Текст книги "Путь Абая. Том 1"

Автор книги: Мухтар Ауэзов

ЭПИЛОГ

Стихи и напевы, рожденные в Акшокы, переписанные, заученные наизусть, распространялись в песнях вокруг. Новое слово, хранившее в себе тайны сокровища, летело по степи, как тихий ветер Сары-Арка, медлительно и плавно веющий над ее просторами. Новые песни, никогда раньше не звучавшие в этих краях, летели на крыльях ветров, неся долгожданный ответ степям, вопрошавшим сквозь многовековую молчаливую дрему. Голос нового племени – они летели как вестники вешних дней. Не ушедшая зима породила их: они явились для наступающего лета с его новым цветением, с его возрождением. Эти песни звучали для тех, кто ищет новой жизни, новых просторов: для прозорливого ума, для чуткого сердца, для сильных и смелых, полных тревожных дум и готовых к борьбе…

Стихи и напевы, рожденные в Акшокы, переписанные, заученные наизусть, долетели в песнях до Ералы. Хасен и Садвокас, сироты, когда-то взятые Абаем в городскую школу, каждый вечер читают здесь вслух переписанные ими строки: и у колодца, и за аулом, и у костра. Даркембай и другие жатаки, старые и молодые, без конца заставляют их читать стихи Абая. Давний старый друг его Даркембай, понюхивая свой табак, придвигается поближе к юному грамотею и долго слушает его.

 
О казахи мои, мой бедный народ!
Жестким усом небритым прикрыл ты рот.
Зло – на левой щеке, на правой добро.
Где же правда – твой разум не разберет!..—
 

так начинает свои стихи печальник народа Абай, – и Даркембай видит перед собой его самого и верит ему. Грусть усталой старческой души сливается с печалью поэта.

Дандибай и Еренай просят прочесть их любимые стихи:

 
Хоть мы уже старцы, хоть мысли печальны,—
в нас жадность сильна.
Беда, коль пойдут наши дети за нами,—
судьба их страшна.
Не радость работы, а зависть и алчность
вселились в сердца.
Не подвиг нам важен, не труд нам приятен,
а мзда нам нужна.
 

　Старики оживляются. Такие песни, рожденные правдой жизни, метко бьющие по давним врагам и насильникам, особенно радуют их: что могут возразить на эти крылатые слова всякие такежаны, майбасары, уразбаи?.. Старики, прослушав, просят повторить еще раз. Им уже мало чтения, они требуют: «Пой!.. Пой, как песню!..»– и заставляют юношей хором петь слова Абая. Правдивые слова, внятно звучащие в молодом стройном хоре, восхищают стариков.

– Какие слова, как сказано!.. По всем шестидесяти двум жилам огнем пробегают! – восклицают они.

– Ни один сын казаха не скажет то, что говоришь ты, Абай!.. Так можешь сказать только ты, драгоценный мой, единственный золотой тополь в пустыне моей!.. В глухой равнине чутким рожденный!.. – говорит Даркембай. Он говорит эти горячие слова за всех слушателей, в молчании внимающих стихам Абая…

Стихи и напевы, рожденные в Акшокы, переписанные, заученные наизусть, поет как песню Мухамеджан.

Вчера весь вечер он провел в юрте Оспана, пел и читал. Чтобы послушать его, молодежь аула и все соседи-прислужники тесным кольцом облепили юрту снаружи и долго не расходились.

Улжан давно не видела Абая, материнское сердце ее тосковало. Она слушала стихи Абая, не замечая ни входящих в юрту, ни приезжающих гостей. Может быть, к ней, к матери, он и обращался с этими словами:

 
Вот я рядом с тобой, говорю с тобой снова,
Обновленной душою пойми обновленное слово…
 

Ее сын осуждал старых невежественных акынов, торговцев словом. Он, как плетью, хлестал тех, кто гонится за чинами:

 
Беспокойней Тобыкты нет на свете рода:
Хитрецы, дельцы, сутяги – вот отцы народа..
 

Улжан, удивленная и обрадованная, в глубоком молчании слушала стихи сына. Громкий, неудержимый смех Оспана, вдруг раздавшийся в юрте, словно разбудил ее.

