Текст книги "Журнал Наш Современник №8 (2003)"

Михаил Лобанов • Просветитель (Наш современник N8 2003)

Михаил ЛОБАНОВ

ПРОСВЕТИТЕЛЬ

Почти сорок лет знаю я Валерия Николаевича Ганичева, еще с тех пор, когда он работал заместителем главного редактора журнала “Молодая гвардия”. Главным редактором был тогда незабвенной памяти Анатолий Васильевич Никонов, так же, как и Ганичев, историк по образованию, положивший начало патриотической направленности журнала и снятый потом за это по наущению тогдашнего руководителя отдела пропаганды ЦК партии, ставшего потом “архитектором перестройки”, – А. Н. Яковлева. Не знакомый еще с ними, я пришел к ним со своей статьей о трескучей, лжегражданской поэме Евтушенко “Братская ГЭС” и нашел у них полное понимание. Статья сразу пошла в номер.

Из журнала “Молодая гвардия” Валерий Ганичев был потом переведен в ЦК комсомола заведующим отделом агитации и пропаганды. На этой идеологической работе Ганичев не укладывался в расхожие идейные комсомольские параметры. И в своем “номенклатурном” положении он поддерживал тех, кто противостоял космополитическому, под видом интернационализма, нашествию. Неравнодушные к судьбе Отечества сотрудники молодежных изданий могли всегда рассчитывать на поддержку Валерия Николаевича.

Публицист А. Ципко вспоминает (“Независимая газета”. “НГ-Сценарии”. 21.11.1996 г.), как во время путешествия на Соловки в 60-х годах на пароходе в кругу комсомольских работников Ганичев сказал ему шутливо, что для “развода” пусть он занимается своим Бердяевым. Ципко пишет, что, в сущности, не было тогда, даже и в ЦК комсомола, где он работал, препон для его либеральных замашек. Далеко же пошел наш неуправляемый бердяевец! Чего стоит недавняя его выходка против тех, кто не боготворит папу римского: по его словам, папа защищал, спас нашу веру от безбожного тоталитаризма, а мы, вместо благодарности, клевещем на него. И это говорится о том самом папе, который вместе с Горбачевым готовил уничтожение нашего государства.

Любопытно, что же это была за публика, которая работала при Ганичеве его заместителями, инструкторами в отделе пропаганды и агитации ЦК комсомола, и что с нею сталось впоследствии, с “перестройкой-революцией”? Вот некоторые из них. Русские патриоты, не изменившие своим убеждениям: А. Лиханов – главный редактор журнала “Смена”, председатель правления Российского Детского фонда; В. Десятерик – директор издательства “Молодая гвардия”, директор “Мосфильма”; Г. Гусев, возглавивший издательство “Современник”, в последнее время первый заместитель главного редактора журнала “Наш современник”. И будущие “демократы” и перевертыши Р. Хасбулатов – Председатель Верховного Совета Российской Федерации до ельцинского октябрьского переворота 1993 года. В своих статьях ратовал за целостность государства, а ныне обвиняет Россию в оккупации Чечни, требует “свободу чеченскому народу”; И. Голембиовский, долгое время главный редактор газеты “Известия” (не при нем ли в ней было опубликовано письмо писателей-“демократов” от 5 октября 1993 года, требовавших после расстрела невинных людей у Дома Советов беспощадной расправы над “красно-коричневыми”); О. Попцов – главный редактор комсомольского журнала “Сельская жизнь”, затем руководитель “демократического” телеканала ТВЦ; Н. Мирошниченко – главный редактор журнала “Театр”, а в настоящее время “Современная драматургия”; А. Дементьев – главный редактор журнала “Юность”, а затем корреспондент Российского телевидения в Израиле. Заведующим “сектором подростков” был Ю. Чурбанов, будущий зять Брежнева, получивший при генсеке звание генерал-полковника, должность первого заместителя министра внутренних дел, а после смерти Леонида Ильича попавший не только в немилость к новому высокому начальству, но и в тюрьму за “злоупотребление служебным положением” (не отказывался от угощений, которые устраивали ему подчиненные во время его служебных поездок). Прошли при Ганичеве через этот отдел, кроме вышеназванных, многие другие издатели, видные поэты, публицисты.

