Текст книги "Врата Шамбалы"

Автор книги: Наиль Ахметшин

Как это нередко бывало в истории Китая, о том, что захоронение связано с именем Хо Цюйбина, с годами забыли. Только в начале XX в. личный врач сына президента Китайской Республики Юань Шикая француз Виктор Сигален, путешествовавший по стране с писателем Огюстом Жильбером де Вуаза и фотографом Жаном Лартигом, у подножия холма в провинции Шэньси наткнулся на скульптуру лошади и в итоге аргументированно доказал, что именно здесь находится усыпальница Хо Цюйбина. В письме от 6 марта 1914 г. своему соотечественнику и учителю, известному синологу Эдуарду Шаванну он подробно описал находку: «В стороне я заметил каменное изваяние лошади. Я сразу же подошел к нему и понял, что это лошадь не стиля Тан: ее массивные формы принадлежали более древней традиции. Она была вытесана из глыбы, и у нее отсутствовала впадина в области брюха. Еще она не была похожа на изваяния, изготовленные местными мастерами. Несмотря на это, изваяние представляло собой очень удачную скульптурную композицию: лошадь без сбруи била копытами человека, чья большая и косматая голова оказалась между ног животного; его согнутые ноги находились под брюхом лошади, а пальцы ступни судорожно цеплялись за ее хвост. В левой руке он держал лук, чей двойной изгиб свидетельствует о том, что это монгольский лук. В его правой руке было короткое копье, которое он вонзил в брюхо животного.

…Статуя не отличалась большими размерами. Ее высота от земли до ушей лошади составляла 140 см. Несмотря на это, она производила сильное впечатление. Во-первых, скульптор не ограничивал себя никакими условностями и правилами. Он стремился вложить всего себя в это произведение, в то же время в изваянии нет ничего лишнего. Изваяние выполнено в виде круглой скульптуры. Лошадь попирает человека, чье изображение сохранило четкость линий. Пальцы ног варвара оказались у хвоста животного, а его большая голова повернута к зрителю. Это создает неповторимый эффект». Интересно, что в постскриптуме Сигален, всерьез опасавшийся японских и европейских торговцев антиквариатом, просил Шаванна не разглашать сведений о месте нахождения лошади и не упоминать названия кургана. В настоящее время скульптурная композиция по-прежнему стоит у подножия холма, где погребен Хо Цюйбин.

Нельзя не сказать и об уникальном археологическом открытии XX в. – захоронении терракотовых воинов и лошадей (кит. Бинмаюн), которое обнаружили в 70-х гг. прошлого века примерно в 30 километрах к востоку от города Сиань. Поблизости от усыпальницы императора Цинь Шихуана, правившего страной в конце III в. до н. э., специалисты откопали свыше 8 тысяч скульптур, большое количество оружия и военного снаряжения. Все фигуры, многие из которых оказались повреждены, выполнены практически в человеческий рост.

До сих пор нет ответа на вопрос, почему эти творения человеческих рук в столь огромном количестве оказались под землей. Отсутствуют упоминания о погребенном воинстве в исторических хрониках и документах, ничего не говорится о нем в легендах и преданиях. Можно только догадываться, что Цинь Шихуан, создавший объединенное государство после столетий междоусобиц и братоубийственных войн, задумываясь о неизбежной смерти, приказал не только построить величественную гробницу, но и похоронить с собой некий символ не знавшей поражений императорской армии. Она прославила основателя династии Цинь и должна была защитить усопшего монарха в загробном мире.

Многочисленные фрагменты терракотовых фигур позволили в общих чертах представить, как было создано удивительное воинство. Головы людей и лошадей, как правило, раскололись пополам: у людей – по линиям вдоль шеи и за ушами, сходившимися на темени; у лошадей – по шву, проходившему между глазами и ноздрями. На внутренней стороне половинок отпечатались следы пальцев, на основании чего пришли к выводу, что глину вдавливали в специально приготовленные формы.

