Текст книги "Золотой век империи монголов"

Автор книги: Моррис Россаби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Великий Канал

Когда положение на юге частично зашло в тупик, Хубилай обратился к нуждам основных областей. Его главная забота заключалась в обеспечении севера продовольствием. Этот вопрос постоянно вставал еще со времен династии Суй (589-617 гг.). Северный Китай был вынужден подвозить зерно из более плодородных районов Южного Китая. Построив столицу в Даду и организовав систему управления этим регионом, Хубилай должен был наладить бесперебойные поставки зерна в новый город. Наилучшим способом представлялись лодочные перевозки с юга на север, но были возможны два варианта. Можно было везти зерно либо вдоль восточного морского побережья, либо по Великому Каналу, древнему пути на север. У каждого варианта были свои сторонники, и их предложения позволяют нам понять, какое давление оказывалось на Хубилая и как он реагировал на него в последние годы своего правления.

Учитывая возросшую военно-морскую мощь и покровительство внешней торговле, сам Хубилай, несомненно, предпочел бы морской путь. Чжу Цин и Чжан Сюань, китайские пираты, сотрудничавшие с Баяном во времена походов на Южную Сун, выступали за доставку риса на север по морю. Зимой 1282 г. им было поручено перевезти вдоль берега значительное количество риса.

Они вышли из Янчжоу на 140 кораблях, загруженных рисом, и, обогнув полуостров Шаньдун, прибыли в пункт назначения, северный порт Чжигу, весной 1283 г.

Они сохранили в целости и сохранности более 90 процентов риса и потеряли в бурных прибрежных водах только шесть судов. Такой выдающийся успех, естественно, повышал шансы на то, что Хубилай вынесет решение в пользу морского пути. К 1284 г. Хубилай потребовал либо упразднить правительственное Главное Управление Перевозки Зерна (Цаоюнь сы), которое он учредил для исследования маршрутов поставок внутри страны, либо по крайней мере перевести на другие посты некоторых чиновников этого ведомства. При дворе разгорелись ожесточенные диспуты и плелись сложнейшие подковерные интриги, но наконец Хубилай издал указ, которым отводил перевозкам внутри страны второе место. Сам Хубилай присутствовал на нескольких диспутах и задавал вопросы, но, по-видимому, не принимал активного участия в обсуждении.

Таким образом, предпочтение было отдано морскому пути. В 1285 г. пираты Чжу и Чжан получили выгодный контракт на перевозку зерна с юга на север. Они воспользовались этим к собственной выгоде, став двумя богатейшими и влиятельнейшими людьми в юго-восточном Китае. Вероятно, двор продолжал бы закрывать глаза на махинации, если бы на север, а в особенности в область Даду, доставлялось достаточное количество зерна. Однако невезение, принявшее форму урагана, потопившего часть флота и вызвавшего наводнение в Северном Китае, которое привело к неурожаю, подорвало авторитет Чжу и Чжана и вселило в императорский двор временное недовольство морским путем.

Первый министр Хубилая Сангха, позднее занесенный летописцами в число «трех подлых министров», был главным сторонником перехода к речным маршрутам поставок. Он предложил удлинить Великий Канал почти до самого Даду. Этот проект подразумевал строительство канала длиной в 135 км от Циннина до Линьцина в провинции Шаньдун; из Линьцина товары можно было перевозить по реке Вэйхэ до Чжигу, находившийся неподалеку от Даду. По этому проекту зерно можно было доставлять от Янцзы прямо в столицу Хубилая. Поддержка со стороны Сангхи означала, что проект будет начат и завершен в самые сжатые сроки. К февралю 1289 г. был прорыт и открыт для судоходства новый канал, в продолжение старого, получивший название Хуэйтун. Однако издержки были огромными; на строительстве было задействовано три миллиона рабочих, и правительство потратило невообразимые суммы денег. Но и когда строительство было окончено, поддержание канала в рабочем состояние обходилось крайне дорого. В сущности, он был недостроен и не мог пропускать большие суда. Еще один удар по проекту нанесло падение и казнь Сангхи (о которой мы поговорим ниже), главного его покровителя, в августе 1291 г. Без сильной поддержки при дворе на обслуживание канала просто не выделялось необходимых средств. Как мы увидим, к этому времени здоровье Хубилая уже ухудшилось, и он едва ли был способен принимать участие в обсуждениях государственных дел. Только решительный и могущественный министр мог обеспечить выполнение этих проектов.