Итак понятно, насколько искусственным было “единство” в идеологическом штабе ЦК комсомола. И как все это должно было взорваться при “перестройке-революции”. И взорвалось.

Но самому Ганичеву предстоял путь, требовавший мужества и последовательности. Возможности для него проводить патриотическую просветительскую политику в высшей степени расширились, когда он стал директором издательства “Молодая гвардия”. В. Розанов в одной из своих статей говорит о громадной разнице, пропасти между отвлеченными рассуждениями, проектами философов, повисающими в воздухе, и подписью государя “Быть по сему”. Это уже не отвлеченные планы, а воплощение их в реальность, в материальные формы, осуществленные замыслы. И в литературе были тогда свои “государи”. Много пишущих, но без “быть по сему” не было бы и многих книг. А ведь вовремя написанная и вовремя же изданная книга – это совсем не то, что выпущенная много времени спустя, когда она уже лишена жизни в контексте своей эпохи, среды, литературы, без чего нет полноты ее (книги) взаимодействия с читателем.

При Ганичеве обновился состав заведующих редакциями, во многом изменились ориентиры издательства в сторону антисионистской, антимасонской тематики, национально-патриотических проблем, традиционных ценностей русской культуры. Вышли книги Н. Яковлева “Август 1914 года”, В. Бегуна “Вторжение без оружия”, А. Агарышева “Насер”, Е. Евсеева “Фашизм под голубой звездой”, Ф. Нестерова “Связь времен”. Нападки антирусской прессы вызвала антология поэзии “О, русская земля!”.

Скажу подробнее о том, что мне ближе и в чем я более осведомлен как издававшийся здесь автор книг “А. Н. Островский”, “С. Т. Аксаков”. Имею в виду серию “Жизнь замечательных людей”. До прихода Ганичева она была монополизирована авторами космополитического направления, писавшими о героях всех континентов, о “пламенных революционерах”, но только не о русских. Если и выходили книги о них, то ради единственной цели – использовать их идеи в качестве подверстки к своим космополитическим выпадам.

С приходом Ганичева дело меняется. “ЖЗЛ” становится средоточием живых патриотических сил. Было поднято на щит умалчиваемое ранее величие достигнутого в Советской России (книги об ученых, вышедших из народной толщи, организаторах производства, полководцах Великой Отечественной войны). Вместе с тем впервые был открыт путь к объективному осмыслению культурного наследия, к утверждению духовных сокровищ, без которых немыслима русская культура. Большая заслуга в этом принадлежит заведующему редакцией “ЖЗЛ” Сергею Николаевичу Семанову, историку по образованию, который благодаря Ганичеву перебрался из Ленинграда в Москву для большого дела. Он объединил вокруг себя идейно и духовно близких ему авторов, сумел увидеть в каждом из них пригодность именно для той темы, которая предлагалась, и вскоре книги “ЖЗЛ”, особенно о русских классиках, оказались в центре внимания критики, общественного интереса и одновременно яростного преследования со стороны русофобской прессы. Буквально годами не давали ей покоя эти открывшиеся шлюзы русского самосознания. История, хорошо известная и читателям, и исследователям литературно-идеологической борьбы 60 – 80-х годов.

Впоследствии ганичевско-семановские традиции продолжали другие заведующие редакцией “ЖЗЛ” – Юрий Селезнев и Сергей Лыкошин.

Была, между прочим, еще одна просветительская, можно сказать, воспитательная идея у руководителя издательства “Молодая гвардия”, о чем мне когда-то в 70-х годах с улыбкой поведал сам Ганичев. Он активно содействовал тогдашним русским “литературным генералам-патриотам” в издании coбpaний сочинений, что предполагало повышенный гонорар, ну и, конечно, надеялся, что теперь-то они подумают не только о себе, но и чем-то сверхличном, о других. Не тут-то было…

На литературном верху, где внедрились оборотни наподобие А. Н. Яковлева, Ганичева не жаловали. Сперва вроде присматривались к нему: ходили слухи о переводе его на “ответственную работу” в ЦК партии. Но на этом все и кончалось. Явно перевешивали там силы не в пользу интернационалистов подлинных, “просвещенных патриотов”, и не для “развода” – эдакой идеологической экзотики – приживались там те, кого потом стали называть “пятой колонной”, “агентами влияния”.