Оспан по своей привычке слушал молча, не шевелясь. До сих пор он не вымолвил ни слова, не сказал, хорошо ли это или плохо. А сейчас он вдруг шумно расхохотался, указывая на Такежана и его друзей, сидевших с надутым видом за чашками кумыса.

– Вон, вон они сидят! – сквозь хохот повторял он. – Это о них сказано!.. В точности!.. «Беспокойней Тобыкты нет на свете рода: хитрецы, дельцы, сутяги – вот отцы народа!..»

Рядом с Такежаном сидели Жиренше и Уразбай. Только теперь взглянув на этих троих, Оспан понял смысл многих стихов Абая. Увидев, что и эти стихи и слова его обозлили их, Оспан рассмеялся еще громче. Теперь видно было, что он просто издевался над ними, вдруг превратившись в того неукротимого шалуна, каким был в детстве.

– Что с тобой, Оспан? Скалишь зубы, как мальчишка!.. – недовольно буркнул Жиренше. Но Оспан заговорил еще задорнее:

– Во всем Тобыкты больших сутяг, чем вы трое, – поищи – не сыщешь!.. Ведь вас-то Абай и бьет палкой по голове! Эй, Жиренше, сознайся честно, разве не правда?

Улжан сочувственно усмехнулась, а потом погрузилась в свои думы. Когда Мухамеджан, прочитав уже много стихов, замолчал, она сказала громко, с глубоким чувством:

– Абай с самого рожденья, еще крошкой, всегда был для меня одним миром, а вся остальная родня – другим. Золотой мой слиток, утешение моей материнской души… С ним родилась моя материнская надежда… Вижу теперь: моя надежда выросла в прекрасный тополь! Я могу умереть спокойно: у такой матери, как я, больше не может быть желаний. Великий господь, молюсь тебе, молюсь благодарной молитвой!..

В юрте стояла тишина, все слушали эти горячие материнские слова. Но после молчания заговорил Такежан. Недавнее раздражение против Оспана вспыхнуло в нем с новой силой. Не понравились ему и слова матери.

– Ой, апа! – повернулся он к Улжан. – Ты всю свою душу только одному сыну отдала, потому так и говоришь… А разве нет и без него благородных и красноречивых казахов? И не они ли сказали когда-то: «Слава богу, из нашего рода не вышло ни одного баксы и ни одного акына?» Чему же ты радуешься? Что твой сын стал настоящим баксы – заклинателем?

Жиренше с хитрым злорадством ущипнул ногу Уразбая, лукаво поглядывая на Улжан и беззвучно смеясь. Улжан всю передернуло от слов Такежана. Она быстро повернулась к нему:

– Э, ты, наверное, думаешь: оба, мол мы щенки одной и той же матери! Но я-то вижу, что один из этих щенков растет сказочным Кумаем,[176]176
  К у м а й – легендарная охотничья собака.


[Закрыть] а другой – ублюдком-дворняжкой!.. Говори, что хочешь, но помни, что ты для меня и ногтя Абая не стоишь!

Гнев охватил старую мать. Ее широкое, круглое лицо, покрытое глубокой сетью морщин было очень бледно. В глазах, полных слез, краснели кровавые прожилки, и взгляд ее, устремленный на Такежана, был полон презрения.

Такежан схватил камчу и тымак.

– Пошли!.. Уйдем отсюда! – коротко сказал он Жиренше и Уразбаю и буркнул на ходу – Довольно… Наслушались мать, выжившую из ума… И он быстро зашагал к двери.

Стихи и напевы, рожденные в Акшокы, переписанные, заученные наизусть, однажды вечером дошли до слуха Кунанбая в час его бессонницы. Они долетели до него, настойчиво звуча из тьмы ночи. Старик ворочался на постели и все не мог избавиться от этой песни, такой упорной, назойливой. Одни и те же слова повторялись снова и снова.

Это пел Карипжан, ночной сторож аула. Он недавно услыхал песню и, не сумев с одного раза запомнить ее до конца, пел только начало, бесконечно повторяя понравившиеся ему строки:

 
Ты – мой супруг любимый.
Богом указанный мне…
 

Слова, звучащие вдали, доходили до слуха Кунанбая совсем по-другому: «гонимый, богом наказанный…» – слышалось ему. Бессильный уйти от песни, от ее неразборчивых, но таких грозных слов, Кунанбай разбудил Нурганым:

– Калмак, ой, калмак! – звал он жену. – Что там сторож твердит: «Богом гонимый, богом наказанный?» Кого он там клянет? Узнай! Но Нурганым знала песню.

