Текст книги "Путь Абая. Том 1"

Автор книги: Мухтар Ауэзов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 53 страниц)

Азимбай рассмеялся, оскалив белые зубы, которые зло сверкнули в сгущающихся сумерках. Абай рывком повернулся к племяннику.

– Вот проклятые! – вырвалось у него. – Не успели до власти добраться, старые повадки вспомнили! Хищники вы, звери с волчьей мордой!

Эти слова сами слетели с языка Абая. Не смех ли Азимбая вызвал их? Мальчик раньше казался Абаю злобной собачонкой, теперь же его широкий хищный рот напоминал ему оскаленную волчью пасть.

Азимбай осадил коня и ехидно закричал вслед удаляющейся повозке: ~ Это тебе на дорогу!..

Он еще раз злорадно засмеялся, оскалив зубы, и повернул домой. Красные огоньки далеких аульных очагов звали к ужину жадного на еду Азимбая. Он подобрал поводья и крепко хлестнув коня камчой, поскакал в аул. Ему было весело: он считал себя победителем и мчался в темноте с торжествующим воплем: «Иргизбай!.. Иргизбай!..»

Когда Абай и Баймагамбет приехали в Байкошкар, аул еще не ложился. Абая особенно обрадовало, что дети не спали. Услышав грохот колес, они выбежали навстречу и со всех сторон окружили Абая. Одни карабкались на козлы, другие на задок повозки. Магаш и Тураш залезли отцу на колени, обнимали его, шумели, кричали, всячески проявляя свою радость. Баймагамбет, зная, что Абай, возвращаясь из поездок, прежде всего навещал мать, повернул коней прямо к юрте Улжан.

Улжан встретила его, стоя около своей большой кровати. Абай вошел в юрту, окруженный детьми, и обнял мать. Она нежно поцеловала сына. Айгерим, Айгыз и другие женщины собрались тут же. Явился и Оспан, широкоплечий, огромный, в легком чапане с бархатным воротником, наброшенном поверх белой рубахи, вместе с ним вошла его молодая жена – миловидная, стройная Еркежан.

Оспан был обрадован возвращением Абая и, стараясь перекричать ребятишек, с громким хохотом делился с братом общей радостью аулов Кунанбая – новостью об избрании трех волостных из их семьи – и шумно требовал суюнши. Абай негромко ответил, взглянув на мать:

– Да будет это к счастью. Видно, вы все в большой радости…

Улжан поняла, что новость не радует сына, и прибавила так же тихо:

– Да будет это к общему счастью, сын мой!.. Оспан продолжал бурно высказывать свои чувства:

– Да продлится эта радость, умноженная на радость! – повторял он, намекая на другую новость – о Базаралы. Абай знал, что упрямый и резкий Оспан ненавидел его не меньше, чем Такежан. На явное злодеяние он не пошел, но ссылка Базаралы вполне утоляла его болезненное самолюбие. Его редкие черные усы торчали, как конский волос, жиденькая, черная, как уголь, бородка топорщилась во все стороны. Всякую приятную новость этот великан встречал необыкновенно бурно. По своей наивности он полагал, что братья всем обязаны Абаю.

– Наши волостные воображают, что начальство избрало их за известность и влияние! А я им говорю: «Побойтесь бога, не зазнавайтесь, откуда вас начальство знает? Вы думаете, Абай зря глотал городскую пыль и пекся там с ранней весны до самой жары? Откуда свалились на вас такой почет и доверие? Это Абаевых рук дело! Он в городе с большим начальством знается, он с ними и договорился!» Сразу им рты заткнул!

Абай усмехнулся.

– Хоть ты и ближе всех ко мне, Оспан, – покачал он головой, – а заблуждаешься так, будто идешь в темную, безлунную ночь… Ну, Шубар еще туда-сюда – он хоть и молод и себя еще не показал, но жигит достойный… Но неужели я стал бы поддерживать Такежана, который, побыв волостным, увеличил свои табуны с восьмидесяти до пятисот голов?.. Или Исхака, который в Кзыл-Молинской волости покрывает тобыктинских воров?.. Я верю, что ты так уважаешь меня, что готов и чин на меня навесить, но к этим выборам я и пальцем не прикоснулся… Не путай людей, брось это говорить!

Слова брата не убедили Оспана.

