Текст книги "Лучшие годы мисс Джин Броди. Девицы со скудными средствами"
Автор книги: Мюриэл Спарк
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)
В следующем семестре, когда мистер Лаутер вернулся после медового месяца, проведенного на острове Эйгг, освободившуюся энергию мисс Броди направила на осуществление плана, касавшегося Сэнди с ее интуицией и Роуз с ее инстинктом; а оставшуюся сверх этого – на политические размышления.
6
Мисс Макей, директриса, не сдавалась и продолжала прощупывать клан Броди. Она понимала, что делать это напрямую – бесполезно, поэтому шла окольными путями в надежде обманом выманить у девочек какой-нибудь кусочек информации, какую можно было бы использовать, чтобы заставить мисс Броди уйти. Раз в семестр девочек приглашали к мисс Макей на чай.
Однако теперь оставалось очень мало такого, что они могли бы ей рассказать, не впутав в дело себя. К тому времени их дружбе с мисс Броди сравнялось уже семь лет, она проникла в их плоть и кровь, поэтому невозможно было порвать ее, не нанеся при этом травмы себе.
– Вы по-прежнему поддерживаете отношения с мисс Броди? – спрашивала мисс Макей, сияя улыбкой – у нее были новые зубы.
– Ну, в общем… да…
– Да, время от времени…
Когда настала очередь Сэнди пить чай у директрисы, та доверительно – ибо обращалась со старшеклассницами как с равными, точнее, как с равными, но все же носившими пока школьную форму, – проговорила:
– Милая мисс Броди, она по-прежнему сидит под вязом и рассказывает малышам удивительную историю своей жизни. Я помню, когда мисс Броди только еще пришла в школу, она была энергичной молодой учительницей, но теперь… – Мисс Макей вздохнула и покачала головой. Она имела обыкновение пересыпать речь мудрыми изречениями, произнося их на шотландском наречии, чтобы они казались еще мудрее. В данном случае она сказала: – Чего нельзя исправить, то следует терпеть. Боюсь, лучшие годы мисс Броди уже позади. Сомневаюсь, чтобы ее класс в этом году сдал переходные экзамены. Но не думай, что я критикую мисс Броди. Она, конечно, любит пропустить стаканчик, не сомневаюсь, но, в конце концов, какое кому дело, если это не отражается на работе и на вас, девочках.
– Она не пьет, – возразила Сэнди, – только шерри в день своего рождения – полбутылки на семерых.
Было почти видно, как мисс Макей мысленно вычеркивает пьянство из списка предполагаемых грехов мисс Броди.
– О, я ничего другого и не имела в виду, – сказала она.
Теперь, когда им было по семнадцать, девочки мисс Броди научились отделять ее самое от мисс Броди – учительницы. Всесторонне обсудив ее между собой, они вынуждены были в итоге признать, что она, без сомнения, привлекательна как женщина. Ее глаза блестели, нос имел благородную горбинку, в волосах не было и намека на седину, и они женственно вились на затылке. Учитель пения, вполне довольный жизнью с мисс Локхарт, которая была теперь потеряна для школы, всегда, когда бы ни увидел мисс Броди, смотрел на нее из-под рыжих бровей с восхищением и приятными воспоминаниями.
Одной из самых горячих ее поклонниц была новая девочка по имени Джойс Эмили Хэммонд, в последней надежде отданная родителями в школу Блейн после того, как им пришлось забрать ее из целого ряда дорогих частных учебных заведений к северу и к югу от границ Шотландии из-за якобы неисправимой склонности к хулиганству, которое, однако, пока проявилось только в том, что она раз или два запустила бумажными шариками в мистера Лаутера, травмировав при этом лишь его чувства, но не его самого. Она настаивала, чтобы ее называли Джойс Эмили, по утрам приезжала в школу на большой черной машине с шофером, хотя возвращаться домой должна была самостоятельно, и жила в огромном доме с конюшнями в ближайшем пригороде Эдинбурга. Родители Джойс Эмили, хоть и были богаты, попросили взять ее в школу с испытательным сроком, чтобы зря не тратиться на новую школьную форму. Поэтому Джойс Эмили все еще носила прежнюю, темно-зеленую, между тем как все остальные ученицы ходили в темно-лиловой, и хвасталась тем, что у нее в шкафу висят пять комплектов формы разных цветов из предыдущих школ, а также реликты, оставленные ею на память о бывших гувернантках: внушительный клок волос, собственноручно отрезанных ею от накладной косы одной, книжка сберегательного банка при почтовом отделении, принадлежавшая другой, по имени мисс Миши, и обгорелые останки наволочки, на которой покоилась голова третьей, мисс Чемберс, когда Джойс Эмили развела под ней огонь.