Валерий Ганичев рассказал мне о таком случае. В начале ноября 1972 года перед публикацией в “Литературной газете” своей статьи “Против антиисторизма” А. Яковлев выступал в Академии общественных наук перед секретарями обкомов комсомола и обличил издательство “Молодая гвардия” с трибуны: “Вот сидит Валерий, вроде бы умный человек, но все книги издательства заполнены патриархальщиной, боженькой и мракобесием”. Зал замер. После заседания члены бюро ЦК ВЛКСМ вышли в комнату президиума, Ганичев стоял один. Тогда к нему подошел Геннадий Янаев, председатель Комитета молодежных организаций, тем самым подчеркнув, что он рядом.

Случилось, что Ганичев попал в подозрительную аварию. Обошлось, к счастью, без тяжелых последствий. Помню, как поразило меня известие о второй, вскоре после этого, такой же аварии, когда грузовик ни с того ни с сего наехал на машину, в которой находился Ганичев, и он оказался в больнице. Я не думал, что в этом была преднамеренность действий кого-то (и сам Ганичев отметал, морщась, все подозрения). Но на меня угнетающе подействовала эта история, о чем я написал ему тогда же в письме с юга (где отдыхал), которое где-то затерялось в пути.

После десятилетия работы в издательстве “Молодая гвардия” Ганичев был назначен в 1978 году главным редактором газеты “Комсомольская правда”. Складывалось впечатление, что его бросили на съедение стае журналистов, ненавидящих все то, что дорого ему. Знали это и те, кого он взял с собой в газету. Вспоминаю, как я вошел в кабинет нового заведующего отделом литературы, знакомого мне Валентина Свининникова, говорившего о чем-то с девицей неприятной наружности. Он сделал вид, что не знает меня, просил подождать и, когда особа вышла, сказал, что он разговаривал с Кучкиной, при которой не хотел называть мою фамилию. Но сам “главный” не боялся этого, просил меня писать в газету.

Однажды, когда я сидел у него в кабинете, он показал мне газетную полосу со статьей “Почва”. Статья была сугубо сельскохозяйственная, но в самом названии для главного редактора слышался метафорический смысл: как бы открывалось “почвенническое направление” газеты, до того славившейся своей антирусскостью. Автор статьи “Почва” Сергей Залыгин рассуждал о величайшей ценности земли, о гумусе. Но в нем самом не было никакой “почвы”. Впоследствии его сделали главным редактором “Нового мира”, где он стал пешкой в руках коллектива журнала. Незадолго до смерти он опубликовал в этом журнале статью “Моя демократия”, где холуйствовал перед своими учителями-“демократами” А. Сахаровым и С. Ковалевым, подобострастничал перед Горбачевым и Солженицыным, клеймил народ как главного инициатора террора в стране, называл Сталина “типичным бомжем”, не мог ему простить того, что он ликвидировал “все дореволюционное руководство партией” и т. д.

Таков был путь не одного Залыгина из вчерашних вроде бы радетелей за правду, за народ. Оттого, что Ганичев не был способен на такие метаморфозы, его и не ожидала радужная карьера. Наверху не могли допустить, чтобы переменилась  их “Комсомолка”, и через два года Ганичева снимают с работы и тихо переводят на должность редактора журнала “Роман-газета”, где было пять сотрудников, что означало, по сути, устранение его из сферы активной политической жизни.

Не быть бы счастью, да несчастье помогло. Дальше от политики – ближе к литературе. Он мог наконец заняться тем, что отвечало его давним интересам. И до этого выходили его публицистические книги с характерными названиями: “Наследники”, “Во имя потомков”, “Чистые ключи” и другие. Но была внутренняя потребность воплотить и свой накопленный опыт гражданина, и знания историка в форме более объемной, беллетристической, – и вот появляется “Росс непобедимый”, историческое повествование о России второй половины XVIII века, о величайших деяниях наших предков при Екатерине II на юге России, в Причерноморье. Сам выбор темы, времени, действенность, а не рефлективность героев говорят о социально-психологической чуткости автора, обратившегося именно к XVIII веку. Роман писался в течение 1981 – 1984 гг., накануне “перестройки-революции”, как бы в предчувствии величайших потрясений в России, грозящих ей катастрофой, крушением того, что было достигнуто воинской доблестью и трудом наших предков в XVIII веке. Весь пафос повествования, идейно-исторический стержень его обращены к утверждению державности, государственной мощи России, противостоящей французской “революционной заразе”, наполеоновскому экспансионизму.

