Текст книги "Выкорчеванная (ЛП)"

Автор книги: Наоми Новик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц)

Наоми Новик
БЕЗ КОРНЕЙ

Глава 1

Какие бы слухи не распускали за пределами долины, наш Дракон не ест девушек, которых ему жертвуют. До нас доходят некоторые из этих разносимых странниками сплетен. Считается, что мы приносим человеческие жертвы всамделишному дракону. Разумеется, все это чепуха. Пусть он и бессмертный волшебник, но все равно обычный человек, которого можно убить. Как бы и поступили наши отцы, если бы он съедал по одной из нас раз в десять лет. Вместо этого он защищает нас от Чащи, за что мы ему благодарны. Но всему же есть пределы!

В общем он не питается девицами, хотя и складывается подобное ощущение. Каждые десять лет он забирает одну девушку в свою башню, а другую отпускает, но к тому моменту она меняется. У нее будет изящная одежда, речь как у придворной, и за плечами десять лет под одной крышей с мужчиной, что означает, что она порченная, даже если все они хором твердят, что он ни разу к ним не прикасался. А что еще им остается говорить? Но это еще не самое худшее. В конце концов, отпуская Дракон дает им полный кошель серебра, так что любой был бы счастлив взять такую замуж, какой бы порченной она ни была.

Но они-то не хотят замуж. И даже не хотят остаться.

– Они забыли, каково здесь жить, – однажды вдруг сказал мне отец. Мы сидели рядом на козлах большого пустого фургона, возвращаясь после еженедельной доставки дров. Дверник, деревушка в которой мы живем, не самая большая, но и не самая маленькая в долине. И даже не самая близкая к Чаще. До нее целых семь миль. Ведущая к нам дорога взбегает на крутой холм, и в ясный день с его вершины можно увидеть за рекой светло-серую полоску выжженной земли с плотной темной стеной деревьев за ней. А далеко в противоположном направлении из подножия западных гор, словно кусочек мела, торчит башня Дракона.

Я была еще крохой, думаю, не более пяти лет, но уже тогда понимала, что мы не обсуждаем Дракона и тех, кого он забирает. Поэтому я сильно удивилась тому, что отец нарушил это правило.

– Зато они помнят, как здесь страшно, – добавил отец. И все. Потом он цокнул языком лошадям, они поднажали, дорога пошла вниз по склону и снова уходила в перелесок.

Я ничего не поняла. Все мы боялись Чащи. Но долина наш дом. Как же можно уйти из дома? И все же, ни одна не осталась. Возвращаясь от Дракона, они ненадолго заглядывали к своим семьям: на недельку, иногда на месяц, но дольше – никогда. Потом они забирали свой кошелек с «приданным» и уезжали. В основном они перебирались в Кралевию, чтобы поступить в Университет. Чаще всего выходили замуж за какого-нибудь горожанина, в противном случае посвящали свою жизнь науке или торговле. Хотя люди шептались о некой Ядвиге Бах, которую выбрали шестьдесят лет назад, будто бы потом она стала куртизанкой и даже любовницей толи барона, толи графа. Но к моему рождению она превратилась в обыкновенную пожилую богачку, посылающую дорогие подарки всем своим внучатым племянницам и племянникам, и ни разу не явившуюся в гости.

Так что это совсем не то же самое, что отдать дочь на съедение, но и хорошего тоже мало. В долине не так уж много деревень, но шанс минимален: он забирает только одну семнадцатилетнюю девушку, родившуюся в промежутке с октября по октябрь. В мой год таких набралось одиннадцать, так что шанс меньше, чем выигрыш в кости. Вам каждый скажет, что отношение к драконьим девицам с их взрослением меняется. С этим ничего не поделаешь – все знают, что, возможно, с ними придется расстаться. Хотя со мной и моими родителями было несколько иначе. К тому времени, как я поняла, что меня могут выбрать, все уже знали, что это будет Кася.