Девочки слушали ее болтовню, но в общем не одобряли новенькую, не только из-за ее зеленых чулок и юбки, ее блестящей машины и шофера, но и потому, что жизнь была уже до краев заполнена подготовкой к экзаменам и спортивными соревнованиями. Больше всего Джойс Эмили хотелось примкнуть к клану Броди, поскольку она ощущала его обособленность, но эти девочки как никто другой не желали принимать ее в свои ряды. За исключением Мэри Макгрегор они были одними из самых блестящих девочек в школе, что служило камнем преткновения для мисс Макей в ее попытках дискредитировать мисс Броди.
Более того, у клана Броди были внешкольные интересы. Юнис имела приятеля, с которым они занимались плаванием и нырянием. Моника Дуглас и Мэри Макгрегор вместе ходили по трущобам, раздавая нищим бакалейные товары, хотя, по слухам, Мэри отпускала при этом нелепые замечания вроде: «А почему они не едят пирожных?» (На самом деле она, услышав жалобы на непомерные цены на мыло, как-то сказала: «А почему они не сдают свою одежду в прачечную?») У Дженни уже прорезался актерский талант, и она пропадала в школьном драмкружке на бесконечных репетициях. Роуз позировала Тедди Ллойду, Сэнди иногда ходила вместе с ней, внимательно наблюдала и порой забавлялась мыслью спровоцировать Тедди Ллойда еще раз поцеловать ее, чтобы проверить, можно ли это сделать, всего лишь дерзко посмотрев на него маленькими глазками. В дополнение к этим занятиям девочки навещали мисс Броди по две или по три, а иногда и все вместе, после уроков. Именно тогда, в тысяча девятьсот тридцать седьмом, она особенно пестовала Роуз, с пристрастием расспрашивала Сэнди и внимательно слушала ее ответы, чтобы понять, как идет подготовка к великому любовному роману, который вот-вот должен был вспыхнуть между Роуз и учителем рисования.
Так что некогда им было заниматься оторвой, которую родители, пользуясь своим влиянием, спихнули на школу, пусть даже оторвой она, судя по всему, была лишь номинально. А вот мисс Броди находила для нее время. Ее девочкам это не очень нравилось, но их устраивало, что мисс Броди не заставляла их общаться с Джойс Эмили, к себе на чай и в театры она приглашала ее отдельно от них.
Одним из поводов для хвастовства Джойс Эмили было то, что ее брат, студент Оксфорда, отправился в Испанию участвовать в гражданской войне. Эта черноволосая, весьма взбалмошная девчонка тоже хотела поехать туда, чтобы носить белую блузку и черную юбку и маршировать с ружьем. Никто не воспринимал это всерьез. Гражданская война в Испании была чем-то, происходившим лишь в газетах и раз в месяц обсуждавшимся в школьном дискуссионном клубе. Все, включая и Джойс Эмили, были антифранкистками, если они вообще имели какие-то политические убеждения.
Однажды было замечено, что Джойс Эмили уже несколько дней не ходит в школу, а вскоре на ее месте за партой сидел уже кто-то другой. Никто не знал, куда она подевалась, пока спустя полтора месяца не стало известно, что она сбежала в Испанию и погибла, когда поезд, на котором она ехала, разбомбили. В школе по ней отслужили укороченную панихиду.