Говоря о XVIII веке в истории России, Гоголь писал П. Вяземскому о заключенном в этом столетии “волшебном ряде чрезвычайностей, которых образы уже стоят пред нами колоссальные, как у Гомера. Несмотря на то, что пятидесяти лет еще не протекло. Нет труда выше, благороднее и который так сильно требовал глубокомыслия полного многостороннего историка. Из него может быть двенадцать томов чудной истории, и клянусь, вы станете выше всех европейских историков”. Громом побед славили Россию на всю Европу, как тогда говорили, “екатерининские орлы” – Потемкин, Румянцев, Суворов, Ушаков. Великий пиит Державин, певец государственного величия России, ее ослепительных побед, ее великих полководцев, рассматривал свое бессмертие как производное от бессмертия воспетой им “Фелицы” – императрицы Екатерины Великой. Иноземка по происхождению, она была истинно русской императрицей, преданной России. “Державницей”, как назвал свою книгу о ней В. Ганичев. При ней российскими стали Крым, земли Причерноморья, названные Новороссией. Сравнительно недавно по телевидению передавалась встреча Путина и Буша со студентами Петербургского университета. Наш президент в духе анекдота рассказал аудитории, как в Эрмитаже при осмотре картин было упомянуто имя Екатерины II, на что шедший с ним рядом американский президент воскликнул: “Потемкин?” Зал встретил этот рассказ веселым “понимающим” смехом. Да, для многих этим “пикантным пунктом” и исчерпывается представление об исторической роли императрицы и Потемкина, того самого князя Потемкина-Таврического, который был главой, разумом, вдохновителем таких величайших предприятий, как отвоевание у Османской Турции исконных славянских земель Причерноморья, создание городов Екатеринослава, Херсона, Николаева, Одессы, Симферополя, Севастополя, Тирасполя, Мариуполя, строительство Черноморского флота с выходом России в Черное и Средиземное моря.

Историк в романе виден в широте повествования с охватом большого количества событий, действующих героев, великих военных побед на юге России. Здесь и освоение земель, и строительство новых городов, величие и блеск императорской России. Но здесь и крепостничество, социальные невзгоды казачества (драматический эпизод переселения запорожских казаков Екатериной II на Тамань), напоминающие о себе в сознании мыслящих людей уроки павшей Византии, крупность авторского взгляда на происходящее в стране, на международной арене (наполеоновская Франция, обретение Северной Америкой независимости от Англии). И как итог осмысления своего времени – многозначность новогоднего, с тостами, спора героев о XVIII веке (к спору мог бы присоединиться автор стихотворения “Осьмнадцатое столетие” Радищев, с его оценкой этого века: “Мощно, велико ты было, столетие!.. Столетие безумно и мудро”).

Достоевский в своем “Дневнике писателя” (январь 1881 г.) отмечал такую особенность современной ему литературы, как увлечение беллетристов исторической темой. В 1880 году вышло множество такого рода сочинений, и Достоевский писал по этому поводу о текущей литературе: “Да и в исторический-то роман потому-то ударились, что смысл текущего потеряли”. О нынешней литературе тоже можно сказать, что она “ударилась” в исторический роман, в фантазирование о далеком прошлом, в коллекционирование великих князей и государей, в повторение того, о чем уже написана куча книг. И зачастую фабрикуется все это без больших исторических знаний, с самонадеянностью дилетантов.

