Текст книги "Журнал Наш Современник 2006 #12"

Автор книги: Наш Современник Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)

Валерий ИВАНОВ-Таганский “…ТОТ, КТО ЧУВСТВУЕТ БОЛЬ” (к 60-летию Леонида Филатова)

1. Предбанник в “Щуке”

На своем курсе в Щукинском театральном училище Филатов казался старше других. Был он не особенно говорливым. Хотя если втягивался в разговор, заводился с пол-оборота, и тогда на вас обрушивался шквал темперамента, аргументации и особого обаяния. Слушаешь его и для себя отмечаешь: “Смотри, как словом владеет! Метафоры, сравнения, гиперболы… Поэт, ни взять, ни отнять”. Нередко мы с ним беседовали в “предбаннике” – это сразу за входом в Щукинское училище. Сидел он как-то по-особому: нога заплеталась за ногу, и казалось, что Филатов “складной”. При этом его аскетичное лицо и глаза жили одной жизнью, а тело походило на “катапульту”. Особенно близки ему были на курсе “рижане” – Борис Галкин и Владимир Качан. Оба талантливые, яркие, поющие и к тому же душевно чистые. Кто сегодня не знает Бориса Галкина – замечательного актера кино, даровитого режиссера. А Владимира Качана – актера, певца и композитора – сегодня еще узнали и как писателя. По мне, актерское чудо не бывает вчерашним. Либо оно есть, и тогда его видно даже с похмелья, либо его нет. Вся это тройка сразу обратила на себя мое внимание. Я был на три курса старше. Но меня тянуло к этим ребятам. Привечали они меня по той же “рижской прописке” и общему учителю до “Щуки” – Титову Константину Григорьевичу, первоклассному артисту и педагогу, до сих пор живущему и работающему в Риге.

Уже тогда Володя сочинял музыку на стихи Филатова, а Леонид помимо стихов писал под чужим именем тексты к самостоятельным показам курса. Как шутил об этом периоде Филатова Качан, “мифический автор, споткнувшийся на Артуре Миллере”. То есть однажды авторство Филатова было кем-то из педагогов Щукинского училища раскрыто. Скандал был домашним, больше похожим на вахтанговский розыгрыш. Однако меня в этой истории поражает другая сторона – филатовская самоуверенность. Не надо забывать, самоуверенность тоже бывает от Бога, только иначе зовется – искра Божия: “хотите, могу сочинить и под Миллера”. Потом я к этому загадочному творческому этапу Филатова вернусь, потому что он, как мне кажется, объясняет его позднюю “шекспировскую” страсть писать по мотивам произведений других авторов. Так вот, ко второму курсу “мифический Миллер” на таких показах стал не только заметной фигурой, но и своеобразным лидером курса. Даже внешне Леонид Филатов изменился. До этого он почему-то казался невысоким, а тут вдруг внезапно подрос.

В конце жизни Леня нередко сетовал, что мало удалось сделать. И это притом, что и сегодня удивляешься и количеству сыгранных ролей в кино и театре, и немалому литературному наследству, не говоря уже о роли Филатова в замечательном телевизионном цикле “Чтобы помнили”. По своей технике, наполнению и глубине Филатов, на мой взгляд, и особенно в кино, далеко “зашагивал” за привычные рамки актера только советского экрана. Почему я берусь так утверждать? Потому что перед глазами не только творчество Филатова, но и память, отчетливо сохранившая наши беседы с ним о кино, его влюбленность и знание мирового кинематографа в целом. А начиналось увлечение кинематографом у меня на глазах, уже в Театре на Таганке, где мы стали коллегами после окончания Филатовым Щукинского училища.