– Ладно, толкуй, все равно не найдешь ни одного тобыктинца, кто бы поверил этому! – возразил он. – Трое сыновей Кунанбая на одних выборах стали волостными – ни одна собака не поверит, что Абай не вмешался в это дело, если все время жил в городе!.. Лучше не отрицай и принимай благодарность братьев! Я везде буду, говорить, что все это сделал ты… Им почет – как волостным, а тебе еще больший почет – ты их сделал волостными! Враг ты себе, что ли? Сам бог тебе почет посылает, а ты отказываешься!..

Было ясно, что Оспан от своего не отступится, и Абай не стал спорить с ним при матери и детях. Он подозвал Абиша и начал расспрашивать его об ученье.

– Я теперь и по-русски учусь, – похвалился мальчик. – А ты и не знал? Как только с зимовки уехали, начал учиться!

Это была новость, которую семья берегла для Абая.

– Ого! У кого же ты учишься? Кто здесь учит по-русски?

Абай притянул к себе светлолицего миловидного мальчика и поцеловал его в лоб. Улжан объяснила:

– Весной, как ты уехал в город, к нам в Жидебай приехал молодой русский жигит… Он год служил в городе толмачом, его так и зовут – бала-толмач.[164]164
  Б а л а-т о л м а ч – мальчик переводчик.


[Закрыть] Пришел ко мне, говорит, что болен, приехал в аул лечиться кумысом, попросился жить у нас и учить детей по-русски… Я вспомнила, что ты этого хотел, и отправила его в Акшокы… Не только Абиш – и Магаш и Гульбадан учатся у этого бала-толмача Баева…

Абай искренне обрадовался новости. Он спросил Айгерим:

– Ну и как учатся? Так же усердно, как с Кишкене-муллой? Хорошо ли устроили учителя?

Айгерим заговорила – и Абай понял, как соскучился он об этом голосе.

– Дети учатся с большой охотой, даже по дороге на жайляу ни одного дня не пропустили… И сам толмач, видно, к ним привык – то учит, то разговаривает по-русски, а то сядет на стригуна и гоняется с Абишем!. – Айгерим улыбнулась своей нежной улыбкой и добавила – Забавные эти русские муллы!.. Ничуть не важничает, не гордится и детей учит шутя, все с играми… Ребятишек от него не оторвешь…

Абай выслушал ее с большим вниманием и одобрительно кивнул головой. Оспан принялся подтрунивать над невесткой:

– Ладно, ладно, не муллу хвалит, который шариат и божьи заповеди толкует, а какого-то толмача!.. Смотри, Абай, она сама русским грамотеем станет, подладит голос, – и он забавно передразнил Айгерим, сказав несколько ломаных русских слов.

Все расхохотались, а громче всех сам Оспан.

Абай спрашивал детей, как называется по-русски та или другая вещь, и с удовольствием слушал, как они отвечали, перебивая друг друга. Готовность их показывать свои успехи радовала его.

После ужина он пошел с ними к юрте Айгерим. Абиш, Магаш и Гульбадан шли, забравшись под его широкий чапан и прижимаясь к отцу. В душе его было гордое удовлетворение. Он вспомнил своего племянника Азимбая. Как не походили его дети на сына Такежана, уже научившегося причинять людям зло!.. Эти были настоящими детьми, чистыми, белыми, как молоко. Он чувствовал отцовскую гордость, видя, как увлекает детей ученье, как они сами все настойчивее требуют знаний. Обняв Абиша, он сказал ему:

– Светик мой дорогой… Как хорошо, что ты начал учиться по-русски! По-нашему ты учился достаточно, нынче я надолго отдам тебя в русскую школу… Бог даст – ты вырастешь большим ученым человеком… Это – самое мое большое отцовское желание, сынок! Меня так радует, что ты сам, без меня, начал ученье, светик мой!..

Абай остановился, глядя на полный диск луны, высоко поднявшийся в небе. В душе он повторял свою самую заветную мечту: «Не погуби его жизни!.. Все, чего не удалось получить мне, – знание, лучшие человеческие качества – пусть дастся сыну моему… Сделай его счастливым, освети его путь, создатель!..» Это была горячая безмолвная молитва.

Он прижал к себе любимого сына. Абиш молчал, но видно было, что внимание отца глубоко взволновало мальчика, он даже побледнел.

