной чертой

И остался с тобой, золотая,

Нежно-ржавый, почти золотой.

Пахнет севером и бездорожьем,

Никого не видать за версту,

И уйти от обрыва не можем,

И не можем шагнуть в пустоту.

Неподвижно в небесной пустыне

Мы летим высоко-высоко

Вместе с ветром в безоблачной сини,

А внизу – глубоко-глубоко.

Михаил ЧВАНОВ • «Ангел-спаситель» (Наш современник N2 2002)

“Ангел-спаситель”

Колошенко В.П.  Ангел-спаситель.

Кн. 1. С. 332, илл. Кн. 2. С. 304, илл. —

М.: Журналистское издательское агентство “ЖАГ-ВМ”, 2000.

“Ангел-спаситель” – так он назвал свою книгу, подразумевая вертолет, которому посвятил жизнь.

Но вертолет – мертв, он – всего лишь машина, и ангелом-спасителем он становится далеко не в каждых руках. Более того, ни конструкторы, ни летчики-испытатели, безусловно специалисты своего дела и смелые люди, которые впервые подняли его в небо, объездив, как молодую норовистую лошадь, испытав в разных режимах, составив инструкции по его эксплуатации, ни тем более рядовые гражданские и военные летчики, загнанные в рамки этих инструкций, превращенных авиационными чиновниками посредством напичканных в них всевозможных ограничений в шоры, –  абсолютно все не подозревали об истинных возможностях Ми-4, пока в его пилотское кресло не сел Василий Петрович Колошенко, тогда еще не летчик-испытатель, но уже широко известный своей отчаянной, но далеко не безрассудной смелостью полярный летчик. Он доказал, что этот вертолет, получивший к тому времени уже столько нареканий, в том числе за рубежом, не просто может летать, но и лучший в мире в своем классе, что на нем можно летать в любых метеорологических условиях, спасая людей из самых безвыходных положений, днем и ночью, в пятидесятиградусные морозы и в пургу в Арктике и в Антарктике и в пятидесятиградусную жару в Африке и в Центральной Азии. И потолок его применения не 5,5 километра, как написано в техпаспорте, – если надо было спасать людей в Гималаях, Василий Петрович смело поднимался и на 8 километров, правда, надев кислородный прибор. Он доказал, что Ми-4 может безопасно садиться и взлетать в снежной или пустынной пыли, что считалось смертельно недопустимым и уголовно наказуемым, чиновникам наплевать было, что это запрещение сводило на нет саму суть вертолета как уникального внеаэродромного летательного аппарата, словно, к примеру, в Арктике или в африканской пустыне кто-то сначала должен был приехать на велосипеде и веничком подмести посадочную площадку. И не вертолет, а именно его, слившегося в единое целое с винтокрылой машиной, великого вертолетчика Василия Петровича Колошенко в богатой природными катаклизмами Индии назовут ангелом-спасителем, потому что кроме него никто в мире на этом или других вертолетах не делал для спасения людей ничего подобного. Именно ему, показавшему возможности другого вертолета, Ми-8, в той же Индии, высоко в Гималаях и на всевозможных авиационных салонах, в том числе в Ле Бурже, страна обязана тем, что многие сотни этих машин до сих пор летают в десятках стран мира, принося в ныне скудную казну страны немалые деньги. И так было с каждым новым вертолетом, рожденным в КБ великого авиаконструктора М. Л. Миля, куда после долгих уговоров последнего В. П. Колошенко – до того свободная полярная, как бы специально улетевшая от всевозможного авиационного и другого начальства птица – пришел работать. Он выигрывал жесткую конкурентную борьбу во всех соревнованиях, в каких ему приходилось участвовать, в том числе со знаменитыми вертолетами Сикорского. Впрочем, допускаю, что просто у Сикорского не было таких летчиков. А что это была за борьба, доказывает пример гибели другого нашего великого вертолетчика, Героя Советского Союза Юрия Гарнаева при тушении лесных пожаров во Франции. Правительство Франции, отклонив предложения других вертолетных фирм, как и в предыдущий раз, пригласило В. П. Колошенко (тогда Ю. А. Гарнаев был у него вторым пилотом), чтобы впоследствии закупить 10 вертолетов Ми-6, но В. П. Колошенко незадолго до этого был назначен ведущим летчиком-испытателем сверхтяжелого вертолета Ми-12. До последнего времени утверждалось, что вертолет Ю. Гарнаева погиб, врезавшись в скалу при попытке уклониться от линии высоковольтных передач. Из книги В. П. Колошенко я впервые узнал, что в зоне гибели вертолета не было высоковольтных линий и что вертолет был взорван радиоуправляемой с земли миной. Ю. А. Гарнаев погиб исключительно из-за своей чрезвычайной доверчивости. В. П. Колошенко не поднимался в воздух, когда кто-нибудь из иностранных специалистов или даже важных гостей в последний момент перед взлетом под каким-нибудь предлогом пытался покинуть вертолет.