2. Соперничество

(Высоцкий и Филатов)

Это было в начале 70-х, сразу после постановки “Гамлета”, где Леонид сыграл друга Гамлета Горацио. Часть коллектива поехала на гастроли со спектаклями на КамАЗ, а другая, “сколотив” бригаду, двинула по городам и весям добывать известность театру концертным творчеством. Семен Фарада исполнял юморески, Дыховичный пел, Филатов читал стихи и, кажется, только что сочиненные им пародии. Играли сцены из “Павших”. Жили иногда по нескольку человек в номере, спорили и ссорились, но дело свое делали ответственно. На “концертную “Таганку” шли, залы были переполнены, и аплодисментов хватало на всех. В ту пору Леонид Филатов уже был женат на актрисе театра Лидии Савченко. Им как супружеской паре выделялся в гостинице города, где проходили концерты, отдельный номер или, если повезет остановиться в пригороде, небольшой коттедж. Так было и в Чистополе. Вопреки названию города грязь в этом Чистополе была несусветной. В гостинице, где мы остановились, мухи, как разнуздавшиеся опричники, роем набрасывались на всех постояльцев и в буквальном смысле изводили московских гастролеров. Филатовым повезло! В Чистополе им выделили коттедж. Вот в этот коттедж в один из прекрасных летних дней меня пригласили на обед. Должен сказать, что Лида Савченко всегда была не только хорошей актрисой – красивой, доброжелательной, но и к тому же прекрасной хозяйкой. Во время гастролей она так умело организовывала семейный быт, что к ней “на огонек” многие просились, иногда прямо-таки с беззастенчивым нахальством.

Меня по старой памяти и доброте душевной чета Филатовых привечала в свободное от работы время, подкармливая и одаривая теплом и вниманием. Я отвечал взаимностью. Но гостеприимство “отрабатывал”. Перед обедом читал в семейном кругу литературно-чтецкие программы, коих знал в то время немалое количество. И вот однажды, после исполнения композиции “Мальчиков” по роману Ф. М. Достоевского, разговор перебросился на кино. Леня до этого не снимался. Каково же было мое удивление, когда я в один вечер, практически экстерном, получил высшее образование по разделу мирового кинематографа. Это был какой-то Ниагарский водопад, обрушившийся на мое некиношное миросозерцание. И дело было тут не в именах актеров, которых Филатов знал наперечет, и не в названиях фильмов, десятки из которых были у него на памяти, а в какой-то всепоглощающей, неистовой влюбленности в кино как таковое. Причем этот двухчасовой монолог был насыщен аналитической глубиной, сравнительным анализом, пониманием достоинств и недостатков той или другой ленты. Но самое главное, что осталось у меня в памяти после той встречи – это почти детское желание Филатова когда-нибудь появиться на экране. Я был поражен и полон искреннего сочувствия, что кино пока обходит такого выдающегося киномана.

Позже, когда Филатов появился в “Экипаже”, я сразу вспомнил те гастрольные посиделки и порадовался, что прорыв состоялся и что ничего случайного не бывает: страсть способна победить все. Позднее, когда Леня стал выступать в концертах от Театра на Таганке уже в Москве, где его пародии имели невероятный успех, он начал сталкиваться на одной площадке с Володей Высоцким. Наблюдать за этим соперничеством было необыкновенно интересно. Сознаюсь, это “единоборство” – одно из самых поучительных и ценных наблюдений моей “таганской” молодости. Но прежде несколько слов о спектакле “Гамлет”.

Давно известно, что от начала спектакля зависит, как он покатится дальше. Недаром в старину наставляли: “Господа, возьмите верный тон!”. К примеру, великий Карузо как огня боялся в опере “Аида” первой арии Радамеса. Представьте себе: непьющий Карузо без пятидесяти граммов виски никогда не выходил петь эту самую арию “Милая Аида”. И вот когда трудное верхнее “си” великим тенором бралось и все за кулисами вздыхали с облегчением, спектакль сразу получал другое дыхание.

В “Гамлете” таким камертоном была сцена с призраком, в которой участвуют Марцелл, Бернард и Горацио. Надо было видеть, как Высоцкий из-за кулис следил за труднейшим монологом Горацио в исполнении Филатова, когда призрак вновь возвращается:

Но тише! Вот он вновь! Остановлю

Любой ценой. Ни с места, наважденье!

О, если только речь тебе дана,

Откройся мне.

После короткой, проходной сцены проводов во Францию Лаэрта, которого в ту пору довелось играть автору этих строк, начинался первый, труднейший монолог Гамлета. Из-за кулис видно было, как Высоцкий сразу, с одного оборота, включал себя эмоционально, подхватывая заданный Филатовым тон, и шел по нарастающей дальше:

Каким ничтожным, плоским и тупым

Мне кажется весь свет в своих затеях.

Глядеть тошнит! Он одичалый сад,

Где нет прохода.

Прошло уже более четверти века, как нет Высоцкого и не идет “Гамлет”. Теперь нет и Филатова. Но их голоса, их темперамент и негласное творческое соперничество не уходит из памяти. Почему? Мало сказать, что их отношения были образцовыми, замечательными и сердечными. Было еще что-то очень важное, что знали друг о друге только они и о чем, не исключено, продолжают говорить там, где не только – “дальнейшее молчанье”.

3. Трое в одной карете

До киноактерской параболы одной из лучших театральных работ Филатова был Пушкин в спектакле по композиции Л. Целиковской и Ю. Любимова “Товарищ, верь!”. Здесь он впервые получил главную роль и к тому же материал, позволявший его поэтической натуре развернуться в полную силу. Что он, кстати, и сделал самым превосходным образом.

Пушкиных по замыслу Любимова было пятеро. Дыховичный исключительно рельефно играл Пушкина – гусара, бражника и повесу. Пушкин Бориса Галкина (позже эту роль так же превосходно играл Погорельцев) был чист, непосредствен и по-детски обидчив. Восходящая звезда театра, корифей эпизода Р. Джабраилов играл Пушкина-арапа. Золотухин, на мой взгляд, был Пушкиным, которого сочинил в своем воображении русский народ. А вот тонкий, эфирный материал, где зритель должен был поверить, что Пушкин не только поэт, а к тому же гений, выпал на долю Филатова. Леонид с этой партитурой справился превосходно. Из царской золоченой кареты мне всех Пушкиных было видно как на ладони. В этом спектакле я в одном лице был и Дантесом, и царем Николаем, поэтому по ходу спектакля сталкивался с ними практически в каждой сцене. Чем же отличался Пушкин Филатова от других? Глазами! Фокус был в глазах! Они, не в укор другим исполнителям, которые, повторяю, играли первоклассно, чувствовали по-особенному боль времени. Боль ведь возникает тогда, когда должное и сущее не сходятся в одной точке. (В этом смысле двадцатый век наряду с величайшими достижениями в немалом – “и зрение и слух поверг во прах”.) В России мы это почувствовали во всем, в том числе и в театре. Ведь актеры – дети своего времени. Хорошее и плохое пронизывает их жизнь в неменьшей степени, чем других. (Судите хотя бы по фильму Филатова “Сукины дети”.)

Но тогда, в пору расцвета “Таганки”, Филатов в упомянутом выше пушкинском спектакле работал превосходно. Если коротко обозначить, чем занимался его Пушкин – это сочинением стихов “здесь и сейчас”. Поэтому в исполнительской манере присутствовала значительная доля импровизации. (Надо заметить – мотив “импровизации” у Пушкина – один из излюбленных, а в “Египетских ночах”, как мне кажется, он достигает своего апогея.) У Филатова получался странный фокус. Происходило, если так можно выразиться, помножение пушкинского вечного, отраженного и поныне в сегодняшнем. Об этом “помножении” превосходно сказал Тютчев:

…вдруг знает Бог откуда,

Нам на душу отрадное дохнет,

Минувшим нас обвеет и обнимет

И страшный груз минутно приподнимет.

Так вот, Филатов за звучащими поэтическими строками умел, как никто, поднимать “страшный груз”, не говоря уже о мастерстве его чтения, которое было выше всяких похвал. Позже эти глаза, в которых всегда было больше, чем давал сценарный материал, появились на экране. Они-то и выделили Филатова из плеяды героев экрана его времени.

Не могу не вспомнить еще один трогательный эпизод. По ходу спектакля в уже упомянутой золоченой карете, находящейся в центре сцены, на каждом спектакле в ожидании своего выхода сталкивались Л. Филатов, Н. Шацкая, игравшая красавицу Гончарову, и царь Николай I, то есть я. Находились мы вместе в этой карете недолго, минут пять. Но если учесть, что спектаклей было за сотню, то для поэтической натуры Леонида это были не минуты, а целая вечность. О чем мы только не говорили в этой незабываемой паузе! И я порой думаю: не там ли, в этой золоченой царской карете, “нашептались” те новые чувства, которые соединили Шацкую и Филатова на долгую и счастливую жизнь?

4. Про Федота-стрельца,

удалого молодца,

или Театр Леонида Филатова

В прекрасно изданной Екатеринбургским издательством “У-Фактория” книге “Театр Леонида Филатова” сказка “Про Федота-стрельца, удалого молодца” занимает первое место. Недаром эта сказка посвящена автором жене Нине. Эта пьеса не только первая, но, с моей точки зрения, и лучшая в творчестве Леонида Филатова. И хоть Филатов в начале признается, что сказка “Про Федота” написана по мотивам русского фольклора, мне лично не хотелось при чтении “взвешивать мотивы”, а вот почерк мастера я весомо почувствовал еще много лет тому назад. Именно в тот год, когда Леонид впервые прочитал эту сказку на телевидении.

Сказку он читал в двух отделениях. Нечего и говорить, что рекламной паузой тогда не увлекались. Показали Мастера через паузу, отбив антракт рисунками, где действительно было немало мотивов русского фольклора. Сейчас вспоминаешь все это и невольно заключаешь: хоть и подчас суровая была тогдашняя действительность, но уж если что-то ей было по душе, то она никогда не скупилась на ласку.

Сегодня, кроме “Аншлага” и бесконечных “бенефисов юмористов”, ничто не представлено из того, чем когда-то на экране являлось, к примеру, чтецкое искусство! И думаю, не во вкусе здесь дело, а в другом: изменились цели! Тогда, пусть с ошибками, но кормили своих и строили Великое государство. Сейчас не только кормим чужих, но и свое дожевываем без оглядки.

Должен сказать, что в актерском сознании, и не только “таганцев”, Леонид, скорее всего, представлялся героем. А тут оказалось, что он первоклассный характерный актер.

Причем в том спектакле нескольких персонажей он сыграл просто “на ура”. Других же наделил такими яркими штрихами, что неспроста на следующий день проснулся не только знаменитым актером, но еще и известным поэтом.

В начале этих заметок я вспоминал, что в щукинский период Филатов писал под чужим именем не только сцены, но порой и целые пьесы. Причем делал это так мастерски, что это долго сходило ему с рук. Кажется, педагог Сомов, “споткнувшийся” на филатовском Артуре Миллере, первым засомневался и, к вящему удивлению кафедры, разоблачил самозванство. В этой истории, а точнее, в этом писательском “лицедействе”, с моей точки зрения, лежит мотив, который лег в основу поздних драматургических работ Филатова, представленных в вышеупомянутом сборнике. Кроме “Часов с кукушкой”, все пьесы этого сборника помечены автором как произведения по мотивам. Невольно задаешь себе вопрос: почему по мотивам? Судя по “Часам с кукушкой”, Филатов мог написать вполне зрелую, оригинальную пьесу. А вот поди ж ты, ему не хотелось! Ему нравилось пожить рядом с Робин Гудом, почувствовать верность Лизистраты, стать авантюрным “Возмутителем спокойствия”, повариться в театральной среде Гоцци, с улыбкой признаваясь читателю и будущему зрителю, что:

Я – уличный паяц. Я – Труффальдино.

Смешнее нет на свете господина!

Да, я дурак, я клоун, я паяц.

Зато смеюсь над всеми не боясь.

По настроению и жанру эти строки многое объясняют. Однако не исключено и другое – что подобное творчество было своего рода уходом от “проклятых вопросов”. Хотя и это сомнительно, потому что достойно высказаться на основе другого материала ничуть не легче, чем на материале, прожитом лично.

Впрочем, сегодня мы можем по-разному объяснять и трактовать эту филатовскую увлеченность, важно одно: театр Филатова существует и, как мне кажется, у него еще многое впереди. Жаль только, что современная режиссура, выражаясь словами одного из персонажей пьесы “Большая любовь Робин Гуда”, “в силу своего невежества не в состоянии отличить свинью от лютни”.

В декабре 2006 года Народному артисту России Леониду Филатову исполнилось бы шестьдесят лет. Его актерское творчество, безусловно, уже ярчайшая страница русского театра и кино. А вот его литературное наследие, и особенно драматургия, как мне кажется, еще ждет своего часа, и надеюсь, что это не за горами.

5. Телевидение

как источник правды

Нечто близкое к названию этой главки я услышал от Лени по телефону. Прозвучало это больше иронично, с неким подтекстом, пожеланием того, что хотелось бы от телевидения в идеале.

Многие годы он был связан с телевидением и, видимо, сверхзадачей этой работы считал, помимо прочего, правдивое освещение жизни.

Надо коснуться одной, особенной черты Леонида Филатова – способности говорить правду. Он был из тех, кто копил, а потом срывался и буквально срезал правдой. Наверное, не все ему удалось сделать как режиссеру в фильме “Сукины дети”. Но за рядом героев угадываются подлинные персонажи и весьма нелицеприятные оценки.

Позже, в пору отсутствия в театре Ю. Любимова, Филатов, из-за творческой несовместимости, принципиально вместе со В. Смеховым и В. Шаповаловым ушел от назначенного в Театр на Таганке А. Эфроса, в “Современник” к Г. Волчек. А в другом случае, накануне разделения Театра на Таганке, в возникшем конфликте с Ю. Любимовым Филатов без колебаний поддержал Н. Губенко. Это обостренное чувство правды жило в нем всегда. Кажется, за год до своей смерти Филатов дал необычайно большое интервью для газеты “Советская Россия”. Конечно, внимание к его творчеству проявляли разные издания, но “Советская Россия” сделала интервью чрезвычайно значимым. В нем помимо вопросов об искусстве и культуре Филатов с горечью и болью затрагивал социальные темы. Это интервью отличалось честностью, прямодушием и тревогой не только за будущее страны, но и озабоченностью тем, в какую дыру загоняют культуру, болью за творческую личность, создающую современное искусство. Ответы Филатова, их острота, эмоциональность и бескомпромиссность дают возможность понять истоки его работы над главным делом последних лет его жизни – телевизионным циклом “Чтобы помнили”.

В этой утверждающей формуле названия передачи – громадная часть Леонида Филатова как художника и личности. Эта работа заняла почти десятилетие и стала отрезвляющим источником – для нашего беспамятства и равнодушия. Помню, с каким нетерпением, находясь долгие годы за границей, я ждал этих передач. Как светлело на душе, когда о наших любимцах экрана находились такие нужные, незабываемые и бесценные слова. Разве можно забыть филатовские оценки творчества таких актеров, как Николай Симонов, Леонид Быков или, положим, Инна Гулая. Даже когда болезнь Филатова внесла в передачу тревогу за его здоровье, когда его слово о наших “звездах” произносилось через преодоление болезни, передача не только не утратила своей остроты и художественной ценности, но казалось, что каждая из них звучит как исповедь, которая в любую секунду может прерваться. За циклом “Чтобы помнили”, за судьбами тех, к кому прикасался своим блистательным инструментарием коллектив этой передачи, открывалась картина нашей эпохи, ее героических и трагических черт, распахивалась впечатляющая картина работы советского кино и тех, кто эту работу любил и отдал ей жизнь.

Если о чем сейчас сожалеешь, то лишь о том, что работа над циклом приостановлена с уходом из жизни Филатова. Возможно, я ошибаюсь, но не могу не сказать, что самым дорогим сегодня для Леонида Филатова подарком было бы возобновление цикла “Чтобы помнили”. Убежден, что филатовский коллектив сохранился. Ведь его единомышленники, как никто, знают, что память может быть суровой, но если она есть, то такому народу ничего не страшно, потому что как бы нам ни было сегодня трудно, мы всегда будем помнить не только тех, кто виноват, но главное, что надо делать, чтобы быть счастливыми. Убежден, что эту тайну – как быть счастливым несмотря ни на что – знал и Народный артист России Леонид Филатов, иначе он не оставил бы после себя столько вдохновенного творчества, примеров мужества и стойкости, веры и любви к тем, кто с благодарностью сегодня вспоминает его имя.

Сергей СЕМАНОВ ПАМЯТИ ЛЕОНИДА ДОБРОГО

Сто лет тому назад, 6(19) декабря 1906 года родился Леонид Ильич Брежнев. Появился на свет Божий он в примечательный день – на Николу зимнего. Заметим попутно, что греческий город Миры, где православным владыкой был грек по рождению Николай, теперь находится в Турции, среди известных курортов Анталии, где ежегодно проводят отпуск тысячи российских граждан; говорят, что немногие из них посещают памятные места святого… Но это теперь, а век тому назад Святитель Николай был любимейшим на Руси, ему было возведено у нас наибольшее число храмов.

Появиться на свет в большой православный праздник – всегда считалось доброй приметой для новорожденного. Итоговая оценка знаменитого деятеля определяется много лет спустя, но порой не случается и этого. До сих спорят у нас, например, об оценке деятельности Петра Великого. Спорят и посейчас об оценке Брежнева, хоть и не сравним он с Петром. Еще недавно пошлые телевизионщики, историки-эстрадники глумились над его памятью, изображая придурка с густыми бровями. Да, брови были, а вот все прочее нуждается в уточнениях. Это мягко говоря.

При святом крещении отпрыск рабочей семьи Брежневых получил имя Леонид. Это древнегреческое имя звучит весьма грозно – “подобный льву”. Не правда ли, как-то не вяжется с обликом добродушного, любившего шутку и совсем уж незлобивого Леонида Ильича? Да, так. Однако теперь-то, спокойно обдумав всё ставшее о нем известным, надобно четко заключить, что мужество и твердость в нем были. По-русски скромный, он никогда и никому не рассказывал при жизни, как он помог маршалу Жукову скрутить в Кремле кровавого палача Берию. Головой все они тогда рисковали, но позже не хвалились. И заметим, слабаков на такие дела не берут. Или они сами уклоняются. А вот генерала Брежнева взяли, и он не уклонился.

Расскажем кратко об этом драматическом событии. Полностью о том будет написано в нашей новой книге “Леонид Добрый”, которую к юбилею Брежнева подготовило издательство “Алгоритм”.

Из опубликованных ныне секретных архивов с очевидностью следует, что главным устроителем свержения Берии был Хрущев. Он и добился его казни, хотя Маленков предлагал ограничиться лишь политическими мерами. Но как удалось скрутить всесильного Берию в Кремле, его же людьми охраняемом?

Сорок лет никаких подробностей ареста Берии не было известно, ходили только слухи и сплетни, порой самые дикие. Но автору данной книги тут очень повезло как историку: я узнал подлинную картину гораздо раньше. Дело было так.

…Летом 1979 года мне выпала честь познакомиться с Кириллом Семеновичем Москаленко – маршалом и дважды Героем Советского Союза, членом ЦК КПСС и заместителем министра обороны. Тогда я готовил биографию генерала А. Брусилова для серии “ЖЗЛ”. Удалось выйти на помощников маршала, тот охотно согласился написать предисловие. Мы познакомились, несколько раз встречались в его кабинете на Фрунзенской набережной. В конце концов он рассказал, как вместе с маршалом Жуковым и другими верными людьми они в буквальном смысле слова скрутили руки Берии прямо на заседании Президиума ЦК в Кремле. Но кто же был в их “группе захвата”, как выразились бы сейчас? Мне тогда маршал назвал генерала авиации Батицкого, еще кого-то, но упустил имя одного человека – будущего Генерального секретаря партии Брежнева. А он был именно среди тех отважных военных, которые, рискуя головой, связали и вывезли Берию из охраняемого госбезопасностью Кремля.

В своих позднейших воспоминаниях Москаленко рассказал о той драматической истории с суховатой точностью:

“В 9 часов утра (25 июня 1953 года. – С. С.) мне позвонил по телефону АТС Кремля Хрущев, он спросил: “Имеются в вашем окружении близкие вам люди и преданные нашей партии так, как вы преданы ей?..”

После этого Хрущев сказал, чтобы я взял этих людей с собой и приезжал с ними в Кремль к Председателю Совета Министров СССР товарищу Маленкову.

И вот в 11.00 дня 26 июня мы по предложению Булганина сели в его машину и поехали в Кремль… Вслед за нами на другой машине приехали Жуков, Брежнев, Шатилов, Неделин, Гетман, Пронин. Всех нас Булганин провел в комнату ожидания при кабинете Маленкова, затем оставил нас и ушел в кабинет к Маленкову. Через несколько минут вышли к нам Хрущев, Булганин, Маленков и Молотов. Они начали нам рассказывать, что Берия в последнее время нагло ведет себя по отношению к членам Президиума ЦК, шпионит за ними, подслушивает телефонные разговоры, следит за ними, кто куда ездил, с кем члены Президиума встречаются, грубит всем и т. д. Они информировали нас, что сейчас будет заседание Президиума ЦК, а потом по условленному сигналу, переданному через помощника Маленкова – Суханова, нам нужно войти в кабинет и арестовать Берию. К этому времени он еще не прибыл…

Примерно через час, т. е. в 13.00, последовал условный сигнал, и мы – пять человек вооруженных, шестой товарищ Жуков – быстро вошли в кабинет, где шло заседание. Товарищ Маленков объявил: “Именем советского закона арестовать Берию”. Все обнажили оружие, я направил его прямо на Берию и приказал ему поднять руки вверх. В это время Жуков обыскал Берию, после чего мы увели его в комнату отдыха Председателя Совета Министров, а все члены Президиума остались проводить заседание, также остался и Жуков”.

Брежнев в непосредственном задержании Берии участия не принимал, вместе с другим товарищами он находился в приемной, держа наготове спрятанные пистолеты. Рядом с ними находились ничего пока не подозревавшие бериевские люди, их было, кстати, больше. Только тогда, когда связанного и спрятанного Берию вывезли на машине за ворота Кремля, опасное дежурство Брежнева и других закончилось.

Такие услуги не забываются, и судьба Брежнева вскоре круто изменилась. Отметим тут и другое: Москаленко служил с Брежневым на заключительном этапе войны. Видимо, он и ввел его в состав группы офицеров, отправленных на Парад Победы. Более того, раз Москаленко ввел Брежнева в “группу захвата”, значит, не сомневался в его мужестве и верности.

И вот скромный заместитель второстепенного армейского ведомства генерал-лейтенант Брежнев взлетает на высокую партийно-государственную должность. Хрущев снял прежнее руководство Казахстана, назначил новое: первым секретарем стал Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко, кубанец, волею судеб ставший после войны партийным руководителем Белоруссии, крутой партработник, о зерноводстве имевший не очень ясное представление. Вторым секретарем Хрущев назначил Брежнева – из сельскохозяйственной, мол, республики мужик, а то, что он был по образованию и опыту металлургом, Хрущев забыл.

Так началась в жизни страны и самого Леонида Ильича знаменитая эпопея, известная под кратким и романтическим наименованием “Целина”.

Ну а дальнейшие этапы его удивительно удачной и стремительной карьеры – это уже сравнительно хорошо известная история.