Мэри ушла из школы и поступила на курсы машинописи и стенографии, Дженни – в школу драматического искусства. Заканчивать выпускной, шестой класс остались только четыре девочки Броди. В школе они теперь почти не появлялись, у них было свободное расписание, предусматривавшее посещение множества лекций и большой объем работы в библиотеке, – все это за пределами школьного здания, куда они забегали лишь на минуту-другую. С ними советовались, к ним прислушивались, и у них создавалось ощущение, что, стоит им захотеть, и они могут управлять всей школой.
Юнис собиралась изучать современные языки, но через год передумала и подалась в медсестры. Монике было на роду написано заниматься точными науками, а Сэнди – психологией. Роуз оставалась в школе не по какой-либо практической причине, а потому, что ее отец считал необходимым для нее получить максимум знаний, которые может дать школа, даже если впоследствии она поступит в художественное училище или – в худшем случае – станет натурщицей или модельером одежды. Отец Роуз – вдовец, крупный мужчина, столь же красивый своей мужской красотой, как Роуз женской, гордо именовавший себя сапожником, а на самом деле владевший обширной сетью мастерских по пошиву обуви, – играл очень большую роль в ее жизни. Познакомившись несколькими годами ранее с мисс Броди, он, как очень многие другие мужчины, вопреки ожиданиям отнюдь не считавшие ее смешной, сразу же проявил к ней горячий мужской интерес, но мисс Броди не допускала и мысли о том, чтобы стать миссис Стэнли, так как ни в коей мере не видела в нем человека высокой культуры. Она считала его недостаточно возвышенным духовно. Тем не менее девочкам, хоть они и боялись в этом признаться, он всегда нравился. Роуз же, как известно, наделенная инстинктом в высшей степени, настолько отдалась на его волю, что, унаследовав от отца практичное и жизнерадостное отношение к действительности, удачно вышла замуж вскоре после окончания школы. Она стряхнула с себя все, что вкладывала в своих девочек мисс Броди, как собака, выбравшись из пруда, стряхиваете шерсти воду.
Но мисс Броди тогда еще не могла знать, как все обернется в будущем, тем более что пока Роуз продолжала пользоваться огромным успехом у старшеклассников и университетских студентов-первокурсников. Так что однажды она сказала Сэнди: «Из того, что ты мне сообщила, я делаю вывод, что Роуз и Тедди Ллойд скоро станут любовниками». И тут Сэнди поняла: все это не было лишь отвлеченной теорией и игрой в духе мисс Броди, когда большую часть жизни составляют оторванные от реальности разговоры и придумывание всяческих игр вроде досужих гаданий о том, будет ли война, и прочих вымыслов, которые одни люди запускают в воздух, как голубей, а другие, подхватив, говорят: «Да, конечно, это неминуемо». Но в данном случае, как выяснилось, речь шла не о теории; мисс Броди действительно верила в это. Вглядевшись в нее, Сэнди осознала, что эта женщина была одержима жаждой уложить Роуз в постель мужчины, в которого была влюблена сама. В этой идее как таковой не было ничего нового, новой была сама реальность. Сэнди вспомнила, как восемью годами ранее мисс Броди, сидя под вязом, рассказывала им свою первую, простодушную историю любви, и ей стало интересно: насколько усложнилась за минувшие годы личность самой мисс Броди, а насколько изменилось ее собственное представление о ней.
В течение всего последнего года Сэнди продолжала встречаться с Ллойдами. Она ходила по магазинам с Дидрой Ллойд и купила себе домотканую фольклорную блузу, как у той. Она слушала их разговоры и мысленно разлагала их психику на значки и символы, как стало модно в те времена среди молодых людей, читавших книги по психологии, когда они наблюдали за людьми старшего возраста, этих книг не читавшими. Иногда, в те дни, когда Роуз позировала обнаженной, Сэнди сидела в мастерской рядом с художником, следя за странным преображением плоти на холсте, где возникала неизвестная нагая фигура, в то же время напоминавшая Роуз, а пуще того – мисс Броди. Ее очень заинтересовал душевный склад художника, столь страстно увлеченного мисс Броди и не считавшего ее смешной.