Интересные наблюдения были сделаны при осмотре обломков туловищ. На внутренней поверхности статуй лошадей обнаружены отпечатки соломы. Это дало возможность предположить, что их изготавливали с использованием покрытых соломой форм. Следы веревок на теле воинов, скрытые боевым снаряжением, позволили прийти к выводу, что, обвязывая скульптуры, древние мастера снижали давление на ноги фигур при затвердевании глины во время сушки.

Производство столь большого количества фигур, естественно, было поставлено на поток, когда от рабочих, большинство из которых являлись заключенными и не обладали соответствующими профессиональными навыками, требовалось четкое выполнение лишь узко ограниченной в пространстве и времени операции. Мастера-ремесленники руководили группами по 10–12 человек и занимались самыми сложными работами.

Сперва глину месили ногами, размягчая и удаляя пузырьки воздуха, затем ее превращали в своеобразные листы-заготовки. При изготовлении лошади заготовки на следующей стадии клали на покрытые соломой «козлы», придавая ей форму корпуса животного. Удаляя потом солому, оказавшуюся внутри, оставляли отверстие на боку туловища (вероятно, для лучшей циркуляции горячего воздуха при обжиге). Параллельно другие бригады рабочих по аналогичной технологии в специальных формах мастерили полую шею и цельные ноги. Собранная в натуральную величину лошадь имела приличный вес, поэтому от крепости ног зависело многое.

С помощью тонкого слоя влажной глины шею и ноги прикрепляли к корпусу. На скроенной из двух частей голове фиксировали уши и холку, изготовленные из пластин все той же мягкой глины. В дальнейшем на спине лошади по шаблону делали оттиск седла, устанавливали голову и заплетенный хвост. Завершали этот цикл сушка и обжиг. Стоит заметить, что терракотовые фигуры, включая лошадей, первоначально раскрашивались в яркие цвета. Во время раскопок при удалении грунта с туловищ выяснилось, что красные и зеленые тона сохранили свою сочность, однако затем краски потемнели или исчезли вовсе.

Средневековый китайский автор так описывал экстерьер идеальной лошади:

«Среди 32-х признаков особое место отводится глазам; после этого необходимо убедиться в том, что голова и морда пропорциональны; тот же, кто желает отличить хорошую лошадь от плохой, не изучая при этом древних книг, напоминает слепца, идущего по незнакомой ему дороге. Глаз круглый, темного цвета; зрачок в форме боба, четко обозначенный, с белыми полосками; радужная оболочка из пяти цветов является признаком долголетия; нос, напоминающий формой иероглифы „гун" и "хо ’’(букв, «мастер» и «огонь». – Н.А.), говорит о том, что ему доведется пятьдесят раз встречать весну; лоб должен возвышаться над глазами; в мягкой гриве должно быть 10 000 тончайших волосков; морда и челюсти – без признаков полноты; уши, похожие на листья ивы; шея как у феникса или поющего петуха; большой и широкий рот, губы напоминают закрытый сундук; передние и коренные зубы разнесены; язык, напоминающий обоюдоострый меч, нормального цвета; если выделения во внутреннем углу глаза не черного цвета, это обещает лошади долгую жизнь: неупитанная плоть, крепкие кости; никогда не вздрагивает от звуков, в глазах нет страха; приподнятый хвост является хорошим признакам: изогнутая шея и наклоненная голова с тремя выпуклостями на макушке; сухожилия как у оленя: кости ног небольшие, копыта легкие; волосы за копытом – в форме лука; грудь и плечи широкие, но немного выдающиеся вперед; длинная голова и короткая поясница; свисающее брюхо, на котором волосы растут вверх; копыта ровные и твердые; высокие колени, суставы аккуратные; на спине толстая плоть, округляющая ее наподобие колеса; лопатка похожа на цинь(музыкальный инструмент. – НА.), покатые бедра; хвост, напоминающий летящую комету; все волосы мягкие".