Если говорить о его кумире, то в первую очередь, конечно, на ум приходит В. П. Чкалов – та же отчаянная смелость. Но нет, его кумир – Михаил Михайлович Громов, великий профессионал и интеллигент, в любом полете думающий прежде всего о сохранении самолета и своих товарищей, в том числе оставшихся на земле – ни для кого теперь не секрет, что гибель летчика-испытателя или самолета часто тянула за собой хвост тюремных сроков и даже человеческих жизней. И в судьбе двух великих пилотов не случайно много общего. “Каждый из них во многом являлся первооткрывателем в своем виде авиационной техники, – написал в предисловии к книге В. П. Колошенко историк авиации М. Каминский. – Каждый из них пережил немало драматических ситуаций, но сумел избежать трагических последствий благодаря умению в совершенстве владеть собой и принимать в доли секунды отпущенного времени единственно правильное решение. Оба они в разное время провели успешные испытания самых больших в мире летательных аппаратов: Громов – восьмимоторного самолета-гиганта “Максим Горький”, Колошенко – вертолета-гиганта поперечной схемы Ми-12. Каждый из них в свое время стал первым Героем Советского Союза: Громов – среди летчиков-испытателей самолетов, Колошенко – среди летчиков-испытателей вертолетов”.

Он первым из вертолетчиков летал над Северным и Южным полюсами планеты, выполняя там сложнейшую и опаснейшую работу. Он летал в нарушение технических и иных инструкций, перерегулировав двигатели, в пятидесятиградусную жару и в других экстремальных условиях в Индии, в Ираке, в Индонезии, тушил лесные пожары во Франции, ставил опоры высоковольтных передач и поднимал кабины подвесных канатных дорог в Австрии и Швейцарии, когда от этого отказались, посчитав невозможным, лучшие летчики США и Англии. И везде над ним висел дамоклов меч заурядного уголовного кодекса: в каждом полете он нарушал одновременно как минимум с десяток запрещающих инструкций, и каждый раз его спасало лишь то, что из каждого своего уникального полета он возвращался победителем. Конечно, каким-то щитом для него были безграничное уважение М. Л. Миля и покровительство тогдашнего министра авиационной промышленности В. П. Дементьева, но только в той части, что с их молчаливого или даже немолчаливого согласия, а то и по прямому приказу А. Микояна он отправлялся в свои заграничные командировки (как ни парадоксально, только там, вне досягаемости отечественных авиационных чиновников он мог демонстрировать истинные возможности наших вертолетов, в результате чего их и покупали). Но случись что, они оказались бы бессильны ему чем-нибудь помочь.

А сколько человеческих жизней он спас в Афганистане, хотя сам не летал там! Когда оказалось, что в результате низкой подготовки военных летчиков – по причине все тех же шор и ограничений – их одного за другим стали сбивать. Другой причиной была перестраховочная специальная заблокированная мощность моторов вертолетов, как в Индии и в Ираке, – в Афганистане они оказались не способными летать в сверхжарких горах, когда нужно было стремительно и буквально вертикально, уходя из-под огня, подниматься на огромную высоту из глубоких ущелий. Он стал руководителем центра подготовки вертолетчиков, отправляющихся в действующую армию в Афганистан (это эпизод его биографии остался за границами книги). Он приказал тогда выбросить все действующие смертельные для летчиков инструкции-ограничения, вызвав очередной всплеск злобы авиачиновников, и стал учить летать по-своему: дерзко, смело, используя все технические возможности лучших в мире боевых вертолетов, и надо ли сейчас повторять, как показали себя в небе Афганистана вертолеты Ми-8 и штурмовые Ми-24, ласково названные “крокодилами”...