– Хорошо, ага, хорошо, – тихо сказал он.

Магаш, чуткий и по-детски наблюдательный сразу уловил, что отец и старший брат заключили договор. Он ухватился за пояс отца и вмешался:

– Вот еще, отец, почему только Абиш? И я поеду в город учиться по-русски!

В его голосе слышалась обида. К нему тотчас присоединилась Гульбадан:

– Отец, и я поеду! Учи и меня по-русски! Спроси у Баева, он всегда говорит, что я раньше всех научусь говорить по-русски! Я сама поеду, вот и все, – заявила она.

Абай счастливо улыбался, все еще не входя в юрту. Он погладил по головке Гульбадан, поцеловал надутые от обиды щеки Магаша и пообещал:

– Ладно, осенью и вас обоих повезу с Абишем учиться… Всех повезу, обещаю вам!

У входа его ждала Айгерим, наблюдая за ними с молчаливой улыбкой. Она откинула войлочную дверь и пропустила Абая в юрту.

НА РАСПУТЬЕ

1

На Балкыбекский съезд с Абаем поехали его неизменные товарищи Ербол, Баймагамбет и Шаке. По дороге они остановились в ауле у Ербола, где к ним присоединился Асылбек, отстраненный на недавних выборах от должности волостного, на которую его выдвинул в свое время Абай.

Вместе с Абаем поехал на съезд и его старший сын от Дильды – Акылбай. Нурганым постаралась принарядить своего воспитанника: на голове его была соболья шапка, на плечах – черный бархатный чапан, седло покрыто зеленым сафьяном и украшено серебром. Он выглядел настоящим щеголем-мирзой. Его сопровождали двое слуг. Один из них – Казакпай, черкес с большим горбатым носом и глубоко посаженными серыми глазами, – был гораздо старше Акылбая, почти ровесник самому Абаю. Нурганым нарочно послала его с юношей, чтоб за тем был надзор взрослого спутника. Второй был одних лет с Акылбаем – молодой жигит Мамырказ, большеглазый и светлолицый великан, острослов и весельчак. Акылбай с ним очень дружил и никогда не расставался.

И сейчас они ехали вместе поодаль от старших. Они все время о чем-то негромко разговаривали или шутливо болтали, порой отставая от всех, и потом мчались мимо старших, обгоняя друг друга и далеко уезжая вперед. Абай, усмехнувшись, сказал Ерболу:

– Кажется, у них крепкая дружба! В жизни человека бывает время, когда друзья никак не могут обойтись один без другого, словно щенята из одной конуры…

И он выразительно взглянул на друга. Тот засмеялся: Абай ясно намекал на светлые дни молодости, проведенные ими вместе. Однако, посмотрев на Акылбая и Мамырказа, Ербол покачал головой:

– Дружба?.. Вряд ли… Я думаю, у них в голове только девушки. Вот по этой дорожке они далеко ушли!

Его слова всех рассмешили. Но Абай, посмотрев вслед юношам, задумчиво сказал:

– Может быть, и так… Мы не знаем, что в душе у Акылбая… Он очень избалован. Как бы не вышел из него себялюбивый мирза!.. Такие сторонятся тех, кого люди считают умными, и любят тех, кто им льстит, кто твердит: «Ты лучше всех!..»– приближают к себе того, кто баюкает их гордость… Может быть, и здесь то же, бог ведает… Ербол не удержался от шутки:

– Чего ты от него хочешь? Признайся лучше, что ты просто придираешься к нему за то, что из-за него мальчишкой в отцы попал!..

Это была смелая шутка, которую мог позволить себе только Ербол по давней своей дружбе с Абаем. Асылбек и Шаке рассмеялись:

– Ну, Ербол взял Акылбая под защиту!

– Значит, прыгай, баловник, и дальше без удил!.. В Балкыбек они приехали к полудню.

На сборе должны были сойтись четыре племени – Тобыкты, Сыбан, Керей и Уак – разбирать тяжбы, споры, взаимные счеты. Для такого съезда нужно искать землю, не принадлежащую кому-либо из спорщиков: воротилы тяжущихся племен всегда стараются воспользоваться близостью своего населения и его численным перевесом. Балкыбек же находился на меже Тобыкты, Сыбана и Керея. Это урочище, изобиловавшее и водой и сочными кормами, пустовало из года в год: если одно племя занимало его, два остальных подымали шум: «Убирайся, это земля общая!» Для съезда нельзя было найти места удобнее.