Многие китайские художники разных эпох любили рисовать лошадей. Нередко на своих картинах они изображали знаменитую восьмерку коней чжоуского Мувана, правившего страной около трех тысяч лет назад, во второй половине X в. до н. э. Говорят, что он забросил государственные дела, приказал запрячь в колесницу упомянутых скакунов и отправился в длительное путешествие по Поднебесной. В мифах Древнего Китая можно найти историю необыкновенных животных (перевод Н.И. Лубо-Лесниченко и Е.В. Пузицкого).

Знаменитый кучер Цзаофу добыл их в горах Куафу, сам объездил и подарил Мувану. Эти дикие лошади происходили от… боевых коней… поэтому они при всей дикости нрава сохранили воинственный дух своих предков. Цзаофу не только был искусен в управлении лошадьми, но знал и как кормить их. Все восемь скакунов Мувана были вскормлены им. Имена этих скакунов были Хуалю, Люйэр, Чицзи, Байси, Цюйхуан, Юйлунь, Даоли, Шаньцзы.

В некоторых книгах им дают другие, но столь же прекрасные имена. Рассказывают, что некоторые из них на скаку не касались ногами земли, другие мчались быстрее, чем птица, и за одну ночь могли проскакать десять тысяч ли. У некоторых на спине росли крылья, и они могли летать. Приписывали им и иные сверхъестественные качества. Муван приказал поместить скакунов на острове Восточного моря в окрестностях Лунчуань – Протока дракона. Там росла «драконова трава». Даже обыкновенная лошадь, поев этой травы, могла за один день проскакать тысячу ли. Можно вообразить, сколько мог в таком случае проскакать волшебный скакун. Про эту волшебную траву в древности говорили: «Один пучок драконовой травы превращает лошадь в волшебного скакуна».

Искусству править лошадьми Цзаофу научился у своего учителя Тайдоу. Тайдоу устанавливал на земле несколько шестов (расстояние между ними было такое маленькое, что можно было только просунуть ногу), и Цзаофу должен был пробегать межу ними так, чтобы не только не свалить ни одного шеста, но даже ни разу к ним не прикоснуться, Цзаофу учился три дня и настолько хорошо овладел этим искусствам, что учитель похвалил его:

–  Ты очень понятливый, тебя легко учить.

Ион рассказал ему обо всех приемах управления колесницей. Получив наставления Тайдоу, Цзаофу тщательно обдумал их, начал прилежно упражняться и в конце концов стал самым лучшим колесничим.

На своих лошадях Муван добрался до горы Куньлунь, где, согласно преданию, встретился с владычицей Запада – богиней Сиванму. Он подарил ей роскошные шелка; хозяйка и ее гость пили вино, пели песни и сочиняли стихи. Правитель был настолько очарован собеседницей и атмосферой экзотического свидания, что не хотел возвращаться обратно. Существует достаточно убедительная гипотеза о том, что более позднее по времени появление в китайской мифологии супруга богини – Дунвангуна – результат трансформации образа Мувана, посетившего небесную красавицу.

Из картин, на которых изображены восемь легендарных скакунов, наиболее известны работы Хань Ганя и Чжао Мэн-фу, часто рисовавших лошадей. Первый из них жил в VIII в. и был одним из немногих китайских художников низкого происхождения. Лошади на его картинах всегда очень крупные и массивные. Великий поэт Ду Фу в этой связи отмечал, что Хань Гань "рисовал мясо, а не кости". Тем не менее, по свидетельству поэта, творчество художника высоко оценивалось самыми тонкими знатоками искусства и оказало глубокое влияние на первых японских живописцев. В конце XII в. в императорской коллекции хранились 52 его работы.

Художник-интеллектуал Чжао Мэнфу, живший во второй половине XIII – начале XIV в., наоборот, происходил из знатного рода, связанного кровными узами с императорской фамилией. Потомок сунского дома был зачислен при монголах на казенную службу. Он работал как в традиционной манере "гунби" ("картины тонкой кисти"), так и в стиле "сеи" ("картины грубой кисти"), рисовал пейзажи, в том числе с натуры, был прекрасным каллиграфом. Известен также его "Автопортрет", который в настоящее время хранится в Шанхайском музее. Однако славу принесли ему прежде всего картины, где изображены лошади в конюшне или на водопое, а также монгольские всадники.