В любом случае, громадные затраты, несомненно, усугубляли проблемы с налогами, которые начал испытывать монгольский двор в 1280-х гг.

Таким образом, оба пути доставки зерна оказались крайне затратными. С одной стороны, если перевозить зерно по морю, нужно было выдавать большие суммы Чжу Цину и Чжан Сюаню для закупки зерна на юге и на содержание флота. Расширение Великого Канала, с другой стороны, требовало больших вложений средств на строительство и обслуживание. Такие затраты, естественно, не облегчали финансового положения монгольского двора и вводили Хубилая в еще большую зависимость от советников по финансам.

Финансовая политика Лу Шижуна

Одним из таких советников был Лу Шижун, пользующийся дурной славой в китайских летописях. Один из «трех подлых министров», Лу в династической истории Юань ассоциируется с презираемым министром Ахмедом. Считается, что именно ненавистный мусульманин предоставил Лу пост в чайной администрации в Цзянси.

Лу уцелел после смерти и опалы Ахмеда. В действительности, вместо наказания за связь с Ахмедом он получил повышение. Должность, которую ранее занимал в Секретариате Ахмед, была разделена между двумя чиновниками, чтобы предотвратить злоупотребления, в которых обвинялся прежний министр финансов. Правым министром в Секретариате был назначен монгол Аньтун, а Лу стал левым министром, получив в свое ведение значительную часть функций по финансовому управлению. На этой должности его главная задача заключалась в повышении доходов для удовлетворения растущих требований двора. Один из способов состоял в увеличении доходов с монополий. Лу предложил повысить стоимость лицензий для торговцев солью. Сходным образом он советовал запретить крупным хозяйствам изготавливать свое вино, обходя государственную монополию на алкоголь. Он настоял на повторном введении монополии на алкоголь, убедив двор в том, что это принесет существенную прибыль. Еще один источник повышения доходов он видел во внешней торговле. Лу требовал, чтобы Управления Морской Торговли обеспечивали больший приток средств. Наряду с монополией на товары, Лу ввел государственный контроль за медными деньгами и серебром, например, изъяв из обращения медные монеты Южной Сун. Он также выступал за расширение выпуска бумажных денег, и китайские источники обвиняют его в стимулировании инфляции, которой ознаменовались последние годы царствования Хубилая.

Лу был неистощим на способы изыскания доходов. Так, он привлекал безработных монголов к животноводству. Двадцать процентов продуктов они могли оставлять себе, а восемьдесят процентов шли на одежду и пищу армии. Лу также начал набирать в правительственные налоговые управления на службу торговцев, но многие из них обвинялись в угнетении местного населения и злоупотреблении своими должностями.