Балкыбекский съезд должен был собрать население девяти волостей двух уездов – Семипалатинского и Каркаралинского. Четыре из них были заселены Тобыкты, две – Сыбаном, две – Уаком и одна – Кереем.

Сейчас как никогда иргизбаи могли влиять на дела сбора. Кругом только и говорили о том, что два сына и внук Кунанбая получили три волости в управление. Те из тобыктинцев, кто принадлежал к сильным и богатым аулам и мог сам рассчитывать на должность, были и обижены и встревожены.

– Везет иргизбаям! – говорили они с досадой и завистью. – Когда Кунанбай был ага-султаном, они выше всех стояли. Теперь Кунанбай отошел от мирских дел, отдыхает, словно старый верблюд на золе очага, а власть и счастье всё за ним тянутся… Трое его волчат правят тремя волостями! Даже в четвертой тобыктинской волости, в Мукыре, и то волостным стал его зять Дутбай! Значит, всё Тобыкты теперь в кулаке у иргизбаев! И не только Тобыкты – Исхак крыльями и Сыбан и Уак задевает… И Чингиз и Иртыш у них под властью, вот уж и верно повезло!..

Обо всем этом Ербол рассказал Абаю в пути: он уже побывал на сборе несколько дней тому назад, присматриваясь к настроению народа. Под именем народа на сборе подразумеваются далеко не все: «народ» – это аткаминеры, бии и волостные, люди, облеченные властью и произносящие на сборе речи, а также те, кто их окружает. О них и говорил Ербол.

– Ну и взяточники! – возмущался он. – Вот обжоры! Раньше про таких говорили: «Верблюда живьем проглотит», а теперь не знаешь, что и сказать… Овец– отарами, коней – целыми косяками берут… Да и городские начальники, чтоб их бог покарал, без стеснения хапают: один Исхак двадцать отборных коней Казанцеву отдал за должность для Такежана! Понятно, почему у того Такежан с языка не сходит!.. А теперь новые волостные принялись возмещать свои убытки, кровь у народа сосут…

– Ну, а бии что – неужели и они все тоже взяточники? – спросил Абай.

– Обо всех не скажу, но, конечно, и они себя не обидят. Посуди сам: идет, скажем, тяжба между Кереем и Тобыкты, спорщики сперва обращаются к волостным, а те, передавая дело бию, обиняками дают понять: «Присудишь в пользу того-то – получишь…» А бии – святые, что, ли, чтобы выносить решение по справедливости?.. Ну и делятся…

– Говори прямо – неужели и Жиренше с Уразбаем берут?

– А как же? Тут и спрашивать нечего! Абай покачал головой:

– А я обоих их считал друзьями!.. Сам же их в бии вывел… Может быть, ты преувеличиваешь? Я хотел бы по-прежнему верить в их честность… Если и они взяточники – где же взять честных людей?

Абай замолчал, горько задумавшись. Замолк и Ербол, воздержавшись от дальнейших рассказов об их грязных проделках: говорить плохое про людей, которых другой называет друзьями, он не мог. Абай сам когда-то повторял ему: «Ссора с близкими и друзьями рождается сплетнями и нашептываниями».

Абай и его спутники долго не могли разыскать места, где остановились родичи. Юрты бесконечными вереницами тянулись по обоим берегам реки, порой в два ряда, образуя правильные улицы. Семи-восьмистворчатые юрты попадались редко, – большинство съехавшихся привезли пяти-шестистворчатые новенькие белые юрты, разукрашенные цветным сукном и вышивками.

В стороне от них лепились кучками маленькие, закопченные: это были кухни и помещения для прислужников. Вдоль рядов юрт стояли на привязи жеребята – на съезд вместе с верховыми и упряжными конями пригнали и дойных кобылиц.

