Текст книги "Старинные гербы российских городов"

Автор книги: Надежда Соболева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Из перечня вспомогательных материалов видно, что в распоряжении составителей нового знаменного гербовника были отнюдь не все подготовленные Санти проекты городских гербов. Неизвестными оставались существующие изображения на городских печатях. Например, в материалах, переданных Мипиху, не встречается упоминания об уфимской, томской печатях. Именно поэтому рисунки вновь созданных гербов – уфимского (бегущая лошадь вместо бегущей куницы), а также томского (рудокоп вместо пушных зверей) – не соответствуют изображениям на печатях названных городов. В то же время рисунок печати Орловской провинции прилагался к подготовительным документам, поэтому эмблема города Орла из гербовника идентична изображению на печати.

Более 30 новых городских эмблем родились на страницах нового знаменного гербовника. Среди них – брянская, великоустюжская, дорогобужская, самарская, елецкая и др. (см. таблицу в гл. VII).

Гербовник в 1729 г. рассмотрел Верховный тайный совет (по-видимому, утверждение знаменного гербовника приравнивалось к важнейшим государственным делам), а в следующем году Военной коллегии было отдано распоряжение применить его на практике – изготовить знамена с гербами городов согласно утвержденным рисункам.

Прошло несколько лет с момента появления нового знаменного гербовника, и вновь перед Военной коллегией встал вопрос о составлении гербов для полковых знамен. На сей раз речь шла о слободских полках, для которых предстояло сделать новые знамена с гербами. Указ от 31 июля 1734 г. предписывал, «каким гербам быть, оные велено сочинить в Военной коллегии и герольдмейстеру – Також и на полковых печатях вырезать гербы того ж определения…». Теперь Военная коллегия потребовала от Герольдмейстерской конторы самым категорическим образом, «чтобы к сочинению тех гербов потребные ведомости присланы были в Военную коллегию немедленно». Новый герольдмейстер П. А. Квашнин-Самарин оказался в полной растерянности: в Герольдмейстерской конторе не осталось ни рисунков с гербами, ни живописцев, способных таковые рисунки изготовить. Пока он посылал запросы в разные ведомства, разыскивал бывших сотрудников Герольдмейстерской конторы, сведущих в гербах, Военная коллегия нашла еще одно учреждение, имеющее, по ее мнению, отношение к сочинительству гербов. Этим учреждением была Академия наук, а в ней геральдику «ведал» волею случая иноземец И. С. Бекенштейн. Имя для нас пока новое…

Иоганн Симон Бекенштейн, «разных прав дохтур» Кенигсбергского университета, приехал в 1726 г. по приглашению первого президента Петербургской Академии наук Л. Л. Блюментроста в Россию в качестве профессора юриспруденции. С ним, как и с другими иностранными профессорами, приглашенными в только что открытую Академию наук, был заключен контракт сроком на пять лет. Первоначально предполагалось, что Бекенштейн «о праве публичном и о истории нынешнего времени научит, та кож де и о институциях права Юстиниана цесаря, буде слушателям полюбится, тщание иметь будет». Однако незнание им русской правовой специфики (в программе курса, составленной Бекенштейном, читаем: «Натуральное право. Права общие Германской, или Немецкой, империи. Описание, как в судах обыкновенно поступать; причем… имея тщание и о лифлянских и эстлянских правах показание чинить; а о российских мне весьма неизвестно»), оторванность преподаваемом им науки от реальной действительности крайне ограничили круг людей, пожелавших у него обучаться. В основном это были «чюжестранцы», «некоторые дети, от иноземцев в России рожденные», а из «российской нации, – писал Бекенштейн, – у меня в обучении никого не бывало, и для того учения никто ко мне не явился ж». В конце концов он пришел к печальному выводу: в России от него «малая происходить может польза».

