Текст книги "Лучшие годы мисс Джин Броди. Девицы со скудными средствами"
Автор книги: Мюриэл Спарк
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
В конце весны тысяча девятьсот тридцать третьего года субботние уроки греческого у мисс Броди подошли к концу, поскольку вступили в противоречие с интересами мистера Лаутера, которого в его крэмондском доме, где девочки еще не бывали, весьма охотно обслуживали учительницы рукоделия мисс Эллен и мисс Элисон Керр. Жили они неподалеку, и им нетрудно было после работы по очереди приходить к нему, готовить ужин и оставлять все, что нужно, для завтрака; это не только не было трудно, это доставляло им удовлетворение как совершение доброго деяния, а также давало достойный способ подзаработать. По субботам либо мисс Эллен, либо мисс Элисон сортировали белье мистера Лаутера для стирки и наводили порядок в доме. Иногда в субботу утром они приходили вдвоем: мисс Эллен присматривала за женщиной, которая делала генеральную уборку, а мисс Элисон закупала продукты на неделю. Никогда еще в своей жизни они не были такими деловитыми и не чувствовали себя такими полезными, особенно с тех пор, как умерла их старшая сестра, которая всегда говорила им, чем занять себя в свободное время, когда оно выпадало, поэтому мисс Элисон так и не смогла привыкнуть к тому, что ее называли мисс Керр, а мисс Эллен в отсутствие указаний покойной мисс Керр так и не решилась сходить в библиотеку и выбрать себе книгу.
Но сестра священника, скелетоподобная мисс Скелетон, исподтишка начала прибирать к рукам функции их покойной сестры. Как выяснилось впоследствии, она одобрила их договоренность с Гордоном Лаутером и подбивала сестер перевести ее на постоянную основу – ради их блага, а также из собственных соображений, связанных с мисс Броди.
До того момента визиты мисс Броди к мистеру Лаутеру ограничивались воскресеньями. Утром в этот день она всегда ходила в церковь, по расписанию знакомясь с разными конфессиями и сектами, включая Свободные церкви Шотландии, государственную церковь Шотландии, методистскую и епископальную церкви, а также любые другие, какие ей удавалось открыть для себя, за исключением римско-католической. Ее предубеждение против римско-католической церкви зиждилось на убеждении, будто это церковь, требующая нерассуждающего поклонения, и будто католиками становятся только люди, не желающие думать самостоятельно. В некотором роде это было странно, потому что ее темпераменту подходила именно католическая церковь; вероятно, она, при строгости католической церковной дисциплины, могла бы вобрать в себя то воспаряющий, то срывающийся в пучину дух мисс Броди и смягчить его, она могла бы даже сделать ее вполне обычным человеком. Но, возможно, как раз поэтому мисс Броди и сторонилась ее и, несмотря на страстную любовь к Италии, когда речь заходила о католичестве, мобилизовала всю свою эдинбургскую непреклонность, хотя обычно та не особенно бросалась в глаза. Итак, она совершала обход разных некатолических церквей, не пропуская почти ни одного воскресного утра. Она ничуть не сомневалась – и всем давала это понять, – что Бог всегда на ее стороне, куда бы ни направила она свои стопы, и поэтому не испытывала никаких сомнений и не чувствовала себя ханжой в вопросах веры, при том что одновременно спала с учителем пения. Точно так же, как к опрометчивым действиям человека может привести преувеличенное чувство вины, к ним же приводил мисс Броди недостаток этого чувства.
Побочные эффекты подобного состояния ее духа кружили голову ее приближенным девочкам, ибо они чувствовали, что отпущение собственных грехов, право на которое она присвоила, некоторым образом распространяется и на них; и только позднее, мысленно возвращаясь назад, они поняли, чем на самом деле был роман мисс Броди с мистером Лаутером, так сказать, в свете фактов. Все то время, что они находились под ее влиянием, она и ее поступки были для них вне категорий «правильного» – «неправильного». Понадобилось двадцать пять лет, чтобы Сэнди, наконец избавившись от ползучего ощущения всеобщей дисгармонии, смогла оглянуться назад и осознать, что некритичное отношение мисс Броди к самой себе не было лишено своего благотворного и расширяющего возможности смысла. Но к тому времени Сэнди уже предала мисс Броди, а сама мисс Броди покоилась в могиле.
