Текст книги "На публику"

Автор книги: Мюриэл Спарк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

Он увидел дверцу высотой фута в четыре там, где стена сходилась с чердачным потолком. Он открыл ее и обнаружил глубокий стенной шкаф длиной во весь отсек. Пригнувшись, Дугал забрался в шкаф и выяснил, что он может там гулять почти в полный рост. Он обрадовался, хотя пещера была ему пи к чему, и начал раскладывать рубашки по ящикам темного комода. Он погладил скос потолка на уровне своей головы. Побелка осыпалась под его пальцами. Он спустился позвонить Джинни. У нее было занято.

Линолеум в его комнате был сделан под паркет и глянцевито лоснился. На обширном пространстве пола островками располагались три вышитых коврика – два маленьких и один побольше. Дугал набросал понемногу одежды в каждый островок и протащил их по сияющему полу к гардеробу. Он отомкнул свою пишущую машинку и прибрал все вещи так, как это делала для него Джинни в его студенческие годы в Эдинбурге. Однажды, на последнем году тамошней жизни, они любовались на корабли в Литских доках, и она сказала: «Я, пожалуй, перегнусь через перила. Опять у меня с желудком не в порядке». Ее болезнь только начиналась, но он и тогда не выказал никакого сочувствия. «Джинни, все подумают, что ты пьяная. Выпрямись». Проболев немного, она прекратила называть его «кривуленком», озлобилась и стала называть «свиньей бесчувственной» и «гаденышем». «Тебя я люблю, а болезней терпеть не могу», – говорил он. Но в то время он иногда еще кое-как навещал ее в больнице. Он защитил диплом и прослыл в пивных легкомысленным, ибо не был националистом. Джинни на год перенесли защиту, и он провел этот год во Франции, а потом в Лондоне, где жил в Эрлс-Корте и вконец растратился, поджидая Джинни.

Почти месяц он изо дня в день бывал в Челси, обхаживая бывшую актрису и певицу Марию Чизмен, которая в свое время выступала на пару с теткой Джинни.

Наконец он поехал встречать Джинни на Кингс-Кросс и различил еще издали ее румяное скуластое лицо и прямые каштановые волосы. Они спокойно могли бы пожениться месяцев через шесть.

– Мне снова придется лечь в больницу, – сказала Джинни. – На этот раз на операцию. Мне дали письмо к одному хирургу в Миддлсекской клинике. Ты меня будешь там навещать? – спросила она.

– Нет, честно говоря, не буду, – сказал Дугал. – Ты же знаешь, меня к больным силком не затащить. Я. буду тебе писать каждый день.

Она сняла комнату в Кенсингтоне, через две недели легла на операцию, выписалась в субботу и перед этим написала Дугалу, что ему незачем приходить к больнице ее встречать, и она рада, что он нашел работу в Пекхэме и занялся жизнеописанием Марии Чизмен, и надеется, что он многого добьется в жизни.

– Джинни, я нашел комнату в Пекхэме. Могу подъехать повидаться с тобой, если хочешь.

– У меня молоко на плите. Я тебе перезвоню.

Дугал примерил новую рубашку и наклонил зеркало на туалетном столике, чтобы лучше себя рассмотреть. По-видимому, Пекхэм уже выявил в нем такое, что Эрлс-Корту и не снилось. Он вышел из комнаты и спустился по лестнице. Мисс Фрайерн вышла из своей гостиной.

– Все ли у вас есть, что нужно, мистер Дуглас?

– Мы с вами, – сказал Дугал, – заживем душа в душу.

– У вас хорошо пойдут дела в «Мидоуз, Мид», мистер Дуглас. У меня бывали жильцы из «Мидоуз, Мид».

– Зовите меня просто Дугал, – сказал Дугал.

– Дуглас, – сказала она. У нее выходило «Доуглас».

– Нет. Дугал.Дуглас – моя фамилия.

– Ах, Дугал Дуглас. Зовут, значит, Дугал.

– Правильно, мисс Фрайерн. Каким автобусом ехать от вас в Кенсингтон?

– Это моя единственная тайная слабость, – сказал он Джинни.

– Ничего не поделаешь, – сказал он. – До смерти ненавижу болезни.

– Будь великодушнее, – сказал он, – будь сильнее. Будь настоящей женщиной, Джинни.

– Пойми меня, – сказал он, – попытайся понять мой роковой недостаток. Он есть у всех.