Однако самокритика не отменяла контракта, и Бекенштейну пришлось изменить амплуа. Он начал преподавать «вспомогательные исторические дисциплины»: «Показание о ландкартах, и притом особливо… о изъяснении персидской ландкарты. Показание о настоящем употреблении курантов или ведомостей, причем же особливо же показана приходящая от того в науках о генеалогии [родословии] польза. Показание о герольдии, или описание гербов…». По его собственному заявлению, о последних у пего были весьма скудные познания: «Я в сем деле (составление гербов, – Н. С.) великим искусством хвалиться не могу, понеже я никогда особливого старания в герольдике не имел… и никогда профессором геральдики не бывал, сюда не за тем призван, как то академические протоколы и мое призывание засвидетельствовать могут». Однако, несмотря на такое признание, Бекенштейн считался главным консультантом в области эмблем и гербов. С 1727 г. он работал над книгой по геральдике. Бекенштейн писал эту работу в течение нескольких лет, зачитывал ее отдельные части «вместо диссертацей или рассуждений академических» на «конференциях» профессоров Академии наук. В книге в форме вопросов и ответов излагаются самые общие сведения о дворянских гербах. Автор знакомит читателя с понятием «герб» (дворянский), подчеркивая его социальную сущность (гербами обладает привилегированная часть общества, они передаются по наследству, при помощи гербов не только один род отличается от другого, но и выделяются более знатные роды). Много внимания в книге уделено описанию составных частей герба, формам щита, изображаемым на нем фигурам, геральдическим цветам и пр. Словом, Бекенштейн представил теорию геральдики на манер аналогичных трудов, существовавших в Западной Европе. Под названием «Kurtze Einleitung zur Wappenkunst und zur Art des Blasonirens» («Краткое введение в геральдику и в искусство составления гербов») эта хорошо иллюстрированная книга напечатана в Петербурге в 1731 г. Перед выпуском ее из канцелярии Академии наук сообщили президенту: «У нас будет скоро готова геральдика. Дело останавливается только за государственным и провинциальными гербами, которые, по мнению Бекенштейна, должны быть непременно в подобном сочинении… через это книга сделалась бы значительнее и заманчивее». В Герольдмейстерскую контору о недостающих гербах посылались запросы, оставшиеся без ответа. Лишь через несколько лет «материалы для раз-смотру» и добавления к уже вышедшей книге Академия наук получила – речь идет о разысканном художественном наследстве Ф. Санти. Однако Бекенштейн им уже не воспользовался, по-видимому, из-за выполнения других оказавшихся очень многочисленными обязанностей: Бекенштейн принимал участие в подготовке торжественных иллюминаций, давал рекомендации по поводу изображения символических фигур, украсивших здание Академии наук, исполнил рисунки нескольких печатей, участвовал в создании знамен для морских полков. Естественно, создание гербов для знамен слободских полков было поручено именно ему. По мнению самого Бекенштейна, «сие дело до Геролдс-конторы принадлежит», но поручение он выполнил, представив свое «мнение» о знаменах слободских полков, расквартированных в городах Сумы, Харьков, Изюм, Ахтырка, Острогожск, а также описание и рисунки гербов, которые могли изображаться на знаменах этих полков. В помощь Бекенштейну было прислано описание названных пяти городов, но, видимо, крайне невыразительное, без указания на особенности каждого города. Бекенштейн надеялся о состоянии городов найти «в помянутой ведомости некоторые известия, но очень мало полезного увидел, потому что о первом тамошнем городе немного упомянуто, а о прочих четырех объявляется, что они в таких же обстоятельствах находятся, как и первый».

К ноябрю 1734 г. Бекенштейн отослал сочиненные гербы в Военную коллегию. Гербы он старался составить «по состоянию тамошних мест», насколько это было возможно сделать, исходя из «ведомостей о городах». Например, «о городе Суме написано, что он сделан земляной на гористом месте, чего ради можно башню на горе представить, за которою две сабли накрест положенный видны, или несколько на холмиках поставленных знамен, или такожде орла, на горе сидящего». Для города Сумы Бекенштейн предлагал 14 вариантов герба. Он сочинил их, используя сведения о местоположении города, природных условиях, животном и растительном мире. Любой из этих рисунков мог стать, по мнению Бекенштейна, гербом города.