Но надо сказать: то, что пишет В. Ганичев (а пишет он о предмете своего однодумья, о XVIII веке российской истории), выгодно отличается от какого бы то ни было рода любительства. Пишет профессиональный историк с чувством ответственности за достоверность фактов, со свободной ориентацией в материале. Из всех героев XVIII века самым близким для Ганичева стал адмирал Ушаков. Сам он объясняет зародившийся интерес к нему “географически”, когда после окончания исторического факультета Киевского университета в 1956 году приехал по назначению работать преподавателем в Николаев. Кстати, там же кораблестроителем работал его брат. Там он и проникся атмосферой строительства русского флота, вник в его историю, почувствовал вкус той “вещности”, подробностей, которыми так насыщено повествование об Ушакове.

В начале своей книги “Адмирал Ушаков” В. Ганичев пишет: “В то время, когда она (Россия), истекая кровью, защищала европейскую цивилизацию от ордынского варварства, Испания, Португалия, Голландия, Италия, Англия, Франция выходили на океанские просторы. Зарождалось океаническое мышление, которое давало простор экономике, науке, торговле, литературе и искусству. России еще предстояло выработать такое мышление и овладеть им”.

Известно, что значил выход России в морские, океанические просторы для величайших наших исторических деятелей – Ивана Грозного, Петра I, Сталина. Адмирал И. С. Исаков вспоминает, как еще в 1933 году Сталин говорил в его присутствии о Белом море: “Что такое Черное море? Лоханка. Что такое Балтийское море? Бутылка, а пробка не у нас. Вот здесь море, здесь окно! Здесь должен быть Большой флот. Здесь. Отсюда мы сможем взять за живое, если понадобится, Англию и Америку. Больше неоткуда”. Это было сказано в те времена, когда идея создания Большого флота на Севере еще не созрела даже у самых передовых “морских деятелей”. И. Исаков вспоминал, как Сталин в середине 30-х годов в ответ на его слова, что “наш Тихоокеанский флот в мышеловке”, что без Южного Сахалина невозможно строить большой флот, произнес: “Подождите, будет вам Южный Сахалин”. И действительно, в 1945 году Южный Сахалин стал нашим.

В конце XVIII века Державин, обращаясь в стихах к российскому флоту, призывал: “Ступай – и стань средь океана!” В национальное сознание, в литературу входило то самое океаническое мышление, которое подвигами своими, всей своей жизнью утверждал адмирал Ушаков. Таким мы и видим его в книге В. Ганичева, где жизнеописание любимого героя неразрывно связано с историей российского флота, историческими событиями XVIII века. Надо было обстоятельно изучить флотское дело – от терминологии, лексики, вплоть до тактики непобедимого адмирала в бою, чтобы так свободно, как это делает автор, вести разговор о своем герое в разных обстоятельствах его жизни.

Автор снимает шоры с глаз читателей, доверчивых к историческим анекдотам, вроде расхожего – о “потемкинских деревнях”. Знаменитое путешествие императрицы в Крым официально было названо “путь на пользу”. Потемкин хотел, чтобы при императорском дворе “убедились в пользе Отечеству, которую принес он своей бурной и энергичной деятельностью в Причерноморье”, чтобы не прекратилось финансирование по заселению и обустройству новых земель, чтобы продемонстрировать мощь нового Черноморского флота, предостеречь тем самым Турцию от военных выступлений. Эффектна сцена, когда перед собравшимися в Инкермановском дворце императрицей, ее окружением, титулованными иностранцами по команде Потемкина “драпировка западной стороны упала, грянули пушка и музыка... и взору знатных путешественников открылась незабываемая картина: в Севастопольской бухте выстроились боевые морские корабли, являя величественную картину нового флота державы”. Вот тебе и “потемкинская деревня”!

По признанию самого Ганичева, более четверти века собирал он материал об адмирале Ушакове, выпустил о нем несколько книг, пока не осенила его дерзостная, но глубоко выношенная мысль: он обратился в 1995 году к патриарху Московскому и всея Руси Алексию II с письмом рассмотреть эти материалы на предмет прославления Православной Церковью Ушакова, известного своим христианским благочестием. Пять лет неустанно работали священники Мордовской епархии, монахи Санаксарского монастыря (с которым были связаны последние годы жизни адмирала), богословы патриархата, собирались необходимые свидетельства, документы, факты. И вот в 2000 году Федор Ушаков был канонизирован Русской Православной Церковью как местночтимый святой. Так целеустремленное писательское слово стало духовным деянием.