– Сейчас мне нужно прилечь, – сказала она. – Я позвоню тебе, когда буду себя получше чувствовать.

– Позвони мне завтра.

– Хорошо, завтра.

– В какое время?

– Я не знаю. Как-нибудь.

– Послушать тебя – так можно подумать, будто ты со мной не жила, – сказал он. – Позвони мне завтра в одиннадцать утра. Ты к этому времени проснешься?

– Хорошо, в одиннадцать.

Он облокотился на спинку стула. Она не шелохнулась. Он томно улыбнулся. Она закрыла глаза.

– Ты не спросила моего номера, – сказал он.

– Хорошо, оставь свой номер.

Он написал номер на клочке бумаги и возвратился на южный берег реки, в Пекхэм. Здесь, перед входом в распивочную «Утренняя звезда», дорогу ему пересекла облаченная в лохмотья Нелли Маэни. Она вопила: «Хвала господу предвечному и всемогущему, мудро распределившему дары свои, славному во праведниках и взыскующему справедливых». Когда Дугал заказал выпивку, к нему подошел Хамфри Плейс. Дугал вспомнил, что Хамфри Плейс, техник по холодильникам из «Морозильщика», – его сосед с нижнего этажа и что этим утром мисс Фрайерн представила их друг другу. Потом она сказала Дугалу: «Парень опрятный и на хорошем счету».

Глава 3

– Это в каком же смысле особенный? – спросила Мэвис.

– Не знаю, как вам сказать. Ну, какой-то особенный. Шутки строит. Смешит всех, – сказала Дикси.

– Парень как парень, – сказал Хамфри. – Хороший малый. Не хуже любого другого.

Но Дикси видела, что он хитрит. Хамфри прекрасно знал, что Дугал особенный. Недели две Хамфри только и говорил, как они вдвоем с Дугалом допоздна сидят и болтают там у мисс Фрайерн.

– Вот и прихватили бы его разок на чашку чая, – сказал отчим Дикси. – Поглядим хоть на него.

– Он же в конторе, не чета нашему брату, – сказала Мэвис.

– Занят научной работой, – сказала Дикси. – Мозги ему вроде положены по должности. Но держится он запросто, ничего не скажешь.

– Он не задается, – сказал Хамфри.

– А ему и не для чего задаваться, – сказала Дикси.

– Не не для чего, а не с чего.

– Не с чего, – сказала Дикси, – задаваться. Что он, лучше нас, раз у него в двадцать три года хорошая должность?

– Зато сверхурочно работает задаром, – сказала Мэвис.

– Какие мы, такой и он, – сказала Дикси.

– Ты же сама сказала, что он особенный.

– Ну и все равно не лучше нас. Не знаю, чего ты с ним по ночам болтаешь.

Хамфри допоздна засиделся у Дугала.

– У меня отец по той же специальности. Хоть он и пишется наладчиком. А работа та же.

– Вернее и достойнее, – сказал Дугал, – вам зваться техником по холодильникам. В этом есть своя лирика.

– Самому-то мне это неважно, – сказал Хамфри. – Но для профсоюзов большая разница, как твоя специальность называется. Мой папаша этого не понимает.

– Вы любите медные кровати? – спросил Дугал. – Такие самые были у нас дома. Мы всегда отвинчивали шишечки и набивали их окурками.

– Согласно обычному праву, – сказал Хамфри, – профсоюз не имеет власти предпринимать против своих членов дисциплинарные меры. Согласно обычному праву профсоюз не может оштрафовать, отстранить от должности или лишить членства. Это возможно лишь на договорных началах. То есть по условиям контракта.

– Вот именно, – сказал Дугал, развалившись на медной кровати.

– Представьте себе такой случай, – сказал Хамфри. – Вот, допустим, исключили члена из профсоюза, оперирующего в пределах данного предприятия.

– Какой ужас, – сказал Дугал, пытаясь отвинтить медную шишечку.

– Но это все вам, может, и не особо понадобится, – сказал Хамфри. – Для изучения персонала вам прежде всего надо знать о третейском решении профессиональных диспутов. Тут имеется Акт о примирительном производстве от 1896 года и Акт о промышленном разбирательстве от 1919 года, но вам, пожалуй, не стоит в них так уж вникать. Вам лучше изучить Постановление о диспутах на предприятиях от 1951 года. Хотя маловероятно, чтобы у вас был диспут с фирмой «Мидоуз, Мид и Грайндли». Впрочем, у вас могут возникнуть разногласия.