Следующие гербы Бекенштейн сделал «говорящими», отразив в них название городов. Первый – герб Острогожска: «Острог называется палисадами окруженное место. Чего ради можно представить стену из палисадов, над которою государственный орел изображен». Второй – герб города Изюма: «По знаменованию города Изюма можно употребить виноградныя кисти, или человека, одною рукою на плече саблю, а другою виноградную кисть держащего». Когда Бекенштейн узнал, что города эти пограничные, он предложил еще несколько вариантов гербов: закрытые ворота, защищаемые двумя стоящими по обеим сторонам вооруженными людьми; пирамида с государственным орлом и двумя накрест положенными саблями; стоящий на горе щит, за которым два копья накрест положены; рейтар между двумя горами, две поднятые руки, левая с железами, а правая с мечом «для изъявления тому, что татарское порабощение саблею отвращается», и др. Некоторые из сделанных Бекенштейном рисунков должны были отражать «свойства народа», живущего в данных городах: «верхом сидящего казака»; «человека по пояс, который копье на плече держит и лошадь за узду ведет»; вооружение жителей – две накрест положенные сабли; «храбрость сего народа» – львиная лапа, держащая сердце.

Забегая вперед, отметим, что составленные Бекенштейном рисунки гербов для знамен пяти слободских полков, по-видимому, так и остались на бумаге. Герольдмейстерская контора в 1781 г. записала, что проекты гербов этим городам ей для рисования не присланы. Между тем в Герольдмейстерской конторе уже был составлен герольдмейстером князем М. М. Щербатовым новый гербовник для военных знамен. В него вошли и названные слободские полки. Однако гербы для их знамен имели совсем другой вид.

Военная коллегия делала попытку обратиться в Академию наук по поводу составления гербов для полковых знамен и в последующие годы. В 1736 г. она требовала «по званию и приличности мест, по правилам герольдическим» нарисовать гербы девяти ландмилицким украинским полкам: Старооскольскому, Новооскольскому, Ефремовскому, Борисоглебскому, Белевскому, Валуйскому Ливенскому, Рижскому, Слободскому.

Таким образом, в Военной коллегии под влиянием насущной потребности помещать изображение городского герба на знаменах полков сосредоточились рисунки многих городских гербов. Во всяком случае, Герольдмейстерская контора в годы вынужденного бездействия неоднократно обращалась в Военную коллегию за помощью. Она просила прислать ей то знаменной гербовник, то сведения о наличии у того или иного города герба.

Созданные для нужд военного ведомства отличительные знаки городов мало использовались в городской практике. В 30-е годы XVIII в. лишь в отдельных городах имеются печати с изображением герба, например в Пскове, Астрахани. По свидетельству провинциальных канцелярий, в городах Владимир, Переяславль Рязански Вятка, Коломна, Тула, Рыльск и других в делопроизводстве пользовались печатями без городского символа. А изображение его уже имелось в знаменном гербовнике.

Так что же, «город» и «герб» остаются для России несовместимыми понятиями? Нет, медленно, но неуклонно наблюдается отождествление герба с городом как с особой самостоятельной административной единицей. Рассмотрим это явление на примере Оренбурга. В 1735 г. на крайнем юго-востоке европейской части был заложен сильный опорный пункт, имеющий важное экономическое, политическое и стратегическое значение. При его помощи здесь укреплялись позиции России. Он способствовал развитию торговли с восточными странами и служил крепостью, форпостом, охраняющим эти земли от набегов местных феодалов. Построенный на реке Ори город вскоре перенесли в другое место и назвали Оренбургом, а на месте первой закладки вырос город Орск. Законодательный правительственный акт предоставил Оренбургу некоторые права общественного управления. В числе привилегий, пожалованных новозаложенному городу, упоминается особая магистратская печать, описание которой имеется в «Привилегии городу Оренбургу», данной 7 июня 1734 г. Активное участие в разработке ее символики принял И. К. Кирилов, руководивший Оренбургской экспедицией. Кирилов, выходец из низших слоев общества, благодаря своим незаурядным способностям, неутомимой энергии и разносторонним знаниям быстро поднялся по служебной лестнице от простого письмоводителя до обер-секретаря Сената. За службу получил потомственное дворянство.

В 1727 г. он закончил свой выдающийся труд «Цветущее состояние Всероссийского государства», в котором впервые было дано полное историко-географическое и экономико-статистическое описание России. При написании своего труда он воспользовался сведениями о городах, присланными в Герольдмейстерскую контору в ответ на анкету Ф. Санти. Вспомним: ему эти сведения передал Ардабьев – секретарь Санти.

