Текст книги "Огонь войны (Повести)"

Автор книги: Нариман Джумаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Генджи рванул перекладину, обдирая руки, отшвырнул хворост, подтянулся и выбрался наружу. Схватил немецкий автомат, оглянулся. Вокруг было по-прежнему тихо. Даже курица снова вернулась к навозной куче.

Немец был тяжел, но Генджи все же подтащил его к подвалу и сбросил в дыру. Потом, пригибаясь, побежал к сараю в углу двора. За сараем – он заметил раньше – начиналось кукурузное поле.

Только к полуночи ему удалось миновать немецкие окопы и выйти на нейтральную полосу.

Оставался последний бросок.

Он лежал, прижимаясь к земле. В черном небе то и дело вспыхивали и медленно опускались осветительные ракеты. Выбрав момент, Генджи поднялся и стремительно кинулся через поле. Сверху, словно прожектор, ударил по нему нестерпимо яркий свет ракеты, и он снова приник к земле. Но едва погасла она, вскочил и побежал дальше, боясь только одного: чтобы не подстрелили свои.

Перед окопом он снова упал, прислушался. Было тихо, но его напряженный слух уловил впереди не то шепот, не то шорох осыпающейся земли.

– Ребята! – позвал он негромко. – Товарищи!

– Пароль! – сразу же откликнулись из-за бруствера.

– Я свой, – захлебываясь ст радостного волнения, заговорил Генджи, – я во вчерашнем бою к немцам попал, убежал.

– Не русский, что ли?

– Туркмен я.

– Один?

– Один.

– Ну, давай ползи. Только смотри – мы наготове. Чуть что – на тот свет пойдешь.

Генджи узнал голос.

– Это ты, Мороз?

В окопе помолчали. Потом тот же голос сказал:

– Генджи, что ли?

Сатыбалдыев молча выслушал его сбивчивый, горячий рассказ. Потом сказал:

– Вот ведь как бывает. Ну, ладно. То хорошо, что хорошо кончается. Вовремя ты явился. На рассвете уходим. Сменяют нас. Иди отдыхай пока.

Сильно поредевший, измотанный боями взвод Сатыбалдыева отвели на отдых. Солдатам выделили домик, стоящий среди виноградников.

День был теплый. Генджи лёг в тени под яблоней, закинул руки за голову и стал бездумно, наслаждаясь бездельем и тишиной, смотреть в синее небо. Там, в вышине, совсем как в мирное время, кружились голуби, и ему приятно было следить за их полетом.

Неподалеку, в соседнем доме, остановились солдаты из пополнения. Они разговаривали, смеялись, плескались водой, но Генджи не обращал на них внимания. И вдруг ему показалась, что там раздался хрипловатый басок Хайдара. Генджи сразу же сел, вглядываясь в лица солдат. И он увидел Хайдара. Голый по пояс, он вытирал полотенцем свою щуплую грудь и блаженно улыбался.

– Ну, рассказывай, вояка, – сказал Хайдар, – сколько человек уже убил.?

Генджи нахмурился.

– Я солдат, не убийца.

– Ладно, не придирайся к словам. Конечно, я имел в виду фашистов.

– Не считал…

Хайдар нагнулся, сказал доверительно:

– Напрасно. Может пригодиться. Мне тут наши ребята рассказывали, что ты уже успел подпортить свою биографию…

– То есть как это?

– Ну, ну, не смотри на меня так. Был в плену?

– Так я же… – от возмущения у Генджи сорвался голос.

– Не кипятись, – Хайдар посмотрел на него с обидным сочувствием. – Я же объяснял тебе, что такое анкета. Там, – он многозначительно поднял палец, – не будут разбираться, кто ты, да что ты, просто дадут анкету – заполни. А в ней – такой вопросик: «Был ли в плену?» И в скобочках пояснение: да, нет. И все. Написал «да», – значит, нет тебе доверия.

– Да что я – враг народа, что ли? Я же не сам, в бою оглушило меня…

Хайдар усмехнулся:

– И туго же до тебя доходит… Я ж говорю: только «да» или «нет». Понял? Без всяких комментариев.

– Так я же сбежал, к своим вернулся, – возмутился Генджи. – Одну только ночь…

– «Темная ночь», – пропел Хайдар и сразу же нахмурился. – За одну ночь, знаешь, что сделать можно? Докажи, что ты не дал там подписку.

У Генджи сжались кулаки.

