Текст книги "Спэнсер Коэн. Книга 3 (ЛП)"
Автор книги: Н. Р. Уолкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)
– Ты говорил, она оставила тебе приличную сумму.
Я дернул плечами.
– Знаешь, твои предки тоже живут в шикарной части города. Ты никогда не говорил, что у них не дом, а особняк.
– Я говорил, что они театралы.
– Да, как и голодающие актеры. В ЛА их полно.
Он хохотнул.
– Когда ты сказал, что работать тебе не нужно, я решил… Ну, честно говоря, понятия не имею, что я решил.
– Деньги у меня хранятся на срочных вкладах и инвестированы в акции, поэтому, увидев мой банковский счет, можно решить, что все у меня вполне нормально. С другой стороны, мое дело довольно приличное.
Он долго меня рассматривал, потом изумленно фыркнул.
– Ты самый скромный из всех известных мне людей.
Я пожал плечами.
– В тридцатые годы мой прадед вкладывался в недвижимость, что после его смерти принесло выгоду всей моей семье, в том числе дядюшкам и тетушкам. Мои родители были неймдропперами15, благодаря чему взбирались по социальной лестнице. Думаю, ты знаком с таким типажом. А тетя Марви, несмотря на финансовое состояние, была очень робкой и очень приземленной. Она учила меня относиться ко всем точно так же, и не важно, кто передо мной: генеральный директор или уборщик туалетов.
Эндрю тепло улыбнулся.
– Жаль, мне не посчастливилось с ней познакомиться.
Я оперся о консоль, он сделал то же самое. И я его поцеловал.
– Спасибо.
Эндрю выпрямился.
– Могу я задать вопрос?
– Конечно.
– Жалеешь, что его продал?
– Нет. Сидней больше не мой дом. Я даже сюда не возвращался.
Он смотрел на дом, словно, спрашивая, не хотел видеть моего лица.
– И что теперь будешь делать? Раз уж вы с Льюисом общаетесь?
– Вернусь в ЛА и оттуда буду поддерживать с ним связь. – Я стиснул руку Эндрю. – Посмотри на меня. – Он посмотрел, и я продолжил: – Мой дом в ЛА. С Эмилио и Лолой, и с восхитительным парнем, с которым я встречаюсь. Он был на обложке журнала «Самый невероятный в мире бойфренд».
Он подавил улыбку.
– Неужели?
– Да. И «Самого сексуального мужчины из ныне живущих» по версии редакции «Членомонстр». Он имел коммерческий успех, его смели с полок.
Теперь он засмеялся.
– Ты абсурден.
– А ты идеален. Так что мы квиты. – Я его поцеловал, и мы оба улыбнулись. Я завел двигатель, и мы двинулись в путь. Я свернул на магистраль и по знакам поехал в город.
– Куда сначала? – спросил Эндрю.
– Первая остановка сегодняшней изумительной обзорной экскурсии по Сиднею от Спэнсера Коэна – чудесный центр города, где мы посетим Дарлинг–Харбор16, Серкулар Куэй17, Рокс18 и небольшой оперный театр. После мы отправимся на Харбор–Бридж19 и, если останется время, отведем симпатичного американского туриста в зоопарк, чтоб он смог познакомиться с милой и приятной дикой природой Австралии.
– Разве это не опасно?
– Не совсем. Кое–кто сможет тебя убить, остальные – только травмировать или покалечить. Ты справишься.
Эндрю захохотал.
– Знаешь, ты довольно неплохо водишь. – Он протянул руку, которую я принял и мысленно поблагодарил Льюиса за машину с «автоматом».
Я опустил наши переплетенные руки на бедро.
– Спасибо.
***
Улетать из Сиднея было и радостно, и печально. Мы восхитительно провели несколько дней с Льюисом и Либи, и несмотря на то, что мне не терпелось отправиться домой, все равно оставлять брата было грустно. Они с Либби добросили нас до аэропорта и пошли проводить.
Он крепко меня обнял и неохотно отпустил.
– Мы же поговорим, да?
Я кивнул.
– Безусловно. По е–мэйлу, телефону, как угодно.
Выглядел он немного расстроенным, но, как и я, радовался, что мы сумели сблизиться.
– Я, правда, очень благодарен тебе за приезд. Это… много значит.
– В следующий раз вы приедете к нам.
Глаза Льюиса засияли.