Лошади стали одной из главных тем в творчестве художника сунской эпохи Ли Гунлиня (1049–1106 гг.), известного также под псевдонимом Ли Лунминь. Это был один из лучших живописцев своего времени, талантливый ученый и крупный сановник. Ли Гунлинь родился в семье чиновника, коллекционировавшего картины. В 20 лет сдал экзамены в столице и получил ученую степень "цзиньши". Он не только рисовал, но и писал прозу, стихи. В 1100 г. ушел в отставку и поселился в местечке Лунминьшань, откуда и возник упомянутый псевдоним. Его кисти принадлежат, в частности, такие картины, как "Пять коней", "Лошадь и конюх-мусульманин" и, конечно, "Табун" (хранится в пекинском музее Гугун).

Последняя представляет собой копию ныне утраченной работы танского художника Вэй Яня. Ширина ее около 50 сантиметров, длина почти 230 сантиметров. В правой части каргины-свитка изображены несколько погонщиков и основная часть табуна, а в углу надпись: "По императорскому повелению сделал копию с картины Вэй Яня "Табун" сановник Ли Гунлинь". Лошадей, судя по всему, переправляют на горное пастбище с сочными травами и живительными родниками. В голове табуна скачут конюшие на неоседланных лошадях, из чего можно заключить, что они неплохие наездники. На них длинная верхняя одежда с круглым ворогом или тюркские халаты с отложным воротником. Всего специалисты насчитали на свитке 143 конюших и погонщиков, а также 1286 лошадей. Когда рассматриваешь этот свиток, невольно приходят на память строчки средневекового поэта Вэй Ин’у:

 
Хуские кони,
Хуские кони,
В горы Яньчжи гонят табун, к пастбищам гонят.
Мчатся песками, мчатся снегами, громко заржали,
Глянут на запад, глянут к востоку, путь потеряли.
Путь потеряв.
Путь потеряв,
Мчатся под солнцем вечерним
по морю безбрежному трав.
(Пер. Л. Меньшикова)
 

В XX в. великолепных лошадей рисовал живописец и график Сюй Бэйхун, удачно сочетавший в своем творчестве национальные традиции и достижения европейского изобразительного искусства. Издаваемый в КНР журнал «Китай» не так давно писал о его скакунах: «Знаменитые лошади Сюй Бэйхуна не взнузданы и не оседланы, на них никто не сидит, их никто не держит, они свободны в своем неудержимом беге. Что это, как не символ свободы, которую воспевает автор?»

Будущий мастер родился в 1895 г. Несколько лет он прожил в нужде. Отец умер, когда ему было 18 лет, и Сюй Бэйхуну пришлось занять деньги на похороны родителя. Через какое-то время в Шанхае одна из его выполненных в традиционной манере работ с изображением лошадей была высоко оценена специалистами. Художник стал получать новые заказы, и слава об одаренном молодом человеке быстро распространилась по городу.

Восемь лет – с 1919 по 1927 г. – он провел в Европе, где напряженно учился и занимался живописью: сначала в Париже, а затем в Берлине. Именно тогда сложилось его творческое кредо: "Хорошее в творчестве древних – сохраняйте, чудесное – продолжайте, нехорошее – исправляйте, недостаточное – дополняйте; то, что можно взять из европейской живописи, соединяйте с национальным искусством". Сюй Бэйхун вернулся на родину зрелым художником с ярко выраженной индивидуальностью и новаторскими идеями. Многие картины, например, им были написаны маслом, – в абсолютно нехарактерной для китайских живописцев технике. Бесспорный интерес представляют его полотна-притчи на исторические сюжеты, романтичны и изысканны пейзажи, удивительно точно переданы характерные движения и повадки всевозможных птиц.