Одни только ни в чем не разбирающиеся странники могли похвалить Касю перед ее родителями за красоту, ум и характер. Дракон не всегда выбирал самую красивую, но всегда особенную. Если девушка поражала всех своей красотой или выдающимся умом, лучше всех отплясывала или сражала окружающих добротой – он каким-то образом ее выделял, хотя едва ли успевал до выбора перемолвиться с девушками парой слов.

Кася обладала всеми этими качествами сразу. У нее была коса до пояса цвета спелой золотистой пшеницы, теплые карие глаза, а ее смех был больше похож на песню, которой хочется подпевать. Она знала все лучшие игры на свете, на ходу сочиняла всевозможные сказки или придумывала новый танец. Умела потрясающе готовить блюда, которые не ударят в грязь лицом на любом пиру, а нить, которую она сучила из пряжи из шерсти отцовских овец, получалась ровной – без узлов и петель.

Понимаю, что описываю ее словно сказочную принцессу. Но все наоборот. Когда матушка рассказывала мне сказки о принцессе и веретене, о храброй гусятнице или о речной деве, я мысленно представляла на их месте Касю: вот как я ее воспринимала. А поскольку я еще не доросла до истинной мудрости, то, понимая, что ее могут у меня отобрать, любила ее не меньше, а все сильнее.

Она была не против. Она была бесстрашной, так внушила ей мать. Помню, как подслушала разговор между нашими матерями. Моя мама сидела, обняв обливающуюся слезами Касю, не захотевшую взобраться на дерево, чего добивалась Венса. Она тогда сказала: «Ей придется стать храброй».

Мы жили по соседству через три дома, и родных сестер у меня не было. Только три брата, и все гораздо старше меня. Так что Кася стала для меня ближе всех. Мы играли вместе с пеленок, сперва, путаясь под ногами, на материнских кухнях, потом перед домом на улице, а когда достаточно подросли – убегали в рощу. Ни на что бы не променяла наши прогулки рука-об-руку под сенью деревьев. Я мысленно представляла себе, как деревья склоняют к нам на защиту свои ветви. Я даже не могла себе представить, что со мной будет, когда ее заберет Дракон.

Даже если бы на свете не было Каси, мои родители не стали бы переживать за меня сильнее. В семнадцать я все еще была костлявым подобием девушки с большими ступнями и с гривой темно-рыжих волос. Единственный мой талант, если можно его так назвать, умение всего за пару часов порвать, заляпать или потерять любую надетую на меня вещь. К двенадцати годам я довела матушку почти до отчаяния, поэтому она разрешила мне бегать в обносках братьев, за исключением праздничных дней. Тогда я была обязана переодеваться не ранее, чем за двадцать минут до выхода из дома и смирно сидеть на скамейке у крыльца, ожидая похода в церковь. И все равно шанс на то, что я дойду до сельской площади, не зацепившись ни за одну ветку и не заляпавшись грязью, был очень невелик.

– Тебе, моя маленькая Агнешка, придется выйти за портного, – возвращаясь под вечер из леса, смеялся отец, когда я бросалась ему навстречу с перепачканным лицом, как минимум с одной прорехой и в очередной раз потеряв платок. Он все равно поднимал меня на руки и целовал под вздохи матери – кто бы из родителей не обрадовался небольшому изъяну в драконьей невесте?

* * *

Последнее лето перед смотринами было длинным, теплым и слезливым. Я плакала за двоих. Мы подолгу пропадали в роще, стараясь растянуть каждый солнечный денек подольше, и потом я возвращалась – голодная и уставшая, едва способная доплестись и в темноте рухнуть в постель. Пока я плакала во сне, ко мне заглядывала матушка, гладила по голове и тихо напевала. Чтобы я могла перекусить, проснувшись среди ночи от голода, она оставляла рядом с кроватью тарелку с едой. Она не пыталась меня утешить. Да и чем она могла помочь? Нам обоим было известно, как бы сильно она не любила Касю и Касину матушку – Венсу, она ничего не могла поделать с чувством удовлетворения от того, что заберут не ее единственную дочь. И, разумеется, я бы не хотела, чтобы она чувствовала иначе.