Экономическая программа Лу вызывала такую же враждебность, как и деятельность Ахмеда, его предшественника в роли министра финансов, и давала повод к тем же обвинениям, которые прежде выдвигались против мусульманина. Китайские источники осуждают Лу за организацию в правительстве клики, поддерживавшей его политику. Как и Ахмеда, его обвиняли в преследовании несогласных, травле, приводившей к смерти или даже казни соперников и врагов. Справедливость многих обвинений вызывает сомнения, потому что источники отражают исключительно точку зрения противников Лу. В защиту министра можно сказать, что, подобно Ахмеду, он просто стремился наполнить казну средствами, в которых отчаянно нуждался монгольский двор. Подобно Ахмеду, он подвергся ожесточенным нападкам за свою финансовую политику со стороны китайских источников, а его усилия в этом направлении навлекли на него вражду многих китайцев. Его судьба была решена, когда против него выступил Чжэнь-цзинь, сын Хубилая. Чжэнь-цзинь, один из главных противников Ахмеда, не одобрял действия Лу по тем же соображениям – министр, по его мнению, угнетал китайское население. Заручившись поддержкой Чжэнь-цзиня, оппозиция окрепла, и в конце концов Хубилай был вынужден отправить Лу в отставку, а в мае 1285 г. отдал приказ об его аресте. Его обвинили в казнокрадстве, вымогательстве и убийстве некоторых противников. Теперь уже ничто не могло его спасти, и в конце 1285 г. Хубилай приказал предать его смертной казни. Его отстранение от должности и смерть, может быть, и избавили китайцев от угнетателя, но, к сожалению, сами они не сделали ничего для улучшения финансового положения.

Сангха и буддийский вопрос

Сангха (по-китайски Сангэ), последний из «трех подлых министров», также пользовался большой властью при Хубилае. Как и Ахмед, он не был китайцем, что не могло доставить ему популярности у китайского населения. Лу Шижун, по крайней мере, имел возможность ссылаться на свои связи с китайским народом, но Сангха не мог на это рассчитывать. Таким образом, он оказался в еще более уязвимом положении, чем Лу, которого он поддерживал. Его происхождение неизвестно. Историки издавна выдвигали предположения, что он был уйгуром, хотя династическая история Юань не оставляет на этот счет однозначных указаний. В этой летописи упоминается, что он служил переводчиком с разных языков, включая тибетский. Возможно, как предполагает Лучано Петеч, на самом деле он был тибетцем, а семья его вполне могла ассимилировать какие-то уйгурские черты.

Наши сведения о его карьере также говорят в пользу тибетского происхождения. Он был учеником Дампа Гунга-дага (1230-1303), ученого тибетца, получившего звание Государственного Наставника. Закончив обучение, он вошел в свиту Пагба-ламы, у которого был переводчиком. Влиятельный и уважаемый лама вскоре обратил внимание на одаренного помощника и стал часто посылать его с деликатными поручениями к Хубилаю. Выполнение этих поручений позволяло Сангхе вновь и вновь получать награды и повышения. Очевидно, Хубилай высоко оценил способности Сангхи и решил перевести его на службу в правительство. Так как Пагба-лама хотел вернуться в Тибет, у Хубилая появилась возможность назначить нового чиновника, который должен был жить в Даду и осуществлять надзор за всеми областями, ранее находившимися в единоличной юрисдикции ламы. Незадолго до 1275 г. великий хан поставил Сангху во главе Цзунчжи юань, управления, в ведении которого находились дела Тибета и буддистов. До 1280-х гг. Сангха, по-видимому, почти, не принимал участия в государственном управлении. Ахмед заведовал финансами Китая до своей смерти в 1282 г., и Сангха довольствовался выделенной ему в управление узкой областью. В 1280 г., например, он покинул Даду и возглавил поход против мятежников в Тибете. Поход увенчался успехом, и Сангха принялся укреплять в Тибете монгольскую власть. Он расставил в стратегических пунктах, в главном городе и на границах, гарнизоны и создал эффективную почтовую систему, чтобы теснее связать Тибет с Китаем. Несомненно, на Хубилая эти достижения Сагнхи произвели большое впечатление. Когда тот вернулся в Китай, Хубилай стал доверять ему все более важные задачи.