«Из того, что ты мне сообщила, я делаю вывод, что Роуз и Тедди Ллойд скоро станут любовниками». Сэнди осознала, что мисс Броди действительно верила в это. Она рассказывала мисс Броди, как причудливо во всех его портретах проявляется ее образ. Рассказывала снова и снова, потому что мисс Броди обожала это слушать. Сэнди сообщила ей, что Тедди Ллойд подумывает бросить преподавание и готовит персональную выставку, что критики поощряют его к тому, но его обескураживает необходимость содержать большую семью.
– Я – его муза, – говорила мисс Броди. – Но я отвергла его любовь, чтобы посвятить свой расцвет воспитанию девочек, оказавшихся на моем попечении. Я его муза, но Роуз должна занять мое место.
Она считает себя Рукой Судьбы, думала Сэнди, полагает, будто она – Бог Кальвина, будто ей ведомы концы и начала. А еще Сэнди подозревала, что эта женщина, не сознавая того, является лесбиянкой. Мисс Броди поддавалась классификации и согласно многим другим теориям, прописанным в книгах по психологии, но ни одна из них не была способна стереть ее образ с полотен однорукого Тедди Ллойда.
Когда Сэнди стала монахиней, ее начали периодически навещать члены клана Броди, поскольку это было все же какое-никакое занятие, к тому же она написала книгу по психологии, да и вообще все любят навещать монахинь, это вызывает душевный подъем, катарсис, благотворный дух которого можно увезти домой, особенно если монахиня говорит с вами, вцепившись в прутья решетки. Роуз приехала к ней, когда была уже давно замужем за успешным бизнесменом, чьи деловые интересы варьировались от производства консервов до банковских коммерческих операций. Разговор зашел о мисс Броди.
– Она часто говорила о призвании, – сказала Роуз, – однако имела в виду вовсе не тот род призвания, какому посвятила себя ты. А не кажется ли тебе, что собственное призвание она по-своему осуществляла в нас?
– О да, думаю, так и было, – ответила Сэнди.
– Почему ее выгнали? – спросила Роуз. – Из-за интимной связи?
– Нет, из-за политики.
– Вот уж не знала, что ее интересовала политика.
– Только косвенно, – сказала Сэнди, – но это послужило поводом.
Моника приехала к Сэнди, потому что переживала жизненный кризис. Она была замужем за ученым и однажды, в порыве гнева, запустила в его сестру тлеющим куском угля, после чего ученый безоговорочно потребовал развода.
– Я плохо разбираюсь в подобных коллизиях, – призналась Сэнди. Но Моника особенно и не уповала на ее помощь, поскольку знала Сэнди давно, а люди, которых знаешь давно, редко могут помочь. Поэтому разговор перекинулся на мисс Броди.
– Удалось ли ей в конце концов уложить Роуз в постель Тедди Ллойда? – спросила Моника.
– Нет, – ответила Сэнди.
– А сама она любила Тедди Ллойда?
– Да, – ответила Сэнди. – И он ее любил.
– Значит, в некотором роде это действительно было самоотречением?
– Да. Что ни говори, но ведь она была женщиной в расцвете лет.
– Тогда ты считала, что все ее разговоры о самоотречении – шутка, – напомнила Моника.
– Ты тоже, – парировала Сэнди.
Летом тысяча девятьсот тридцать восьмого года, после того как последняя из девочек Броди закончила школу Марсии Блейн, мисс Броди отправилась в Германию и Австрию; Сэнди читала книги по психологии и ходила к Ллойдам позировать для собственного портрета. Время от времени к ним присоединялась и Роуз.
Когда Дидра Ллойд повезла детей на отдых в деревню, Тедди пришлось остаться в Эдинбурге – он вел летний курс в художественной школе. Сэнди продолжала ему позировать два раза в неделю. Роуз иногда присутствовала на этих сеансах, а иногда нет.
Однажды, когда они были одни, Сэнди сказала Тедди Ллойду, что все его портреты, даже портрет самого маленького, младенца Ллойда, несет сходство с мисс Броди, и посмотрела на него дерзким, шантажирующим взглядом. Он поцеловал ее так же, как тогда, тремя годами ранее, когда ей было пятнадцать, и большую часть тех летних пяти недель они предавались любви в пустом доме, лишь изредка открывая дверь Роуз, а чаще всего не обращая никакого внимания на надрывающийся звонок.