– А что, есть разница?

– Громадная разница. Иногда только судом и можно решить, имел место диспут или же разногласие. Дело доходило до суда второй инстанции. Я вам предоставлю материалы. Разногласие касается того, соблюдает ли данный наниматель пункты данного обязательства по найму. Диспут же есть дебат между нанимателем и работником относительно самих пунктов обязательства или условий работы.

– Кошмар, – сказал Дугал. – Вы, наверное, на это немало сил положили.

– Я прослушал курс. Но и вы скоро разберетесь, что к чему в производственных отношениях.

– Упоительно, – сказал Дугал. – Я пока только и делаю, что всем упиваюсь. А знаете ли вы, что я вычитал на днях в прессе? Новости с ярмарки по дороге в Кэмберуэлл-Грин.

– С ярмарки?

– Как сообщает нам кольберновский календарь увеселений на 1840 год. – сказал Дугал. Он достал записную книжку, оперся на локоть, выставил увечное плечо и прочел:

«Здесь, и только здесь, можно увидеть то, чего вы не увидите нигде в другом месте: свежепойманную и высокообразованную юную русалку, о которой столь завлекательно писали в континентальных газетах. Она причесывается так, как велят последние китайские моды, и любуется на себя в зеркало, как мода велит повсеместно. Лучшие наставники образовали ее ум, и теперь она с охотой поддерживает беседу о любом предмете, от наиобычнейших способов запасать впрок сливы до насущных перемен в кабинете министров. Она играет на арфе в новом эффектном стиле, предписанном магистром Боча, каковой по нашей просьбе должен был давать ей уроки, но, имея стыдливость поистине русалочью, она умоляла подобрать ей менее известного наставника. Будучи столь умна и образованна, она не терпит себе противоречия и недавно выпрыгнула из своей лохани и сшибла с ног почтенного члена Королевского зоологического общества, каковому угодно было выказать более любопытства и хитроумия, нежели ей было угодно признать желаемым. Она сочиняет для журналов различных родов поэмки, а также мелодические вариации для арфы и фортепьяно, весьма народного и приятного свойства». Дугал грациозно отбросил записную книжку.

– Как бы я хотел познакомиться с русалкой! – сказал он.

– Кошмар, – сказал Хамфри. – Вы это сами сочинили?

– Нет, я это выписал из одной старой книги в библиотеке. Плод изучения. Мендельсон создал свою «Весеннюю песню» в Рэскин-парке. А Рэскин обитал в Денмарк-Хилле. А миссис Фитцгерберт жила на Кэмберуэлл-Гроув. А королева Боадицея покончила с собой в пекхэмском парке – надо думать, где-нибудь возле нынешнего крикетного поля. Но шутки в сторону, вы бы хотели обручиться с русалкой, которая сочиняет стихи?

– Упоительно, – сказал Хамфри.

Дугал впился в Хамфри взглядом, будто собирался глазами пить из него кровь.

Друг Хамфри Тревор Ломас сказал, что Дугал небось интересуется мальчиками.

– Да нет, вряд ли, – возразил Хамфри. – У него где-то есть девушка.

– А может, ему без разницы.

– Может быть.

Дугал сказал:

– Босс посоветовал мне общаться с каждым жителем района независимо от его социального положения. Я хочу общаться с этой русалкой.

Дугал включил проигрыватель, одолженный у Элен Кент с текстильной фабрики, и поставил пластинку. Это был квартет Моцарта. Он отшвырнул ногой коврики и станцевал под музыку на голом полу, судорожно дрыгая руками. Когда пластинка кончилась, он остановился, постелил коврики на место и сказал:

– Мне нужно ознакомиться с деятельностью молодежных клубов. Надо полагать, Дикси посещает какой-нибудь молодежный клуб?

– Нет, не посещает, – довольно поспешно сказал Хамфри.

Дугал откупорил бутылку алжирского вина. Он старательно извлек из бутылки длинным пинцетом кусок раскрошившейся пробки. Он представил пинцет на обозрение.

– Этим пинцетом, – сказал он, – я выщипываю волоски, которые произрастают у меня в ноздрях и портят мой внешний вид. Со временем я потеряю этот пинцет и уж тогда куплю новый.