После смерти Ахмеда в 1282 г. образовался политический вакуум, и Хубилай выдвинул Сангху. С 1282 по 1291 гг. Сангха играл первую роль в правительстве. Вследствие этого он навлекал на себя критику со стороны многих чиновников и советников, которые были недовольны его возвышением. Даже персидские источники изображают его в мрачном свете. Например, персидский историк Рашид ад-дин обвиняет его в казнокрадстве и взяточничестве. В корейских летописях утверждается, что Сангха требовал поставлять ему корейских рабынь или наложниц. Китайские источники исчерпывающе дополняют список обвинений. Его упрекают в коррупции, расхищении казны Хубилая и государственных средств и постоянном стремлении удовлетворить свои «отвратительные» плотские прихоти. Как и в случае с Ахмедом, определить достоверность многих обвинений крайне сложно. Большая их часть была выдвинута уже после падения и казни Сангхи, а некоторые могли быть сфабрикованы позднее его врагами. История его падения, связывающая это событие с обнаружением похищенных жемчужин, выглядит весьма подозрительно. Точно такая же находка определила судьбу Ахмеда. В обоих случаях в жилищах опальных чиновников был проведен обыск. У Сангхи нашли жемчужины, у Ахмеда – драгоценный камень. И то, и другое кажется крайне неправдоподобным. Как бы там ни было, с какой стати ловкий и умный человек вроде Сангхи и Ахмеда будет хранить улики у себя дома?

Против Сангхи выступило несколько уважаемых людей. О его злостных умыслах предупреждал Хубилая знаменитый художник и чиновник Чжао Мэнфы. Его злейшим врагом был правый министр Аньтун, с той же яростью стремившийся к низвержению союзника и ставленника Сангхи, Лу Шижуна. Аньтун, происходивший из одного из древнейших и знатнейших монгольских родов, был возмущен возвышением Сангхи; используя свой пост правого министра, он постоянно стремился подорвать авторитет противника. Разногласия между двумя чиновниками только усилились, когда Сангха стал предлагать новые проекты и настаивать на их осуществлении. Впрочем, он не мог рассчитывать на безоговорочное главенство, пока он носил всего лишь звание начальника Цзунчжи юань (Управление общего регулирования), которое в 1288 г. было переименовано в Сюаньчжэн юань (Управление делами буддистов и Тибета). Теперь же Хубилай возродил должность, на которую ранее претендовал Ахмед, вызвав своими притязаниями такое противодействие, что ему пришлось отказаться от этой мысли. В марте 1287 г. Хубилай назначил Сангху заместителем начальника Верховного Секретариата, а к декабрю повысил его в должности, назначив правым министром в том же ведомстве. На этом посту Сангха больше не обязан был терпеть унижения от Аньтуна. Теперь у него было надежное положение, которое позволяло ему поставить под свой контроль все министерства в правительстве.

Какие же действия Сангхи вызвали столь враждебную реакцию? Одним из поводов стала активная поддержка, которую он оказывал людям из так называемых Западных областей Китая. Он поклялся защищать и отстаивать интересы не-китайцев при императорском дворе и на всей территории страны. Например, при его непосредственном участии было учреждено училище, в котором преподавались языки мусульманских народов, а в 1289 г. Хубилай особым указом основал Национальное Училище Мусульманского Письма. Сангха неоднократно оказывал покровительство ученым-уйгурам и защищал их от враждебно настроенных китайцев. В частности, он предоставил при дворе убежище нескольким уйгурским живописцам. Как мы увидим далее, именно он убедил Хубилая прекратить анти-мусульманскую кампанию, поспешно организованную в начале 1280-х гг. Он выступал в роли защитника иностранцев в Китае, и эта роль, естественно, не могла снискать одобрения у китайцев.