– Он поет: «Ты – мой супруг любимый, богом указанный мне», – ответила она. – Говорят, это Абай написал… Эту песню все поют…

Кунанбай громко вздохнул и отвернулся к стене.

– Пусть замолчит, не воет. Уйми! Он покой мой отнял! – приказал он и затих.

 
Ты – мой супруг любимый,
Богом указанный мне…
Но меня не избрал ты другом.
Оставил одну во тьме…
 

Когда Нурганым впервые услышала эти слова Татьяны, ею овладела неодолимая грусть. Эти слова выражали и ее собственную тоску. С первых же звуков песни ей вспомнился Базаралы, друг, покинувший ее в печали, – и она замкнулась в своем невысказанном горе…

Подозвав к юрте сторожа, Нурганым сказала ему совсем не то, что приказал Кунанбай:

– Пой свою песню на том краю, подальше отсюда… А будешь приближаться сюда, пой тихо… Твоя горячая песня старику душу жжет! Понимаешь ли ты, что песня твоя жарче пламени? Не нравится она здесь… – сказала она с тихим вздохом и ушла к себе.

Не сторожу – самой себе она высказала то, что крылось в тайниках ее души…

Стихи и напевы, рожденные в Акшокы, переписанные, заученные наизусть, плыли в песнях по бескрайним просторам, как тихий ветер Сары-Арки, медлительно и плавно веющий над степью. Они облетели все жайляу Тобыкты, дошли до кереев верховий, до уаков низовий, до племен Каракесек и Куандык, долетели и до найманов, населяющих долины Аягуз, горы Тарбагатая и Алтая…

Однажды вечером к крайней бедной юрте далекого большого аула подъехал жених с товарищем. Жигиты нищих аулов – оба они были одеты бедно, и невесту жених просватал себе в такой же обездоленной семье, как его собственная. Молдабек, жених, был певцом. Семья невесты позвала на скромную вечеринку молодую хозяйку аула, которую все любили и уважали. Тогжан пришла. В бедной юрте зазвучали песни. И вдруг, совсем неожиданно, Молдабек одну за другой начал петь: «Письмо Татьяны», «Ответ Онегина», «Второе слово Татьяны».

С первых звуков сердце Тогжан сказало: «Это Абай! Это мог сказать только Абай!..» Тогжан и не стала спрашивать ни о песне, ни о том, кто сложил эту исповедь сердца, взволнованного глубокими чувствами, изливавшего юную пачаль, раньше никогда так не звучавшую.

Когда Молдабек запел второе признание Татьяны, Тогжан потеряла самообладание. Давно не испытанное смятение охватило ее, волнение отразилось на прекрасном лице. Не ее ли это собственные слова?.. «Ведь я покорилась судьбе, хоть не хотела такой жизни… Я не отреклась ни от любви моей, ни от тоски по тебе, но нам нет возврата к прежнему счастью…» – говорит песня. Не эти ли слова говорила больному другу и она сама, Тогжан, глотая слезы?.. И вот они не забыты… Не угасло, не исчезло их искреннее пламя… Оно вспыхнуло вновь в такой сердечной, чистой песне! Неожиданный привет его души… Вся трепеща, она чувствовала, в какой огонь бросала ее эта песня. Весь долгий вечер она просидела, то пламенея, то изнемогая от холодного озноба. Беззвучно и часто капали нескончаемые слезы. А душа повторяла бесконечно и неустанно слова Татьяны…

В один из тихих летних вечеров на каменистом холме урочища Каска-Булак сидел Абай, прислушиваясь к вечернему дыханию аула. В это лето его маленький аул не откочевал на многолюдное жайляу: оставшись рядом с жатаками, Абай провел все лето в соседстве с ними.