Так что почти все лето мы с Касей провели наедине, и так продолжалось довольно долго. Когда мы были поменьше, мы носились толпой с сельскими ребятишками. Повзрослев же, и особенно с расцветом Касиной красоты, она получила совет от матери: «Лучше бы тебе не засматриваться на парней. Ни тебе, ни им на тебя». И, поскольку я вцепилась в нее как клещ, а моя мать любила Касю, Венса не пыталась всерьез меня отговорить, даже понимая, что потом мне будет больнее.

Последний день мы провели на поляне в роще, окруженные шелестящими деревьями, еще сохранившими золотистую и огненно-красную листву, среди россыпей зрелых каштанов. Разведя костерок из веточек и сухой листвы, мы нажарили их целую кучу. Завтра первое октября, и будет большой праздник в честь нашего лорда и покровителя. Завтра придет Дракон.

– Наверное здорово быть трубадуром, – вдруг сказала Кася, лежа на спине с закрытыми глазами. Она тихонько промурлыкала несколько нот, подражая странствующему певцу, прибывшему на праздник, который пробовал голос перед завтрашним выступлением. А фургоны с данью будут прибывать всю неделю. – Путешествовать по Польне, и выступить перед королем.

Она произнесла это задумчиво, но не как размечтавшийся ребенок, а словно человек, всерьез обдумывающий мысль уйти из долины, покинуть ее навсегда. Я протянула руку и сжала ее ладонь:

– Тогда ты приезжала бы к нам на новый год и пела новые песни, услышанные во время странствий. – Мы крепко обнялись, и я выкинула из головы мысль о том, что вернувшиеся от Дракона девушки никогда не возвращаются домой.

В этот момент я только стала еще сильнее его ненавидеть. С другой стороны, он не был плохим лордом. По ту сторону северных гор жил барон Желтых болот, державший пятитысячную армию для войны с Польней. У него был замок с четырьмя башнями и жена, носившая кроваво-красные драгоценности и песцовый плащ, но их подданные жили не богаче нас. Крестьяне должны были раз в неделю работать на землях барона, самых плодородных, и он забирал их сыновей в свою армию. А когда вокруг шныряют все эти солдаты, то девушки, если они не хотят побыстрее стать женщинами, вынуждены прятаться по домам под присмотром. И даже барон был не плохим лордом.

У Дракона была всего одна башня. У него вовсе не было солдат, и даже не было слуг, если не считать единственной избранной девушки. В прочем он и не нуждался в армии. Его службой королю был его собственный труд, его магия. Иногда ему приходилось бывать при дворе, обновлять вассальную клятву, и, полагаю, король мог бы призвать его на войну, но по большей части его обязанностью было оставаться тут и следить за Чащей, чтобы защищать королевство от скверны.

Единственным его пунктиком были книги. По деревенским стандартам мы были довольно начитанными крестьянами. Поскольку он платил по золотому за каждый толстый том, торговцы книгами съезжались к нам со всех сторон, несмотря на то, что наша долина находится в самой глухой части Польни. И, собираясь к нам, они набивали поклажу своих мулов потрепанными или дешевенькими книжками, которые мы были способны купить за наши гроши. Даже в самом бедном доме долины было как минимум две-три книги, гордо расставленных на настенной полочке.

Для тех, кто не живет рядом с Чащей, все это вроде бы мелкие и несерьезные причины, чтобы ради них жертвовать одной из дочерей. Я пережила Зеленое лето, когда горячий ветер разнес пыльцу из Чащи далеко на запад долины, на наши поля и сады. Посевы взошли пышно, но вышли странными и изуродованными. Все, кто пробовал их на вкус тут же заболевали. Ими овладевал гнев, и они нападали на свои семьи, а потом, если их не удавалось связать, убегали в Чащу и там пропадали.