Именно после утренних походов по церквам мисс Броди ехала в Крэмонд, чтобы отобедать и провести день с мистером Лаутером. С ним же она проводила и воскресные вечера, а зачастую и ночи, считая, что исполняет свой долг – если не приносит себя в жертву, – поскольку сердце ее по-прежнему принадлежало отвергнутому ею учителю рисования.
Мистер Лаутер, со своим длинным туловищем и короткими ногами, был робким, почти всем улыбался из-под золотисто-рыжих усов и почти всех располагал к себе кротостью, мало говорил и много пел.
Когда стало известно, что сестры Керр перевели попечение над этим застенчивым улыбчивым холостяком на постоянную основу, мисс Броди выдумала, что он худеет. Об этом открытии она объявила в тот момент, когда Дженни и Сэнди заметили, что сама мисс Броди постройнела, и, поскольку они приближались к тринадцатилетию и за такими вещами следили особенно внимательно, принялись гадать, может ли она быть привлекательной и желанной для мужчин. Они видели ее теперь в новом свете и решили, что она обладает неброской романтической красотой, а похудела из-за неутоленной страсти к мистеру Ллойду и благородного отречения от него в пользу мистера Лаутера и что это ей очень идет.
Теперь мисс Броди говорила:
– Мистер Лаутер в последнее время исхудал. Не доверяю я этим сестрицам Керр, они по скупости плохо кормят его, скупость у них в крови. Того, что они оставляют ему по субботам, едва хватает до конца воскресенья, не говоря уж об остальных днях недели. Если бы только мистер Лаутер согласился уехать из этого большого дома и снять квартиру в Эдинбурге, о нем было бы гораздо легче заботиться. А забота ему необходима. Но его не уговорить. Невозможно уговорить мужчину, который не возражает, а только улыбается.
Она решила надзирать за сестрами Керр по субботам, когда они готовили для мистера Лаутера на неделю вперед.
– Им хорошо за это платят, – говорила мисс Броди. – Я буду ездить и следить, чтобы они покупали то, что надо, и в нужных количествах.
Кому-то подобное заявление могло бы показаться наглым, но девочкам такое и в голову не приходило. Они горячо убеждали мисс Броди вмешаться и приструнить сестер Керр, отчасти предвкушая интересные последствия, отчасти из уверенности, что мистер Лаутер своей обезоруживающей улыбкой сгладит любые трения. Сестры Керр были до крайности трусливы, а главное – мисс Броди одна стоила обеих сестер вместе взятых, она была квадратом гипотенузы прямоугольного треугольника, а они – всего лишь квадратами его катетов.
Сестры Керр отнеслись к вторжению мисс Броди абсолютно безропотно, а поскольку они всегда смиренно подчинялись любому, кто желал навязать им свою власть, то позднее без колебаний отвечали на заинтересованные вопросы мисс Скелетон. Мисс Броди твердо вознамерилась откормить мистера Лаутера, а так как это требовало ее ежесубботнего присутствия в Крэмонде, то и ее клан стали попарно, по одной паре в неделю, приглашать в резиденцию мистера Лаутера, где он, улыбаясь и поглаживая девочек по головкам или дергая хорошенькую Дженни за кудряшки, взглядом искал одобрения или ожидал укора или еще чего-нибудь со стороны кареглазой Джин Броди. Пока она поила их чаем, он улыбался, а иногда, отодвинув чашку с блюдцем, переходил к роялю и начинал петь. Он пел:
Закончив пение, он всегда застенчиво улыбался и, снова поднося чашку ко рту, смотрел из-под рыжих бровей на Джин Броди, пытаясь понять, что она думает о нем в данный момент. Для него она была просто Джин, но этот факт клан Броди считал правильным хранить в тайне от посторонних.