В течение всего этого времени писал он очень мало, и Сэнди сказала:
– Все равно я у тебя тоже получаюсь похожей на мисс Броди.
Он начал писать ее заново, но все повторилось.
Она спросила:
– Ты одержим этой женщиной? Неужели ты не видишь, что она смешна?
Он ответил: да, он видит, что мисс Броди смешна, но попросил Сэнди перестать заниматься его психоанализом – это противоестественно для восемнадцатилетней девушки.
В начале сентября мисс Броди позвонила Сэнди и попросила зайти к ней. Она только что вернулась из Германии и Австрии, где, по ее словам, воцарился теперь образцовый порядок. После войны, когда они сидели в отеле «Брейд-Хиллз», мисс Броди призналась Сэнди, что «Гитлер действительно был весьма скверным человеком», но в то время она была преисполнена впечатлений от своих путешествий и совершенно уверена в том, что новый режим спасет мир. Сэнди было скучно это слушать, ей вовсе не казалось, что мир нуждается в спасении ради того лишь, чтобы облегчить жизнь беднякам в эдинбургских трущобах. Мисс Броди заявила, что войны не будет. Но Сэнди и без того так думала. Потом мисс Броди перешла к сути разговора:
– Роуз говорит, ты стала его любовницей.
– Да. А разве имеет значение, я или Роуз?
– Что это на тебя напало? – воскликнула мисс Броди чисто по-шотландски, словно речь шла о том, что Сэнди подарила фунт джема английскому герцогу.
– Он меня интересует, – ответила Сэнди.
– Интересует он тебя, подумать только, – воскликнула мисс Броди. – Ты же умная девочка, девочка с интуицией. Он ведь католик, и я не понимаю, как ты могла сойтись с человеком, который не может думать самостоятельно. Для этого подходила только Роуз. У Роуз есть инстинкт, но нет интуиции.
А Тедди Ллойд продолжал воспроизводить образ Джин Броди в своих работах.
– У тебя есть инстинкт, – сказала ему Сэнди, – но нет интуиции, иначе бы ты понимал, что эту женщину нельзя воспринимать всерьез.
– Знаю, нельзя, – ответил он. – А ты слишком рассудительна и раздражительна для своего возраста.
После возвращения его семьи их встречи стали опасными и оттого более волнующими. Чем больше Сэнди убеждалась в том, что он по-прежнему любит Джин Броди, тем больше интересовала ее загадка души, способной любить такую женщину. К концу года ее интерес к нему как к мужчине иссяк, но она по-прежнему была глубоко погружена в анализ его психики и, помимо разного прочего, как сердцевину из шелухи, выделила религию. Ее мысли были заполнены его религией, как ночное небо – видимыми и невидимыми телами. Она оставила мужчину, но взяла с собой его религию и со временем стала монахиней.
Однако той осенью, пока она все еще исследовала его сознание, холст за холстом воспроизводившее образ мисс Броди, Сэнди встречалась с мисс Броди несколько раз. Поначалу та просто мирилась со связью между Сэнди и учителем рисования, но вскоре уже ликовала по этому поводу и без устали расспрашивала Сэнди о подробностях, которых та ей не открывала.
– Его портреты все еще похожи на меня? – спрашивала она.
– Да, очень похожи, – отвечала Сэнди.
– Тогда все в порядке, – успокаивалась мисс Броди. – И, в конце концов, Сэнди, тебе просто на роду написано быть великой любовницей, хотя раньше я так и не думала. Правда бывает причудливей вымысла. Признаюсь, я предназначала ему Роуз и иногда сожалею о том, что поощряла малышку Джойс Эмили отправиться в Испанию сражаться за Франко, она бы ему тоже великолепно подошла, девочка с инстинктом…
– Она поехала воевать на стороне Франко? – удивилась Сэнди.
– Так предполагалось. Я заставила ее здраво взглянуть на вещи. Увы, ей не довелось сражаться вообще, бедная девочка.