Он положил пинцет на постель. Хамфри взял его, осмотрел и положил на туалетный столик.

– Дикси должна бы знать, – сказал Дугал, – что делается в молодежных клубах.

– Нет, она не знает. Она к этим клубам не имеет никакого отношения. В Пекхэме есть классовые различия и внутри классов.

– Дикси – это рабочая аристократия, – сказал Дугал. Он налил вина в две стопки и протянул одну из них Хамфри.

– Ну, я бы сказал, средний класс. Никто ведь не задается, не в этом дело, это вопрос самосознания.

– Или класс пониже среднего, – сказал Дугал.

Хамфри как бы усомнился, не звучит ли это оскорбительно. Но потом успокоился. Он сощурился, откинул голову на спинку стула и развалился в излюбленной позе Дугала.

– Дикси копит, – сказал он. – Она только о том и думает, как бы подкопить и выскочить замуж. А теперь она еще и не то надумала. Оказывается, мне тоже нужно прирабатывать, и поэтому хватит с нас и одного вечера в неделю.

– Должно быть, – сказал Дугал, – ее роковой недостаток – это скопидомство. У каждого есть свой роковой недостаток. Если она захворает, как вы на это посмотрите, вам не будет противно?

Днем в субботу Дугал прогуливался с мисс Мерл Кавердейл по большому припарковому солнечному пустырю. Мерл Кавердейл заведовала машинописным бюро в фирме «Мидоуз, Мид и Грайндли». Ей было тридцать семь лет.

Дугал сказал:

– Мое одинокое сердце обуревает меланхолия, и оно тихо блаженствует.

– Вдруг кто-нибудь услышит, что вы так говорите.

– С вами кидает то в жар, то в холод, – сказал Дугал. – Вы похожи на окапи, вот что я вам скажу, – сказал он.

– На кого?

– Окапи – редкое животное с берегов реки Конго. Оно немножко похоже на оленя, но строит из себя жирафа. Оно полосатое, изо всех сил вытягивает шею, и уши у него как у осла. В нем всего понемногу. В неволе живет всего несколько штук. Оно очень робкое.

– И чем это я, по-вашему, на него похожа?

– Тем, что вы такая робкая.

– Это я робкая?

– Да. Вы даже не сказали мне, что живете с мистером Друсом. Вот вы какая робкая.

– О, мы всего лишь дружим. До вас дошли ложные слухи. А почему вы решили, что я с ним живу? Кто вам это сказал?

– Я ясновидящий.

Они подошли к воротам парка, и, когда он повел ее внутрь, она сказала:

– Так мы никуда не придем. Надо будет возвращаться той же дорогой.

– Нет, придем, – сказал Дугал, – эта дорога ведет на гору с одним деревом и к двум кладбищам, Старому и Новому. Какое вам больше нравится?

– Не пойду я ни на какое кладбище, – сказала она и, расставив ноги, уперлась в проходе, будто он собирался тащить ее силой.

Дугал сказал:

– Можно прелестно прогуляться по Новому кладбищу. Пропасть ангелов. Красота. Вы меня удивляете. Кто вы: свободная женщина или раба предрассудков?

Она все-таки пошла с ним через кладбище и даже показала ему башню крематория, которая виднелась неподалеку. Дугал изобразил из себя ангела на неказистом надгробии какой-то могилы. Он изобразил кривобокого черного ангела со зловещей застывшей улыбкой и растопыренными в небе пальцами. Поначалу она как будто удивилась. Потом рассмеялась.

– Забавляетесь? – сказала она.

На обратном пути по тенистым улочкам-аллейкам и потом через пустырь она рассказала ему, как она уже шесть лет живет с мистером Друсом и про жену мистера Друса, которая никогда не бывает на ежегодных банкетах и вообще-то никакая ему не жена.

– Не понимаю, как они ухитряются жить вместе, – сказала она. – Никаких чувств друг к другу. Это аморально.

Она рассказала Дугалу, что разлюбила мистера Друса, но никак не может порвать с ним и не знает почему.

– Вы к нему привыкли, – сказал Дугал.

– Видимо, да.

– Но вы чувствуете, – сказал Дугал, – что в вашу жизнь закралась ложь.

– Да, – сказала она. – Вы прямо читаете мои сокровенные мысли.

– К тому же, – сказала она, – у него есть разные странности.