– А можно? Было бы круто. В октябре у Либби двухнедельные каникулы, и мы как раз раздумывали, куда бы отправиться.
– Бронируйте билеты, и дай мне знать, когда вас встречать.
Льюис, зная, что следующая встреча определенно состоится, стал гораздо счастливее. На прощание он обнял Эндрю, а Либби обняла меня и прошептала на ухо:
– Спасибо. За все. Он в тебе нуждается.
– Как и я, – прошептал я в ответ, а потом чмокнул ее в щеку. – В любое время.
***
Объявили посадку на наш рейс, и, вымотанные, мы с Эндрю расселись по своим местам. Зная, что придется провести в самолете всю ночь, весь день мы занимались всем, что можно было выдумать, в том числе ночью делали что угодно, только не спали. Мы накупили подарки всем знакомым и наелись до отвала.
Но я понимал, что, стоит мне попасть в самолет, сон тут же меня поглотит. Опустившись головой на подголовник, я повернулся к Эндрю.
– Спасибо, что поехал со мной.
Казалось, устал он не меньше меня. Он улыбнулся уголком губ.
– Всегда пожалуйста.
Я мог лишь смотреть на него. Кто–то задал ему вопрос, но я не обращал внимания. Я не мог оторвать от него глаз. Он был таким идеальным. Невероятным, великолепным, добрым, умным и веселым. Если б я верил, что души были разделены на две части, и нам нужно было искать свою вторую половинку, тогда я его нашел. Он был той самой недостающей частью меня.
– Спэнсер? – Должно быть, Эндрю о чем–то спрашивал. – Попить? Бортпроводница хочет знать, чего ты желаешь: газировки или воды? Зеленого чая нет, я уже уточнил. И сомневаюсь, что чайник с чаем подошел бы…
– Я люблю тебя.
Он перестал бубнить и вытаращился.
– Чего?
Я по–прежнему лениво полулежал в кресле и улыбался.
– Я сказал, что люблю тебя.
Он охнул и закрыл рот рукой. Стюардесса издала звук наподобие «а–а–а–ах», а сидевшая рядом с Эндрю женщина уставилась на него и ждала его ответа.
– Спэнсер…
– Несколько недель я пытался произнести эти слова. Ты же знаешь, они тяжело мне даются, но ты офигеть какой невероятный.
Сдерживая слезы, Эндрю заморгал и одними губами, будто у него пропал голос, проговорил: «Я тоже тебя люблю».
Я сонно улыбнулся.
– Просто решил, что ты должен знать.
Эндрю отмахнулся от стюардессы, а она улыбнулась его взволнованности. Он сделал глубокий вдох и обвил меня рукой.
– Если б существовал журнал «Самые неловко–романтические признания в любви», не сомневаюсь, вот это было бы на обложке.
Я хмыкнул.
– Извини. Говорил же: у меня глупое сердце, а мозг еще глупее. Они все решают самостоятельно.
Он засмеялся, и в его глазах поблескивали слезы счастья.
– Я тоже тебя люблю, – прошептал он, в этот раз сказав слова по–настоящему, подался вперед и по–быстрому меня поцеловал.
Я вздохнул, словно его слова были теплым одеялом.
– Теперь можно поспать.
– Поспать? Как я смогу уснуть? Мое сердцебиение разогналось до сумасшедшего ритма, такое чувство, будто мне вкололи кофеина. Ты не имеешь права признаваться мне в любви и ждать, что я буду спать.
Все еще располагаясь к нему лицом и держа его за руку, я закрыл глаза. Вряд ли в ближайшее время с моих губ сойдет улыбка.
– Ш–ш–ш–ш–ш.
Я чувствовал, как он глазел на меня.
– Тьфу. Ненавижу тебя.
Почти погрузившись в сон, я расхохотался.
– Не правда.
Он приподнял наши соединенные руки, и я ощутил, как его губы прижались к тыльной стороне моей ладони.
– Да, не правда.
Глава 13
Следует кое–что поведать о приезде домой. Приземление в ЛА было облегчением, которое я чувствовал всем своим естеством. Мы умудрились несколько часов поспать, но часовые пояса взрывали мой и без того усталый мозг.
– Какой сегодня день?
Эндрю недоуменно моргнул.
– Понятия не имею.
Будто зомби, мы прошли таможню и обнаружили, что нас уже ждали Лола и Сара. Я был рад видеть Лолу и быстро схватил ее в медвежьи объятия.
Эндрю тоже обнял сестру.