Мне было шесть. Мои родители как могли пытались скрыть от меня происходящее, но даже я хорошо помню всюду расползающееся ощущение липкого холодного страха и чувство постоянного голода. Все были напуганы. Мы уже подъели все прошлогодние запасы и очень рассчитывали на весну. Сходя с ума от голода, один из соседей съел пару зеленых бобов. Я отчетливо помню крики, доносившиеся той ночью из его дома, и запомнила, как за окном мой отец бежит на подмогу, схватив вилы, до того прислоненные к амбарной стенке.

Тем летом я, еще не до конца понимая всю опасность происходящего, ускользнула из-под ослабшей опеки моей уставшей матери и сбежала в рощу. Я отыскала полу-засохший кустик, притаившийся от ветра в углублении. Раздвинув прикрывавшие середку сухие веточки, я нашла целую пригоршню черники: совсем обычной, целенькой, сочной, идеальной. Каждая ягодка была взрывом наслаждения на языке. Я съела пару горстей и набрала еще в подол. Дома я появилась в черничных пятнах на платье и на лице. Увидев меня, мать завопила от ужаса. Но я не заболела. Кустик сумел каким-то образом избежать скверны Чащи, и черника была самой обычной. Но материнские слезы меня тогда страшно испугали. Следующие несколько лет я шарахалась от черники как от чумы.

В тот год Дракона призвали ко двору. Он рано вернулся, тут же направился в поля и сжег магическим огнем все оскверненные всходы и каждый ядовитый росток. Это был его долг, но после он еще обошел каждый дом, где были больные и каждому дал исцелявшее разум волшебное снадобье. Чтобы мы не голодали, Дракон отдал приказание жителям избежавших порчи западных селений поделиться с нами урожаем, а также полностью отменил на этот год дань. Следующей весной, прямо накануне посевной, он снова объехал все поля и, прежде, чем скверна смогла укорениться, выжег немногие ее остатки.

Но несмотря на все, что он для нас сделал, его не любили. Он никогда не выходил из своей башни, чтобы просто выпить с крестьянами за урожай, как поступал барон Желтых болот, и ни разу не купил даже самой мелкой безделушки на ярмарке, как часто поступали баронесса с дочерями. Порой через перевал из Росии к нам забредали странствующие певцы и актеры, устраивавшие для нас спектакли. Дракон ни разу не пришел, чтобы их послушать. Когда возницы привозили к его дверям дань, они открывались сами, и люди заносили добро в подвал, даже мельком его не увидев. Дракон не обмолвился больше чем дюжиной слов не только со старшей женщиной нашей деревни, но даже с мэром Ольшанки, крупнейшего города долины, находившегося поблизости от его башни. Он и не пытался завоевать нашу любовь. Мы его совсем не знали.

Разумеется, он прослыл темным волшебником. Даже зимой ясными ночами его башня окружалась вспышками молний. Из его окон вылетали бледные осы, разлетаясь вдоль дорог и рек, чтобы следить для него за Чащей. А когда Чаща кого-нибудь ловила в свои сети: пастушку, подобравшуюся слишком близко со своим стадом к его владениям; охотника, напившегося из неподходящего ручья или незадачливого странника, сошедшего с горной тропы под воздействием странной мелодии, запустившей свои когти в его разум – тогда Дракон появлялся из башни. Но никто из тех, кого он забрал, не возвращался.

Он не был злым, но оставался непонятным и пугающим. Но он собирался забрать у меня Касю, и за это я много лет его ненавидела.

Ничто не могло изменить моего отношения в тот вечер, когда мы с Касей ели жаренные каштаны. Солнце садилось, огонь затухал, но мы оставались на поляне до последнего уголька. Утром не нужно было собираться в дальний путь. Обычно праздник урожая был в Ольшанке, но в год смотрин, чтобы сделать путешествие для семей чуть проще, всегда проходил в одной из деревень, где проживала хотя бы одна претендентка. А у нашей деревни была Кася.