Однако самую резкую реакцию вызывала его финансовая политика. Подобно своим предшественникам, Ахмеду и Лу Шижуну, он находился в крайне затруднительном положении, испытывая постоянное давление со стороны двора, требовавшего изыскания дополнительных средств. Затраты продолжали расти, особенно вследствие военных походов в Юго-Восточную Азию и против мятежного монгольского князя Наяна в Маньчжурии. Один из способов повышения доходов государственной казны состоял в развитии торговли и обложении налогом прибыли, получаемой купцами. Призвав повысить налоги, Сангха навлек на себя всеобщее негодование. Он хотел увеличить налоги, среди прочего, на соль, чай и алкоголь, и резкий рост цен на эти продукты, несомненно, еще больше усилил недовольство политикой министра и привел к обвинениям в эксплуататорстве и казнокрадстве. Сангху упрекали в том, что он якобы стремился к личной выгоде, а не к повышению доходов казны. Однако самым серьезным шагом стала реформа денежной системы. Система бумажных денег, введенная в начале правления Хубилая, к 1280-м гг. начала давать сбои. Денежная масса с 1260 до середины 1270-х гг. оставалась относительно стабильной, но затем, в ходе войн с Южной Сун и вследствие вторжения в Японию, расходы двора, значительно возросли, вынудив пропорционально расширить выпуск бумажных денег. Грандиозная инфляция угрожала разрушить экономику. В апреле 1287 г., пытаясь предотвратить финансовый кризис, Сангха убедил Хубилая заменить существующие бумажные деньги совершенно новой валютой, получившей название Чжиюань чао по девизу правления Хубилая, Чжиюань. Старые деньги были обменяны на банкноты Чжиюань по курсу пять к одному, и это на время сдержало инфляцию. На первых порах масса бумажных банкнот значительно сократилась, с 4770000 тинов до 1345000 тинов. И все же китайцы, вынужденные менять старые обесценившиеся деньги по неудовлетворительному курсу, были возмущены этим, полагая, что это снижает стоимость их капитала.

Как и Ахмеда и Лу Шижуна, Сангху обвиняли в продвижении своих ставленников и преследовании противников. Он предоставлял должности в правительстве многим единомышленникам и сторонникам, но это вполне естественно для чиновника, столкнувшегося с мощной оппозицией. Он предал казни цензора Ван Лянби, который, по утверждению Сангхи, составил против него заговор. Он преследовал чиновника Майшудина, доведя его угрозами до самоубийства. Затем он стремился заменить этих и других людей, которых он запугивал, отправлял в отставку и казнил, своими союзниками. Почти все выдвигаемые им кандидаты были иностранцами. Он хотел поставить на высокий пост в провинции Цзянчжэ перса Шабудина для надзора за прибрежной торговлей.

Позднее китайские источники стали утверждать, что Сангха требовал взятки за высокие назначения. У нас нет возможности проверить справедливость этих обвинений, которые бросали тень на его имя и отвращали враждебность китайцев от монголов и хана, направляя ее на министров-иноземцев.

Репутация Сангхи в глазах китайцев особенно сильно пострадала, когда он дал позволение разграбить усыпальницы императоров из династии Южной Сун. Хубилай предоставил императорской семье защиту и покровительство, гарантировав, что его подчиненные не причинят никакого вреда бывшим врагам. Таким путем он хотел заручиться доверием южных китайцев. Гонения и суровое обращение с прежними правителями не помогли бы наладить дружественные отношения с Южным Китаем. Действия буддийского монаха Ян Ляньчжэньцзя, которого поддерживал Сангха, не способствовали улучшению отношений между ханом и его подданными-китайцами.

Ян, родившийся в Западных областях и, вероятно, тибетец по происхождению, был назначен Смотрителем Буддийского Учения в Цзяннани (Цзяннань цзуншэ чжан шицзяо), а по сути на всей территории Южного Китая, практически сразу после падения династии Сун. В этой должности он был подчиненным Сангхи, который возглавил Управление делами буддистов и Тибета. Ян не мог бы совершить того, что он сделал без поддержки или по крайней мере молчаливого одобрения со стороны Сангхи. Ян стремился увеличить власть и благосостояние буддийской общины. С дозволения Сангхи он обогащал буддистов всеми доступными ему средствами. Так как в его управлении находились недавно завоеванные области, он мог делать практически все, что ему заблагорассудится.

Сначала Ян занялся строительством и обновлением буддийских монастырей и храмов в Южном Китае. Буддийским храмам, ранее превращенным даосами в даосские монастыри, были возвращены прежние функции, а Ян нашел средства для их реставрации. При его финансовой поддержке были также реконструированы храмы Тяньи и Лунхуа в древней столице Южной Сун. Сунские императоры приносили в храме Лунхуа жертвы Небу и Земле, и конфуцианцы, естественно, были возмущены передачей его буддистам. В целом с 1285 по 1287 г. Ян восстановил более 30 храмов. Так как многие из них ранее использовались представителями, иных вероисповеданий, их превращение в буддийские святилища породило серьезное недовольство.