– Я тебя не ждал.
– Ну, мы, – Сара многозначительно глянула на Лолу, – решили, что с нашей стороны будет осмотрительно приехать вместе. У вас была первая совместная поездка, да и обстоятельства не самые радостные. – Она нахмурилась. – Мы не были уверены, что вас не затошнит друг от друга. И решили приехать… ну, знаете… поддержать.
Лола поморщилась.
– По телефону звучало лучше.
Сара хохотнула.
– Да уж.
– Затошнит друг от друга? – полюбопытствовал я, посмотрел на Эндрю и пожал плечами.
– Даже в голову не приходило, – откликнулся Эндрю и взглянул на сестру. – Какой сегодня день? – Она зашлась в хохоте и взяла его чемодан. Он не пошевелился. – Нет, серьезно.
– Воскресенье.
– Слава богу, – буркнул Эндрю и покрутил шеей. – До среды мне на работу не нужно. – Потом он прищурился. – Воскресенье? Правда?
Он не шутил, говоря, что не ладил со сменой часовых поясов. Сара сказала:
– Я подумала, что отвезу тебя домой и, пока ты будешь умирать от джетлага, займусь стиркой.
Эндрю бросил на меня взгляд и охнул.
Лола обхватила руками его плечи и всмотрелась ему в глаза.
– Хочешь еще побыть со Спэнсером?
– Ну, я просто… Да. – Похоже, он немного потерялся. – Воскресенье? Реально? В воскресенье мы уехали из Австралии20.
Я обнял его за плечи и, стараясь не расхохотаться, притянул к себе. И посмотрел на Лолу и Сару.
– Мы поедем к нему. Постираем и поспим. – Я взглянул на Лолу. – А потом поужинаем в тату–салоне и расскажем вам о поездке. Сойдет?
Лола подпрыгнула и хлопнула в ладоши.
– Идеально! – Она подхватила мой чемодан, и они Сарой зашагали вперед, я же шел следом и тащил Эндрю за руку. Я чувствовал себя совершенно другим человеком по сравнению с тем, каким отсюда уезжал всего несколько дней назад. Наверно, во многих смыслах. Я чмокнул Эндрю в висок, и меня окутало тепло лос–анджелесского солнца.
На счастье, они приехали на машине Эндрю, а не на «Синди Кроуфорд». Я не совсем был готов к смеси джеталага и сильного сердцебиения. Мы подбросили Лолу, пообещали увидеться позже, и Сара повезла нас к Эндрю. Когда мы вошли, Эндрю оставил свой чемодан в коридоре, что вел в прачечную. Он вытянул руки и откинул голову назад.
– Уф. Дом.
– Я купила вам поесть, – произнесла Сара и взглянула на меня. – Эндрю всегда плохо справлялся со сменой часовых поясов, и я знала, что ему не хватит терпения, чтоб хоть что–то заказать. Это всего лишь паста. Решила, что углеводы помогут вам уснуть. Нужно только разогреть.
– Ты ангел, – проговорил я. – Оставь стирку. Серьезно. Мы сами займемся. Хочешь перекусить?
Сара глянула на часы. Наверно, была середина утра. А по ощущениям – обеденное время. Она пожала плечами.
– Конечно, почему бы и нет?
Я направил Эндрю в кухню и прислонил задницей к стойке, а потом мы с Сарой накрыли на стол. Мы ели пасту и болтали о нашем путешествии. Точнее я болтал, Эндрю лишь изредка косился, его голова явно была в другом месте. Я кратко пересказал Саре, что случилось с Льюисом. Как я попрощался с одним из братьев и посредством трагической потери вновь обрел другого брата. Рассказал, что возил Эндрю на осмотр достопримечательностей и показал фото в телефоне, где он держал коалу.
– А–ах, никого милее в жизни не видела, – пролепетала она.
Эндрю пристально на нее посмотрел.
– Как сегодня может быть воскресенье? Как физически возможно приехать раньше времени отправления?
Сара захохотала, похлопала его по руке и перевела взор на меня.
– Отведи его в постель. Отдохнув, его мозг восстановится после всей этой фигни с часовыми поясами. – Она сложила грязную посуду в раковину и чмокнула Эндрю в щеку. – Я рада, что ты снова дома. – Она посмотрела на меня. – Вы оба.