Вскоре Абай и его друзья увидели юрты, поставленные для начальства. Посредине возвышались три восьмистворчатые, соединенные друг с другом, а по обеим сторонам их были установлены в несколько рядов юрты поменьше, тоже соединенные по две, по три. Вокруг суетились волостные, бии, старшины, шабарманы. Здесь же сновали пастухи и просто съехавшийся люд. Пестрота чапанов и камзолов, разнообразие седел и конского убора привлекали внимание Абая. По различному покрою шапок можно было видеть, что тут были представители всех съехавшихся племен и родов: мелькали четырехклинные низенькие шапки тобыктинцев, высокие и узкие тымаки кереев, стеганые шестиклинки сыбанцев и восьмиклинки уаков. Выстроившись в ряд, перед юртами начальства стояли со своими толмачами волостные, их кандидаты и все бии-долынжи[165]165
  К а н д и д а т ы избирались вместе с волостными, как их заместители. Бии-долынжи – первые бии каждой волости. В случаях, когда в период между выборами волостной снимался с должности, его замещал кандидат, а если был снят и он – в управление волостью вступал до новых выборов бий-долынжи.


[Закрыть] Сыбана, Тобыкты, Керея и Уака. Из главной юрты вышли чиновники в белых картузах и в кителях с золотыми пуговицами в сопровождении урядников и стражников.

Глядя на эти приготовления, Ербол рассмеялся:

– Что это они выстроились? Поминанье, что ли, читать собираются?

Шаке тоже удивился:

– И встали отдельно от всех… Отделились от народа, как козы от овец! Зачем это?

Асылбек, сам бывший волостной, объяснил причину такой суматохи:

– Начальства ждут… Ояз приехать должен… Да вон, смотрите, уже и повозки видны!

По ровной зеленой долине к юртам неслись вскачь шесть-семь повозок, звеня колокольчиками. Впереди сломя голову скакала целая толпа шабарманов и стражников, поднимая на весь Балкыбек шум и топот, как на большой байге.

– Какой ояз! Тут целая куча начальства едет! – заметил Абай.

Шаке, который тоже побывал здесь несколько дней назад и знал все новости от своего брата Шубара, нового волостного, подтвердил.

– Говорили, что приедут два ояза нашей области – и наш семипалатинский уездный и каркаралинский… Наверное, это они…

Действительно, две большие повозки отделились от остальных и остановились у юрт. Уездные начальники направились к входу, волостные и толмачи потянулись за ними, разбившись на две кучки, а старшины и шабарманы поскакали в разных направлениях, не разбирая дороги, ругая каждого встречного и размахивая нагайками.

– От сумасшедшего лучше подальше держаться, – сказал Ербол, тронув коня. – Поедем-ка в сторону, они от одного вида начальства одурели!

Им пришлось долго разыскивать свои юрты. Баймагамбет, Мамырказ и Казакпай метались по сторонам, расспрашивая всех, где стоят юрты сыновей Кунанбая. Баймагамбет первым вернулся к спутникам с сообщением:

– Юрту Такежана нашли!

– У него останавливаться не будем, – коротко ответил Абай.

Потом прискакал Казакпай:

– Ха! Здесь аул Исхака! Остановиться туда будем, Абай? – сказал он, забавно ломая казахские слова: за многие годы он так и не научился хорошо говорить по-казахски.

Абай так же коротко отказался. Ербол пояснил остальным:

– Нынче он – волостной Кзыл-Молинской волости, зачем быть обузой чужому роду?..

Братья-волостные расположили свои юрты в одной линии: следующая стоянка принадлежала внуку Кунанбая Шубару, новому волостному Чингизской волости. Он сам выехал к родным на рыжем иноходце. Это был высокий и широкоплечий жигит с правильными чертами лица, чуть заметно тронутого оспой. Для избрания в волостные ему не хватало двух лет, но иргизбаи записали его двадцатишестилетним и выдвинули на эту должность: несмотря на молодость, он был грамотнее и образованнее других и, проучившись у Габитхана около десяти лет, мог даже получить звание муллы. Не довольствуясь этим, он по примеру Абая выучился по-русски у своего толмача. Решительный, деятельный, смелый, он выделялся среди сверстников и на сборах нередко давал направление спорам и решениям. Старшие родичи поручали ему на выборах и переговоры с русским начальством.

Шубар громко отдал дяде салем и тут же пригласил его:

– Абай-ага, вот наши юрты, зачем вы едете мимо? Останавливайтесь все у нас!