Из рассказа самого В. Ганичева видно, сколь увлекательным для него был поиск новых документов о его герое, как радовала его каждая находка. Вот на острове Корфу (западное побережье Греции) спустя двести лет после ушаковского штурма В. Ганичев ищет приметы тех событий, оставшиеся названия, укрепления, хочет как бы приблизиться к реальности подвигов боевых моряков, ощутить атмосферу того времени. После этого он идет в местный архив. “Приносят слегка влажные папки. Набираю воздуха, как перед прыжком в воду, и... ныряю в эти пожелтевшие страницы. За четким почерком писарей, изяществом старого наборного текста тайны далекой жизни. Коммерческой деятельности. Конфликтов”. С переводчицей просмотрено несколько папок, но об экспедиции Ушакова ни слова. Но вот знакомая размашистая подпись: “Вице-адмирал Ушаков”. “А вот и вторая подпись. А вот собственноручные записки, еще, еще... Открытие”.

Мне кажется, что историков можно разделить на два типа: историки-потребители, пользующиеся уже готовым материалом, и историки творческие, историки-собиратели. Каждую встречу, имеющую отношение к Отечественной войне, В. Ганичев использует, чтобы выяснить, уточнить, узнать что-то новое от собеседника. Как он сам говорит: “...выпытываю какие-то подробности, как мне кажется, неизвестные истории”. Приходит к нему в издательство “Молодая гвардия” маршал Чуйков, легендарный герой Сталинграда, и он заводит с ним разговор не вообще о Сталинградской битве, а о конкретных днях – 13, 14, 15 сентября, самых кризисных днях битвы. И услышал то, что можно было услышать только в доверительном разговоре. Вот после перенесенной операции В. Ганичев сталкивается в подмосковном санатории с Молотовым. Каких-нибудь пять минут разговора – и успевает “вырвать” важное для себя как историка.

“– Вячеслав Михайлович, как Вам удалось связать в единый узел Черчилля, Рузвельта, Сталина?

– Сталина ни с кем не свяжешь. Он сам связывал.

– А если бы они (США и Англия) открыли второй фронт в 1942-м или даже в 1943-м году?

– Ну, в 42-м они открыть не могли. Кстати, они еще и обижались, когда мы говорили “второй фронт”. Второй – значит второстепенный.

Короткий поклон – и вот, прямой, как палка, четко ступая по гравию, Молотов удаляется в глубь санаторного парка. Сколько тайн дипломатии жесткой военной поры уносит он с собой”.

Военное время и тыл. “Все для фронта”. Автор приводит текст сохраненной справки, врученной военкоматом им, школьникам в Сибири, во время войны: “Справка выдана 1 “а” классу в том, что он сдал 3 пары валенок, 1 полушубок, 10 пар портянок, 3 пары носков, 8 пар рукавиц, 12 кисетов, лезвия для бритвы, конверты, бумага курительная, мыло хозяйственное (7 кусков), мыло туалетное (3 куска), карандаши – 25 штук. Райвоенкомат”.

Иногда, кажется, мелочь, мимоходом брошенная автором, но и она не лишена исторической значимости: “Дочь убийцы Николая II Юровского горделиво присутствовала на многих комсомольских мероприятиях, где мне  приходилось бывать в 70-х годах”.

Характерно, что история литературно-общественной борьбы, одним из лидеров которой был Валерий Ганичев, не дает покоя нынешним русофобам. Но если раньше, в 60—80-х годах, “русофилы”, “почвенники” вызывали бешеные нападки, преследования со стороны космополитических сил, то нынешние либералы-экстремисты стремятся замолчать, похоронить историю русской борьбы.