Я взял Эндрю за руку и, попрощавшись с Сарой, повел его наверх. Уложил в постель, снял с него ботинки, потом подумал и стащил с него джинсы. Сам тоже разделся и, утопая в райски мягкой кровати, улегся с ним рядом. Сара была права. Благодаря пасте меня поклонило в сон. Я закрыл глаза и дрейфовал на грани сна, как вдруг Эндрю заговорил.
– Ты признался мне в любви.
Я распахнул глаза и обнаружил, что он меня разглядывал.
– Признался.
Он вздохнул и улыбнулся.
– Скажи еще раз.
Я перекатился на него, коленями раздвинул его ноги и расположился между бедер. Обнял его лицо ладонями, убрал со лба его волосы и наблюдал, как его глаза застилали слезы. Я нежно его поцеловал и одновременно ерзал по нему своей эрекцией.
– Я люблю тебя. Эндрю Лэндон, я влюблен в тебя. Люблю с того самого дня, когда, находясь у меня дома, я попросил тебя выбрать альбом, а ты из всей моей коллекции винила выбрал «Аллилуйю» Джеффа Бакли. Я просто был не в состоянии сказать. До настоящего момента. Ты что–то во мне исцелил.
Из уголка его глаза выкатилась слезинка и сбежала до виска.
Я вновь его поцеловал, и в этот раз он приоткрыл рот. Он склонил голову и углубил поцелуй, пальцами вцеплялся в мою спину и елозил по мне бедрами. Он прервал поцелуй, чтоб отдышаться, и прикусил губу.
– Я где–то читал, что секс помогает избавиться от джетлага.
– Да неужели?
– Ага. Единственный способ – втрахать тебя в матрас.
Я засмеялся, но был счастлив подчиниться.
***
Избавив Эндрю от джетлага, несколько часов мы поспали, затем постирали, чистые вещи отвезли ко мне домой, а потом спустились в салон к Эмилио. Как только мы вошли в дверь, Эмилио прекратил дезинфекцию рабочего места и обнял меня.
– А вот и они!
– Дружище, рад тебя видеть, – сказал я. – Как дела?
Эмилио и Даниэла заперли салон, и он выдал мне всю информацию о происходившем в салоне. Мы заказали ужин, и Лола и Габ приехали одновременно с доставщиком китайской еды. Будто по сигналу.
Все было идеально.
Меня окружали самые важные в моей жизни люди, кроме Льюиса и Либби, и внимательно слушали мой рассказ о случившемся в Сиднее. Мы поужинали, разместившись в комнате ожидания у Эмилио, как всегда и делали. Только теперь рядом со мной сидел Эндрю, и наша маленькая компания идеально разбилась на пары.
– О, – взглянув на Эмилио, воскликнул я. – У Эндрю появилась идея насчет татуировки феникса–Арчи. Он считает, что вот эту нужно оставить, – я кивнул на дрозда на руке, – такой, какая она есть. Он сказал, она рассказывает свою собственную историю. Мне нравится.
– Замечательно. – Эмилио улыбнулся Эндрю. – Классная мысль.
– Я подумываю набить феникса на спине. Но мы можем разработать безупречный эскиз, никакой спешки.
Эмилио кивнул.
– Почту за честь его для тебя нарисовать.
– О, Эндрю, разве ты не должен был сделать эскиз для Спэнсера? – поинтересовалась Даниэла.
– Да! – выкрикнул я. – Он считает, что практически закончил, или ему пришла в голову какая–то суровая идея, или что–то наподобие.
Эндрю откашлялся.
– Вообще–то, я закончил.
«Он что?».
– Закончил? Когда?
Эндрю слегка разрумянился и смущенно на меня посмотрел.
– В самолете. Не мог уснуть, и в салоне было темно, поэтому, несмотря на руководство по безопасности, достал ручку.
Я нашел бы это смешным, если б не был столь заинтригован.
– Что ты нарисовал?
Он тяжело сглотнул, и уголок его губ опустился.
– Я… э–э… Рисунок у меня с собой. – Он достал кошелек и вытащил сложенный листок. – Надо бы его доделать как следует. Это всего лишь общая идея. Но ты хотел символизирующий тебя рисунок. То, о чем я думаю, когда вспоминаю о тебе.
Глубоко вздохнув, он протянул мне листок.
Это был слон. Он нарисовал его только ручкой, но использовал простецкий инструмент для письма в качестве кисти. Внутри слона был неразрывный узор из листьев и кругов, расцветка была синей, но различной насыщенности... Это было невероятно.