Еще большее негодование у китайцев вызвали методы, которые Ян использовал для сбора средств на строительство и реставрацию этих сооружений. В 1285 г. он приказал своим людям разграбить гробницы членов императорской семьи Сун, чтобы изъять ценности, погребенные вместе с императорами и императрицами. Его подчиненные ограбили 101 храм и в конечном итоге изъяли 1700 унций золота, 6800 унций серебра, 111 нефритовых сосудов, 9 нефритовых поясов, 152 щитка (shells) разного рода и 50 унций крупного жемчуга. Ян пустил эти драгоценности на возведение и восстановление буддийских храмов. Некоторые гробницы были разрушены, а на их месте были построены буддийские святилища, такие как Тайнин. Правительство предоставило даже строительные материалы, включая дерево. Затем Ян перешел к сунским дворцам, которые передал буддистам. Некоторые сунские здания были превращены в буддийские храмы и ступы. Он оправдывал осквернение сунских гробниц, указывая на то, что эту практику ввели сунские правители. Например, сунский двор разрушил первый храм Тайнин в городе Шаосин и построил на его развалинах мавзолей императора Нинцзуна. По мнению самого Яна, он просто вернул этому месту его прежнее назначение. Истинными разрушителями были сунские правители, а вовсе не Ян.

Для возведения и содержания храмов Ян разработал новые экономические подходы. На строительстве он задействовал подневольных рабочих. Чтобы собрать средства на содержание сооружений, Ян отнимал землю и рабочих у землевладельцев и передавал их храмам. Земля изымалась из налоговых списков, а арендаторы, обрабатывавшие землю буддийских хозяйств, также освобождались от налогов. Южнокитайские землевладельцы были возмущены незаконной, по их мнению, экспроприацией земель и уязвлены налоговыми льготами, предоставленными храмам. В адрес Яна раздавались обвинения в том, что он сам наживается на этих действиях. В одном источнике, написанном после падения Яна, утверждается, что его доход со взяток составил 116200 тинов бумажных денег и 23000 мо земли. Здесь же сообщается, что Ян изъял имена многих налогоплательщиков из налоговых списков и за взятки вносил их в число арендаторов буддийских земель. Однако так как эти обвинения выдвигались врагами и недоброжелателями Яна, степень их достоверности остается под вопросом.

Точно так же с большой осторожностью следует оценивать и другие порочащие его сведения личного характера. Утверждается, будто он требовал от южных китайцев, чтобы они поставляли ему красавиц, если прибегали к его помощи в том или ином деле. В качестве подтверждения указывают, что у него было несколько жен и наложниц. Однако это обвинение опять-таки сложно верифицировать, поскольку оно исходит из официальных летописей. Другой проступок кажется более отягчающим, хотя также вызывает определенные подозрения. Речь идет об осквернении тел членов императорской династии Сун. Ян якобы приказал выкопать тело одного из последних императоров, которое еще не вполне истлело, и повесить его на дереве, где оно провисело три дня. Затем его обезглавили и сожгли. Завершилось надругательство сожжением костей среди костей лошадей и коров. Китайцы строго осуждали подобное неуважение. Эти события предоставили южным китайцам, презиравшим иностранцев, к которым относились и буддийские ламы, прекрасный повод высказать свое отношение. Точно так же и сам Ян оказался превосходной мишенью. Сложно определить, насколько можно доверять этим обвинениям. Очевидно, Ян действительно одобрял передачу сунских дворцов и гробниц буддистам и, несомненно, именно он санкционировал разграбление некоторых могил, но мы не располагаем четкими доказательствами того, что он самолично принимал участие в надругательстве над телом сунского императора или что это произошло с его ведома. Зачем без нужды вызывать возмущение китайцев столь оскорбительными действиями? Подобное беспричинное оскорбление кажется бессмысленным и невероятным. По-видимому, все-таки оно было приписано Яну уже после его падения и должно было служить оправданием развернутой против него кампании.