Дугал скосил глаза и поглядел на нее, не поворачивая головы. Он увидел, что она точно так же глядит на него.

– Что за странности? Говорите, не стесняйтесь, – сказал Дугал. – Нехорошо застревать на полуслове.

– Нет, – сказала она. – Нечего нам с вами обсуждать поведение мистера Друса. Он все-таки и вам и мне начальство.

– Я его не видел, – сказал Дугал, – с тех пор, как он принимал меня на службу. Он, наверно, забыл обо мне.

– Нет, он все время про вас вспоминал. А на днях даже вызывал вас к себе. Вас тогда не было в конторе.

– В какой день это случилось?

– Во вторник. Я сказала, что вы отлучились в связи с изучением персонала.

– Так оно и было, – сказал Дугал. – Я отлучался в связи с изучением персонала.

– В «Мидоуз, Мид» ни о ком не забывают, – сказала она. – Через пару недель он поинтересуется, что вы успели изучить.

Длинная холодная рука Дугала скользнула сзади по ее пальто. Она была такая коротышка, что рука легко доставала докуда угодно. Он пощекотал ее.

Она поежилась и сказала:

– Только не средь бела дня, Дугал.

– Средь темной ночи, – сказал Дугал, – я, чего доброго, могу заплутаться.

Она залилась грудным смехом.

– Расскажите мне, – сказал Дугал, – про самую крупную из мелких привычек мистера Друса.

– Он как ребенок, – сказала она. – Не знаю, чего я за него держусь. Я много раз могла уйти из «Мидоуз, Мид». Я могла перейти на службу в большую фирму. Вы ведь не думаете, что «Мидоуз, Мид» – большая фирма, или, может, случайно думаете? Потому что если вы так думаете, то позвольте вам сказать, что «Мидоуз, Мид» сравнительно очень маленькая. Очень маленькая.

– А я думал, что большая, – сказал Дугал. – Может быть, потому, что у вас там всюду столько стекла.

– Раньше никаких перегородок не было, – сказала она. – Все сидели на виду, даже мистер Друс. Но потом начальство захотело уединиться, и мы поставили стеклянные перегородки.

– Мне нравятся эти стеклянные домики, – сказал Дугал. – Когда я в конторе, я чувствую себя помидором, который положили дозревать.

– А когда это вы в конторе?

– Мерл, – сказал он, – Мерл Кавердейл, запомните, что я по натуре труженик. Но приходится пропадать там да сям по причине все того же изучения персонала.

Они приближались к парковым улицам, где автобусы сверкали на солнце. Прогулка была на исходе.

– О, мы почти пришли, – сказала она.

Дугал показал на дом справа.

– А вон детскую коляску, – сказал он, – выкатили на балкон без перил.

Она посмотрела и в самом деле увидела коляску на выступе перед окном третьего этажа, где она еле-еле умещалась. Она сказала:

– Да их под суд надо отдать. Там же ребенок, в этой коляске.

– Нет, это просто кукла, – сказал Дугал.

– А вы откуда знаете?

– Не в первый раз вижу. В этом доме фабрика детских колясок. А этот экземпляр для рекламы.

– Ох, я так перепугалась.

– Давно вы живете в Пекхэме? – спросил он.

– Двенадцать лет с половиной.

– И не замечали этой коляски?

– Нет, как-то не замечала. Наверно, недавно выставили.

– Таких колясок давным-давно не делают. На самом деле эта коляска стоит здесь двадцать пять лет. Видите, вы просто на нее внимания не обращали.

– Я не люблю ходить напрямик по парковым улицам. Давайте немножко покружим. Заглянем в Старый Английский парк.

– Расскажите мне еще, – сказал Дугал, – про мистера Друса. Вы с ним разве не по субботам встречаетесь?

– По субботам, только не днем. Вечерами.

– И сегодня вечером увидитесь?

– Да, он придет к ужину.

– А днем он, наверно, копается в своем садике. По субботам он ведь этим занят?

– Нет. Если уж на то пошло, хотите верьте, хотите нет, но по утрам в субботу он едет в Вест-Энд и ходит по большим магазинам. Он там катается вверх-вниз на лифтах. А после этого отдыхает. Настоящий ребенок.

– Надо думать, он испытывает при этом сексуальное удовлетворение.

– Какие глупости, – сказала она.