Он мечтал облететь вокруг света на вертолете, и не просто вокруг света, а маршрут должен был проходить через Северный полюс. И он сделал бы это, но случилось страшное землетрясение в Армении, куда он для спасения людей без всяких раздумий отдал обе машины, подготовленные специально для кругосветного перелета. Вертолеты в результате многонедельной почти круглосуточной работы сожгли свои моторесурсы, а потом началась перестройка, и ранее обещанных новых моторов вместо изношенных не у кого было спрашивать. Эта несостоявшаяся страница его биографии – несостоявшаяся страница и моей. Я не летчик, не инженер и даже не врач, что мог бы пригодиться в этом перелете, в котором проблематичен каждый лишний килограмм груза, но он вместе с легендарным полярным штурманом В. И. Аккуратовым пригласил меня в эту экспедицию только потому, что я в свое время пытался найти в Арктике следы пропавшего при перелете из СССР в США через Северный полюс С. А. Леваневского. У великого государства на это почему-то не оказалось средств, и вся страна собирала нас тогда в самодеятельную экспедицию: генеральный конструктор КБ Антонова дал нам на месяц военный транспортник Ан-12, командиром которого полетел Герой Советского Союза, заслуженный летчик-испытатель Ю. В. Курлин, и когда в нашем полете что-нибудь начинало смущать авиадиспетчеров, мы объявляли режим испытательного полета. Где-то услышав о нашей экспедиции, старый полярный радист из теперь самостийной Жмеринки прислал шмат сала, а пионер Коля из Владивостока 6 рублей, которые он собирал на велосипед. Когда же я теперь, поблагодарив Василия Петровича за приглашение лететь на вертолете через два полюса, сказал ему, что не смогу пройти медицинскую комиссию, он сухо ответил: “Тебе что, впервой обманывать медицинские комиссии?!. Найди двойника с бородой...”

Итог его жизни блестящ: он научил летать и довел до совершенства все вертолеты КБ Миля, еще раз доказав, что Советский Союз является великой авиационной, в данном случае вертолетной державой. Итог его жизни горько-печален: у него, украинца по отцу и русского по матери, вместе со страной, разорванной на дикие средневековые княжества, разорвали душу. А в результате так называемой перестройки практически уничтожено или попало в чужие нечистые руки отечественное вертолетостроение. Еще как-то пытается выкарабкаться КБ Камова, работающее, увы, больше на заграницу. И в этой горькой и гордой печали он, может, самый великий в мире вертолетчик, написал книгу воспоминаний: яркую, горькую, гордую, по-писательски талантливую...

При чтении моих заметок у многих, наверное, возникло недоумение: я называю В. П. Колошенко, может быть, самым великим вертолетчиком мира, но в то же время его фамилии нет ни в одной энциклопедии советского времени, кроме, может, специальной авиационной. Хотя он – Герой Советского Союза, заслуженный летчик-испытатель, рекордсмен мира, почетный полярник и моряк, шеф-испытатель ОКБ М. Л. Миля и Московского вертолетного завода. Он испытывал все вертолеты Миля, от его первенца – крошечного Ми-1, до огромного и не превзойденного до сих пор гиганта Ми-12, на котором В. П. Колошенко из своих 15 мировых рекордов установил 8 и которые не перекрыты до сих пор.

А все дело в том, что Василий Петрович Колошенко своей неординарностью, своим характером, своей бескомпромиссностью, мягко говоря, не очень вписывался в тогдашнюю атмосферу, которая в конце концов и погубила великую страну. Человек чрезвычайной честности и порядочности, обостренной гражданской совести, он не мог позволить себе, чтобы в его присутствии оскорбили, унизили женщину, потому нокаутировал первого секретаря казанского горкома КПСС в его собственном кабинете. Он не мог себе позволить, чтобы в его присутствии оскорбляли одного из лучших летчиков-испытателей страны, и потому в присутствии чуть ли не всех членов Политбюро нокаутировал кремлевского холуя и известного хама начальника охраны Хрущева генерала Иванова. (Разумеется, обо всем этом и строчки нет в его книге. К месту сказать, я сам познакомился с Василием Петровичем в подобной ситуации: только что вернулся с Чукотки, где проверял одну из версий места гибели С. А. Леваневского, неожиданно мне позвонили В. И. Аккуратов с В. П. Захарченко: “Мы в Уфе, в автопробеге самодельных машин через всю страну, комсомольцы подвели нас с жильем”. Вывернув из-за угла к гостинице “Башкирия”, я увидел, как с десяток парней в возрасте 18—20 лет, окружив плотного невысокого человека, пытались сбить его с ног. Я не успел сообразить, что делать, как он одного за другим стал укладывать их короткими кинжальными ударами на асфальт. Вскоре один, постарше, что попытался ударить его чем-то вроде кастета, с ревом и вывороченной челюстью промчался мимо меня в гостиницу и в скором времени вернулся с нарядом милиции. Плотный коренастый человек поправил галстук и предъявил лейтенанту милиции документы: “Герой Советского Союза, заслуженный летчик-испытатель Колошенко. Мое хобби, где бы я ни был, бить подлецов. Эти молодцы при мне оскорбили девушку. На мое замечание ответили хамством. Я полагаю, что мой урок им будет впрок”.)