Когда Сэнди, как было заведено, осенью пришла повидаться с мисс Макей, директриса сказала этой выпускнице с весьма трудным характером и неестественно маленькими глазами:
– Надеюсь, ты иногда встречаешься с мисс Броди? Не забываешь старых друзей?
– Мы виделись раз или два, – ответила Сэнди.
– Боюсь, она вбивала разные идеи в ваши юные головки. – И мисс Макей многозначительно подмигнула Сэнди, словно хотела сказать: теперь, когда Сэнди уже не учится в школе, о поведении мисс Броди можно говорить откровенно.
– Да, кучу, – подтвердила Сэнди.
– Интересно, каких, например? – поинтересовалась мисс Макей, подавшись вперед и явно волнуясь. – Потому что все это продолжается, из класса в класс, а теперь она сколотила новый клан, и эти девочки, этот новый клан Броди, так выбивается из общей школьной тональности! Они так не по годам развиты. Ты понимаешь, что я имею в виду?
– Да, – ответила Сэнди. – Но на сексе вы ее не подловите. А о политике вы не думали?
Мисс Макей развернула свое кресло так, что оказалась лицом к лицу с Сэнди. Разговор принимал деловой оборот.
– Моя дорогая, – сказала она, – ты о чем? Я не подозревала, что она интересуется политикой.
– А она ею и не интересуется, – ответила Сэнди. – Так, между прочим. Но она прирожденная фашистка, вам это не приходило в голову?
– Если ты советуешь, Сэнди, я поговорю об этом с ее ученицами и посмотрю, что тут может всплыть. Вот уж не знала, что ты так серьезно интересуешься мировыми проблемами, я более чем довольна…
– Мировые проблемы как таковые меня совершенно не интересуют, – пояснила Сэнди, – просто я хочу остановить мисс Броди.
Было очевидно – директриса сочла это весьма непорядочным со стороны Сэнди, но не преминула заметить мисс Броди, когда пришло время: «А ведь этот совет дала мне одна из ваших любимых девочек, девочек вашего клана, мисс Броди».
В конце года Сэнди покидала Эдинбург и, придя попрощаться с Ллойдами, обвела взглядом расставленные в мастерской холсты, «остановить» мисс Броди на которых ей так и не удалось. Она выразила Тедди Ллойду восхищение экономностью его метода. Он, в свою очередь, горячо похвалил экономность ее метода, чем вызвал недоумение Дидры, а Сэнди подумала: знай он, как я остановила мисс Броди, он бы понял, что мой метод еще экономней, чем он думает. Теперь она была более пламенной поборницей христианской морали, чем сам Джон Нокс.
Мисс Броди вынудили уйти из школы в конце летнего семестра тысяча девятьсот тридцать девятого года под предлогом того, что она якобы проповедует фашистские идеи. Услышав об этом, Сэнди вспомнила фотографии марширующих чернорубашечников на стенах их класса. К тому времени она обратилась в католичество, в рядах которого обнаружила немало фашистов, куда менее безобидных, чем мисс Броди.
«Разумеется,
– писала ей мисс Броди, сообщая о своем изгнании, –
этот политический вопрос был лишь предлогом. Они много раз пытались доказать мою личную аморальность, но всегда терпели провал. По этому поводу мои девочки твердо хранили молчание. Что бесило моих коллег по-настоящему, так это мой метод воспитания и обучения, достигший совершенства в пору моего расцвета. Я была предана своим девочкам, ты это знаешь. Тогда мои недруги выбрали в качестве оружия этот политический предлог. Однако что причиняет мне самую мучительную боль и поражает до глубины души, так это тот факт – если, конечно, верить мисс Макей, – что предал меня и положил начало расследованию кто-то из моего собственного клана.Не сомневаюсь, что тебя это тоже изумит. Тебе я могу все это сказать, потому что из всех вас одна ты вне подозрений: у тебя не было причины предавать меня. Первым делом я подумала о Мэри Макгрегор. Вероятно, она по своей глупости затаила обиду на меня – она такая несносная молодая женщина. Думала я и о Роуз. Возможно, она злилась из-за того, что для мистера Л. я всегда оставалась первой. Юнис… Не могу поверить, что это могла быть Юнис, но я часто проявляла твердость по отношению к ее обывательским взглядам. Она ведь даже хотела стать вожатой девочек-скаутов, помнишь? И ее привлекал командный дух. Неужели Юнис вынашивала злобу против меня? Есть еще Дженни. Ну, ты как никто знаешь, что, решив стать актрисой, она отбилась от рук и изменилась до неузнаваемости. Сделалась такой скучной. Как ты думаешь, может быть, ее злило, когда я говорила, что она никогда не станет даже Фэй Комптон, не говоря уж о Сибил Торндайк? Ну и, наконец, Моника. Я почти склонна подозревать Монику. За ее математическими мозгами слишком мало души, и вполне вероятно, что в припадке ярости против моих проповедей Красоты, Истины и Добра, которые находятся за пределами ее понимания, она отступилась от меня и предала.