Следующим утром, натягивая новое выходное зеленое платье, я ненавидела Дракона еще сильнее. Матушка трясущимися руками заплетала мне косу. Мы знали, что это будет Кася, но это не значит, что перестали бояться. Тем не менее, я старательно подобрала подол повыше, чтобы не мести им землю, и как могла аккуратнее, тщательно избегая всех сучков, с помощью отца забралась в фургон. Я была настроена произвести должное впечатление. Какая разница, есть ли смысл? Я хотела доказать Касе, что я люблю ее так сильно, что готова уравнять шансы и не хочу выглядеть растяпой, косоглазой или сутулой, как притворялись некоторые.

Все одиннадцать девушек собрались на сельской площади и выстроились в ряд. Праздничные столы составили квадратом чуть поодаль. Они буквально ломились, поскольку не были рассчитаны на то, что на них соберут дань со всей долины. В углу площади пирамидой были сложены мешки с пшеницей и овсом. На самой площади кроме нас, наших семей и старшей женщины по имени Данка, которая нервно вышагивала перед нами туда-сюда, беззвучно репетируя приветственную речь, не было никого.

Я не очень хорошо знала остальных девушек. Они были родом не из Дверника. Мы стояли молча, наблюдая за дорогой, словно скованные нашими лучшими нарядами и тугими косами. Пока ни следа Дракона. В моей голове бродили дикие фантазии. Я представляла, как при появлении Дракона, заступаюсь за Касю и прошу его забрать меня вместо нее, или заявляю, что Кася не желает с ним уходить. Но я хорошо себя знала, и знала, что мне не хватит смелости на подобный поступок.

И вдруг – о, ужас! – он пришел. И совсем не со стороны дороги, а просто появился словно из воздуха. Я как раз смотрела в эту сторону: сперва появились пальцы, затем рука и нога, потом полчеловека – это было так невероятно и противоестественно, что я не могла отвести взгляд, хотя мой желудок и сложился пополам. Другим повезло больше. Они его даже не заметили, пока он не шагнул навстречу. Все постарались не вздрогнуть от удивления.

Дракона было трудно спутать с деревенскими. Ему бы следовало быть стариком – седым и сутулым – ведь он сотни лет просидел в башне, а он оказался высоким, стройным, чисто выбритым с гладкой кожей. С первого взгляда я бы приняла его за молодого человека чуть старше меня самой. Я бы улыбнулась кому-нибудь вроде него за праздничным столом, и возможно он пригласил бы меня танцевать. Однако его лицо казалось каким-то неестественным: словно годы были над ним не властны, но все равно в уголках глаз со временем появились морщинки от моргания. И все же, оно не было отталкивающим, хотя из-за отчужденности казалось неприятным. Все в нем как бы говорило: я не один из вас, и не собираюсь с вами сближаться.

И разумеется, Дракон был богато одет. На деньги, потраченные на вышивку его жупана, не принимая в расчет золоченных пуговиц, наша семья могла бы прожить целый год. Тем не менее, он был худым, словно из-за неурожаев три четверти времени жил впроголодь, и держался настороженно, словно охотничий пес – будто все, чего ему хотелось больше всего на свете, это побыстрее отсюда убраться. Для нас это был худший день в жизни, но у него на нас не было времени. Данка начала свою речь словами:

– Позвольте, милорд, представить вам этих… – но он прервал ее:

– Да-да. Давайте приступим.

Стоявший рядом со мой отец поклонился, положив обжигающе горячую руку мне на плечо. Матушка крепко сжала другое плечо. Они покорно отошли к остальным родителям. Инстинктивно мы всей дюжиной встали плотнее. Мы с Касей стояли ближе к краю. Я не посмела взять ее за руку, но держалась поближе, соприкасаясь с ней ладонями, и глядела на Дракона, ненавидя, как он прохаживается вдоль ряда и осматривает каждую девушку, приподнимая лица за подбородок.

Он с нами не заговорил. Не перемолвился и словом со стоявшей рядом со мной девицей из Ольшанки, несмотря на то, что ее отец Борис был лучшим коневодом во всей долине, а на ней было надето ярко-красное шерстяное платье, и ее темные волосы были заплетены с красными лентами в две прекрасные длинные косы. Когда настала моя очередь, он хмуро оглядел меня холодными темными глазами и, скривив губы, спросил:

– Твое имя, девочка?