Официальное составление гербов еще только начиналось, когда Кирилов трудился над своей книгой, поэтому он при описании города не упоминал о его гербе. Однако в последующие годы, как явствует из документов, он постоянно интересовался городскими эмблемами и вообще геральдикой. Доказательства? Это его соглашение с Бекенштейном о создании магистратской печати для новозаложенного города, употребление на картах и в Атласе Всероссийской империи рисунков гербов городов и областей, его переписка с Бекенштейном относительно санкт-петербургского герба.

По запросу Кирилова ему одному из первых посылается книга Бекенштейна «с сообщенными при оной печатными фигурами». Кирилов еще до основания нового города на границе Башкирии и казахских степей заботился о его гербе. Сохранился «Проект герба для нового города». Если сравнить рисунки «Проекта» и художественное творчество Бекенштейна, то бросается в глаза большое сходство в манере исполнения гербов. «Проект», видимо, составлялся еще до определения названия и окончательного места основания нового города. Поэтому его заключает следующая фраза: «Ежели бы имя сему городу известно было, то можно бы изображения по такому лучше расположить».

Общие «ведения о народах, населяющих территорию будущего города, отдельные сведения о природе края, сведения о предназначении данного пограничного города были известны автору «Проекта». Не исключено, что о них мог сообщить Бекенштейну Кирилов (ведь они были знакомы), а Бекенштейн отразил эти скудные данные в составленных им рисунках «Проекта». на одном из его вариантов Кирилов или кто-то из сотрудников экспедиции остановил свой выбор: изображался орел, сидящий на вершине горы. Правда, первоначальный рисунок затем изменился. Орел сложил крылья, на голове у него появилась корона, по сторонам гербового щита – знамена и предметы воинского снаряжения. Художник Я. Кассель, изобразивший Оренбург 1734–1736 гг., поместил созданную эмблему города на своем рисунке. Однако при Кирилове не произошло официального утверждения герба города Оренбурга.

Сменивший его на посту руководителя Оренбургской экспедиции В. Н. Татищев добивался утверждения герба города и предлагал на рассмотрение рисунки герба. Русский историк Петр Иванович Рычков сообщает в «Истории Оренбургской»: «Получены были на разный его, тайного советника, доношения всемилостивейшие указы, между которыми указом от 30 декабря 1737 и сие было определено, чтоб городу Оренбургу, кроме магистратского, особый герб иметь и оный в Оренбургском драгунском полку на знаменах и на прочих полковых принадлежностях употреблять». Таким образом, герб, рисунок которого Рычков поместил в рукописи своего труда «Известия о начале и состоянии Оренбургской комиссии», как будто бы утвержден правительством. Однако в 1782 г. в качестве герба Оренбурга утвержден совсем другой вариант – рисунок взят из составленного в Герольдмейстерской конторе знаменного гербовника 1776 г.

Однако речь сейчас о Василии Никитиче Татищеве. Русский историк и государственный деятель не случайно проявлял такую большую заботу об отличительном знаке Оренбурга. Татищев предстает перед нами как убежденный сторонник идеи территориального герба. II неудивительно, ведь он давно знаком с геральдикой (подтверждение тому мы найдем и в «Истории Российской» и в других сочинениях Татищева). Он знал о намерении создать городские гербы еще во времена Петра I: «Петр Великий, видя, что те гербы (созданные при Алексее Михайловиче – Н. С.) сочинены весьма неисправны и со обстоятельствы истореи несогласны, повелел графу Брюсу и Толстому, разсмотря, исправить; о которых же на упоминаемые в титуле не зделано, вновь согласные со историею сочинить, а потом чтоб и всем градом зделать, но оное видно, что не зделано». Знал Татищев и о рассылке по городам запросов для сбора о них сведений, скорее всего, был знаком с содержанием ответов. «Те описания от неискусных порядочно и достаточно по предписанным запросам сочинены быть не могли, многие явились неполны, или неисправны, или совсем негодны» – так охарактеризовал Татищев содержание запросов. Татищев позднее предлагал следующую разработанную им схему описания территориального пункта в «гисторическом качестве»: 1) имя; 2) время и причина; 3) приключения; 4) знаки. Под четвертым пунктом Татищев подразумевал «гербы градов, пределов и областей, когда оной во употребление принят или пременен…».