Мисс Броди сообщила Сэнди и Дженни:
– Я живо разобралась с этими сестрицами Керр. Они морили его голодом. Теперь я сама слежу за заготовкой провизии. Не забывайте: я происхожу от Уилли Броди, человека состоятельного, изготовителя корпусной мебели и проектировщика виселиц, члена городского совета Эдинбурга и содержателя двух любовниц, которые в общей сложности родили ему пятерых детей. Во мне говорит его кровь. Он обожал игру в кости и петушиные бои. В конце концов его объявили в розыск за ограбление акцизного ведомства – не то чтобы он нуждался в деньгах, ночными грабежами он занимался исключительно из любви к риску. Разумеется, его арестовали, за границей, и отправили на родину, в тюрьму Толбут, но ему просто не повезло. Он умер весело, на виселице собственной конструкции, в тысяча семьсот восемьдесят восьмом году. Как бы то ни было, но я сделана из того же теста и не потерплю никакого вздора со стороны мисс Эллен и мисс Элисон Керр.
Мистер Лаутер спел:
Матушка, готовь мне тесную постель,
Умер мой возлюбленный,
Зачем мне жить теперь?
И взглянул на мисс Броди. Но она смотрела на чашку с отбитым краем.
– Должно быть, это Мэри Макгрегор постаралась, – проговорила она. – Мэри была здесь в прошлое воскресенье с Юнис, и они мыли посуду. Это наверняка ее работа.
За окном на летней лужайке сверкали искорки маргариток. Лужайка была широкой и простиралась далеко, лесок в конце ее был едва виден, и этот лес тоже принадлежал мистеру Лаутеру, так же как и поля, раскинувшиеся за ним. Робкий, музыкальный, кроткий мистер Лаутер был человеком отнюдь не бедным.
Теперь, глядя на мисс Броди, Сэнди размышляла не только о том, может ли она быть желанной, но и о том, есть ли в ней хотя бы намек на женскую уступчивость, поскольку представить в ней наличие этого качества было труднее всего. Она была скорее доминирующей личностью, чем женщиной во плоти, как Норма Шерер[38]38
Одна из крупных кинозвезд 1930-х годов.
[Закрыть] или Элизабет Бергнер[39]39
Немецкая актриса театра и кино.
[Закрыть]. Мисс Броди было сорок три года, и теперь, заметно похудев по сравнению с тем временем, когда стояла перед их классом или сидела под вязом, она стала намного изящней, хотя рядом с мистером Лаутером все равно казалась весьма крупной женщиной: тот был худощав и ниже ростом. Он смотрел на нее с обожанием, она на него – строго и по-хозяйски.
К концу летнего семестра, когда всем девочкам клана Броди исполнилось или вот-вот должно было исполниться тринадцать, мисс Броди в часы их еженедельных парных визитов стала расспрашивать их об уроках рисования. Девочки всегда с пристальным интересом следили за уроками Тедди Ллойда и за всем тем, что он делал, обращали внимание на все детали, чтобы быть готовыми оживленно поддерживать разговор с мисс Броди, когда придет их очередь навещать ее у Гордона Лаутера в Крэмонде.
Это был огромный дом с фронтоном и причудливой башенкой. Лесистая тропа, которая вела к нему от дороги, была такой извилистой, а лужайка перед фасадом такой узкой, что дом невозможно было охватить взглядом с такого близкого расстояния, совершенно не соответствовавшего его размерам: чтобы разглядеть эту башенку, приходилось вытягивать и выгибать шею. Задняя стена дома была гладкой и невзрачной, комнаты – просторными и мрачными, окна затемняли подъемные жалюзи. У основания лестничных перил покоились две резные львиные головы, от которых лестница спиралью устремлялась вверх и терялась где-то в вышине. Вся мебель была массивной, резной, украшенной инкрустациями из серебра и розового стекла. В библиотеке на нижнем этаже, где мисс Броди принимала девочек, имелось множество застекленных книжных шкафов, внутри которых царил такой мрак, что прочесть названия книг, не уткнувшись в стекло носом, было невозможно. В одном углу стоял рояль, летом на нем всегда красовался букет роз.