Хайдар обнял его за плечи, заглянул в глаза:

– Ну чего ты… Я же тебе добра желаю, по-дружески. Как-никак старше тебя, кое в чем разбираюсь лучше. Я-то верю тебе, а вот другие… Так что не сердись.

Генджи вызвали в штаб. Командование представляло его к награде, и надо было заполнить анкету.

Ручка дрожала в его пальцах. Он вдруг вспомнил, что именно такая же, тонкая ручка была у фашистского офицера.

Фамилия… имя… год рождения… социальное происхождение. Нетвердой рукой выводит он ответ за ответом. И кажется ему, что Хайдар стоит за спиной и усмехается недобро, обнажая свои желтые зубы.

Он проснулся, когда еще только рассветало, и почувствовал щекочащий ноздри запах дыма. Наверное, это и разбудило его.

– Ага, проснулся, – равнодушно сказал Хайдар. – Заполнил анкетку?

До чего же неприятный человек, этот Хайдар. Он просто не может не делать людям зла.

Генджи сел, протер глаза, потянулся, хрустнув суставами, и стал смотреть, как Хайдар раздувает огонь под котелком. Вокруг валялись перья. «Что это он варит» – подумал Генджи и вдруг догадался: голубей!

Он вскочил, сжал кулаки.

– Ты что делаешь? – голос его прозвучал слишком громко в предутренней тишине.

Хайдар отпрянул, испуганно взмахнул руками.

– Тише ты, раскричался… Не видишь – завтрак готовлю. Попробуешь – пальчики оближешь.

– Да ты… ты… – Генджи от возмущения не находил слов. – Ты – негодяй! Вор!

Хайдар уже успокоился, снова присел у костра. Сказал:

– Хватит громких слов. Подумаешь, пара жалких голубей… Из-за этого такой шум.

– Да ты позоришь имя солдата! – крикнул Генджи. – Чтобы набить только брюхо, ты готов на любое… на любую подлость!

Внизу текла речка. Отсюда, с холма, было видно, какая в ней чистая прозрачная вода, и слышно, как журчит она, негромко и ровно. В соседнем лесу заливались соловьи. Небо над головой было синим, и белые легкие облака на нем висели неподвижно, пронизанные солнцем. Солнечные лучи согревали землю, и она пахла дурманно, волнующе.

Генджи лежал в траве возле только что вырытого им окопа и радовался журчанию речки, пению соловьев, голубизне неба и солнцу, такому щедрому в этот осенний день. Ему было хорошо еще и оттого, что сегодня утром командир батальона, обходя позиции, задержался возле него и сказал: «Представление утверждено, товарищ Сейранов. Скоро вы приколете к гимнастерке свой первый орден «Слава» третьей степени. Поздравляю».

В нескольких шагах от него все еще углублял свой окоп Хайдар. Пот катился по его лицу, застилал глаза, и он время от времени утирал рукавом гимнастерки. Иногда, распрямляя ноющую спину, он поглядывал на Генджи, и злость закипала в нем. «Лежит, на солнышке греется… И, наверное, об ордене думает. Сопляк, а добился своего. Теперь зазнается. Как же, герои… А всего-то и дела – железка о пяти концах. Слава… Подумаешь! Пуля, она не будет разбирать, где герои, где не герой».

И он с новым ожесточением продолжал рыть свой окоп.

«Каждый за своим счастьем гонится, – рассуждал он. – А в чем оно, счастье? Никто не знает… Этому вон посулили орден – уже на седьмом небе. Дуракам, им немного надо – в президиуме на собрании посидеть, медальку получить, начальству руку пожать. Дурачье! Это же все – обман, пыль в глаза. Жизни не знает, вот и… А мне бы только эту заваруху пережить. Уж я тогда не растеряюсь».

Ему показалось, что кто-то стоит над ним, он вздрогнул и боязливо распрямился. Никого не было. Да и кому дано читать чужие мысли?..

Брод охраняли трое. Старшим был сержант Федотов.

Прощаясь с ними, лейтенант Сатыбалдыев сказал:

– Пойдут здесь немцы или нет – неизвестно. Но если пойдут – ваша задача остановить их, не пустить в лес.

Он уехал, а трое остались на холме и стали готовить оборону.

Вокруг стояла такая тишина, что не верилось в близость войны. Но и Федотов, и Генджи, и Хайдар знали, что большая танковая колонна немцев, прорвав фронт, вклинилась в расположение наших войск, стала нападать на попадавшие на пути разрозненные части. В конце концов ее остановила наша артиллерия, и уцелевшие танки, отчаянно сопротивляясь, повернули обратно.