Таким образом, Татищев воспринимал герб как непременный символ административной единицы, каковой являлся в его представлении город, жители которого «все обще называются граждане».

…В. Н. Татищев начал непосредственно заниматься геральдикой в 30-е годы XVIII столетия. Он был назначен обер-церемониймейстером во время коронации Анны Иоанновны. Под его наблюдением печаталось описание торжеств, посвященных коронации, с рисунками и чертежами. Замечания по поводу изображений отдельных фигур и символов, оставшиеся в его переписке с Академией паук, свидетельствуют о достаточной компетенции Татищева в вопросах геральдики. Вскоре он вплотную занялся изучением возникновения русского государственного герба. Есть в «Истории Российской» небольшой реферат о российском государственном гербе. В этом труде также дается изложение различных геральдических сюжетов. Однако через некоторое время Татищев отказался от исследований по геральдике и генеалогии. «Генеологиа великих и протчих князей наибольшую нанесет трудность; не меньше же и описание гербов, чтоб с геральдикою и гисториею согласовали; в чем я хотя трудиться намерение было положил, токмо иное темнота древности, иное резон пол[итический] воспретил, и для того на время оставил». Правда, дело это он оставил не навсегда, а занялся не только изучением гербов, но и герботворчеством. В 1737 г. он составил проекты гербов Оренбургской и Исетской провинций. Вот их описание:

Герб провинции Оренбургской

«№ 1. Счит простой, поле черное, в нем столп серебреной под короною золотою императорскою в знак непоколебимой власти российской; при том лошадь дикая, которых тут множество, по природе желтая, с тремя головами в знак трех орд, от единой произшедших; оная привязана к низу столпа.

№ 2. То же самое, токмо верхняя голова назад (изъясняю сей ветреное состояние киргизов [неправильное название казахов, встречающееся в дореволюционной литературе. – Н. С.]). Над считом корона татарская с зубцами или княжеская; при том три знамени татарских, разрезных надвое и висячих вниз.

Герб провинции Исетской

№ 1. В черном поле стена каменная белая в знак утверждения сей страны новопостроенными крепостми, к той стене прикован желтый пес в знак покорения башкир… № 2. В черном поле белой полисад, перед которым к приколу привязан верблюд, значит то же; над считом та же корона татарская или графская, а над нею верблюжья голова» (см. вклейку).

Помимо названных гербов, Татищев несколько лет спустя предлагал на рассмотрение Сената три рисунка герба для помещения на печати Казанской губернской канцелярии… К концу жизни, занимая пост астраханского губернатора, он принялся за составление «Лексикона» (словаря), включающего толкование слов из различных сфер жизни. Сюда он поместил такие понятия, как «герольд», «Герольдмейстерская контора», «эмблема».

В 40—50-е годы XVIII в. вопрос о гербах новоучрежденным городам (по примеру Оренбурга) дебатировался неоднократно. Например, оренбургский губернатор И. И. Неплюев «обще с присутствующими в Оренбургской губернской канцелярии» представил в Сенат доношение о состоянии городской организации новопостроенного города Ставрополя. Так в 1739 г. назвали крепость-городок, где проживали крещеные калмыки. Одним из пунктов предписывалось городу иметь печать, а также герб для изображения на канцелярской печати.

Через некоторое время Неплюев прислал в Сенат рисунок сочиненного герба: «По состоянию тамошнего места и поселяемых там крещеных калмыков приличию было изобразить на щитку в желтом или золотом поле калмыцкую круглую шапку, при реке положенную, позади которой два копья, а над нею изобразить в сиянии крест, что может знаменовать прежнее и нынешнее того народа состояние».

Герольдмейстерская контора, ознакомившись с рисунком, решительно его отвергла и сочинила новый герб – «в силу регулов герольдических». Было предложено три варианта ставропольского городского герба. Тот, что более других понравился Сенату, имел следующее изъяснение: «Понеже слово Ставрос на греческом языке значит крест, а полис – город, того ради изображенный в сем гербе в золотом поле красной лапчатой крест в вершине щита и город такого ж цвету, на зеленой подошве щита стоящей, точно согласуются с имянем города Ставрополя. Положенный ж над городом наподобие андреева креста, два черныя копья показывают, что помянутый город населен новокрещеными калмыками».