Исследование этого дома было захватывающим приключением, и пока мисс Броди с энтузиазмом занималась на кухне приготовлением невероятного количества еды на следующий день – особенно часто это случалось в те месяцы, когда ее одержимость откармливанием мистера Лаутера только начиналась, – девочки были вольны, держась за руки, с благоговейным трепетом бродить по всему дому, подниматься по внушительной лестнице, открывать двери и заглядывать в спальни, покрытые пленкой пыли; особенно их завораживали те две комнаты, которые позабыли должным образом обставить, в одной кроме огромного письменного стола не было ничего, даже ковра, в другой лишь с потолка свисала электрическая лампочка да на полу стоял большой голубой кувшин. В этих комнатах в любое время года царил ледяной холод. Когда гостьи возвращались из своих экспедиций, мистер Лаутер часто ожидал их в холле у подножия лестницы, робко улыбаясь и молитвенно сложив руки, словно в надежде, что они остались довольны походом. А когда они уезжали домой, он вынимал из букета две розы и дарил по одной каждой.
Создавалось впечатление, что мистер Лаутер, хоть и родился в этом доме, никогда не чувствовал себя в нем как дома. Прежде чем к чему-нибудь прикоснуться или открыть шкаф, он всегда вопросительно смотрел на мисс Броди, как будто ему не разрешалось здесь ничего трогать без спросу. Девочки решили, что умершая за четыре года до того мать мистера Лаутера всю жизнь держала его в ежовых рукавицах и поэтому он так и не смог почувствовать себя в доме хозяином.
Он молча с благодарностью взирал на мисс Броди, развлекавшую очередных двух приглашенных девочек, – это было, когда она уже приступила к осуществлению плана откармливания мистера Лаутера. План принял такие гигантские масштабы, что ее маниакальная страсть к закупке продуктов не сходила с языка мисс Эллен и мисс Элисон Керр, а также преподавателей младшей школы. Однажды, во время очередного визита, Сэнди и Дженни наблюдали, как она только к пятичасовому чаю подала мистеру Лаутеру восхитительный салат из лобстера, несколько сандвичей с печеночным паштетом и пирог, за которым последовала огромная пиала каши со сливками. Все было сервировано на отдельном, предназначенном лишь для него подносе, чтобы было видно, что он – на особой диете. Сэнди, затаив дыхание, наблюдала: сможет ли мистер Лаутер одолеть кашу после всего остального. Но тот с безропотной покорностью поглощал блюдо за блюдом, пока мисс Броди расспрашивала девочек:
– Что вы сейчас проходите по рисованию?
– Готовимся к конкурсу на лучший плакат.
– Мистер Ллойд, он… в добром здравии?
– О да! С ним так интересно. Две недели назад он показывал нам свою мастерскую.
– Какую мастерскую, где? У него дома? – спросила мисс Броди, хотя прекрасно знала, где находится мастерская.
– Да, это огромная длинная мансарда, она…
– Вы видели его жену, какая она? Что она говорила, угощала ли вас чаем? А какие у него дети? Что вы там делали?..
Она даже не пыталась скрывать от жующего хозяина острый интерес к учителю рисования. Мистер Лаутер продолжал есть, но взгляд у него делался скорбным. Сэнди и Дженни знали, что ответов на те же вопросы она требовала от Мэри Макгрегор и Юнис Гардинер на предыдущей неделе и от Роуз Стэнли и Моники Дуглас неделей раньше. Но мисс Броди не надоедало слушать разные версии одного и того же рассказа, если он касался Тедди Ллойда, и теперь, когда у мистера Ллойда – в его большом и обшарпанном, теплом и чуждом условностям доме на севере Эдинбурга – побывали Сэнди и Дженни, мисс Броди пребывала в большом возбуждении от самого факта общения с девочками, которые недавно дышали одним воздухом с Ллойдом.
– Сколько у него детей? – спрашивала она, держа на весу чайник.
– Пять, кажется, – ответила Сэнди.
– Думаю, шесть, – уточнила Дженни, – если считать младенца.
– Там полно детей, – отмахнулась Сэнди.