Должно быть, Эндрю принял мое молчание за огорчение, потому что начал нервно тараторить.
– Ты хотел, чтоб я нарисовал то, что приходит в голову при мыслях о тебе. И я… Не знаю. Может, это глупо…
Рисунок был потрясающим, но какое имел ко мне отношение, до меня так и не дошло.
– Я напоминаю тебе слона?
– Да. Слоны ничего не забывают. Ты хочешь нечто такое, что символизировало бы твой путь до сегодняшнего момента твоей жизни. Ну, вот оно. Ты говорил, что никогда не забудешь о том, как с тобой поступила семья. Ты и не должен. Ты всегда должен об этом помнить. А еще ты должен помнить, насколько стал сильнее. А слоны – самые сильные животные, и они неординарные, но еще необыкновенно нежные и мирные. Это и о тебе.
Ох.
Он добавил:
– А листья означают смену времени года, течение времени и, разумеется, новый рост. Мне подумалось, подойдет.
Не укладывалось в голове, что он вложил в этот рисунок столько смысла. Я вгляделся получше в нечеткие круги из синих чернил. Это были не круги.
– Это музыкальные ноты?
– Первый такт «Аллилуйи».
Сердце сжалось, оборвалось и рухнуло в пятки, и слезы наполнили мои глаза.
– Ох.
Казалось, он встревожился.
– Если тебе не нравится…
– Нравится? Он совершенен. Совершеннее быть просто–напросто не может. Никто никогда… Никто… – Говорить я не мог. И глупая слеза катилась по моей щеке. Я вытер лицо тыльной стороной ладони.
Эндрю пришел в ужас.
– Ты не должен был плакать.
Сквозь слезы я фыркнул.
– Все дело в идеальности. Абсолютной идеальности. – Я передал рисунок, чтоб и другие могли увидеть, и поцеловал Эндрю, не заботясь о том, что за нами наблюдали наши друзья. – Ты придумал цвета?
Эндрю скорчил рожицу.
– Вот как раз с цветами я и не сумел определиться. Видишь ли, цвета и затенение первостепенны в моей работе, но для тебя я выбрать не смог. Мне хотелось основные цвета: красный, синий, зеленый. Потому что именно от них происходят остальные цвета. И именно об этом я думаю, когда вспоминаю о тебе. Базисные цвета и освещение… – Его слова превратились в бормотание.
«Базисные цвета и освещение».
Мой голос был густым и был наполнен непролитыми слезами.
– Ох.
Эндрю пожал плечами.
– Но основные цвета вряд ли подойдут для тату.
– Эмилио все сделает, – наконец–то обретя голос, произнес я.
Я посмотрел на Эмилио, но он изучал нарисованного ручкой слона.
– Да, конечно, – не отрывая глаз от листка, отозвался он. – Очень хорошо, – сказал Эмилио. – Очень–очень хорошо. Ты адаптировал его для татуировки как настоящий профи.
Эндрю раскраснелся.
– Это всего лишь черновой набросок. Я переделаю как полагается, если Спэнсер скажет, что хочет именно его.
– Хочу его, – указав на листок, категорично заявил я. – Сделай его красным, синим и зеленым.
– Но это всего лишь сделанный в самолете рисунок. – Эндрю глазел на меня, будто я выжил из ума. – Когда ты спал, я за тобой наблюдал. Знаю, это звучит жутковато. И думал я лишь о том, как можно разглядеть настоящего человека, когда он находится в состоянии покоя. И это, наверно, звучит глупо.
– Вот почему я хочу именно этот рисунок, – ласково ответил я.
– Но он не идеален.
Я улыбнулся.
– Для меня идеален.
Эпилог
Два года спустя
Я повесил трубку и улыбнулся Хелен.
– Грандиозное открытие через восемь недель.
Мать Эндрю прислонилась к моему офисному столу и закрыла рот руками.
– Как же я тобой горжусь.
– В основном всем занимался Льюис. – Я отверг ее комплимент. Но через два месяца в Сиднее откроет свои двери «Фонд Арчера Коэна». В течение двух лет с момента нашего с Эндрю возвращения домой из Сиднея я постоянно был на связи с Льюисом и подкидывал ему идеи для проекта, который зажег в нем искру. Он очень тяжело воспринял потерю брата, и строительство фонда, приюта и безопасного места для представителей ЛГБТКИ–сообщества, было его проявлением скорби. Он не сумел помочь Арчи, когда тот нуждался, зато теперь сможет помочь другим людям. Может, это и материальное выражение вины, но явно позитивное.