– Агнешка, – ответила или попыталась ответить я, обнаружив, что мой рот пересох. Я сглотнула и повторила шепотом: – Агнешка, милорд. – Мое лицо горело. Я опустила глаза. Тут я заметила, что несмотря на все старания, по подолу платья расплылись три больших грязных пятна.

Дракон пошел дальше и задержался, рассматривая Касю, как еще не сделал ни разу. Он стоял, взявшись за ее подбородок с довольной улыбкой, скривив тонкие жесткие губы, а Кася смело, не моргая глядела в ответ. Она не пыталась как-то испортить свой голосок хрипом или шепелявостью, а мелодично и твердо произнесла: – Кася, милорд.

Он снова ей улыбнулся, не благодарно, а словно довольный кот. Дракон двинулся дальше, но лишь для порядка, едва взглянув на двух оставшихся претенденток. Когда он закончил и с той же довольной улыбкой повернулся, направляясь обратно к Касе, я услышала, как за нашими спинами Венса судорожно втянула воздух, почти всхлипнув. Но тут он снова нахмурился и посмотрел прямо на меня.

Я позабыла про все на свете и схватила Касю за руку. Я крепко стиснула ее ладонь, а она так же крепко стиснула мою в ответ, но быстро отпустила. И я, чувствуя, как горят щеки, от страха сцепила руки перед собой. В ответ Дракон только сильнее прищурил глаза. Затем он поднял руку, и над его пальцами появилась крохотная бело-голубая шаровая молния.

– Она ничего такого не хотела, – храбро-прехрабро сказала Кася, чего я не сумела сделать ради нее. Хоть и дрогнувший ее голос прозвучал громко, а я, уставившись на этот шарик, дрожала словно заяц: – Пожалуйста, милорд…

– Умолкни, девочка, – произнес Дракон, и протянул руку ко мне: – Бери.

– Мне… что? – испугалась я еще сильнее, словно он швырнул его мне в лицо.

– Не стой как идиотка, – ответил он. – Бери.

Моя рука дрожала так сильно, что когда я подняла ее, то все, что мне удалось, несмотря на страх, это смахнуть шарик с его пальцев. Его пальцы показались лихорадочно горячими. А шаровая молния оказалась холодной как мрамор, и ничуть мне не навредила. Облегченно вздохнув, я взяла ее пальцами и начала разглядывать. Дракон с раздраженным видом уставился на меня.

– Что ж, – весьма невежливо буркнул он, – стало быть, это ты. – Он отобрал у меня шарик и на мгновение сжал его в кулаке. Тот исчез так же быстро, как появился. Дракон повернулся и сказал, обращаясь к Данке:

– Пришлите дань, когда сможете.

Я так ничего толком и не поняла. Думаю, никто не понял, даже мои родители. Все случилось настолько быстро, а я так полностью была ошарашена тем, что привлекла к себе его внимание. Я даже не успела обернуться, чтобы попрощаться с родителями, как он ухватил меня за руку. Только Кася дернулась. Я обернулась к ней и заметила, как она тянется ко мне на защиту, но Дракон нетерпеливо дернул меня за собой, и я, неловко спотыкаясь, провалилась за ним в дыру в воздухе.

Когда мы очутились по другую сторону, я прижимала вторую руку ко рту, чтобы сдержать рвоту. Когда он отпустил мою руку, я рухнула на колени и, не глядя, опустошила желудок. Я услышала сдавленный вздох отвращения, поскольку заляпала носки его элегантных длинноносых сапог, и он сказал:

– Пакость какая. Хорош тужиться, девочка, и прибери эту мерзость. – Он ушел прочь под разносившийся эхом стук каблуков и пропал.

Сотрясаясь, я просидела на месте, пока не убедилась, что больше ничего не случится. Затем вытерла рот тыльной стороной ладони и огляделась. Я сидела на каменном полу, и не просто на каком-то, а из великолепного белого мрамора с тонкими ярко-зелеными прожилками. Комната, где я очутилась, оказалось небольшой, круглой формы с узкими стрельчатыми окнами, расположенными слишком высоко, чтобы в них выглянуть. А прямо над моей головой потолок резко сужался и сходился в точку. Я была на самом верху башни.