– Ну конечно, они же католики, – объяснила мисс Броди, обращаясь к мистеру Лаутеру.
– Там же был еще самый маленький, – не унималась Дженни, – ты забыла посчитать малыша. Вместе с ним – шесть.
Мисс Броди разлила чай по чашкам и бросила взгляд на тарелку Гордона Лаутера.
– Гордон, – сказала она, – а пирог?
Он покачал головой и мягко, словно успокаивая ее, ответил:
– О нет, нет.
– Да, Гордон! Он очень полезный. – И она заставила его съесть честерский пирог, перейдя на чуточку более эдинбургский тон, чем обычно, словно хотела тем самым возместить ему отсутствие любви, безраздельно отданной Тедди Ллойду.
– Вам необходимо поправиться, Гордон, – настаивала она. – Вы должны набрать два стоуна до моего отъезда в отпуск.
Он улыбнулся всем по очереди и, опустив голову, заработал челюстями. Мисс Броди между тем продолжала:
– А миссис Ллойд? Можно ли сказать о ней, что она – женщина в расцвете лет?
– Наверное, еще нет, – усомнилась Сэнди.
– Вероятно, период расцвета миссис Ллойд уже миновал, – высказала предположение Дженни. – У нее распущенные волосы до самых плеч, поэтому трудно сказать. Из-за них она выглядит молодо, хотя на самом деле это может быть и не так.
– На самом деле она выглядит так, будто никакого расцвета у нее и не будет, – уточнила Сэнди.
– Слово «будто» в этом предложении излишне. Как зовут миссис Ллойд?
– Дидра, – ответила Дженни. Мисс Броди задумалась, словно это имя было для нее внове, хотя в последний раз она, так же как и мистер Лаутер, слышала его всего за неделю до того от Мэри и Юнис, а еще неделей раньше – от Роуз и Моники. За окном на деревья мистера Лаутера начал моросить дождь.
– Кельтское имя, – произнесла мисс Броди.
Сэнди слонялась возле кухонной двери, ожидая, когда выйдет мисс Броди, чтобы вместе отправиться на прогулку у моря. Мисс Броди колдовала над гигантским свиным окороком, прежде чем засунуть его в столь же гигантскую кастрюлю. Теперешние вылазки мисс Броди в сферу кулинарии ничуть не снижали ее прежнего величия, ибо все, что она стряпала для мистера Лаутера, казалось грандиозным, был ли то семейных размеров пудинг, которого ему хватало на всю неделю, говяжья или баранья лопатка или огромный цельный лосось с сердитым глазом.
– Я должна приготовить это мистеру Лаутеру на ужин, – объяснила она Сэнди, – и проследить, чтобы он все съел до моего отъезда домой.
Она всегда старалась поддерживать в девочках уверенность в том, что на ночь уезжает домой и оставляет мистера Лаутера одного в его огромном доме. Пока у девочек не было оснований считать по-другому, да и впоследствии таких оснований не появилось. Немного позже мисс Скелетон привела к директрисе мисс Эллен Керр, чтобы та лично подтвердила, что нашла ночную сорочку мисс Броди под подушкой на двуспальной кровати мистера Лаутера. Она обнаружила ее аккуратно сложенной под дальней подушкой, у стены, когда меняла постельное белье.
Мисс Макей, женщина проницательная, чуявшая, что добыча близка, однако понимавшая, что она еще вне пределов ее досягаемости, потребовала ответа:
– Почему вы уверены, что ночная сорочка принадлежит мисс Броди? – Она стояла, положив руку на спинку кресла и подавшись вперед – вся внимание.
– Каждый имеет право делать собственные выводы, – вставила мисс Скелетон.
– Я обращаюсь к мисс Эллен.
– Да, каждый имеет право делать собственные выводы, – робко повторила мисс Эллен, и ее туго обтянутые кожей в красных прожилках щеки вспыхнули. – Она была крепдешиновая.
– Это не доказательство, – возразила мисс Макей, усаживаясь за стол. – Идите и возвращайтесь, когда у вас появятся убедительные доказательства. Что вы сделали с сорочкой? Вы предъявили ее мисс Броди?