За те два нокаута, впрочем, не только за них, его исключат из партии, а потом будут униженно упрашивать, чтобы он написал покаянное заявление, что без КПСС он не может жить, при этом намекнув, что в противном случае его лишат испытательской работы и тем более уж выездов за границу. Но он покаянного заявления не написал. И... несколько лет, счастливый, летал в Арктике. Был в его биографии и такой случай: дизельэлектроход “Лена” с очередной антарктической экспедицией долгое время не отходил от калининградского пирса в ожидании вертолета, который должен был перегнать Колошенко, а Колошенко якобы из-за нелетной погоды, а больше из-за перестраховки не выпускали в небо на одном из промежуточных военных аэродромов. Уже уходили все благоприятные для экспедиции сроки, а без вертолета экспедиция в Антарктиде оказалась бы беспомощной, и В. П. Колошенко, человек долга и чести, не мог подвести зимовщиков, а в их лице и всю страну, и потому, вопреки запрету, обманув охрану вертолета, взлетел, и генералы-перестраховщики, посоветовавшись с кем-то наверху, отдали приказ звену истребителей-перехватчиков сбить вертолет, ибо, меряя на свой аршин, они решили, что Колошенко мог нарушить приказ только по одной причине: собрался бежать на Запад. Но Колошенко ушел от аэродрома сначала в противоположную сторону, на восток, затем на север и только потом, по-прежнему на сверхнизкой высоте, как он пишет, “перепрыгивая” через низко натянутые телефонные провода и проныривая под линиями высоковольтных передач, повернул на запад, зная, что все локаторы ПВО Европейской части страны сейчас ищут его. Буквально за несколько минут до швартовки он посадил вертолет на палубу “Лены”, к трапу которой уже бежали пограничники и особисты, но он сумел обмануть их и сесть в московский поезд, чтобы предстать пред спасительные очи М. Л. Миля, который прикажет ему спрятаться на время где-нибудь в деревенской глуши, пока он все утрясет...

Я знаю, наверное, только еще одного человека такой же бескомпромиссности и обнаженности души – военного летчика-испытателя B. C., которого в предперестроечный период я встретил вдруг в Москве в форме гражданского летчика. На мой недоуменный вопрос он ответил: “Месяц назад, когда командующим ВВС назначили Е. Шапошникова, подал рапорт об увольнении из ВВС. Когда рапорт не подписали, пошел на прием к министру обороны маршалу Язову: “Я не могу служить в авиации, которой командует этот говнюк, я его знаю еще с летного училища, не гнушаясь ничем, по головам других шел к карьере. Он не славой, а дерьмом и позором покроет честь ВВС, а я не хочу делить с ним эту ответственность”. B. C. через какое-то время по возрасту выдвинули на пенсию, а Е. Шапошников, по прозвищу Человек, который всегда смеется, во время ГКЧП готовый по приказу Ельцина бомбить Кремль, а потом вооруживший в Чечне армию Дудаева, дослужился до маршала и до сих пор непотопляемо болтается в советниках Президента. Подозрительно много вокруг нынешнего нашего президента собралось подобных советников.

Истинный патриот России Василий Петрович Колошенко никак не вписывался в прежний режим, хотя и, служа единственно России, создавал славу и режиму. Еще больше не вписался он в ельцинский режим, который ненавидел. Ни душой, ни умом он не может принять дурдом, населенный якобы самостийными друг от друга русским, белорусским и украинским народами. Он не может принять антироссийской разрушительной политики так называемых младодемократов. В предисловии к своей книге В. П. Колошенко написал: “Шоковая терапия” безжалостно и бесчеловечно была обрушена и на величайшее достояние России – авиацию. Больно было видеть и слышать, как разрушаются высочайшие достижения Советского Союза в этой области. Еще больнее знать, как умалчивается, а зачастую и искажается история, принижаются выдающиеся достижения ученых, конструкторов и летчиков-испытателей Советского Союза в области вертолетостроения.

Хочется верить, что наступит, проснется былинная сила российского народа, подарившего человечеству выдающихся покорителей Пятого Океана. Я верю, что идут новые поколения молодых и сильных, умных и талантливых людей, верующих в чистоту человеческих отношений, любящих свою Родину и безграничную высоту нашего неба. Надеюсь, что мои воспоминания о полетах по практическому применению вертолетов помогут нашей молодежи укрепиться в высоких начинаниях и замыслах по созданию новых летательных аппаратов с новыми, еще большими возможностями”.

На этой цитате – горькой, но полной надежды – я и заканчиваю свои заметки по поводу выхода в свет замечательной книги выдающегося сына России, великого вертолетчика и человека Василия Петровича Колошенко.

М. Чванов