– Чудный тряский лифт, – сказал Дугал. – Не какой-нибудь новый, с плавным ходом, а такой, что ии-ээх как спускается вниз. – И Дугал подскочил и спружинил, подогнув колени, чтобы изобразить лифт. Двое или трое прохожих в аллее Старого Английского парка оглянулись на него. – Лично я, – сказал Дугал, – настраиваюсь на сексуальный лад при одной мысли об этом. Я отлично понимаю, как влекут к себе мистера Друса эти старые лифты. Ии-ээх!

Она сказала:

– Бога ради, говорите тише, – и закатилась своим грудным смехом.

Дугал подергал одинокий белокурый завиток среди ее каштановых волос, и она дала ему такого хорошего тычка, какого мужчины не получали от нее уже лет двадцать.

Он спустился с нею по Нанхед-лейн; их пути расходились возле сборных домов на Коста-роуд.

– Нынче вечером я приглашен на чай домой к Дикси, – сказал он.

– Не знаю, почему вас тянет в такую компанию, – сказала она.

– Ну конечно, вы же заведуете целым бюро, а Дикси у вас какая-то машинисточка, – сказал он.

– Вы меня не так поняли.

– Давайте-ка погуляем еще утром в понедельник, если будет хорошая погода, – сказал он.

– В понедельник утром я работаю. Мне надо быть на работе, не то что вам.

– Девочка моя, да прогуляйте вы понедельник, – сказал Дугал. – Прогуляйте понедельник, и все тут.

– Хэлло. Заходите. Рады вас видеть. Вот ваш чай, – сказала Мэвис.

Вся семья уже поела, а для Дугала был оставлен прибор. На ужин были холодный окорок, язык и картофельный салат с бутербродами, а потом чай с фруктовым тортом. Дугал принялся есть, а Мэвис, Дикси и Хамфри Плейс смотрели на него с разных сторон. Когда он покончил с едой, Мэвис наполнила чашки, и началось общее чаепитие

– Эта мисс Кавердейл из бюро, – сказала Мэвис, – загоняет Дикси до смерти. По-моему, она хочет от нее избавиться. С тех пор как Дикси обручилась, она прямо ужас что выделывает, верно, Дикси?

– Было без пятнадцати четыре, – сказала Дикси, – а она подходит со сметой и говорит: «Срочная», так и сказала: «Срочная». Я говорю: «Извините, мисс Кавердейл, но у меня уже две такие срочные». Она говорит: «Ну, пока еще только без пятнадцати четыре». «Только,– я говорю, – толькобез пятнадцати четыре. А вы знаете, сколько времени идет на одну смету? Может, вы думаете, мисс Кавердейл, что я могу и без чаю обойтись?» Она говорит: «Ох, Дикси, с вами сущее наказание», – и пошла к себе. Я вскочила и говорю: «Повторите», – говорю. Я говорю...

– Надо было сообщить о ее поведении в отдел кадров, – сказал Хамфри. – Именно так тебе надлежало поступить.

– Стервозная старая дева, – сказала Мэвис, – вот она кто.

– Она аморально ведет себя с мистером Друсом, женатым человеком, это я точно знаю, – сказала Дикси. – Так что у нее своя рука наверху. Как же, доложишь на нее в отдел кадров, с ней только свяжись. Тебе же хуже будет.

– Прогуляйте понедельник, – сказал Дугал. – Вторник тоже прогуляйте. Отдохнете.

– Нет, с этим я несогласен, – сказал Хамфри. – Прогул есть совершенно аморальный поступок. Хорошо платят – хорошо работай.

Отчим Дикси, который смотрел телевизор в гостиной, вдруг соскучился и всунул голову в дверь.

– Не хочешь чашку чаю, Артур? – сказала Мэвис. – Знакомься с мистером Дугласом. Мистер Дуглас, мистер Кру.

– А где Лесли? – сказал Артур Кру.

– Да уже должен вернуться. Я его выпустила погулять, – сказала Мэвис.

– Тут на улице возле дома какая-то заваруха, – сказал Артур.

Все гурьбой прошли в гостиную и стали разглядывать через окно, как на сумеречной улице группа полисменов расспрашивает о чем-то почти равную им по числу компанию подростков.

– Молодежный клуб, – сказала Мэвис.

Дугал тотчас пошел выяснить, в чем дело. Не успел он отворить входную дверь, как юный Лесли прошмыгнул внутрь из какого-то укрытия поблизости; он очень запыхался.