Абай приветливо поздоровался с ним, поздравил с избранием на должность в таком молодом возрасте, но отказался:

– Ты теперь человек должностной, у тебя много хлопот. Вокруг твоей юрты суматохи достаточно – тут и приезжее начальство, и жалобщики, и ходатаи, и, наконец, близкие друзья. А мы привыкли не стеснять себя, рано ложимся, поздно встаем… Нам удобнее будет у Оспана, разреши нам поехать к нему…

Шубару было немного досадно, что Абай отказался от его гостеприимства, но упрашивать он не стал.

– Тогда я хотел бы сказать вам несколько слов, Абай-ага, – задержал он дядю, пропуская вперед всех остальных. – Сейчас, когда приехал ояз, мы, волостные, вошли вместе с ним в Гостиную юрту. Он сразу спросил: «Приехал ли на съезд Ибрагим Кунанбаевич?» Это нас сильно обрадовало, я первый ответил: «Да, он здесь, придет к вам поздороваться…»

Шубар не мог скрыть своего удовольствия, что благодаря Абаю ему удалось показаться начальству.

– Хорошо, если бы вы зашли к нему, – продолжал он. – Вы знаете, сколько народу сюда понаехало, все втихомолку друг друга подсиживают… Если бы вы пошли к оязу просто поздороваться и показаться ему раньше других, для нас это было бы очень важно…

Абай понял, что приехал Лосовский, и решил зайти к нему, но, конечно, не с той целью, о которой говорил Шубар: он просто был рад встретиться с человеком, с которым был связан добрыми отношениями и взаимным уважением.

– Можешь не упрашивать, я непременно буду у него, – ответил он и направился к юртам Оспана, где его уже ждали спутники.

Здесь собралось множество гостей. Хотя Оспан и не был волостным, он, как хозяин Большого дома Кунанбая, тоже выставил на съезд пять больших юрт. Нынче он приказал зарезать серую кобылицу со звездочкой на лбу, что делали всегда перед каким-нибудь важным событием – перед походом или разбором крупного тяжебного дела – в знак верности и правдивости. На угощение он созвал всех волостных управителей обоих уездов, собравшихся в Балкыбеке.

В большой восьмистворчатой юрте сидел волостной Жумакан, сын одного из влиятельных старейшин Сыбана. От Керея пришел ловкий волостной Тойсары. Здесь же был представитель одного из родов Тобыкты – задорный, самоуверенный волостной Молдабай, здоровенный, разжиревший жигит. Пришли и Такежан, и Исхак, и другие волостные.

Никто не тратил слов попусту. Молчаливо наблюдая друг за другом, каждый старался угадать заранее, кто сумеет нынче добиться у начальства уважения и почета. Внешняя взаимная вежливость прикрывала глубоко скрытые зависть и ненависть. Они говорили обиняками, немногословно, осторожно. Не сегодня-завтра предстоял разбор тяжбы между Сыбаном и Кзыл-Адыром: точнее сказать, это будет спор между волостными Такежаном и Жумаканом. Следующим пойдет дело племен Мотыш и Керей: это также будет схватка волостных – Молдабая и Тойсары. Межплеменного съезда не было уже несколько лет, и поэтому между Тобыкты и Кереем, Кереем и Сыбаном, Сыбаном и Тобыкты дел накопилось множество: и по барымте, и по набегам, и по увозу невест, и по другим жалобам. Скоро бии начнут состязаться в красноречии, стараясь выиграть дело, и каждый из сидящих здесь волостных хорошо помнит об этом и соблюдает осторожность.

Одному Абаю чужды были их опасения и тревоги. Он оживленно начал расспрашивать Жумакана и Тойсары о тяжбе между Кереем и Сыбаном. Это было крупное дело, давно волновавшее весь округ и до сих пор не решенное. В связи с этой тяжбой обе стороны делали набеги и угоняли друг у друга коней. Тяжба эта была известна под названием «тяжба девушки Салихи». Абая занимало это дело.

Тойсары воздержался от ответа, но Жумакан, злобно взглянув на противника, поддержал разговор:

– Если захотеть, мир восстановить не трудно, дорогой мой Абай. Но как судить народ, когда девчонка – и та не хочет смириться и подчиниться?

Видно было, что Жумакан упрекает всех кереев и что эта тяжба крепко поссорила оба племени. Такой разговор мог вконец испортить настроение гостей, и Абай прекратил расспросы.