Необходимость создания знака, олицетворяющего город, была обусловлена не только учреждением новых городов. Постепенно рисунок городского герба находит все новое и новое применение. Так, вновь формирующиеся полки обязательно назывались по имени городов, где они расположены. Затем создавался рисунок герба города и помещался на знамени полка. Любопытный факт: чтобы город получил герб, достаточно расквартировать в нем воинское соединение! Для названия полка избирается наименование не просто населенного пункта, а именно города: только с понятием «город» теперь ассоциируется понятие «герб». В одном документе говорится об «именовании ландмилицких полков»: «Оные полки прилично именовать по званию тамошних пригородов, а именно: которые набраны из-за Камских (из закамских. – Н. С.), первой Шешминской, второй Билярской, понеже де оные против других тамошних городов лучше».

Пробирный мастер, работающий в городе, на изделиях из драгоценных металлов должен был ставить клеймо в виде городского герба. Например, с 1733 г. в Москве вводится клеймо с изображением двуглавого орла с подписью «Москва» в фигурном щитке, а в 1741 г. на московском клейме появляется и изображение поражающего дракона всадника, впоследствии утвержденное как герб Москвы.

Самым первым клеймом с изображением городского герба считается клеймо города Соликамска (1736 r.)l изображение руки, выходящей из облака и держащей натянутый лук со стрелой, креста и букв «ГС» и «К», т. е. «город Соликамск». Эта эмблема издавна связывалась с Вяткой. Однако в ведомости, присланной в 1725 г. из Вятской провинции в Герольдмейстерскую контору, сказано, что в ней «прежнего герба не имеется». В доношении же 1728 г. из Соликамска описан рисунок городовой печати – выходящая из облака рука держит натянутый лук со стрелой, над ней – крест, вокруг надпись: «Царского величества печать города Соликамска». Как видим, рисунок клейма был весьма схож с изображением на печати Соликамска. В 1738 г. появилось еще одно клеймо с изображением городского герба – это клеймо, изготовленное в Новгороде.

Иногда обстоятельства вынуждали помещать на клеймах герб города собственного изготовления. Так было с Костромой. В 1746 г. Монетная канцелярия, ведавшая клеймением изделий из драгоценных металлов, потребовала от Герольдмейстерской конторы рисунок костромского герба для использования его костромским пробирным мастером. Контора ответила отказом из-за отсутствия герба. Костромской герб тем не менее мы видим на клеймах серебряных изделий: равноконечный крест с трехлопастными концами, под короной, под горизонтальной чертой дата – 1746.

Клейма с гербами русских городов собраны в книге «Русское ювелирное искусство», автор которого М. М. Постникова-Лосева составила их полный каталог. Казалось бы, далекая от практического применения городского знака область – экономико-географическое изучение России. Но’ и здесь, оказывается, при составлении карт, атласов, географических описаний не обходилось без использования эмблем, символизирующих тот или иной город. Ж. Н. Делиль, французский астроном, академик, долго живший в России и руководивший в Академии наук созданием карт, еще в 1728 г. писал, что карты России должны составляться особым образом. Издание карт должно сопровождаться, по его мнению, географическим и историческим описанием страны, снабжаться интересными заметками об особенностях каждого края или нравах населения. Без этого, считал Делиль, география слишком суха и может интересовать лишь узкий круг лиц, а надо, чтобы как можно больше русских людей знакомились со своей страной, со своим краем. Действуя в этом направлении, Академия наук начала собирать сведения о городах и городских гербах. В марте 1737 г. она обратилась через Сенат в Герольдмейстерскую контору, извещая, что для печатания на российском и немецком диалектах математической, физической, политической географии, «которые при Академии обще издано будет грыдорованием на российском же и немецком диалектах к Атласу», ей необходимы гербы городов Российской империи, ведомости и примечания, имеющиеся, по-видимому, в Герольдмейстерской конторе. Эти сведения были необходимы «в дополнение к географии о Российской империи».