Сегодня утром к Абаю приехало множество гостей – молодых акынов. Они привезли ему радостные вести: они рассказали ему, как любит народ его стихи, как широко разлетелись по степи его песни. На многолюдную Кояндинскую ярмарку съехались несколько племен. И всем запомнилось имя Абая. Везде говорили:

– Хороший человек в степи появился, имя его – Абай. У него особенные слова и наставления. Это мудрец, заступник народа, друг несчастных, враг насильников. Родился он в Тобыкты, но не для одних тобыктинцеп, он – сын всего народа. Будем же слушать речи его, запомним его наставления…

Кокпай, Муха, Мухамеджан, Магаш, Какитай привезли с жайляу эти вести Абаю. Радостные и восторженные, они столпились вокруг своего «ага-акына», друга и наставника, они гордятся его именем.

Абай с молчаливым удовлетворением слушал их рассказы. Теперь, оставив друвей в юрте, он вышел на холм побыть наедине со своими мыслями. Тайнами, скрытыми в его душе, он делился с вечерней красотой природы, сливаясь с нею.

Беспредельными просторами раскинулись перед ним степи Ералы, Ойкодыка, Корыка. Как огромен лик спокойного мира, пребывающего в вечерней тишине! Косые лучи солнца розовым светом озаряют эту ширь. Ровный мягкий свет разливается по этому блаженному в своем покое миру. Вдохновенный взор поэта видит перед собой уже не степь, а море – спокойную, тихую гладь водного простора.

По этому морю жизни плывет одинокий корабль. Подняв паруса, он уходит в неведомый, но чудесный, озаренный светом путь к неведомым, далеким берегам. На парусах его начертано: «Борьба и надежда». Корабль, поднявший на себе надежды народа, плывет к гавани, имя которой – Грядущее. Это корабль Абая прокладывает в мир широкий, прямой, уверенный путь.

Абай пристально смотрит с холма иа далекий темнеющий горизонт, взором мысли провожая корабль в желаное плаванье. Высоко над степью сидит на холме Абай, один со своим вдохновением. Впервые за всю жизнь он чувствует сейчас гордость. И на эту гордость он имеет право.

Но эта мысль сверкнула мгновенно промелькнувшим ликом радости. Сменив ее, о берег его души ударяет новая волна мыслей. Точно черные тучи набегают на него: надвигается другой лик – хмурый лик жестокой жизни. Он закрывает сияющую радость, надвигается властно и мрачно.

Впереди жизнь и борьба. И в этой борьбе – он один. Правда, у него есть сила и надежда. Его сила – это поэзия, его надежда – народ. Но эта надежда еще в беспробудном сне. А сила его – не останется ли она непонятной, неузнанной? Хватит ли у него терпения, хватит ли воли– воли, стойкой в одиночестве?

Он на вершине, на середине жизненного пути. А там позади, в пройденном, в прожитом, – чего больше: потерь или приобретений?.. Да, многого из того, что отошло от него, ему не жаль… Чужим ушел отец Кунанбай, чужим стал брат Такежан… И много еще таких такежанов стало врагами – один за другим отошли Жиренше и Уразбай… Ну что ж… Пусть оторвались, пусть ушли те, кому следовало уйти! Их еще будет немало. Лишь бы остался с ним народ, лишь бы остался в его руке светильник, освещающий его тропу к родному народу…

И он шепчет эти слова, как тайную клятву свою.

– Где же море? – словно пробудился он и окинул степь взглядом.

Теперь она не казалась ему морем: это была обычная безлюдная равнина, безмолвная равнина Ералы. На ней вдруг взвился клуб пыли… Еще… Еще… Пухлые облачка вспыхивают одно за другим… Что это может быть?

К Абаю подскакал всадник. Он подскакал сзади, и Абай только теперь заметил его. Загнанный конь его был весь в мыле сам всадник тяжело дышал. Это был гонец от жатаков Ералы, посланный Даркембаем, – юный Садвокас, тот самый, которого Абай когда-то отвез в школу. Садвокас заговорил дрожащим от гнева и обиды голосом:

– Глядите, Абай-ага, видите там клубы пыли? Это же разбой!.. Насильники напали на жалкие стада жатаков! Последних коней отбили и угоняют! Опять нас ограбили!..