Появился кумыс, и все оживились. Кое-кто из гостей заговорил о том, что сейчас самое время послушать песни. Шаке сидел, тихо перебирая струны домбры; Абай взял ее у юноши и протянул акыну Байкокше, приехавшему из Кзыл-Адыра вместе с Такежаном. Здесь акын поселился в юрте Оспана, но бывал всюду, знал все слухи и время от времени делился с Оспаном своими наблюдениями.

– Все они тут взятками объелись, – говорил он, – и волостные, и старшины, и уважаемые наши бии. Слушай, Оспан, если тебе мало того, чем владеешь, – становись волостным! Тогда и с правого и с виноватого будешь драть, и никто тебя судить не посмеет!

Оспан с любопытством слушал новости Байкокше.

– Как ты узнаешь все их дела? – спросил он акына. – Ведь они берут из-под полы, договариваются тайком и получают темной ночью… Знахарь ты, что ли?

Байкокше открыл ему свою уловку.

– Только не говори никому: я просто стараюсь дружить с шабарманами всех волостных, – разве не через их руки проходит все, что дают и берут? Они от меня ничего не скрывают. А от посыльных других управителей они знают все проделки их хозяев и тоже мне рассказывают…

Приняв домбру из рук Абая, Байкокше запел тут же сложенное приветствие собравшимся. Развеселившись от выпитого кумыса, волостные сопровождали его пение шумными одобрительными возгласами:

– Молодец!.. Из всех нынешних акынов – он первый!

– Пой, соловей!.. У него старая школа, сразу видно! Байкокше, хмурый и тощий, пел, даже не подымая век, – видно было, что все эти похвалы не производили на него никакого впечатления и не льстили ему. После первой песни-приветствия он изменил напев, и слова изменились вместе с ним. Теперь он пел о другом: «Ты достиг цели, стал знатным, добился власти. Если ты честный человек – не обижай бедного, не покровительствуй злодею, не отдавай робкого ему на растерзание. Не обирай в жадности народ, не губи его счастья, не виси у него на шее». Он не назвал ни одного имени, но каждому было ясно, что весь яд этих слов предназначался большинству из сидевших в юрте волостных.

Этой песне ни один из них не выразил одобрения. А самоуверенный и наглый Молдабай просто обиделся.

– Вы не думайте, что этот Байкокше – и вправду кокше,[166]166
  Кокше – название рода; буквально означает: темный, скромный.


[Закрыть] – сердито сказал он. – Он себе на уме – тишком-тишком, а доберется до тебя и мигом очернит твой труд!

– Не лучше ли слушателям придержать язык? – рассмеялся Асылбек. – Акын скажет – на многое свет бросит!

Волостные, недовольные песней, пытаясь перевести разговор на другое, стали громко шутить друг с другом, но Абай снова привлек общее внимание к акыну:

– Тем и ценна песня Байкокше, что это не лесть просителя, не славословие бродяги-нищего, – сказал он. – Это острый глаз всего народа, голос народный, говорящий раньше самого народа.

– При чем тут народ? – вспылил Такежан. – Никакой народ не поручал ему говорить такими словами, горькими, как яд! Это уж его самого бог наградил злобным нравом!

Исхак и Тойсары поддержали его:

– Не путайте его с народом! Его злоба для народа – зараза!

– Чесоточный конь обо все трется!

Абай только усмехнулся.

– А кто без ропота слушает правду? – весело ответил он. – Ваши слова прямо говорят: не лезь с правдой, рассердишь! Где уж нам народ слушать, если один Байкокше нас из себя выводит!

– Байкокше – не народ! – не унимался Такежан.

Но акын, до сих пор молча слушавший спор, тихо перебирая струны домбры, теперь вмешался сам:

– Э-э, нет, волостной мой! Байкокше как раз и есть народ! Другое дело, что вам-то слушать его не по нутру, а Байкокше только повторяет то, что говорит народ…

– Ну, коли так, спой мне в четырех строках, все что говорит народ! – с издевкой сказал Такежан. Остальные подхватили его слова, осыпая акына и Абая колкими насмешками.

Абай, подзадоренный, с улыбкой взглянул на Байкокше.