– О нет, мисс Макей, – ответила мисс Эллен.
– Надо было предъявить, сказать: «Мисс Броди, можно вас на минутку? Как вы можете объяснить вот это?» Вот что вам следовало сделать. Сорочка все еще там?
– О нет, она исчезла.
– Какое бесстыдство, – не выдержала мисс Скелетон.
Все это пересказала Сэнди сама директриса позднее, когда, с отвращением глядя на нее маленькими глазками и пытаясь уклониться от ответа на прямой вопрос, заданный этой женщиной с грубым лицом, Сэнди по разным другим соображениям ощутила потребность предать мисс Броди.
– Но прежде чем отбыть сегодня вечером домой, я должна позаботиться о еде для своего дорогого друга, – говорила мисс Броди тогда, летом тысяча девятьсот тридцать третьего года, прислонившейся к кухонной двери Сэнди, которая переминалась с ноги на ногу – ей не терпелось побегать у моря. Дженни тоже пришла, и они вместе стали поджидать мисс Броди, глядя на необозримый кухонный стол, заваленный купленной утром провизией. А в столовой, на обеденном столе, стояли гигантские вазы с фруктами и громоздившимися поверх них коробочками фиников, словно то было Рождество и кухня принадлежала готовившемуся к празднику отелю.
– А у мистера Лаутера от всего этого не случится запора? – спросила Сэнди.
– Нет, если он будет есть побольше овощей, – ответила Дженни.
Пока они ждали, когда мисс Броди с присущим ей героизмом закончит сдабривать приправами огромный окорок, из библиотеки донеслась протяжная песнь, которую исполнял мистер Лаутер – весьма скорбным голосом, аккомпанируя себе на рояле:
Живущий всяк в сем дольнем мире
Творцу с весельем гимн поет
И радость светлую несет
К великолепныя порфиры…
Мистер Лаутер был регентом хора и старостой церкви; тогда настоятель, мистер Скелетон, брат мисс Скелетон, еще не намекнул ему на необходимость отказаться от обеих этих обязанностей в связи с обнаружением ночной сорочки под подушкой на его кровати.
Наконец поставив кастрюлю с окороком на медленный огонь и накрыв ее крышкой, мисс Броди подхватила псалом глубоким, почти контральтовым голосом, придав ему более плотское звучание:
Входите же со славой на устах в Его врата
И с радостью в сердцах – в Его пределы.
Дождь прекратился, теперь в соленом воздухе просто стояла влажная взвесь. Все то время, что они прогуливались вдоль берега под мерный шум прибоя, мисс Броди расспрашивала девочек о домашнем укладе семьи Тедди Ллойда, о том, какого сорта чаем их поили, насколько просторна и светла его мастерская и о чем они говорили.
– В мастерской он выглядел очень романтично, – признала Сэнди.
– В чем это выражалось?
– Я думаю, в том, что у него только одна рука, – сказала Дженни.
– Но рука у него всегда одна.
– Зато пользовался он ею больше, чем обычно.
– Он ею постоянно размахивал, – уточнила Дженни. – Из окна мастерской открывается чудесный вид. Это предмет его гордости.
– Мастерская находится в мансарде, я правильно поняла?
– Да, она тянется вдоль всего дома. Он нарисовал еще один семейный портрет, немного смешной: первым стоит он сам, очень высокий, потом его жена, а дальше – все его дети по росту, самый маленький сидит на полу. Получается диагональ, которая пересекает полотно.
– Что же в этом смешного? – спросила мисс Броди.
– Они все смотрят прямо перед собой и все очень серьезные, – сказала Сэнди. – Наверное, это сделано нарочно, чтобы вызвать смех.
Мисс Броди немного посмеялась. Вдали, на горизонте, красиво садилось солнце, отражаясь в море кровавыми полосами и набухая зловещим, как предвестье Божьей кары, багрянцем и золотом, словно, не коснувшись повседневной жизни, наступал конец света.
– Там есть еще портрет, – напомнила Дженни, – пока не законченный, портрет Роуз.
– Он написал портрет Роуз?
– Да.