Танк сначала двигался по тому берегу, потом развернулся, остановился на секунду и, взревев мотором, вошел в реку. Почему-то немецкие танкисты не повели машину через явно видный брод, у которого сохранились по берегам следы колес, а переправились в стороне. Подминая гусеницами легкий кустарник, танк мчался к лесу. За ним на траве оставался мокрый след.

Сжимая рукой противотанковую гранату, Генджи выскочил из окопа и побежал ему наперерез. Но сержант опередил его. Генджи увидел, как метнулся из-под танка багрово-черный столб взрыва и упал, осыпаемый комьями земли. «Готов один», – подумал он, но, открыв глаза, увидел, что танк продолжает идти и разворачивает на ходу башню в их сторону. И в это время под гусеницу полетела вторая граната. Грянул еще один взрыв. Черная лента гусеницы поползла с катков, складываясь горкой. Но танк был еще жив.

В это время Генджи уже скатился с холма и, пригибаясь и падая, прячась за кустами, обошел танк. Фашисты не заметили его. Генджи швырнул гранату в бензобак и покатился по обрывистому берегу к реке. Взрывная волна настигла его у самой воды, и он едва удержался, вцепившись в какие-то корни. Оглянувшись, увидел, как из густого дыма, окутавшего умолкнувший танк, рванулось к небу яркое пламя.

Солнце опускалось все ниже, и тень от сгоревшего танка, удлиняясь, тянулась к реке.

Генджи и Хайдар сидели в одном окопе возле пулемета. Генджи грыз травинку и поглядывал на реку. После гибели сержанта он стал командиром расчета. Хайдар, который был старше его вдвое, сначала возмутился, но Генджи вдруг поднялся, одернул гимнастерку и сказал жестко, подражая лейтенанту:

– Оставить разговорчики, товарищ Дабараев. Перетащите в окоп, где пулемет, все имущество.

Хайдар поворчал, но приказание выполнил. Спустившись в окоп, он сначала обиженно молчал, потом не выдержал.

– Ты, наверное, рассчитываешь и вторую степень «Славы» получить, – с ехидцей сказал он. – Все-таки танк уничтожил…

– Танк подбил сержант, – глухо ответил Генджи. – Ты же видел.

Но Хайдар не унимался:

– Так об этом только ты да я знаем. А сержанту теперь награды вроде бы ни к чему.

Генджи посмотрел туда, где совсем недавно был окоп, а теперь возвышался свежий холмик с камнем наверху.

«Сколько же мерзких мыслей в голове этого Хайдара, – подумал он. – Ради того, чтобы показать себя в лучшем свете, он готов обокрасть даже убитого: мол, сержант ни при чем, это мы, герои, подбили танк… Ах, негодяй!..»

– Слушай, – тихо, сдерживая гнев, сказал Генджи, – у сержанта, может, сынишка растет где-то. Узнает, как геройски погиб его отец, гордиться им будет, сам захочет героем стать. А ты…

– Да что ты все мне лекции читаешь, – даже как будто с обидой проговорил Хайдар. – Я сам грамотный, побольше твоего учился. И пожил больше, и жизнь лучше знаю. Если всегда следовать всем этим писаным и неписаным законам, ничего не добьешься. А человек должен стремиться к чему-то большому, красивому. И будет справедливо, если он добьется своего. Но на пути ему придется поступиться мелочами. И это тоже справедливо. – Он увлекся и заговорил горячо, брызгая слюной. – Ты пойми, семья его неизвестно где, да и есть ли она у него. А мы – вот они, здесь. Те в глубоком тылу, а мы вместе с ним смотрели в глаза смерти. Значит, по справедливости.

– Да замолчи ты! – крикнул, бледнея, Генджи.

И тут же умолк. «Такого не перевоспитаешь, – подумал он. – Но выполнить свой солдатский долг я его заставлю».

Хайдар обиженно замолчал. И чем больше он думал о происшедшем, тем сильнее закипала в нем злоба.

«Мальчишка, щенок, а поучает, покрикивает. И надо было опять встретиться с ним! Да и на передовую я попал, вернее всего, из-за этого сопливого героя. Если бы он не писал рапорты об отправке в стрелковую часть, то про нас и не вспомнили бы до конца войны. Ведь надо же кому-то колоть дрова и кипятить воду для стирки. Так почему не мне? И в действующей армии, и в то же время почти в безопасности. А теперь выходит, зря я старался, угождал и врачам, и сестрам, и санитаркам, и прачкам… А все он, Генджи!»