Теперь на картах и плавах различных городов все чаще появляются городские эмблемы. Сочиняются гербы и в городах. Интересно появление ростовского герба на печати Ростовской воеводской канцелярии. Ее сотрудник Петр Андронов купил на ярмарке «у приезжего из других городов продавца» печатный лист, «па котором показана персона государыни императрицы Анны Ивановны и около тое персоны разных городов гербы, в том числе герб города Ростова, вподобие еленя». На основе данного рисунка в 1743 г. была изготовлена печать Ростовской воеводской канцелярии с гербом. Любопытно, что провинциальная канцелярия о появлении этого герба не знала.

В Ряжской воеводской канцелярии на печати помещался герб в виде княжеской шапки в двух точечных ободках, нарисованный бывшим воеводой. Инициатором создания герба Санкт-Петербурга, поделенного в 1737 г. на пять частей, а также «каждой части порознь», выступила Комиссия строения. Она направила предложение о гербах в Герольдмейстерскую контору. К документу прилагались и проекты гербов: для Адмиралтейской части – в белом поле синие якоря накрест, для Васильевской – в синем поле три белые рыбы, для Санкт-Петербургской – в зеленом поле белая городская башня, для Литейной – в черном поле желтая пушка, для Московской – в желтом поле копьем пробит черный змей (часть московского герба). В Герольдмейстерской конторе был составлен квалифицированный ответ. В нем сообщалось, что Санкт-Петербургу «герб уже учрежден, а именно: в красном поле стоящий золотой скипетр с государственным орлом, а при нем накрест наклонены два серебряные якоря, один морской, а другой речной, с изображенною над щитом золотою императорскою короною». Поскольку этот герб уже «при многих случаях публично употреблен был и поныне употребляется», то было сказано: «оный так надлежит оставить». Что касается гербов для остальных частей города, то Герольдмейстерская контора решительно протестовала против подобной идеи. Выражалось мнение, что герб – особый знак, олицетворяющий город, и может существовать лишь одно его изображение. Герб Санкт-Петербурга помещался, кстати, на медных монетах достоинством в 5 копеек, которые выпускались чуть позднее – в правление Елизаветы Петровны.

Все вышесказанное, на наш взгляд, может свидетельствовать только об одном – усиливается общественное внимание к отличительным знакам городов. Естественно, что вопросы по этому поводу обращены к Герольдмейстер-ской конторе. А что же она?

Во многих документах, доношениях в Сенат повторяются записи: сочинение «до государственных провинций и городов принадлежащих гербов… поныне почти еще не зачинано», «провинциям и городам гербов, которые назначены и поныне не нарисованы, да и делать как вышеписанным гербам описание, так и назначенным провинциям и городам гербов не починывано», из Герольдмейстерской конторы «в губернии, провинции и города поныне для делания печатей рисунков не послано» и т. д. Ничего не поделаешь – из-за постоянных запросов самых различных ведомств о городских гербах герольдмейстер вынужден активизировать действия конторы, а правительство – попытаться упорядочить хранение рисунков городских гербов и пополнить штат Герольдмейстерской конторы. К 1737 г. возвращен в контору живописный мастер Чернавский, работавший еще при Санти. Он же в свое время «отправлял городовые гербы по губерниям». Герольдмейстер Квашнин-Самарин требовал перевода на русский язык книги «регулов герольдических» (ею пользовался Санти) и пересылки ее в контору.

И вот уже Сенат занимается специальным рассмотрением городских гербов. Издается указ о хранении подлинных рисунков гербов в Герольдмейстерской конторе. Рассылать по запросам разрешалось только копии. Теперь вопрос о кандидатуре «сочинителя гербов» решал Кабинет министров по представлению Соната, который так объяснял свое предложение по расширению штата Герольдмейстерской конторы: «Понеже де многие городы своих гербов не имеют, того ради…» необходимо, чтобы сочинением гербов занимался особый человек «па месте герольдмейстерского товарища Сантия». Сначала на рассмотрение Кабинета были представлены две кандидатуры – И. К. Генингера и И. Г. Гейнцельмана – оба иностранцы. Так получилось, что они по очереди в течение короткого времени служили на указанной должности, но следов их деятельности в Герольдмейстерской конторе не сохранилось. Дело составления гербов с их приходом в контору не получило развития.