– Роуз ему позировала?
– Да, около месяца.
Мисс Броди очень разволновалась:
– Роуз мне ничего не говорила об этом.
Сэнди спохватилась:
– Ой, я забыла. Это должно было быть для вас сюрпризом. Вы ничего не должны были пока знать.
– Как? Мне собираются показать этот портрет?
Сэнди выглядела смущенной, так как не была уверена, как именно Роуз намеревалась сделать из своего портрета сюрприз для мисс Броди.
– О, мисс Броди, на самом деле она хотела сделать вам сюрприз, пока сохраняя в тайне, что она позирует мистеру Ллойду.
Только тут Сэнди сообразила, что так оно и есть.
– А… – Мисс Броди казалась весьма довольной. – Это очень умно со стороны Роуз.
Сэнди почувствовала укол ревности: ум в Роуз не предполагался.
– А в чем она ему позирует? – спросила мисс Броди.
– В школьной форме, – ответила Сэнди.
– Она сидит боком, – добавила Дженни.
– В профиль, – поправила мисс Броди.
Мисс Броди остановила шедшего навстречу рыбака, купила лобстера для мистера Лаутера и продолжила:
– Роуз будут много рисовать. В том числе и мистеру Ллойду она будет еще не раз позировать, ведь она принадлежит к сливкам общества.
Это было произнесено с вопросительной интонацией. Девочкам стало ясно, что она изо всех сил старается из их разрозненных замечаний составить цельную картину.
Дженни согласно поддакнула:
– О да, мистер Ллойд хочет нарисовать Роуз еще и в красном бархате.
А Сэнди добавила:
– У миссис Ллойд есть для этого кусок красного бархата, они уже пробовали задрапировать в него Роуз.
– Вас пригласили приходить еще? – спросила мисс Броди.
– Да, всех, – ответила Сэнди. – Мистер Ллойд считает, что мы – очень славная и веселая компания.
– Не кажется ли вам знаменательным, – заметила мисс Броди, – что именно вас шестерых выбрал мистер Ллойд, чтобы пригласить в мастерскую?
– Ну, мы же – клан, – сказала Дженни.
– А других девочек из школы он приглашал к себе? – Ответ мисс Броди знала заранее.
– Нет, только нас.
– Это потому, что вы – мои. Скроены по моему образу и подобию, а я сейчас в расцвете лет.
Сэнди и Дженни не придавали особого значения тому факту, что учитель рисования пригласил их к себе всей группой, но теперь подумали, что в его отношении к клану Броди действительно было что-то особенное. Здесь крылась тайна, над которой стоило поломать голову, но уже сейчас было ясно, что, думая о них, он думал о мисс Броди.
– Он всегда спрашивает о вас, – сказала Сэнди. – Первым делом, как только увидит.
– Да, Роуз мне это говорила, – ответила мисс Броди. Внезапно, словно перелетные птички, Сэнди и Дженни, не сговариваясь, безо всякого предупреждения сорвались с места и принялись бегать по прибрежной гальке навстречу наполнившему воздух красками закату, потом возвращались к мисс Броди, которая рассказывала им о своих планах на предстоящие каникулы: оставив полнеющего мистера Лаутера кормиться дальше с помощью все тех же двух мисс Керр, она собиралась отправиться за границу, но на сей раз не в Италию, а в Германию, где канцлером стал Гитлер, профетическая фигура типа Томаса Карлейля, притом более надежная, чем Муссолини. «Немецкие коричневорубашечники, – говорила она, – то же самое, что итальянские чернорубашечники, только они заслуживают большего доверия».
Летние каникулы Дженни и Сэнди проводили на ферме, где, честно признаться, уже через две недели имя мисс Броди поминалось ими нечасто; они с удовольствием ворошили сено и пасли овец. Это пока шли занятия, трудно было представить себе, что мир мисс Броди может быть почти забыт так же, как миры школьных сестринств Холируда, Мелроуза, Аргайла и Биггара.
– Интересно, понравится ли мистеру Лаутеру сладкое мясо, если я приготовлю его с рисом? – риторически вопросила мисс Броди.