Дугал вскоре вернулся и сообщил, что у нескольких автомобилей на парковой стоянке изрезали шины. Полиция заподозрила подростков и устроила облаву. Юный Лесли чавкал жевательной резинкой. Время от времени он вытягивал изо рта длинную резиновую нить, потом засовывал ее обратно.

– Но, по-моему, ребята постарше тут ни при чем, – сказал Дугал. – Могли и детишки поработать.

Лесли на мгновение перестал жевать и поглядел на Дугала с таким омерзением, что казалось, будто он смотрит не глазами, а через ноздри. Потом снова зачавкал.

Дугал подмигнул ему. Мальчик вытаращился в ответ.

– Вынь эту дрянь изо рта, сынок, – сказал его отец.

– Сейчас вынет, – сказала его мать. – Так он тебя и послушал. Лесли, слышишь, что тебе отец говорит?

Лесли перепихнул резинку языком за другую щеку и удалился из комнаты.

Дугал подошел к окну и посмотрел на ребят, которых все еще допрашивали.

– А вот подошли две девушки с «Мидоуз, Мид», – сказал он. – Мотальщица Одетта Хилл и шлихтовальщица Люсиль Поттер.

– Ох, ни одна история с молодежными клубами не обходится без фабричных, – сказала Мэвис. – Не понимаю, почему вас интересует вся эта компания. – Говоря так, она прошлась рукой по перманенту, укладывая каштановые волны средним и указательным пальцами.

Дугал подмигнул ей и, улыбнувшись, оскалил все зубы разом.

Мэвис шепотом спросила у Дикси: « Онушел?»

– М-м, – сказала Дикси, что означало: да, отчим пошел выпить пива на сон грядущий.

Мэвис подошла к серванту и вытащила оттуда большой конверт.

– Опять двадцать пять, – сказала Дикси.

– Она всегда так говорит, – сказала Мэвис.

– Ну, мам, ну что им у тебя там не лежится – не успеет новый человек в дом зайти, и ты сразу тащишь их на свет божий.

Мэвис извлекла из конверта три большие газетные вырезки и протянула их Дугласу.

Дикси вздохнула и поглядела на Хамфри.

– Пошли бы вдвоем да прогулялись, – сказала Мэвис. – Чего вы в кино не сходите?

– Мы вчера уходили из дома.

– Ну что вы в кино не были, это я ручаюсь. Поджимаешься, откладываешь на замужнюю жизнь и теряешь свои лучшие годы.

– Я ей это все время объясняю, – сказал Хамфри. – Все время об этом говорю.

– Куда вы ходили вчера вечером? – спросила Мэвис.

Дикси посмотрела на Хамфри.

– Гуляли, – сказала она. – Что скажете? – спросила Мэвис у Дугала.

Вырезки были из июньских газет 1942 года. На двух больших фотографиях Мэвис стояла на борту океанского лайнера. Всюду сообщалось, что она первой из пекхэмских девушек вышла замуж за американского рядового и теперь покидает родные берега.

– Вы не состарились ни на день, – сказал Дугал.

– Да ладно вам, – сказала Дикси.

– Ни на день, – сказал Дугал. – Всякому ясно, что жизнь вашей матери была полна романтики.

Дикси достала из сумочки пилку, щелкнула замком и принялась обтачивать ногти.

Хамфри подался вперед на стуле и уперся ладонями в колени; проявляя особый интерес к повести Мэвис, он как бы возмещал насмешливость Дикси.

– Вообще-то она была и романтическая и не романтическая, – сказала Мэвис. – Всякое бывало. С Глабом – это мой первый муж, – с Глабом сначала была не жизнь, а сказка. – Ее речь постепенно американизировалась. – Ухаживал, как за королевой. Галантный был до крайности и романтический. Это вы верно сказали. А потом что ж... Дикси вот родилась... ну и все как-то пошло прахом. В нашу жизнь закралась ложь, – сказала Мэвис, – и стало как-то аморально дальше жить вместе без взаимного чувства. – Она вздохнула и помолчала. Потом как бы очнулась и закончила: – Вот я и заявилась домой.

– Явилась домой, – сказала Дикси.

– Схлопотала развод. А потом встретила Артура. Старик Артур – он, конечно, не подведет.

– У мамы бывали денечки, – сказала Дикси. – Она об этом никому забыть не даст.