Хайдар косил глазом на ненавистное лицо. Была б его воля, не сдобровать бы Генджи! Но ничего, думал он, еще будет время сквитаться за все…

Ночь была на исходе. Бледнело небо, и звезды тускнели, теряя свой чарующий таинственный блеск. Иной свет, придя им на смену, разливался в вышине!

Дома Генджи любил выйти из дома в такой час, пройти по росистой траве и остановиться на краю поля, откуда видно все небо и спящая еще земля, и светлеющий горизонт. Но сегодня, боясь выдать себя, он остался в окопе. Запрокинув голову, с непонятным волнением наблюдал Генджи неприметное исчезновение звезд.

Тихо было вокруг. Но постепенно тишина заполнялась звуками утра – сначала чуть слышными, потом становящимися все громче, звонче, радостнее. И если б не мрачная громада танка между холмом и лесом, все вокруг выглядело бы совсем мирным.

И хотя подбитый танк напоминал о том, что на этой просыпающейся поутру земле идет война, появление людей в кустах за речкой застало Генджи врасплох. Он еще был под впечатлением окружающего великолепия и не сразу сообразил, что это враги. И еще некоторое время он смотрел на них тем размягченным, добрым взглядом, каким провожал меркнувшие в небе звезды.

А они все шли, не спеша, боязливо озираясь, пока не уперлись в реку. Тогда один из них, наверное, офицер, поднял бинокль и стал осматривать противоположный берег, а остальные молча стояли рядом с ним и ждали команды. Разглядеть их внимательнее было нельзя, потому что позади них вставало солнце и слепило глаза.

Хайдар, привалившись к стенке окопа, спал, и Генджи толкнул его ногой.

– А? Что? – спросонок спросил Хайдар.

– Тише, – шепотом, хотя немцы были далеко и не могли его услышать, сказал Генджи. – Немцы. Вон, за рекой.

Хайдар трясущимися руками раздвинул маскировочные кустики на бруствере и тоже стал смотреть на немцев.

– Много – прошептал он, – человек пятнадцать.

– Шестнадцать, – уточнил Генджи.

Немцы посоветовались и пошли к броду.

Генджи взялся за рукоятки «максима», осторожно повел стволом.

Хайдар схватил его за рукав.

– Не стреляй, не надо, – быстро заговорил он, все время поглядывая на немцев. – Они не заметят. Пусть идут себе. Мы танк подбили. Нам никто ничего не скажет.

Генджи движением плеча стряхнул его руку.

– Войдут в воду – будет самый момент, – сказал он, словно не поняв его. – А то труднее будет уложить.

Но фашисты не спешили. Только один из них, сняв сапоги и брюки и подняв их над головой, осторожно пошел в реку, что-то крикнул оставшимся на берегу, и те засмеялись в ответ. Вода доходила ему до пояса. Немец вышел на этот берег, оделся и, придерживая автомат на груди, не спеша пошел к танку.

Было ясно, что враги не сунутся сюда, не разведав как следует.

Генджи тщательно прицелился в тех, что расположились на другом берегу, и стал стрелять длинными очередями, пока не кончилась лента. Немцы заметались, кинулись к кустам, четверо остались лежать на прибрежной гальке.

Вставляя новую ленту, Генджи поискал глазами того, который перешел на эту сторону. Его нигде не было видно.

– Не заметил, куда этот делся? – спросил Генджи.

Хайдар замотал головой.

– Нет, я туда смотрел… Убежал в лес, наверное.

На том берегу не было заметно никакого движения.

Видно, немцы решили, что нарвались на крупное советское подразделение, и ушли прочь.

– Да где же этот? – снова спросил Генджи, вглядываясь в кустарник. – Ну-ка, прочеши из автомата вон то место.

– Да он убежал, – сказал Хайдар.

– Куда ему бежать? – возразил Генджи. – Давай-ка я проползу к танку, посмотрю там.

Хайдар опять схватил его за руку.

– Не надо, Генджи, умоляю, не уходи, – голос его дрожал. – Тебя могут убить. А как же я… Мне одному не удержать это место.

«Боишься», – злорадно подумал Генджи и взялся руками за край окопа, готовясь вылезти. Хайдар не пускал его, вцепившись в рукав.

– Да пойми ты, – сказал раздраженно Генджи, – если этот немец останется у нас под боком, он может здорово нам навредить. А если опять подойдут их танки, представляешь?