По-новому зазвучала и тема лошадей, которой он оставался верен до конца жизни. Вдова художника Ляо Цзинвэнь при встрече с российским журналистом B.C. Куликовым вспоминала, что "Сюй Бэйхун был потрясен, когда в Британском музее увидел скульптуру скачущих боевых коней из древнегреческого храма Парфенона. Такой силой веяло от них, что они казались совсем живыми. И он почувствовал, что работа древнегреческого скульптора чем-то созвучна его мыслям. Он понял, что искусство интернационально по своей сути, что классическая китайская живопись нуждается в притоке свежих идей, которые могут обогатить ее, вывести из привычного круга классических "красавиц" и пейзажей типа "горы – воды"".

Художник любил рисовать лошадей и в молодые годы внимательно изучал их анатомию. Необыкновенно хороши скакуны на картинах, выполненных в национальном стиле "гохуа" (букв, "национальная живопись"). Известно, что этот термин появился около ста лет назад и в настоящее время обозначает современную китайскую живопись водяными красками на шелковых и бумажных свитках. "Гохуа" Сюй Бэйхуна не только восприняла традиции национальной живописи, но и обогатила их линейной перспективой, светотеневой моделировкой объема и др.

Из его картин, изображающих скакунов, самые знаменитые "Табун" (1940 г.), "Мчащаяся лошадь" (1941 г.) и "Скачущие кони" (1942 г.). Первая считается шедевром живописи Сюй Бэйхуна, но лично мне больше нравятся вторая и, особенно, третья. Надо сказать, что мастер чаще стремился запечатлеть именно несущихся во весь опор сильных и грациозных животных. Так, в 1946 г. художник нарисовал галопирующую лошадь для революционно настроенных студентов из организации "Общество Мустанг" в городе Чунцин (юго-запад Китая) и сделал на картине надпись: "Наступит конец этой долгой ночи и беспредельному запустению". Спустя годы, будучи серьезно болен, он изобразил еще одного мчащегося скакуна и послал его в дар китайским добровольцам, сражавшимся с американцами в Корее.

Сейчас многие оригиналы можно увидеть в музее художника, который расположен в центре Пекина (ул. Синьцзекоу бэйдацзе, 53). Сюй Бэйхун умер 26 сентября 1953 г. Вскоре в его доме, что прежде находился неподалеку от столичного вокзала, был открыт музей. В связи со знаменательным событием премьер Госсовета КНР Чжоу Эньлай собственноручно написал кистью четыре иероглифа: "Дом, где жил и работал Бэйхун" (кит. Бэйхун гуцзюй). Увы, тот дом-музей просуществовал совсем недолго. Во время "культурной революции", в середине 60-х гг., здание было снесено.

Музей на его нынешнем месте восстановили в начале 1983 г. Его главный хранитель и многолетний исследователь творчества покойного супруга – упоминавшаяся Ляо Цзинвэнь, чьи портреты художник рисовал в разные годы. Она, к слову, до сих пор жива, регулярно приезжает на работу, и дай Бог ей здоровья! "Когда я вижу теплый огонек во взглядах посетителей и слышу их горячие отзывы о картинах Бэйхуна, – говорит эта женщина, – чувство огромной радости и счастья наполняет меня".

Художник завещал государству свыше тысячи своих работ, уникальную коллекцию картин старых мастеров, личную библиотеку… В Китае торжественно отметили 100-летие со дня его рождения. В одном из залов под стеклом выставлены небольшие фигурки лошадей Сюй Бэйхуна из чистого золота, изготовленные в Сингапуре. Они были подарены музею в связи с юбилейной датой. Недавно у входа в серо-зеленое двухэтажное здание поставили новый памятник, заменивший бюст живописца из белого мрамора.

В преддверии летних Олимпийских игр 2008 г. Пекин накрыла очередная волна градостроительного бума. Рядом с музейным комплексом уже снесены сотни домов, но его сотрудники весной 2005 г. уверяли меня, что на сей раз хранилищу картин Сюй Бэйхуна ничто не грозит.