Положительные черты деятельности Яна и его достижения можно вывести лишь логическим путем. Он был ревностным приверженцем буддизма и стремился защищать интересы своих единоверцев в Южном Китае, население которого, как он полагал, было враждебно настроено по отношению к этой религии. Вряд ли могут быть какие-либо сомнения в искренности его религиозных взглядов. Даже его хулители признавали, что возможно, Ян считал себя миссионером и преданным сторонником своей веры и воспринимал возведение храмов и ступ как свидетельство религиозного рвения. Однако, вследствие того, что он не был знаком с китайским образом мышления и китайскими представлениями о религиозности, он непреднамеренно, но с неизбежностью вступил в противостояние с населением Цзяннани. В самом деле при Яне буддизм достиг на юге значительных успехов. Например, при непосредственной поддержке Яна были сделаны наскальные изображения в Фэйлай Фэне, одном из самых замечательных памятников буддизма в Китае. Отчасти ему принадлежит заслуга в том, что к 1291 г. в стране насчитывалось 213148 буддийских монахов и монахинь и 42318 храмов и монастырей.

И все же злоупотребления, которые он, несомненно, совершал, хоть, наверное, и не в таком количестве, как пытаются убедить нас китайские летописи, раздражали южных китайцев и отражались на его покровителе Сангхе. Оба чиновника, с точки зрения китайцев, были эксплуататорами и угнетателями. Китайские источники осыпают их упреками в финансовых преступлениях и личных недостатках, и обвинения, выдвигавшиеся против Сангхи как китайскими, так и монгольскими чиновниками, требовали какой-то реакции. 16 марта 1291 г. Хубилай лишил Сангху, самого высокопоставленного своего чиновника, всех полномочий, снял с должности и посадил под арест. Великий хан откладывал решение по делу своего министра, когда-то пользовавшегося его доверием, пока передав участь Сангхи на обсуждение придворных. Они быстро вынесли ему смертный приговор. 17 августа Сангха был казнен. Некоторые ученые предполагали, что Хубилай пытался отсрочить или даже предотвратить казнь своего приближенного. Поздний тибетский источник утверждает, что его опечалила смерть Сангхи: «Император сказал: "Теперь, когда ушел мой Сангэ, это причиняет мне великую печаль"».

Хотя китайские источники преувеличивают злодеяния «трех подлых министров» – Ахмеда, Лу Шижуна и Сангхи – репутация Хубилая вследствие выбора этих чиновников значительно пострадала в глазах китайских подданных. В первые годы правления он привлек на службу много китайских советников, и многие высшие чиновники при дворе, имевшие постоянный доступ к императору, были конфуцианцами. Однако к 1280-м гг. главные советники ушли из жизни, а все большие финансовые трудности вынуждали Хубилая обратиться по преимущественно к министрам иноземного происхождения. Даже китайские чиновники, такие как Лу Шижун, наталкивались на враждебный прием. Сложные задачи, стоявшие перед ними, не могли доставить им популярности, так как им в обязанность был вменен сбор дополнительных доходов для государственной казны. Что бы они ни делали, они неизбежно вызывали недовольство китайцев, поскольку были вынуждены повышать налоги. Казалось, что династия теряет бразды правления. Власть в свои руки брали министры, и каждый из них становился фактическим правителем государства. И все же со временем каждый министр сталкивался с серьезной оппозицией, ему предъявляли обвинения, а затем либо казнили, либо убивали. Управлял ли Хубилай страной? Был ли он осведомлен о ходе государственных дел и действиях своих подчиненных? По-видимому, он все больше терял связь с реальным положением дел, проводя политику, которая иногда полностью расходилась с прежним курсом.