Губы у Хайдара дрожали.

– Генджи-джан! Не уходи!

Генджи разозлился.

– А ну пусти! – он рванулся и выпрыгнул наверх. – Держи автомат наготове, не зевай, гляди в оба.

Он пополз по мокрой траве, как и в прошлый раз, обходя танк стороной. Был уверен, что немец спрятался там.

Хайдар, выставив автомат, напряженно смотрел, вперед. Боясь остаться один, он готов был сейчас любой ценой сохранить жизнь ненавистного ему человека. Глаза его бегали от мелькавшей в кустах спины к тому месту за танком, которое указал ему Генджи. Только бы немец не заметил ползущего, не выстрелил…

Возле танка зашевелилась трава, тускло блеснул металл, и Хайдар, вымещая на фашисте злобу, стал палить в это место, пока не опустел диск. Пока, дрожащими руками он вставлял второй, немец встал во весь рост. Хайдар увидел его окровавленное лицо, поднятые руки, всю его жалкую фигуру, едва стоящую на ногах, и снова нажал спуск…

Прощаясь, лейтенант Сатыбалдыев сказал:

– Мы рассчитываем приехать за вами вечером. В крайнем случае завтра утром. Ну, а если что случится… Впрочем, ничего не случится.

Но, видно, что-то случилось. Перевалило за полдень, а за ними никто не приезжал.

– А если они забыли про нас? – хныкал Хайдар. – С голоду помрем.

– Перестань, – недовольно сказал Генджи. – И без тебя тошно.

– Хоть за водой к речке сходить бы…

Генджи знал, что он не решится идти днем, но все же сказал:

– Нельзя, потерпи до темноты.

Оставленный на троих однодневный запас хлеба и спиной тушенки они, не думая, что застрянут здесь, съели еще вчера. Днем, томимые жаждой, они не заметили голода, и только вечером, вдоволь напившись, почувствовали пустоту желудков.

– Правильно говорит русская пословица: «Век живи – век учись» – вздохнул Генджи. – Надо было оставить немного продуктов на всякий случай.

Хайдар глотнул слюну и, промолчав, ушел в другой конец траншеи.

Луна еще не взошла, но звезды горели ярко, освещал землю призрачным светом.

В траве отчаянно трещали кузнечики. Из лесу доносились тревожные крики какой-то ночной птицы. А внизу все журчала, переливаясь на камнях, неугомонная речушка.

И вдруг среди этих звуков Генджи услышал новый звук – будто бы кто-то чавкал поблизости. Он вздрогнул» насторожился. Уж не волк ли? И тут его ноздри уловили запах копченой колбасы. Хайдар…

– Ты что же это? – подскочив к нему, крикнул Генджи срывающимся голосом. – Ты что – один тут? Припрятал и грызешь в одиночку, как волк…

Большая синяя муха села на горбатый нос Хайдара и замерла. Она не двигалась даже когда Хайдар во сне чмокал влажными губами. Может быть, сдохла?

Генджи вспомнил, что бабушка в детстве рассказывала ему о ядовитой крови злых людей. Он махнул рукой. Муха улетела.

Хайдар продолжал спать. Его мясистое, одутловатое лицо и во сне было недобрым. Две глубокие морщины на щеках придавали ему презрительное выражение, а густая черная щетина, отросшая за два дня, делала его мрачным. Но тело не соответствовало выражению лица – было рыхлым и даже на вид немощным.

Генджи вспомнил, что в медсанбате Хайдар старался делать только легкую работу. Он даже вызывался стирать белье, предпочитал это вовсе уж не мужское занятие рубке дров. И оружие он не любил.

«Баба», – презрительно подумал Генджи и отвел взгляд от спящего.

Потом в карауле был Хайдар, а Генджи уснул, подложив под голову вещмешок.

Боязливо оглядываясь, Генджи сжимал вспотевшими ладонями автомат.

Когда из лесу медленно вышел верблюд, он не поверил глазам. Верблюд – здесь?

Хайдар толкнул ногой спящего.

– Генджи! Эй, Генджи! Немцы! На верблюдах!

Генджи вскочил, стирая ладонью с лица остатки сна.

– Где? Чего паникуешь?

Но теперь уже и Хайдар увидел, что никакой это не верблюд, а обыкновенная лошадь. Бочка на бричке за спиной лошади делала её похожей на верблюда. А за бочкой наш солдат стоял во весь рост, потряхивая поводьями.

– Эй! – крикнул он, увидев вылезающего из окопа Генджи. – Где тут удобнее воды набрать?