Я помогал ему всем, чем только мог, как и Хелен. Она бесплатно предложила свою бизнес–модель, и всякий раз, как у него появлялись вопросы, он шел к нам. Наш отец, мягко выражаясь, не особо обрадовался этой авантюре. Но Льюис посмотрел ему прямо в глаза и заявил: если ему что–то не нравилось, тогда он потеряет своего единственного ребенка. О моем вкладе отцу известно не было, но Льюис сказал, что я буду обязан приехать на открытие. И я ни за что его не подвел бы.
– Пусть он нас увидит, – произнес Льюис. – С этим фондом он никак не связан. Вообще. – Льюис удостоверился, чтоб именно так и было. – Это наши деньги и наш фонд. Он не имеет права его трогать. А когда он увидит, что в день открытия ты стоишь рядом со мной, надеюсь, это сожрет его заживо.
Я попробовал поспорить, что в таком случае его позиция в сети отелей «Атолл» окажется под угрозой, но Льюис был непоколебим.
– Есть вещи гораздо важнее, Спэнсер. Я знаю, где пролегает граница моей преданности. Именно там, где все это время должны были быть они.
От его слов в горле вырос ком.
– Я тобой горжусь, – сказал я ровно за секунду до того, как те же самые слова повторила мне мать Эндрю.
– Вам с Эндрю придется ехать, – проговорила Хелен. – Возьми несколько недель отпуска, проведи время с Льюисом. Попутешествуй, отдохни. Ты заслужил.
Я улыбнулся.
– Спасибо. Прежде чем соглашаться, я уточню, сможет ли Эндрю взять отпуск.
Я начал помогать Хелен в фонде «Акация», разыскивал находившихся в группе риска тинейджеров и молодых людей, подвергшихся насилию и дискриминации из–за сексуальной ориентации или гендерной принадлежности. Моя роль относилась к типу «офицер по связи». Дети могли выйти на связь со мной, а я – с ними. Оглядываясь назад, эта роль идеально мне подходила. Что началось как помощь по случаю, превратилось в работу с почти полной занятостью. Мои деньки в качестве «фиксатора отношений» были сочтены. Теперь четыре дня в неделю я проводил в фонде «Акация» и по–прежнему пару дней в неделю помогал Эмилио в салоне. Около года назад я перебрался к Эндрю, поэтому помощь была отличным оправданием потусоваться с Эмилио. До сих пор каждую неделю в обязательном порядке мы собирались за воскресным завтраком.
Может, стоило спросить Янни, вдруг он захочет стать приглашенным спикером на открытии в Сиднее? Он–то уж точно мог бы поручиться за успех такого фонда. Питер, без сомнений, поедет с ним: с первой встречи они были неразлучны. Их дружба переросла в большее, чем просто любовь к немому кино. Для них это была долгая, двухлетняя дорога, но сейчас Янни разительно отличался от того паренька, что я когда–то встретил, называл себя ухоженным твинком Питера и превосходно им командовал. Питер потакал каждой его прихоти и любовно на него смотрел, но всем было ясно, что Янни его обожал. Янни его боготворил. Их отношения в стиле «дэдди–кинк21» были отработаны до совершенства, и я провозгласил их своей самой успешной историей… Ну, кроме нас с Эндрю, разумеется.
– О, а вот и Эндрю, – выдергивая меня из мечтательности, изрекла Хелен.
Ну, разве он не был отрадой для глаз? Господи, я мог бы им упиваться. Прошло уже два года, но стоило его увидеть, и всякий раз екало сердце.
Хелен хмыкнула.
– Знаешь, что мне больше всего в тебе нравится, Спэнсер?
Я оторвал взгляд от шедшего к нам Эндрю и посмотрел на нее. Это могло вывернуть куда угодно.
– Нет.
– Выражение твоего лица, когда ты видишь моего сына. То есть я очень рада, что он счастлив, и, безусловно, ты хорошо к нему относишься. Но когда он приходит сюда, и ты его замечаешь, все твое лицо изменяется. Будто внутри загорается свет.
Я охнул.
– При виде его у тебя захватывает дух.
Я прокашлялся.
– Да.
Хелен безмятежно вздохнула, и тут в дверном проеме появилась голова Эндрю.
– Можно войти?