– Ну, что ж, тянуть нечего, Байеке, я начну, а ты заканчивай! Давай ответим им, что говорит про них народ! И он громко начал:

 
Густою травой жайляу в низинах покрыт,
На легкое счастье родится иной жигит…
 

Акын сидел на корточках. Он привстал, насмешливо поднял брови и быстро закончил в лад Абаю:

 
Поставят за ловкость его волостным —
Он только взятки берет, пока не слетит!
 

– Вот что говорит народ! – добавил он и, взглянув на Такежана, громко расхохотался. Острое слово вызвало вокруг невольное шумное одобрение. Такежан вспыхнул и отвернулся.

– Болтун! – буркнул он. – Чтоб тебе язык припалило… Абай покатывался со смеху. Потом, поднявшись с места, он сказал на прощанье:

– Молдабай, видно, ошибся: для волостных это не Байкокше, а Жайкокше!..[167]167
  Ж а й – гром.


[Закрыть] —и он вышел из юрты с тем же громким смехом.

Волостные насупились. Так жирные гуси и дрофы, заметив реющего над ними сокола, затихают и прижимаются к земле. Оспан, увидев, что шутка акына обидела большинство его гостей, недовольно сказал Байкокше:

– Ну, хватит! Помолчи! – И начал сам разливать по чашкам кумыс.

Шубару тоже стало неловко и за дядю и за приглашенных им аткаминеров.

– Чтоб у тебя язык высох, Байкокше! Разве прямодушие в том, чтобы издеваться над другими? Где ты научился забывать приличия и, поев угощение, плевать в посуду? – сказал он.

Слова племянника разбередили обиду Оспана. Выпуклые глаза его сверкнули злыми огоньками, и он уставился на акына.

– Я собрал сюда родичей на жертвенную трапезу, чтоб они отдохнули и повеселились. Коли ты такой умный, должен помнить пословицу: «Доброе слово – половина счастья». Я думал, ты скажешь нам всем добрые слова, а ты вон как! Не заводи у меня в юрте ссор и пререканий!

После такой отповеди хозяина Байкокше, Шаке и Баймагамбет не стали задерживаться и поодиночке вышли из юрты.

Вечером Абай пришел повидаться с Лосовским. Увидев старого знакомого, Лосовский, загоревший на степном солнце, встал с места и пошел ему навстречу. Они крепко пожали друг другу руки. После приветствий и расспросов о здоровье Лосовский усадил гостя рядом с собой и стал рассказывать ему о деле, по которому производил дознание сам. На столе лежала пухлая пачка бумаг – прошение, которое составляют несколько родов и которое на канцелярском языке называется «приговором». Лосовский рассказал Абаю, что все многочисленные подписи и печати на этих бумагах оказались поддельными.

– Вы кстати пришли, Ибрагим Кунанбаевич, помогите-ка мне, – сказал он. – Это прошение одного молодого киргиза Мукурской волости, Жанатаева Кокпая, на имя господина губернатора. Дело идет о том самом урочище Балкыбек, где мы с вами находимся. Приговор составлен управителями шести волостей, заинтересованных в этом урочище. Вот смотрите, что тут написано: «Мы все, волостные управители, согласились в том, что означенное урочище Балкыбек издавна принадлежит Жанатаеву Кокпаю, приписанному к Мукурской волости, что оно должно быть возвращено подателю прошения, и в дальнейшем просим считать урочище Балкыбек принадлежащим Жанатаеву Кокпаю…» И везде – целая куча печатей. Кажется, все правильно? Я стал проверять. Не говоря уж о других волостных – даже сам мукурский волостной заявил, что к такому приговору печати не прикладывал. Все это оказалось грубой подделкой. Вот посмотрите…

Лосовский начал перелистывать бумаги и указывать на печати, приложенные в нескольких местах.

– Проситель утверждает, что все это подлинные печати шести волостных. А на самом деле – это одна и та же печать аульного старшины, она и приложена-то нарочно так, чтобы размазалась… Ведь это крупный подлог! И сделал его совсем молодой жигит!.. Вот говорят, наши канцелярии не знакомы со степной жизнью, совершают массу ошибок, доходящих до глупости… А кто в этом виноват? Причиной таких ошибок и бывают подобные дела, – то дадут ложную присягу, то пришлют ложный донос, то скрывают грабеж вот такими приговорами… Возмутительно!.. Я вызвал этого просителя-мошенника, он сейчас придет, а пока – будьте моим гостем…