Тебя, Сэнди, я, как видишь, исключаю из числа подозреваемых, поскольку у тебя не было никакой причины предавать меня, более того, именно тебе я отдала все лучшее, что во мне было, подарила тебе свое полное доверие и даже мужчину, которого люблю. Подумай, если можешь, кто бы это мог быть. Я должна знать, кто из вас меня предал…»
Сэнди ответила как предрасположенный к уклончивости папа римский:
«Если Вы нас не предавали, то невозможно, чтобы и Вас кто-то из нас предал. Слово „предательство“ неприменимо к…»
Снова мисс Броди написала ей после гибели Мэри Макгрегор в ловушке горящего отеля, по которому та металась взад-вперед:
«Если это возмездие, ниспосланное бедняжке Мэри зато, что она предала меня, то я этого никак не хотела…»
А Дженни написала:
«Боюсь, период расцвета для мисс Броди миновал. Единственное, чего она хочет, это узнать, кто ее предал. Это так непохоже на прежнюю мисс Броди, она ведь всегда была настолько полна готовности дать отпор».
Имя и воспоминания о мисс Броди перелетали из уст в уста, словно летние ласточки, но к зиме, как и положено ласточкам, улетели. Подруги по клану Броди навещали Сэнди только, летом – монастырь стоял за городом, на лоне природы.
Когда к Сэнди, носившей теперь имя сестры Елены из монастыря Преображения Господня, приехала Дженни, она рассказала ей, что в Риме внезапно влюбилась в мужчину, но из этого ничего не выйдет.
– Мисс Броди, этой грешнице, такое бы понравилось, – сказала она.
– О, по-своему она была совершенно невинна, – ответила Сэнди, сжимая прутья решетки.
Юнис, приехав, сказала:
– В прошлом году мы ездили на Эдинбургский фестиваль. Я нашла могилу мисс Броди, положила на нее цветы и рассказала мужу множество историй про нее: как мы с ней сиживали под вязом и все такое прочее. Он сказал, что нам с ней наверняка было потрясающе весело и что она была удивительно занятной.
– Это правда, если подумать.
– Конечно, была, – согласилась Юнис и добавила: – Когда пребывала в поре своего расцвета.
Моника приехала снова.
– Перед смертью мисс Броди думала, что это ты ее предала, – сказала она.
– Предать можно лишь в случае, если верность является долгом, – ответила Сэнди.
– А разве по отношению к мисс Броди у нас не было долга?
– Только до некоторой степени, – сказала Сэнди.
Это было в тот самый день, когда Сэнди посетил некий пытливый молодой человек, которого заинтересовала ее странная книга по психологии «Преобразование банального», привлекшая в монастырь столько новых визитеров, что Сэнди еще отчаянней вцеплялась в прутья решетки, разговаривая с ними.
– Что больше всего повлияло на вас в школьные годы, сестра Елена? – спросил он. – Была ли это литература, или политика, или, может быть, чья-то личность? Возможно, это был кальвинизм?
Сэнди ответила:
– Это была мисс Джин Броди в ее лучшие годы.
Перевод И. Я. Дорониной