– Конечно, – отозвалась его мать и любовно улыбнулась. Она грациозно поднялась и проскользнула к двери. – Я как раз говорила Спэнсеру, что меня восхищает то, как он на тебя смотрит.
Эндрю поджал губы и взглянул на меня с извиняющимся видом.
Я пожал плечами и покачал головой.
– Я не стесняюсь.
Хелен чмокнула Эндрю в щеку и испарилась в коридоре. Эндрю вошел и, подавшись ближе, поцеловал меня.
Я вдохнул его аромат. За два года моя любовь к его запаху совершенно не уменьшилась.
– И чем я обязан такому удовольствию?
Он прислонился задницей к столу.
– Что, мне нельзя заскочить на работу к своему бойфренду?
– Можно.
– Мне нужно было выполнить кое–какие поручения босса моего босса, и я находился всего в паре кварталов отсюда. Но остаться не могу. До окончания рабочего дня меня ждут обратно. Только хотел удостовериться, что планы на вечер все еще в силе.
Эндрю организовал вечеринку для всех наших знакомых в «Басовой линии» – относительно новом джаз–баре, который он очень любил. Это не было чем–то необычным. Он и раньше приглашал наших друзей выпить. Компания всегда была отличной, закуски – потрясающими, а музыка – сказочной.
– Даже не мечтаю находиться в другом месте.
– Хочешь, заберу тебя?
Я проверил время. Было немногим после четырех.
– Придется встретиться на месте. Ничего? Мне нужно еще несколько часов поработать, и будет быстрее, если я поеду прямиком туда. – Я опустил взгляд на свой наряд: черные брюки, серую рубашку на пуговицах и черные подтяжки. – Так сойдет?
– Ты всегда выглядишь превосходно.
Я ждал, пока он осмотрит меня сверху донизу. Он обожал, когда я носил подтяжки, хотя и не признавался, но глаза его выдавали. Большим пальцем я подцепил резинку и потянул.
– Если хочешь, могу устроить приватное шоу.
Он решил отделаться смешком и немного покраснел. Я ожидал замечания, но вместо этого он произнес:
– Позже.
Я простонал и одновременно засмеялся.
– Ты меня убиваешь. Как с такими мыслями в голове я должен работать?
Он хмыкнул.
– Да уж, и на этой ноте мне пора возвращаться, пока не… Ну, пока мы не организовали тебе неприятности на работе. – Он поднялся. – Увидимся вечером.
– О, пока не забыл. Только что я общался с Льюисом. Он спрашивал, сможем ли мы приехать через восемь недель на грандиозное открытие.
Ответ его прозвучал незамедлительно и от всего сердца.
– Ни за что не пропустим.
– Твоя мама предложила нам немного отдохнуть. – Я пожал плечами. – Узнай на работе, сможешь или нет.
– Узнаю. – Он прильнул ближе и вновь меня поцеловал. – И насчет вечера: не опаздывай. – И, улыбнувшись, он вышел.
***
Войдя в бар, я опаздывал примерно на полчаса. Внутри было довольно людно, и мне пришлось проталкиваться в дальнюю часть помещения, где, как мне было известно, должен был находиться Эндрю, – ближе всего к сцене и свинг–музыке.
Только вот его там не было. Он стоял возле бара с Эмилио, и я огорошенно и вместе с тем увлеченно наблюдал, как они опрокидывали шоты. Ну, ладно. Это было непривычно. Эмилио похлопал Эндрю по плечу, и тут Эндрю заметил меня. Он что–то проговорил, я не разобрал, что именно, но Эмилио обернулся и, увидев меня, ухмыльнулся.
– Привет, Спэнсер! – крикнул он. – Давай я куплю тебе выпить.
Он заказал очередной раунд текилы, и до меня дошло: что–то явно происходило. Эмилио редко употреблял алкоголь и в последний раз пил текилу в день получения мной визы для постоянного проживания. После того вечера он поклялся, что больше никогда в жизни не станет ее пить. Поэтому определенно что–то было не так.
– Что за повод? – спросил я, а потом выпил шот.
Эндрю практически проглотил стопку, так что отвечать пришлось Эмилио.
– Пятница.
Боже. Алкогольное жжение прокатилось от головы до пальцев ног. Я выдохнул и сосредоточил взгляд на Эндрю. Он хохотнул и, казалось, был не в себе.
– Все нормально?
Он облизнул губы и быстро кивнул.
– Все замечательно. Только вот текила поганая.