Ни моря, ни мечты… Угасла даже малая радость, даже слабое утешение… Жизнь, с ее горькой правдой, с ее жестоклй борьбой снова властно звала Абая в схватку.

КОММЕНТАРИИ

Мухтар Ауэзов (1897–1961) – один из зачинателей казахской советской литературы.

Его центральное произведение «Путь Абая» было задумано вначале как исторический роман о великом казахском поэте, философе и просветителе Абае (Ибрагиме) Кунанбаеве (1845–1904). Впоследствии, с появлением очередных книг, составивших единый цикл, оно вылилось в героический роман-эпопею о народе и его национальном поэте и явилось художественным открытием целого народа и энциклопедией его жизни во второй половине XIX века.

Огромная заслуга Мухтара Ауэзова перед своим народом заключается в том, что он создал первый в его истории роман-эпопею, произведение, которое сразу выдвинуло писателя в ряды художников с мировым именем.

Творческая история «Пути Абая» протянулась чуть ли не через всю жизнь Ауэзова. Ее истоки можно отнести к 1923–1925 годам, когда писатель впервые обратился к творчеству своего соплеменника, человека, рукописные списки произведений которого еще в детстве стали для него первой книгой в жизни, его букварем. Это был Абай Кунанбаев. Однако в двадцатые годы, как признавался писатель, он «не ставил своей задачей изображать Абая». М. Ауэзов записывал изустно распространяемые в народе стихотворения и переводы поэта, поскольку при жизни произведения Абая не публиковались, а его первый стихотворный сборник был издан лишь в 1909 году в Петербурге племянником поэта Какитаем Исхаковым. В 1926 году в газете «Трудовой казах» сообщалось, что составление сборника стихов Абая поручено «его земляку и талантливому писателю М. Ауэзову». Делом всей жизни писателя стали разыскания и публикация наследия Абая. Он восстановил примерно сорок процентов его произведений, создал фундаментальные научные исследования о его поэзии, которые заложили основы – абаеведения. С 1933 года писатель публикует первые записи воспоминаний современников поэта.

Работа по собиранию и изучению творческого наследия великою казахского поэта-просветителя приводит к тому, что к середине тридцатых годов личность Абая властно захватывает воображение художника.

Первое упоминание о работе над романом, посвященным Абаю, относится к 1935 году. В журнале «Литературный Казахстан» (1935, № 5, 6) – сообщалось, что М. Ауэзов издает новый роман «Телькара». Этим именем называли Абая его близкие, что в переводе означало «смуглый сын двух матерей», – Абай, как известно, воспитывался и матерью и бабушкой. Кроме того, это имя, по мысли писателя, имело как бы второй смысл – сын двух культур.

Приближался «пушкинский», 1937 год, когда особенно ярко выявилась роль великого русского поэта в межнациональном братстве литератур. Через пятьдесят лет после гибели А. С. Пушкина – в 1887 году Абай своими переводами познакомил казахскую степь с русским поэтом: он перевел главы «Евгения Онегина», создав к ним мелодии и сделав народными песнями. Ауэзову уже было известно о том, каким образом пушкинское «Письмо Татьяны» попало на казахскую свадьбу (об этом писатель сообщил в своем интервью в «Литературной газете» от 31 марта 1945 года). В детстве из уст сказочника Баймагамбета писатель услышал пересказ «Дубровского». В эти же годы Ауэзов пристально изучает переводы «Евгения Онегина», созданные Абаем.

Все это имело большое значение в исполнении замысла М. Ауэзова создать роман о человеке, первым в степи прешедшем к пониманию пушкинского наследия. 10 февраля 1937 года в газете «Казахская литература», выходящей на казахском языке, был опубликован первый от рывок из главы нового романа М. Ауэзова «Как запела Татьяна в степи». В этом отрывке повествовалось о том, как письмо пушкинской героини Татьяны Лариной, переведенное Абаем, исполненное знаменитыми степными певцами, стало любимой песней казахской молодежи. Позже этот эпизод в значительно переработанном виде вошел в последнюю главу второй книги романа «Абай».

Одновременно с работой над романом писатель воссоздает образ поэта в трагедии «Абай» (1939), написанной в соавторстве с Леонидом Соболевым, затем следует киносценарий «Песни Абая» и оперное либретто.