В этой комнате не оказалось вовсе никакой мебели, и ничего подходящего, чтобы вымыть пол. Наконец, я использовала для этого подол собственного платья. Все равно оно уже было испорчено. Посидев еще некоторое время, все больше трясясь от страха, хотя ровным счетом ничего не происходило, я решила потихоньку выбираться. Вообще-то я бы предпочла какой-нибудь другой путь, чем тот, которым воспользовался Дракон. Но вариантов не было.

Впрочем, он давно ушел. Короткий коридор был пуст. Под ногами оказался точно такой же холодный мрамор, освещенный неприятно ярким белым светом из свисающих светильников. Да и лампами это нельзя было назвать – просто большие куски гладкого камня, светящиеся изнутри. Впереди находилась единственная дверь, а за ней арочный свод, ведущий на лестницу вниз.

Я приоткрыла дверь и опасливо выглянула. Лучше так, чем бросаться в неизвестность. Но за дверью оказалась всего лишь крохотная пустая комнатушка с узкой кроватью и умывальником. Напротив находилось большое окно, в котором был виден кусок неба. Я юркнула к нему и перегнулась через подоконник.

Башня Дракона возвышалась у подножия холмов на западной границе его владений. К востоку раскинулась вся наша долина, все деревни и фермы лежали как на ладони, а также в окно было видно все серебристо-голубое течение Веретянницы с бегущей вдоль нее пыльно-бурой дорогой. Дорога и река шли бок о бок через все владения Дракона, исчезая между деревьев и вырываясь на свободу за границей деревень, пока дорога не пропадала прямо на границе темной спутанной громады Чащи. Река проникала в его глубь в одиночестве и растворялась в нем, не возвращаясь обратно.

Еще здесь была Ольшанка. Город раскинулся прямо у Башни, здесь по субботам собиралась Большая ярмарка. За Ольшанкой, Пониз и Радомско приютились на берегах окрестных озерец, а еще дальше Дверник с его широкой зеленой сельской площадью. Я даже могла рассмотреть большие белые столы, накрытые для праздника, на который не захотел остаться Дракон. Я опустилась на колени, склонилась лбом на подоконник и заплакала.

Но матушка не пришла меня утешить, погладив по голове, и не обнял, утирая слезы, смеющийся отец. Я проплакала до тех пор, пока от всхлипов не заболела голова, кроме того я замерзла и одеревенела сидеть на холодном и болезненно жестком полу, у меня тек нос, но нечем было его вытереть.

Я снова воспользовалась подолом платья, и, чтобы собраться с мыслями, присела на край кровати. Комната была пустой, но аккуратной и отлично проветрена, словно ее только что оставили. Возможно так оно и было. Другая девушка провела здесь в одиночестве десять лет, глядя на долину в окно. Сейчас она уже отправилась домой, чтобы попрощаться с семьей, так что эта комната теперь моя.

Напротив кровати находилась единственная картина в огромной золоченной раме. Какая-то нелепая, слишком большая для крохотной комнаты и даже не настоящая картина. Так – широкая светло-зеленая полоса, серо-бурая по краям с одной яркой серебряной-голубой, широко извивающейся линией по середине и сходящимися к ней от краев серебристыми линиями потоньше. Я таращилась на нее, гадая не магия ли и это тоже. Ни разу не видела подобной штуки.

Вдоль серебряной линии на знакомом расстоянии были нарисованы круги, и спустя миг я вдруг поняла, что картина изображала долину, только плоской, словно с высоты птичьего полета. Серебристой линией была Веретянница, сбегавшая с гор к Чаще, огибая деревни. Цвета были яркими, краска глянцевая и нанесена тонкими мазками. Я почти видела волны на реке, блики солнца на воде. Картина притягивала взгляд и так и просила: глядеть на нее и глядеть. И все же, она мне не нравилась. Картина словно запирала живую долину в ящик, ограничивала ее, и ее вид напоминал мне о собственном заточении.