Несмотря на то что в Срединном государстве был своеобразный культ лошадей, собственное коневодство в стране на протяжении многих лет развивалось медленно. Потребность же в том была огромной: частые войны, особенно с кочевыми народами, обеспечение регулярной почтовой связи в масштабах всей страны, нужды императорского двора, в том числе «всаднической» аристократии, игравшей в поло, и т. д. О том, что проблема была чрезвычайно актуальной и общепризнанной, свидетельствуют различные средневековые официальные документы. Вот один из них: «Во всех военных округах провинции Сычуань в коннице 8–9 человек из 10 не имеют лошадей. В случае похода они окажутся ни на что не годными». Местные чиновники регулярно сообщали центральной власти о частых грабежах и разбойных нападениях в пограничных землях из-за того, что у размещенных там китайских войск не хватает лошадей, и они не могут дать соответствующий отпор.

Правительство в разные годы предпринимало попытки организовать разведение лошадей. В конце XIV в. казенные конюшни были обустроены в провинциях Чжили, Шаньдун и Хэнань, но они себя не оправдали: помещики захватывали и распахивали земли, отведенные под пастбища; условия содержания лошадей не отвечали необходимым требованиям; не хватало специалистов, умеющих за ними ухаживать. Поэтому во второй половине XV в. отрасль приходит в упадок, а в 1581 г. все конюшни были закрыты.

Лошади поступали в основном из Тибета и Монголии. При этом центральное правительство особый интерес проявляло к торговым операциям с тибетскими племенами, опасаясь их сближения с монголами, которые на протяжении многих веков создавали реальную угрозу империи. В частности, цензор Ли Шичэн, полагая, что монголы, заполучив китайский чай, могут частично перепродать его тибетцам и тем самым нанести урон политическим и экономическим интересам Китая, в 1577 г. писал: "Тибетцы живут чаем. Если монголы, воспользовавшись этим, подчинят тибетцев, то тибетцы непременно последуют за монголами. И начнутся немалые беды".

Кюнер характеризовал тибетских и монгольских (с берегов озера Цинхай) малорослых лошадей ("скорее пони") следующим образом: "Они совсем не похожи на киргизских лошадей, но тем не менее имеют быстрый бег, очень выносливы, неприхотливы и терпеливы; проходят большие расстояния без отдыха, питья и корма, в глубоких песках пустыни или по склонам гор, под жгучим летним солнцем или по снегу под ледяными ветрами, довольствуясь во время остановок солоноватою водою и небольшим количеством жесткой травы". По его словам, обычная лошадь стоит в Лхасе 80 рупий, а в Синине (административный центр провинции Цинхай) – 48 рупий. Хорошая лошадь, сильная и крупная, на каких ездят "чиновные и богатые люди", обходится вдвое дороже. Наиболее активно пользуются лошадьми жители Восточного Тибета – "завзятые наездники". В дорогу они всегда отправляются верхом на лошадях, а "пеший для них лишь полчеловека".

Тибетские лошади, по словам выдающегося путешественника Николая Михайловича Пржевальского (1839–1888 гг.), весьма сильные и выносливые, нрава смирного; не чувствуют усталости в здешнем разреженном воздухе и с седоком на спине быстро взбираются даже по крутым горам. Они довольствуются весьма скромным кормом; взамен зернового хлеба едят сушеный творог (тиб. чуру), а некоторые и сырое мясо. Русский путешественник восторженно писал о них: "Но и баснословно же выносливы степные лошади вообще, а тибетские в особенности! Целые тысячи верст они выхаживали с нами, обыкновенно на самом скудном подножном корме, не только летом, но даже зимой; пили всякую воду; случалось, выносили продолжительную жажду и все-таки оказывались бодрыми, иногда даже не похудевшими заметно… Притом нужно заметить, что в короткие зимние дни верховые лошади экспедиции, за исключением дневок, не имеют достаточно времени пощипать даже тот скудный корм, который встречается; так как после перехода, занимающего всегда большую часть дня, кони пускаются на покормку лишь перед вечером часа на два-три, а ночью привязываются на длинные арканы; зерновой же хлеб получают лишь изредка, да и то обыкновенно в самом ограниченном количестве. Правда, много лошадей и пропадает в экспедиции, но все-таки каждая из них выносит, более или менее продолжительно, такие трудности, какие и не снились европейским коням".