Публикацию романа начинает казахский журнал «Литература и искусство», ныне носящий название «Звезда», в котором были опубликованы главы: «Письмо Татьяны» (1937, № 4), «Возвращение с учебы» (1939, № 4, 5), «В вихре» (1939, № 6, 7, 8), «В дебрях» (1940, № 10, 11).

Полностью первая книга «Абая» вышла на казахском языке.

В течение всего периода работы над первой книгой романа «Абай», вышедшего в июле – августе 1942 года в Алма-Ате, печатаются его отдельные главы на казахском и русском языках. Одновременно с этими публикациями появляются и русские переводы. «Казахская правда» 10 февраля 1937 года печатает первый отрывок из романа под названием «Песня Татьяны».

Затем одна за другой следуют публикации новых глав романа в переводе Г. Шариповой – «Именем шариата» («Казахстанская правда», 1939, 24 и 26 мая), «Схватка» («Литература и искусство Казахстана», 1939, № 6–7), «Тяжба» (там же, № 8–9), в переводе А. Никольской и Т. Нуртазина «Возвращение» («Литература и искусство Казахстана», 1939, № 5), «Самосуд» («Литературная газета», 1945, 9 июня). Летом 1945 года в журнале «Октябрь» (№ 7–8) начинает печататься роман «Абай». В августе этого же года он впервые выходит отдельным изданием в Москве в издательстве «Советский писатель» в русском переводе А. Никольской и Т. Нуртазина под редакцией Л. Соболева.

Роман «Абай» стал событием в казахской литературе. Его патриотическое звучание в годы Великой Отечественной войны было отмечено казахской и русской критикой. Известный казахский писатель Габит Мусрепов в 1943 году, выступая на обсуждении романа, первым отметил, что «Абай» – новая вершина казахской литературы и в подлинном значении слова первый казахский роман, созданный в лучших традициях мировой литературы. Один из первых русских критиков, отозвавшихся о романе в 1946 году, К. Зелинский писал о художественном и историческом своеобразии этого, «может быть, единственного в мировой литературе романа о родовом строе кочевников, написанного человеком, когда-то принадлежавшим к одному из таких родов» («Литературная газета», 1946, 22 июня).

В 1947 году в Алма-Ате вышла вторая книга, которая в то время и завершила исторический роман «Абай». Ее первые публикации относятся к 1945 году: в журнале «Майдан» напечатана глава: «Перед бродом» (1945, № 2, 4), затем главы «В песне» («Литература и искусство», 1946, № 7—10), «Взгорьями» (там же, 1947, № 9), «Наставник поэтов» и другие (там же, 1949, № 4–9).

На русском языке отдельные главы публиковались в переводе А. Никольской («Казахстан», 1948, № 10–12). Тогда же впервые появляется авторизованный перевод глав под редакцией Л. Соболева («Дружба народов», 1948, книга 18). Отдельным изданием в русском переводе А. Никольской и Л. Соболева вторая книга вышла в Алма-Ате в 1948 году, затем роман «Абай» в двух книгах был издан в Москве в 1948 году в Гослитиздате, в 1949 году – в издательствах «Советский писатель» и «Молодая гвардия».

Появление романа «Абай» стало крупнейшим достижением многонациональной советской литературы. «Перед нами громадное культурное явление: я бы не побоялся назвать его великим», – писал Всеволод Иванов («Роман о песне», «Литературная газета», 1948, 10 ноября). Известный литературовед 3. Кедрина, один из переводчиков эпопеи, автор первой книги и многих трудов о творчестве М. Ауэзова, оценивала роман как выдающееся художественное явление всей советской литературы («Абай», «Правда», 1948, 20 декабря). А. Фадеев в своей речи «О советской литературе», произнесенной в Париже в 1949 году, отметил, что замечательный роман «Абай» – свидетельство культурного возрождения казахского народа в советскую эпоху (А. Фадеев, сб. «За тридцать лет», М. 1957, стр. 460).

В казахской критике (статьи академика К. И. Сатпаева, Е. Исмаилова, М. Габдуллина, К. Жармагамбетова) также высоко оценивается роль романа Ауэзова для развития всей советской литературы.