Чтоб перекричать музыку, я подался ближе.
– Так зачем ты ее пьешь?
Нервно засмеявшись, Эндрю ответил:
– Идея принадлежала Эмилио.
Ясно. Совершенно точно что–то было не так.
Тогда–то я и окинул взглядом столики. Там были все. То есть вообще все. Его друзья, мои друзья, его родители. «Какого хера?».
Группа замолчала, и прежде чем я успел задать Эндрю вопрос, какого дьявола здесь творилось, вклинился бармен:
– Эй, приятель, что тебе принести?
Я повернулся к нему.
– Бутиллированную воду. Две. – Я прикинул, раз уж Эндрю успел накидаться текилой, то вряд ли откажется от воды.
Я положил на стойку двадцатку, и тут в микрофон заговорила солистка группы:
– Дамы и господа, мы возьмем небольшой перерыв, но прежде чем уйти, хотим представить вам особенного гостя.
Теперь почти все посетители бара, и я в том числе, смотрели на сцену. И я увидел, как Эндрю шагал к даме возле микрофона.
Ладно, происходившее реально было несуразным.
В свете софитов было сложно разобрать, то ли из–за боязни сцены он стал бледно–зеленым, то ли из–за смущения раскраснелся. Похоже, его состояние было смесью и того, и другого. Потом он сел за фортепиано.
Напитки и сдача были позабыты. Я уставился на него. Какого черта он делал? Он терпеть не мог играть перед толпой. Терпеть не мог. Однажды он сравнил это с сожжением. Он поправил микрофон, и я заметил, как дрожали его руки.
– Х–м–м, – слишком громко протянул он, потом отклонился немного назад и начал заново. И прокашлялся. – Мне есть что… – Он опустил глаза в пол и что–то пробубнил, никто не смог разобрать ни слова. Микрофон издал пронзительный звук, и где–то в толпе люди начали смеяться.
Эндрю опустил руки на клавиши.
– Э–э…
Кто–то в толпе завопил:
– Может, сыграешь уже? Или так и будешь блеять в микрофон?
Я не успел сказать козлу закрыть на хрен пасть, потому что Эндрю заиграл первые такты «Полета шмеля», его пальцы изящно скользили по клавишам. Это было кодом пианиста для «эй, урод, захлопнись».
Зрители зааплодировали и захохотали, а Эндрю провел руками по волосам.
– Хм, Спэнсер?
Я и не осознавал, что сделал несколько шагов к сцене. Кажется, на танцполе был только я один. И на нас пялился весь бар.
Эндрю, чтоб сосредоточиться, сделал глубокий вдох, вновь опустил руки на клавиши и начал играть. За два проведенных вместе года Эндрю никогда мне ее не играл.
«Аллилуйю».
Я даже не знал, что Эндрю умел играть эту песню… И вдруг он запел.
Святая матерь божья, глубокий, напряженный и совершенный голос Эндрю был похож на ангельский. Абсолютно отличный от Джеффа Бакли, милый, хриплый и благоговейный. Он пел о священных аккордах и озадаченных королях, и красоте лунного света.
Я даже представить не мог, насколько ему должно было быть сложно. И тем не менее, он делал это для меня. Мое глупое сердце беспорядочно барабанило, а глупый мозг был не в состоянии принять увиденное.
Я обернулся и заметил Лолу и Эмилио, Габа и Даниэлу, все улыбались так, словно понимали суть происходившего. Они были в курсе, что он планировал играть для меня на фортепиано и петь?
Как раз в момент выхода музыкантов я вернулся взглядом к сцене. Присоединился барабанщик, потом басы, и женщина начала подпевать Эндрю о мраморных арках и маршах победы, и вся группа играла песню так, словно они ее написали.
Крещендо было феноменальным, и я чувствовал, как ритм резонировал в моей груди. Но перед финальным припевом песня преобразилась в нечто другое. Это было попурри из песен, аудитория взревела, как вдруг музыка выровнялась в одну–единственную песню.
Я не был знаком с этой песней, хотя и знал, о чем она. Женщина душевно и прекрасно пела о чудесном вечере, что любовь – замечательная штука.
Эндрю поднялся из–за фортепиано и спустился со сцены. Смотрел он прямо на меня, и музыка затихла. Полнейшая тишина повисла в помещении, а затем наши друзья во главе с Эмилио и Лолой, и родителями Эндрю запели следующую строчку.