В. Н. Ганичев – один из создателей Всемирного Русского Народного Собора, сейчас он – заместитель главы Собора. (Возглавляет Собор Святейший патриарх Алексий II.) Сначала Собор (первый из шести прошедших был в 1993 году) замалчивали, игнорировали в прессе, “во властных структурах”, “демократических” партиях. Но вот “лед тронулся”. На Соборной трибуне появились официальные лица, вплоть до президента Путина. Решили внести свою лепту в “соборный разум” “либеральные демократы”. Вездесущий Жириновский, всегда и всюду проповедующий, что равенства не может быть, стыдно быть бедным, на Соборной трибуне напирает на то, что следует жить по Библии. Вместе с Жириновским на Соборную встречу в октябре 1998 года пришел Гайдар. Тема встречи была: “Пути спасения”. Оказывается, в лице первого толкача бандитских реформ объявился местечковый мессия, указующий нам “пути спасения” – какие же? Выступивший на VI Соборе Г. Явлинский заявил: “С людьми, не верующими в Бога, невозможно проводить эффективные реформы”. Особенно такие авантюристические, как “500 дней”, – будь при этом даже все верующими. Новоявленные “соборяне” хотят, конечно, извлечь из нового своего амплуа политический гешефт, но важнее здесь другое, давно известное – игрой в слова профанировать саму идею, чтобы она не имела никакой цены. Не позавидуешь Ганичеву, сидящему в президиуме и выслушивающему всю эту лицемерную дребедень. Не осадишь же этих настырных ребят в миролюбивой обстановке (“Мир вам!”), хотя в своей публицистике заместитель главы Собора не скрывает своего отношения к тем, кого он называет “идеологическими террористами”.

…Одним из героев любимого писателем XVIII века стал и его “Тульский энциклопедист” Болотов Андрей Тимофеевич. Автор повести о Болотове показывает, как в его герое удивительная зоркость взгляда, пытливость ума, редчайшая обширность познаний, практический эстетический гений, выразившийся в сотворенном им садово-парковом чуде в Богородицке (Тульской губернии), соединены органично с нравственной возвышенностью, идеальностью устремлений. В духовном и научном постижении мира, природы, мироздания, в православном осмыслении бытия и виделась Болотову задача истинного просветительства.

В своей публицистической книге “Русские версты” В. Ганичев размышляя о прошлом и настоящем России, как бы расставляет на ее историческом пути верстовые столбы, вехи в качестве ориентиров для современников. Это и величайшие радостные события в нашей истории, и времена смуты. Это великие имена и в духовной, и в государственной, и в культурной жизни народа. Ставит животрепещущие проблемы, вроде уроков поражения, создания русской национальной школы и т. д.

Перед нами – новая публицистическая книга В. Ганичева “Православный дорожник”, изданная Воениздатом. Читатель прочтет и сам оценит ее. Здесь я скажу о вещах, наиболее характерных для автора. Если в книге об Ушакове говорится об океаническом мышлении, то в “Православном дорожнике” – о мышлении пространственном, о том ощущении беспредельной дали, которое автор испытал, участвуя в поездке по Транссибирской железной дороге в дни, когда в стране отмечалось столетие ее существования. Оба типа мышления, можно сказать, вошли в наше национальное сознание. Очерк “Южнее. Южнее, на самый юг” – о наших полярниках в Антарктиде (1991 г.), с остро переданным ощущением ее ледяной стихии, как бы возвращает читателя старшего поколения во времена челюскинцев 30-х годов (хотя те были в Арктике). Таковы “гены” исторической памяти.

“Вперед, Шанхай!” – неподдельное восхищение автора тем великим созиданием, которым охвачен современный Китай. И этот поразительный подъем грандиозного городского строительства, чувство уверенности в своих силах, оптимизм китайцев – все это стало возможным потому, что во главе страны стоят, в отличие от наших правителей, лидеры с такими качествами, как патриотизм, государственная мудрость.

Иного своего героя В. Ганичев называет “дела делателем”. И о нем можно сказать то же самое. Он “дела делатель” и на посту председателя правления Союза писателей России, и заместителя Председателя Всемирного Русского Народного Собора, и главного редактора “Роман-журнала XXI век”. Насчет организаторских способностей Валерия Николаевича надо сказать особо. Как редки у нас, русских, организаторы! Еще Александр I жаловался: “Нет людей”. Кто-то (кажется, Карамзин) возразил: “Ваше величество, они есть, их надо искать”. Но как ни ищи, остается в нашей русской жизни то, что наш современник Егор Исаев патетически именует “бескадрицей”. Валерий Ганичев во всех своих общественных “ипостасях” достойно, ответственно несет бремя своих обязанностей просветителя, преданного долгу служения Отечеству и слову.