В эти годы роман «Абай» переводят на латышский, литовский, эстонский, узбекский, украинский, армянский, азербайджанский, таджикский, киргизский, уйгурский, татарский, туркменский, молдавский, башкирский языки.

Первые переводы романа «Абай» за рубежом появляются в Чехословакии (в 1948 —на чешском, в 1951 – на словацком языках), в Болгарии (1950), в Румынии (1951) и Польше (1951).

В 1949 году М. Ауэзову за двухтомный роман «Абай» присуждается Государственная премия СССР.

Писатель приступает к третьей, как он вначале предполагал завершающей, книге романа. В 1949 году в одном из своих интервью он отмечал: «Сейчас я пишу последнюю книгу романа о жизни Абая. Я ее не называю третьей книгой. Первая и вторая книги исчерпали свою тему – формирование личности и становление поэтического творчества Абая. В третьей книге я рассчитываю показать Абая-мыслителя, Абая – главу поэтической школы, избравшего себе друзей среди нового поколения, восприимчивого к русской культуре» (М. Ауэзов, «Как создавалась эта книга». – «Казахстанская правда», 1949, 17 апреля). Следовательно, по мысли автора, это был самостоятельный роман, связанный с дилогией лишь общим героем. Здесь же он отмечал, что «весь роман в первой редакции был закончен в 1946 году».

Таким образом, в конце сороковых годов речь шла лишь о трех книгах романа. Однако за эти два года произошли изменения: опубликованная в 1950 году книга «Наставник поэтов» не завершилась смертью героя, как предполагалось ранее. В ней наметились новые сюжетные линии, которым предстояло развернуться в широкое полотно народной жизни. Именно третья книга была в известной степени переломной для превращения романа в эпопею.

Здесь Абай, по словам автора, уже «поэт и борец, устремленный в будущее, в наши дни». И главное – с его поэзией росла и ширилась народная тема, ожили образы народных борцов, и среди них эпическая фигура вымышленного героя-поэта Дармена, духовного двойника Абая. Образуются как бы две сюжетные линии, которые, переплетаясь, движут панораму народной жизни. Именно в этом движении все отчетливее и многостороннее проявляется тема пути Абая к народу.

Первые главы третьей книги публиковались в апреле – мае 1949 года в журнале «Литература и искусство». В 1950 году она выходит в Алма-Ате отдельным изданием под названием «Наставник поэтов».

Перевод третьей книги на русский язык осуществил Л. Соболев. В 1951 году публикуются главы первой книги нового романа «Путь Абая»: «Абай-ага» и «Черные сборы» (журнал «Знамя», 1951, № 8–9). В следующем, 1952 году она выходит в Алма-Ате под этим же названием на казахском и русском языках. Третья книга и даст впоследствии название всей эпопее.

Критика, и казахская (Т. Нуртазии, А. Нуркатов, Т. Ахтанов) и русская (3. Кедрина, 10. Либединский, К. Зелинский), отмечает прежде всего эпические черты романа, переход повествования в новые жанровые формы. В эти же годы прозвучит высокое признание цикла романов М. Шолоховым, Л. Леоновым, К. Фединым, К. Симоновым, М. Гусейном, Айбеком, М. Турсун-заде, М. Ибрагимовым, А. Токомбаевым и многими другими выдающимися писателями братских советских литератур.

В связи с работой над романом «Путь Абая» в творческих замыслах писателя многое меняется. Новонайденные архивные материалы к биографии Абая ставят перед Ауэзовым вопросы о более глубоком анализе реализма поэта, его философских взглядов. Он публикует новые работы о творчестве Абая, пишет обстоятельную статью о своей работе над романами (1955).

Расширение замысла потребовало создания второй книги романа «Путь Абая». Первые публикации глав появились в 1954 году («Литература и искусство», № 3, 4, 5). На рукописи книги, имеющейся в архиве литературно-мемориального Дома-музея М. О. Ауэзова Академии наук Казахской ССР, отмечены автором ее даты: начало работы – 28 сентября 1953, окончание – 18 февраля 1954 года. Таким образом, самая сложная из книг писалась всего около пяти месяцев. В 1956 году она выходит отдельным изданием. В марте – апреле 1957 года в газете «Казахстанская правда» публикуются переводы глав, сделанные Н. Ановым, затем глава «Во мраке» в переводе Н. Анова и 3. Кедриной («Знамя», 1958, № 2).