– Да уж побольше, чем будет у тебя, если ты не перестанешь с каждым пенни в банк бегать. Я в твои годы что не проживала, то на тряпки тратила.

– Мне на прожитье высылает собственный папаша из Америки, – сказала Дикси.

– Может, он и думает, что оплачивает за все, только с таких денег не проживешь.

– Не оплачивает, а платит. Не с таких, а на такие, – сказала Дикси.

– Пойду лучше чай подогрею, – сказала Мэвис.

А Дугал сказал Дикси:

– В бытность мою в ваши годы у меня всегда не имелось много денег.

Он выставил плечо, сверкнул на нее глазами, и она не посмела его поправить. Но когда Хамфри фыркнул, она повернулась к нему и сказала: «Что-нибудь смешно?»

– С Дугалом, – сказал он, – тебе не управиться.

Мэвис вошла в комнату и включила телепередачу из кабаре. Когда вернулся ее муж, он увидел, что Дугал сопровождает эстрадное представление залихватской пляской посреди ковра. Мэвис визжала от восторга. Хамфри улыбался, поджав губы. Дикси тоже поджала губы, но не улыбалась.

По субботам, как и по воскресеньям, джентльмены, проживающие у мисс Фрайерн, обязаны были сами убирать свои постели. Вернувшись в субботу к одиннадцати вечера, Дугал нашел у себя в комнате записку:

Сегодня ваша постель порадовала хозяйку. Испытательный срок закончен на отлично!

Дугал приклеил записку к зеркалу на туалетном столике и пошел вниз посмотреть, спит ли мисс Фрайерн. Он нашел ее в кухне: она чопорно восседала за столом с бутылкой портера.

– Мне писем нет?

– Нет, Дугал.

– А я так жду письма.

– Не расстраивайтесь. Может быть, придет в понедельник.

– Расскажите мне какую-нибудь историю.

– Да вы наверняка все мои истории слышали.

Он уже слышал о том, как в былые дни в парке не было проходу от грабителей, как чернокожие певцы бродили по мостовой, или, вернее, по ездовой, как она тогда называлась, если верить мисс Фрайерн. Она пригубила портер и рассказала ему еще раз, как она улизнула из дома с девицей по имени Фло, как они наняли кэб в Кэмберуэлл-Грин и поехали кутить в закусочную «Слон», угостили извозчика джином на два пенни и возвратились домой пешком как ни в чем не бывало.

– Уж вы-то в молодости своего не упустили, – сказал Дугал.

Но на ее худом старческом лице выразилось презрение к недостойному намеку, и она отвернулась, ибо они еще не успели как следует подружиться и только через месяц мисс Фрайерн как-то вечером, со вздохом допив полезный для организма портер, достала бутылку джина и рассказала Дугалу, как в Пекхэме в первую войну стоял Гордоновский полк шотландских горцев; как юные леди спрашивали друг у друга, надето ли у солдат хоть что-нибудь под их форменными юбками; как мисс Фрайерн двадцати семи лет от роду пошла с шотландцем погулять на Гору с одним деревом; как он вдруг повернулся к ней и сказал: «Я знаю, девочка, что все вы очень не прочь выведать, что у нас под юбками, и сейчас я тебе все подробно объясню»; как он тут же схватил ее за руку и сунул ее себе под юбку; и она так ужасно вскрикнула, что у нее потом целую неделю была ангина.

Но когда Дугал сказал, не пробыв у мисс Фрайерн и двух недель: «Уж вы-то в молодости своего не упустили», она отвернула от него свое худое, бескровное лицо, и по неприметным движениям ее костистого тела Дугал мог понять, что слишком много себе позволяет.

Помолчав, она спросила:

– Хамфри не с вами пришел?

– Нет, я его бросил у Дикси.

– Я хотела с ним кое о чем посоветоваться.

– А я вместо него не сгожусь? Я даю редкостные советы.

Но ее обида еще не прошла.

– Нет, благодарю. Мне хотелось бы переговорить с Хамфри.

Дугал пошел спать, и дождь барабанил по крыше над его головой. Во входной двери щелкнул ключ, и слышно было, как Хамфри осторожно поднимается по лестнице на второй этаж. На площадке он надолго задержался, как будто решил передохнуть. Потом его неуверенные шаги послышались выше. Либо он был пьян, либо нес что-то тяжелое: наверху, возле самой двери Дугала, он едва не упал.