О монгольских лошадях Пржевальский говорил так: "Характерные их признаки составляют: средний или даже малый рост, толстые ноги и шея, большая голова и густая, довольно длинная шерсть, а из особых качеств – необыкновенная выносливость. На самых сильных холодах монгольские лошади остаются на подножном корму, довольствуются скудной травой, за неимением же ее едят, подобно верблюдам, бударгану (поташник тонкий. – Н.А.) и кустарники; снег зимой обыкновенно заменяет им воду. Словом, наша лошадь не прожила бы и месяца при тех условиях, при которых монгольская может существовать без горя".

Высоко отзывались об этих лошадях и западные исследователи. Британский офицер Роулинг, побывавший в Тибете накануне и во время военного похода на Лхасу в 1903–1904 гг., отмечал, что несмотря на малый рост они крепки, красиво и пропорционально сложены, имеют очень верную поступь. Шведский путешественник Свен Гедин видел, как местные всадники довольно ловко совершали на них различные упражнения.

На здешних приземистых лошадей обратили внимание еще францисканцы во главе с Плано Карпини, отправившиеся в далекое путешествие на Восток по поручению римского папы Иннокентия IV. Они сумели достичь основанного Чингисханом города Каракорум – столицы Монгольской империи, где в 1246 г. стали свидетелями возведения на престол великою хана Гуюка. В своем отчете Плано Карпини писал, в частности, об изобилии этих животных у кочевников и упомянул священных лошадей, "на которых никто не дерзает садиться до самой их смерти".

Русский граф А.П. Беннигсен, путешествовавший по Монголии двадцать месяцев – с апреля 1909 г. по февраль 1911 г., отмечал, что в этом специфическом по климатическим условиям регионе передвижение "на наших лошадях почти невозможно, пришлось бы везти за собой массу зернового фуража. Лучше всего пользоваться монгольскими или в крайнем случае забайкальскими лошадьми. На них летом легче проехать, чем на верблюдах, но и они тоже слабеют от жары".

В одной из монгольских народных песен, переведенных в начале XIX в. А.П. Фроловым, который сопровождал упоминавшегося Тимковского во время его поездки в Китай, есть такие слова:

 
Рыжий конь и с его иноходью,
В свычном табуне гуляющий!
Сколь красив ты в своем роде:
С чудной мастью гордый стан.
 

Обмен чая на лошадей в эпоху Мин разрешался лишь в специальных управлениях (кит. чамасы). Долгие годы одно из них находилось в Ячжоу (совр. Лань), в провинции Сы-чуань. В 1389 г. императору подали доклад, в котором предлагалось перенести это управление в другой город и одновременно уменьшить количество чая, выдаваемого за лошадь. Императорским указом чамасы оставили на прежнем месте, «за лучшую лошадь была утверждена плата в 120 цзиней чая, среднюю – 70 цзиней, за жеребенка – 50 цзиней».

С 90-х гг. XIV в. в торговле с тибетцами была введена система "золотых пайцз" (особых верительных бирок), просуществовавшая до середины XV в. Летопись сообщает, что упомянутому Ли Цзинлуну "приказано отправиться к тибетцам и заключить с ними соглашения о поставках лошадей в обмен на чай. На бирках… сверху было написано: "Приказ священномудрого императора", слева: "При совпадении половинок бирки надлежит выполнить поставки", справа: "Ослушавшихся казнить". Всего была роздана 41 пайцза… Нижняя часть пайцзы посылалась фаням (тибетцам. – Н.А.), верхняя – хранилась в качестве документа в дворцовых кладовых. Раз в три года командировали чиновников проверить, выполнили ли тибетцы поставки".

В конце династии Мин центральная власть угратила эффективный контроль над поставками чая и лошадей, но это вовсе не означало прекращения торговли между жителями соседних регионов. Чайный путь продолжал функционировать.