Вторая книга романа «Путь Абая» вышла в русском переводе Н. Анова и 3. Кедриной, под редакцией 3. Кедриной, в 1958 году.

Впервые все четыре книги вышли в свет на казахском языке: в шеститомнике избранных сочинений М. Ауэзова (Алма-Ата, 1955–1957), на русском – в четырех томах: роман «Абай» (книги первая и вторая), роман «Путь Абая» (книги первая и вторая) (Алма-Ата, 1957–1958), со вступительной статьей М. Каратаева.

Еще в 1955 году автор говорил о своих произведениях как исторических романах, циклах романов (например, в вышедшей в 1958 году статье «Как я работал над романом «Абай» и «Путь Абая»). Но с выходом последней книги появляется их точное жанровое определение. Литературовед М. Каратаев называет романы об Абае первой казахской эпопеей. Он пишет: «Книги об Абае рассматриваются обычно как исторические романы. Это, конечно, верно… но больше основания говорить в данном случае о своеобразной художественно-исторической, социально-бытовой эпопее, чем просто об историческом романе» («Первая казахская эпопея». – «Казахстанская правда», 1956, 8 сентября).

Впервые как единое произведение, как роман-эпопея в двух книгах «Путь Абая» вышел на русском языке в начале 1958 года (Москва, Гослитиздат) с большой вступительной статьей «Мухтар Ауэзов», написанной 3. Кедриной.

С тех пор роман-эпопея «Путь Абая» вошел в сокровищницу казахской и всей многонациональной советской литературы как произведение огромной художественной силы.

Если в сороковые – начале пятидесятых годов роман «Абай» становится широко известным в братских республиках и переводится в основном на языки народов СССР, то в середине пятидесятых – начале шестидесятых годов к эпопее «Путь Абая» приходит мировая слава. Именно в эти годы о нем восторженно отзываются крупнейшие зарубежные писатели, такие, как А. Стиль, А. Зегерс, Н. Хикмет, Фаиз Ахмад Фаиз, А. Курелла, и многие известные критики.

«Вы еще не прочли «Абая»?! Значит, Вы ничего не читали. Это невероятно, это удивительно! Степь ожила и пошла на вас со всем великолепием ее первозданной природы, ее жестами и цельными характерами. А какие страсти, шекспировские! Вы ощущаете эпоху как ни в одном научном исследовании. А какая поэзия! Ни одной прозаической строки в этих двух объемистых книгах, напечатанных в форме прозы» («Судьба в сердце Азии», «Техлихе рундшау» («Tagliche Rundschau»), Берлин, 1954, 15 декабря). Это мнение известного немецкого писателя и переводчика Альфреда Куреллы выразило чувства многих зарубежных читателей, познакомившихся с романом-эпопеей М. Ауэзова, изданным на тридцати языках народов мира. Роман-эпопея «Путь Абая» переводится на польский, немецкий, английский, венгерский, французский, многие главы публикуются на монгольском, греческом, вьетнамском языках. В Советском Союзе эпопея издается на латышском, литовском, узбекском, украинском, молдавском, башкирском и многих других языках. Свыше ста пятидесяти изданий выдержало это произведение за четверть века своего существования.

В 1959 году Мухтар Ауэзов был удостоен Ленинской премии.

Последнее прижизненное издание «Пути Абая» вышло на казахском языке в 1961 году. С тех пор роман-эпопея переиздавался неоднократно на многих языках. Наиболее важной первой посмертной публикацией его следует считать издание в академическом двенадцатитомном собрании сочинений М. Ауэзова на казахском языке, осуществляемом Институтом литературы и искусства имени М. О. Ауэзова Академии наук Казахской ССР с 1967 года. Сочинениям предпослана обстоятельная статья, написанная И. Дюсенбаевым и М. Назарбаевым, и автобиография писателя, впервые представленная им для московского издания романа (1950). Роман-эпопея составляет в этом издании 4, 5, 6, 7 тома и выходит уже под общим названием «Путь Абая» (книга первая, книга вторая, книга третья, книга четвертая).