Колонна автомашин и танков двигалась в густом тумане. Желтые дрожащие пятна света от фар расплывались; таяли в нескольких шагах.

Вдруг колонна встала. От машины к машине передали команду:

– Командиры взводов – к комбату!

Совещание было недолгим. Вернувшись, офицер приказал оставить при себе боевое снаряжение и построиться возле машины.

– Командиры отделений сажают своих людей на танки, – сказал он. – Пойдете десантом вперед. Надо выяснить, что там впереди. Выполняйте.

В тумане они пошли мимо машин к танкам, ожидающим в голове колонны. Сержанты покрикивали, торопя солдат.

Хайдар тяжело взобрался на задний танк, притих у башни.

– Куда? – крикнул ему сержант. – Наше отделение впереди.

Но Хайдар сделал вид, что не слышит, завозился, устраиваясь поудобнее на сырой броне.

Генджи задержался возле него, сказал зло:

– Не позорь себя и нас. Слышишь?

Рядом пробежал офицер, крикнул:

– По машинам! Живо! Трогаемся!

Взревели моторы. Расплывчатые огни уплывали назад, таяли на глазах.

Танки шли медленно, словно прощупывая дорогу.

Какие-то неясные силуэты выплывали из тумана и вновь исчезали.

Вдруг Генджи вздрогнул и щелкнул предохранителем, – это произошло мгновением раньше, чем услышал он глухой пушечный выстрел и сдвоенный стук болванки – об асфальт и броню.

И сразу же разнеслась команда, подхваченная несколькими голосами:

– Закрепиться у дороги!

Автоматчики спрыгнули и побежали к кювету.

Головной танк вспыхнул, и в тумане бушевавшее над ним пламя тоже было расплывчатым и неясным, как и все вокруг.

Остальные танки, отстреливаясь, стали медленно отходить.

Генджи слышал, как рядом, чуть позади него, тяжело дыша, роет землю Хайдар, и подумал с неприязнью: «Дорожит своей шкурой, гад. Не ленится большую лопату носить с собой».

Приглушенные туманом гремели выстрелы.

Генджи казалось, что заняли они невыгодную позицию, и стоит туману рассеяться, как взвод окажется перед немцами, словно на ладони, и будет расстрелян из пулеметов и автоматов. Это, видимо, помял и командир, поначалу приказавший отходить. Но стоило кому-нибудь подняться, как над головой начинали петь пули, – немцы были совсем рядом. Строчил пулемет. Тогда поступил новый приказ: закопаться в земли. Но спасет ли эта мера – никто не знал.

И тут, как на зло, задул ветерок, понес над дорогой, над полем, над прижатыми к земле солдатами клочья тумана, приближая развязку.

Был только один выход – заставить замолчать вражеский пулемет. Тогда можно было еще уйти.

Приготовив гранату, Генджи медленно, очень медленно пополз вперед. Когда, наконец, ясно стал виден пулеметный расчет, он размахнулся и кинул гранату. Она с треском разорвалась, и Генджи, вскочив, побежал назад. И тут он увидел в стороне ползущих людей в зеленых шинелях. Он упал, лихорадочно соображая. Неужели поте-ряд ориентировку и побежал не в ту сторону? Или это… Ну, конечно, немцы обходят, чтобы захватить врасплох. Скорее! Надо предупредить своих!

Он пополз, обдирая ладони, и все-таки опоздал: ячейки были пусты.

Сначала он обрадовался: успели-таки наши отойти! Но потом встревожился: как же теперь одному?

Надо было догонять своих. Он пополз, потом поднялся, готовый к стремительной перебежке, – и увидел знакомые кирзовые сапоги с толстыми металлическими набойками. Такие набойки были только у Хайдара. Ранен? Убит?

Сапоги задвигались, – видимо, Хайдар поджал ноги. И Генджи понял: живой. Он упал рядом, толкнул Хайдара, спросил срывающимся шепотом:

– Ты что, ранен? Где взвод?

Лицо Хайдара было совсем близко – искаженное страхом, с трясущимися губами.

– Все… конец…

У Генджи вспыхнули глаза. Но он не успел ничего сказать: из тумана, словно зыбкие тени, выходили немецкие солдаты.

И тут случилось неожиданное. Хайдар вскочил и побежал им навстречу, подняв руки, спотыкаясь и чуть не падая, выкрикивая какие-то слова.

Генджи поднял автомат и пустил ему вслед длинную очередь…