Я отвернулась. Не похоже, что я смогу остаться в комнате. Я совсем не завтракала, и даже не притронулась вчера к обеду – на вкус мне все казалось тленом. Казалось бы, теперь, когда со мной случилось худшее из того, что я могла себе вообразить, аппетит и вовсе должен был пропасть, ан нет – мне до рези в животе хотелось есть, а в Башне не было ни единого слуги. Так что никто, кроме меня не сможет приготовить мой обед. И тут меня посетила другая скверная мысль: «вдруг Дракон ждет, что я приготовлю обед и ему?»

И тут же еще хуже: «а что после обеда?» Кася всегда повторяла, что верит вернувшимся, что тот к ним не притрагивался: «Он ведь забирает девушек уже сотню лет, – твердила она, – какая-нибудь точно бы проговорилась и все бы узнали».

Но где-то неделю назад она тайком попросила мою матушку рассказать, каково это, быть замужней женщиной, и та рассказала ей о том, о чем поведала ей собственная мать накануне брачной ночи. Возвращаясь из рощи, я случайно подслушала их через окно, и простояла так, плача горючими слезами от гнева за Касину долю.

И вот теперь на ее месте очутилась я. А я-то не была такой бесстрашной… не думаю, что смогу глубоко дышать, как советовала моя матушка Касе, чтобы не было больно, а, напротив, не сожмусь от страха. На какое-то жуткое мгновение я представила себе, как лицо Дракона склоняется ко мне, даже ближе, чем в тот момент на смотринах. Его темные глаза холодны и блестят как камни. Твердые, будто железные и такие странно горячие пальцы стягивают платье с моей кожи. И он глядит на меня с этой противной довольной ухмылкой. Вдруг он весь такой лихорадочно-горячий? Он же будет лежать на мне словно куча углей на теле…

Я содрогнулась, освобождаясь от этих дум, и поднялась на ноги. Оглядевшись в комнатенке, я убедилась, что в ней негде спрятаться, поэтому я устремилась наружу и вышла обратно в коридор. В конце коридора находилась ведущая вниз винтовая лестница, так что я не могла разглядеть, что там ниже. Глупо бояться спускаться по лестнице, но я сильно перетрусила. Я едва не вернулась в свою комнату. Наконец, я оперлась о гладкий камень и встала обеими ногами на первую ступеньку. Тут я замерла и прежде, чем продолжить спуск, прислушалась.

Прокравшись так вплоть до первого поворота и не заметив ничего, что внезапно набросилось бы на меня, я стала чувствовать себя полной дурой, поэтому начала спускаться быстрее. Сделав один полный круг, затем еще один, я так и не добралась до следующего этажа. Так что я снова перепугалась, на сей раз того, что лестница может быть волшебной и мне придется ходить по ней до конца жизни. В результате – я стала спускаться все быстрее и быстрее, наконец помчалась, перепрыгивая через три ступеньки, выскочив на следующий этаж, прямехонько в объятья Дракона.

Хоть я и была худосочной, мой отец – самый высокий мужчина деревни, и я доросла ему до плеча, а вот Дракон не был крупного телосложения. Мы едва не скатились с лестницы вместе. Он быстро ухватился одной рукой за перила, а другой – схватил мою, и так, чудом, спас нас от падения на пол. Я фактически повисла на нем, вцепившись в кафтан и уставившись в его удивленное лицо. В первый момент он был слишком ошарашен, чтобы думать, так что стал похож на обычного захваченного врасплох человека: выглядевшего чуточку глупо и слегка растеряно, с открытым ртом и выпученными глазами.

Я сама была так ошарашена, что не могла пошевелиться. Просто стояла и беспомощно пялилась на него. Он первым пришел в себя. Его лицо исказилось от гнева, и он отцепил меня от себя и поставил на ноги. Тут до меня наконец-то дошел смысл происшествия, и я в панике выпалила прежде, чем он успел заговорить: