Текст книги "Сочинения в трех томах. Том 1"

Автор книги: Морис Леблан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 43 страниц)

– Хотя оно и маленькое, но запрятать там шестьдесят кредитных билетов всегда возможно.

– Конечно, конечно, – проговорил Дютрейль, – все возможно. Замечу только, что, по моему убеждению, никто ко мне не входил, у меня один ключ, я сам убираю комнату, и я не понимаю…

Гортензия также не понимала. Она старалась проникнуть в мысли князя. В конце концов она предложила:

– Не проще ли всего осмотреть помещение господина Дютрейля? Вы нам покажете?

– Прошу, – сказал молодой человек, – действительно, это проще всего.

Все четверо поднялись в квартиру Дютрейля. Они очутились в маленьком помещении, состоящем из двух комнаток и двух чуланов. Все там находилось в образцовом порядке. Каждая вещь, каждый стул занимали свое определенное место. У трубок была своя этажерка, у спичек своя. На трех гвоздях рядом висели три палки. На столике перед окном стояла картонка, наполненная тонкой оберточной бумагой. В эту картонку Дютрейль бережно уложил свою фетровую шляпу… Рядом на крышке он уложил свои перчатки. Он действовал, как человек, который любит, чтобы всякая вещь находилась на своем месте. Как только Ренин переставил кое-какие вещи, вся его фигура выразила немой протест: он надел опять шляпу, открыл окно и облокотился на подоконник, точно возмущенный происходящим кощунством.

– Вы продолжаете утверждать?.. – спросил инспектор Ренина.

– Да, да, я утверждаю, что после преступления деньги были принесены сюда.

– Поищем.

Это было легко. Через полчаса каждый угол, каждый шкафчик были осмотрены.

– Ничего, – сказал инспектор, – должны ли мы продолжать?

– Нет, – ответил Ренин, – деньги исчезли.

– Что вы хотите сказать?

– Я хочу сказать, что их унесли.

– Кто унес? Будьте точнее.

Ренин ничего не ответил. Но Гастон Дютрейль с негодованием заговорил:

– Господин инспектор, позвольте мне ответить за этого господина. Выходит, что тот человек, который убил, похитил деньги, спрятал их здесь и затем перенес в другое место, – этот человек именно я. Вы меня обвиняете в этом преступлении? – Ударив себя в грудь, он стал кричать: – Я, я нашел деньги и запрятал их! Вы смеете это утверждать?!

Ренин все еще молчал. Дютрейль, обращаясь к инспектору, продолжал:

– Господин инспектор, я энергично протестую против всей этой комедии. Перед вашим приездом князь Ренин сказал нам, что он по этому делу решительно ничего не знает и что он идет по избранному им пути, надеясь исключительно на случай. Не так ли?

Ренин хранил молчание.

– Но говорите же, наконец! Объяснитесь. Выскажите же свои предположения! Легко сказать, что я украл, но надо же это доказать. И были ли деньги здесь? Кто их сюда принес? Зачем убийца выбрал бы именно мое помещение? Все это лишено всякой логики и бесконечно глупо!.. Дайте доказательства!.. Хотя бы одно доказательство, одну улику…

Инспектор Морисо недоумевал. Он вопросительно взглянул на Ренина, который невозмутимо проговорил:

– Все подробности нам может сообщить госпожа Обриё. У нее имеется телефон. Спустимся вниз. Сейчас мы все узнаем.

Дютрейль пожал плечами:

– Как вам угодно, но сколько потерянного времени!

Он имел вид сильно рассерженного человека. Долгое стояние у окна под жгучими лучами солнца вызвало у него испарину. Он прошелся по комнате, взял со стола графин с водой, выпил несколько глотков воды и затем поставил графин на подоконник.

– Идем, – сказал он.

Князь Ренин усмехнулся:

– Видимо, вы спешите покинуть это помещение.

– Я спешу вас изобличить, – возразил Дютрейль, хлопая дверью.

Они спустились вниз и вошли в комнату, где находился телефон. Комната была пуста. Ренин попросил соединить его с Обриё.

К аппарату подошла горничная. Она ответила, что госпожа Обриё после припадка отчаяния упала в обморок и сейчас спит.

– Позовите ее мать. Говорит князь Ренин по крайне важному делу.

Он передал одну из слуховых трубок Морисо. Впрочем, голоса звучали так ясно, что Дютрейль и Гортензия могли все слышать совершенно отчетливо.

– Это вы, сударыня?

– Да. Князь Ренин? Что вы можете нам сообщить? Есть еще надежда?

– Расследование дает вполне удовлетворительные результаты, и вы вправе надеяться. В настоящую же минуту мне надо получить от вас очень важную справку. В день преступления Гастон Дютрейль заходил к вам?

– Да, после завтрака он зашел за мной и моей дочерью.

– Знал ли он в эту минуту, что кузен Гильом только что получил 60000 франков?

– Да, я ему об этом сообщила.

– И что Жак Обриё, которому нездоровилось, не совершит своей обычной прогулки на мотоцикле и останется дома?

– Да.

– Вы вполне в этом уверены?

– Вполне.

– И в кино вы были втроем?

– Да.

– Во время сеанса вы сидели все рядом?

– О нет! Не было свободных мест рядом. Господин Дютрейль сел отдельно.

– С ваших мест вы могли его видеть?

– Нет.

– Во время антрактов он подходил к вам?

– Нет, мы его опять увидели только при выходе.

– По этому поводу у вас нет никаких сомнений?

– Никаких.

– Хорошо, сударыня! Через час я вам сообщу о результатах моих розысков. Не будите госпожу Обриё.

– А если она проснется?

– Успокойте ее и обнадежьте. Все идет лучше, нежели я предполагал.

Он повесил трубку и со смехом обратился к Дютрейлю:

– Однако, молодой человек, дело принимает интересный оборот. Как вы думаете?

Что означали эти слова? Что было на уме у Ренина? Молчание было тягостно и жутко.

– Господин главный инспектор, в вашем распоряжении здесь имеются люди?

– Два полицейских.

– Очень важно, чтобы они были наготове. Попросите также хозяина, чтобы нас ни под каким предлогом не беспокоили.

Когда Морисо вернулся, Ренин закрыл двери, стал перед Дютрейлем и с насмешкой заявил:

– От трех до пяти часов, молодой человек, ваши дамы, как установлено, вас не видели. Любопытный фактец.

– Факт довольно естественный, – возразил Дютрейль, – который ровно ничего не доказывает.

– Он доказывает, что в вашем распоряжении было два добрых часа.

– Ну да! Я их провел в кино.

– Или в другом месте? Да, вы могли совершить изрядную прогулку, например, по направлению к Сюрэсне…

– О, – попытался ответить шуткой молодой человек, – это слишком далеко.

– Очень близко! Ведь в вашем распоряжении находился мотоцикл вашего друга, Жака Обриё.

Молчание последовало за этими словами. Дютрейль насупил брови, как бы силясь понять. Наконец он прошептал:

– Вот куда он ведет!.. Что за негодяй!

Рука Ренина опустилась на его плечо.

– Довольно болтать! Вот факты: вы, Гастон Дютрейль, единственный человек, знавший в день убийства две важные вещи: первое – что кузен Гильом имел у себя дома 60000 франков и второе – что Жак Обриё не должен был в этот день выйти. У вас тотчас возник план. Мотоцикл находился в вашем распоряжении. Вы удрали во время сеанса в кино. Затем вы убили кузена Гильома, забрали его деньги и перенесли их к себе. А в пять часов вы вернулись к своим дамам.

Дютрейль слушал Ренина с несколько насмешливым видом, иногда поглядывая на Морисо и как бы призывая его в свидетели.

Когда Ренин кончил, он рассмеялся.

– Великолепно! Славная шутка!.. Значит, соседи видели меня едущим и возвращающимся на мотоцикле?

– Вас. Вы переоделись в костюм Обриё.

– И на бутылке в буфете на месте преступления обнаружили отпечатки моих пальцев?

– Эта бутылка была открыта Жаком Обриё у себя во время завтрака; это вы перевезли ее к кузену Гильому.

– Уморительно! – воскликнул Дютрейль, как бы искренне забавляясь. – Выходит, я скомбинировал это преступление и умышленно подвел под обвинение Жака Обриё?

– Это был вернейший способ, чтобы вас самого не обвинили.

– Но ведь Жак мой друг детства.

– Вы влюблены в его жену.

Молодой человек с негодованием воскликнул:

– Как вы смеете!.. Такая наглость!

– У меня имеются доказательства.

– Лжете. Я ее уважаю, но…

– Вы ее любите, вы ее желаете. У меня есть тому доказательства.

– Ложь! Вы меня едва знаете.

– Я давно уже слежу за вами и ждал только той минуты, когда изобличу вас.

Он схватил молодого человека за плечи и резко проговорил:

– Дютрейль, сознавайтесь! У меня все доказательства налицо. Мои свидетели вас ожидают у префекта сыскной полиции. Сознайтесь же! Ведь вас терзают упреки совести. Вспомните ваш ужас в ресторане, когда вы прочитали в газете о предстоящей казни Обриё. Вы надеялись, что он отделается каторгой… Но гильотина не входила в ваши планы. Подумайте: завтра казнят невиновного! Сознайтесь же!

Он всячески старался вырвать у него признание, но Дютрейль с негодованием возразил:

– Вы сошли с ума. Все это вздор! Все ваши доказательства ложны. И денег у меня ведь вы не нашли?!

Возмущенный Ренин погрозил ему кулаком.

– Каналья! Я тебя все же отдам палачу.

Он отвел инспектора в сторону:

– Какой негодяй!

Инспектор покачал головой.

– Возможно… но до сих пор ни одного доказательства.

– Пойдемте, господин Морисо, – проговорил Ренин, – мы увидимся у господина префекта. Не так ли?

– Да, он будет у себя в три часа.

– К этому времени все будет выяснено. Увидите!

Ренин улыбался, как бы уверенный в полном своем успехе. Гортензия, находившаяся около него, сказала ему так, чтобы другие не слышали:

– Вы его изобличили? Не правда ли?

– Я не подвинулся пока ни на шаг.

– Но это же ужасно! А ваши доказательства?

– Нет и тени улик… Я надеялся его смутить, но он, разбойник, хорошо владеет собой.

– Но вы уверены, что это он?

– Безусловно. Я это чувствую, я в этом вполне сейчас уверен.

– И он любит госпожу Обриё?

– Если логично рассуждать, да. Но все это – теоретические предположения, не больше. Доказательств нет. Вот если бы нашли деньги! Иначе префект осмеет меня.

– Тогда… – прошептала Гортензия, чувствуя, что у нее сжимается сердце.

Он не ответил и с довольным видом, потирая руки, принялся ходить по комнате. Казалось, что все шло у него превосходно, именно так, как он и предполагал.

– Не отправимся ли мы в префектуру, господин Морисо? Начальник ваш, вероятно, уже там. Все так ясно, что дело это можно и кончить.

– Господин Дютрейль отправится с вами?

– Почему бы и мне не отправиться, – ответил тот с вызывающим видом.

Но в то мгновение, когда Ренин открыл двери, в коридоре послышался шум и в комнату вбежал хозяин в сильном волнении.

– Господин Дютрейль еще здесь? Его квартира в огне. Кто-то это заметил с улицы и предупредил нас.

Глаза молодого человека злобно сверкнули. На губах его зазмеилась улыбка, которую Ренин тут же подметил.

– А, разбойник, – вскричал он, – ты выдал себя. Это ты поджег свою квартиру, и теперь деньги сгорят.

Он загородил ему дорогу.

– Оставьте меня, – завопил Дютрейль, – ведь у меня ключ, никто без меня войти не может… Вот ключ… пропустите меня!

Ренин вырвал у него из рук ключ и, схватив за ворот, проговорил:

– Ни с места, негодяй! Теперь-то ты попался. Господин Морисо, прикажите полицейскому следить за ним и застрелить при попытке к бегству. Полицейский, мы на вас рассчитываем.

Он быстро поднялся по лестнице в сопровождении Гортензии и инспектора, который шел крайне неохотно и при этом ворчал:

– Ведь не мог же он зажечь свою квартиру, когда все время находился с нами.

– Он поджег заранее.

– Но как? Но как?

– Почем я знаю! Но пожар сам собой не вспыхивает в тот именно момент, когда требуется сжечь компрометирующие бумаги.

Наверху слышался шум. Лакеи ресторана пытались выломать дверь. Слышался едкий запах гари.

– Пошли, друзья, – воскликнул Ренин, – у меня ключ!

Он открыл дверь. Из комнаты поползла волна дыма, но Ренин сейчас же заметил, что пожар потух сам собой за отсутствием горючего материала.

– Господин Морисо, прикажите никому не входить. Иначе все дело может быть испорчено. Закройте двери на ключ.

Они вошли в первую комнату. Все там закоптело от дыма, но пламя ничего не тронуло, исключая кучки бумаги, которая догорала посредине комнаты перед окном.

Ренин ударил себя по лбу.

– Какой я осел!

– Что такое? – спросил инспектор.

– Картонка от шляпы, черт возьми! Картонка от шляпы, которая находилась на столике. Он там запрятал деньги. Они там находились во время нашего обыска.

– Невозможно!

– Всегда забываю этот трюк. Кто мог подумать, что деньги запрятаны в картонку, куда при входе рассеянным жестом кладут свою шляпу. Там в голову не придет искать… Хорошо сыграно, господин Дютрейль.

Инспектор с недоверием возразил:

– Нет, нет, это невозможно. Он был с нами и не мог поджечь.

– Все было им, уверяю вас, приготовлено заблаговременно. Картонка… оберточная бумага… деньги – все это было заранее пропитано каким-либо легко воспламеняющимся составом. Когда мы уходили, он туда что-нибудь бросил… спичку, может быть! Я точно не знаю.

– Но мы бы ведь заметили, черт возьми! И как допустить, что он таким образом уничтожил 60000 франков – плод своего преступления. Если же этот тайничок был столь хорош, – а он был хорош, так как мы его не открыли, – то зачем это бесполезное уничтожение?

– Он испугался, господин Морисо. Не забывайте, что он рискует своей головой. Лучше потерять деньги, нежели познакомиться с гильотиной. Эти деньги были единственным доказательством.

Морисо изумился.

– Как так? Единственным доказательством?

– Ну, конечно.

– Но ваши свидетели, ваши улики? Все то, что вы передали префекту?

– Все это блеф…

– Ну, у вас и апломб!

– Иначе вы бы мне не помогли.

– Нет.

– В этом все дело.

Ренин наклонился над сгоревшей бумагой. Там был пепел, больше ничего.

– Странно! Как он умудрился совершить поджог?

Он сосредоточился и стал что-то обдумывать. Гортензия, чувствуя, что наступает минута победы или поражения, спросила с беспокойством:

– Все потеряно?

– Нет, нет, – ответил он задумчиво, – еще не все потеряно. У меня блеснул сейчас луч надежды.

– Господи! Если бы это удалось!

– Не будем спешить. Это только опыт, красивый опыт, который может удасться…

Он помолчал и потом, щелкнув языком, воскликнул:

– Молодчина же этот Дютрейль! Какой способ он изобрел, чтобы сжечь деньги! И какое хладнокровие! Он заставил меня пошевелить мозгами. Молодчина!

Он взял половую щетку, очистил комнату от пепла, затем из соседней комнаты принес картонку для шляпы, похожую на ту, которая сгорела, поставил ее на столик и поджег бумагу, находящуюся внутри.

Вспыхнуло пламя. Ренин быстро потушил огонь, вынул из бумажника несколько кредитных билетов, наполовину сжег их и затем уложил в картонку вместе с остальной обгоревшей оберточной бумагой.

– Господин Морисо, – сказал он наконец, – прошу вас в последний раз оказать мне содействие. Приведите сюда Дютрейля. Вы ему скажете следующее: «Вы разоблачены. Деньги не загорелись. Следуйте за мной».

Инспектор, невзирая на некоторое колебание, все же исполнил требование Ренина. Он вышел.

Ренин повернулся к молодой женщине.

– Вы понимаете мой боевой план?

– Да, но попадется ли Дютрейль?

– Все зависит от состояния его нервов. Быстрое нападение может сбить его с толку.

– Но если он заметит, что картонка другая?

– Конечно, он очень ловкий парень и может вывернуться. С другой стороны, он очень взволнован. Нет, нет, я надеюсь, что в последнюю минуту он сдастся и капитулирует…

Они замолчали. Ренин не двигался. Гортензия была бесконечно взволнована. Дело шло о жизни невинной жертвы. Ошибка, неудача… и через двенадцать часов Жак Обриё будет казнен. И к чувству ужаса у нее примешивалось чувство жгучего любопытства. Что сделает князь Ренин? Как поведет себя Гастон Дютрейль? Она переживала минуту высшего напряжения, минуту громадного душевного возбуждения.

Послышались шаги. Они приближались. Гортензия взглянула на своего спутника. Он встал, вдруг стремительно подскочил к дверям и крикнул:

– Скорей!.. Надо кончить!

Два полицейских инспектора и два лакея вошли вместе с Дютрейлем.

Ренин схватил его за руку и весело проговорил:

– Браво, старина! Ловко придумано с графином и столиком! Только, дружище, ты влопался!

– Что такое? – пробормотал со смущением молодой человек.

– Господи! Вся суть в том, что огонь не все уничтожил. Он пощадил запрятанные тобой кредитные билеты. Посмотри! Даже номера остались… Ты можешь их узнать. Теперь ты, старина, окончательно погиб!

Молодой человек содрогнулся. Глаза его забегали. Он не последовал предложению Ренина взглянуть на картонку и кредитные билеты, сразу поверил ему и с рыданиями упал на стул.

Неожиданное нападение, как надеялся Ренин, вполне удалось. Видя, что все его планы разбиты, он потерял сразу силу сопротивления и сдался.

Ренин не позволил ему вздохнуть:

– Правильно! Полным чистосердечным признанием ты спасешь свою голову. Вот и перо, чтобы записать твое признание… А ловко все проделано… Особенно графин с водой… Прекрасная штука! Вы ставите на подоконник большой шарообразный графин с водой. Этот графин выполняет роль зажигательного стекла и направляет лучи солнца на картонку и заранее приготовленную тонкую оберточную бумагу. Через десять минут после этого все объято пламенем. Чудесное изобретение, право! И как просто! Точно яблоко Ньютона!.. Когда-нибудь ты, вероятно, заметил, как лучи солнца, проходя через графин с водой, зажгли спичку или сухой мох. Это обстоятельство породило в твоей голове блестящую идею. Молодчина! Поздравляю тебя! Ну а теперь вот тебе лист бумаги… пиши: «Я убил Гильома…» пиши же, черт возьми!

Ренин наклонился над Дютрейлем и, гипнотизируя его своим взглядом, заставил написать признание.

– Господин инспектор! Вот заявление Дютрейля. Не откажите отнести его господину префекту. Все присутствующие, надеюсь, подтвердят, что Дютрейль сознался в убийстве Гильома.

Затем он обратился с насмешкой к совершенно подавленному убийце:

– И дурак же ты, дружище! Ведь и картонка твоя, и деньги сгорели. А это новая картонка, а полусгоревшие кредитные билеты принадлежат мне. А ты ничего не понял. В последнюю минуту ты сам дал мне единственное доказательство своей виновности. И какое еще: признание, написанное в присутствии свидетелей! Если тебя гильотинируют, то ты этого заслуживаешь. Ну, прощай, Дютрейль.

На улице князь Ренин попросил Гортензию отправиться в автомобиле к Мадлен Обриё и сообщить ей о происшедшем.

– А вы? – спросила Гортензия.

– У меня много разных неотложных дел.

– Вы отказываете себе в удовольствии объявить Обриё эту радость?

– Ну, подобные удовольствия приедаются. Единственное, что меня интересует, это борьба. Остальное скучно.

Она схватила его за руку и минуту задержала его руку в своей. Она хотела бы много, много высказать этому удивительному человеку, который с такой гениальностью делал добро как бы ради спортивного интереса. Но она не в силах была что-либо сказать. Все эти события ее бесконечно взволновали. Она почувствовала, что в глазах ее стояли слезы.

Он поклонился и проговорил:

– Благодарю вас! Я вознагражден.

ТЕРЕЗА И ЖЕРМЕНА

Последние дни осени отличались такой мягкостью, что второго октября утром несколько семейств, живущих в своих виллах в Этрета, спустились к берегу моря. Вдали между горами воздух был так чист, прозрачен и нежен, а небо так сине и ясно, что все решительно окутывала дымка поэзии, дымка своеобразной прелести.

– Восхитительно! – проговорила Гортензия. Затем она добавила: – И все же не для того мы приехали сюда, чтобы наслаждаться красотой природы или же заниматься разрешением вопроса, действительно ли эта громада камней, называемая «Иглой», была обиталищем Арсена Люпена.

– Нет, – ответил Ренин, – я согласен удовлетворить ваше законное любопытство хотя бы частично, так как пока я узнал еще очень мало по интересующему меня вопросу.

– Я вас слушаю.

– Начну с маленького введения. Вы понимаете, дорогой друг, что, делая своим ближним добро, я должен везде иметь друзей, сообщающих мне о том, когда мне нужно действовать. Иногда мне сообщают ерунду, на которую я не обращаю внимания. Но неделю тому назад я получил от своего корреспондента известие, что он перехватил по телефону очень любопытный разговор. Из своей парижской квартиры одна дама беседовала с одним господином, временно живущим в соседнем большом городе. Название города, фамилия господина, фамилия дамы неизвестны. Господин и дама говорили по-испански, но употребляя наречие, называемое яванским. В конце концов из перехваченной беседы установлено следующее: первое – беседовавшие – брат и сестра, они ожидают третье лицо, состоящее в браке и желающее какой бы то ни было ценой получить свою свободу; второе – они условились при помощи газетного объявления встретиться второго октября; третье – свидание это состоится в конце дня во время прогулки по скалам, причем лицо, желающее освободиться от брачных уз, приведет с собой свою предполагаемую жертву. Вот суть этого дела. Все страшно занимательно. День тому назад утром в одной газете я прочитал следующее объявление: «Сви-ие, 2 окт., полдень, 3 – Матильд.». Так как вопрос шел о скалах, то я решил, что преступление совершится на берегу моря. Я знаю, что в Этрета есть скалы, называемые «Тремя Матильдами». Вот почему мы здесь. Нам нужно воспрепятствовать выполнению злого намерения.

– Вы говорите о возможном преступлении. Ведь это же только ваше предположение?

– Ничуть. Разговор шел о браке одного из собеседников с тем третьим лицом, о котором я упоминал. Этому третьему лицу надо освободиться от своей пары, которая второго октября должна быть сброшена со скалы в море. Все это строго логично.

Они сидели на террасе казино против лестницы, которая спускалась к морю. Они видели перед собой на берегу кабинки купающихся. Перед этими кабинками четыре господина играли в бридж, а группа дам занималась рукоделием и болтала.

Несколько дальше отдельно стояла закрытая кабинка.

Дети с голыми ногами играли в воде.

– Вся эта благодать и осенняя идиллия меня не радуют, – сказала Гортензия, – так как я все думаю о вашем сообщении. Ужасная загадка!

– Именно ужасная, дорогой друг! И так трудно ее разгадать!

– Что-то произойдет?

И она добавила:

– Кому из собравшихся здесь угрожает опасность? Кто в числе обреченных? Эта ли смеющаяся блондинка? Или тот большой господин, который курит? И кто между ними будущий убийца? Все эти люди спокойны и веселы, и смерть бродит между ними.

– Отлично! – заметил Ренин. – Мне удалось и вас заинтересовать, увлечь! Я вас предупреждал, что это случится. Вы невольно проникаетесь теми таинственными драмами, которые совершаются вблизи вас. Вам хочется раскрыть тайну, добиться разгадки загадочного явления. С каким, например, вниманием вы следите за этой приближающейся супружеской четой! Не они ли это? Может быть, именно этот господин намерен уничтожить свою благоверную? Или дама хочет, наоборот, убрать мужа?

– Д'Имбревали? Ну, это невозможно! Это такое идеальное супружество! Вчера я долго в гостинице беседовала с женой, а вы…

– А я играл в гольф с Жаком д'Имбревалем, этим атлетом, и играл в куклы с их двумя прелестными девочками.

Д'Имбревали к ним приблизились, и они обменялись с ними несколькими фразами. Госпожа д'Имбреваль сообщила, что ее две дочери вернулись утром в Париж со своей гувернанткой. Ее муж, здоровенный мужчина с русой бородой, жаловался на жару и держал свой фланелевый пиджак в руках.

– Тереза, ключ от кабинки у тебя? – спросил он свою жену, когда они отошли от Гортензии и Ренина.

– Вот он, – ответила жена, – ты будешь читать газеты?

– Да, если только ты не предпочитаешь прогуляться.

– Лучше позднее; мне еще надо написать десяток писем.

– Отлично! Мы взберемся на скалы.

Гортензия и Ренин переглянулись. Что это значило? Не находились ли они на пути к раскрытию тайны?

Гортензия попыталась посмеяться:

– Мое сердце усиленно бьется, но я не верю такому совпадению. Она мне как-то сказала, что с мужем она ни разу даже не поспорила. Нет, видимо, они отлично уживаются.

– Мы это скоро увидим у «Трех Матильд», если кто-либо из них туда придет.

Д'Имбреваль спустился по лестнице, а его жена оперлась на перила террасы. У нее была красивая гибкая фигура. Красивый ее профиль с несколько выдающимся подбородком ясно обрисовывался. В минуты спокойствия лицо носило отпечаток какой-то тоски и страдания.

– Жак, ты потерял что-то, – кинула она мужу, заметив, что он наклонился над гравием.

– Да, я выронил ключ.

Она помогла ему в поисках. Скоро они счезли с глаз Гортензии и Ренина. Спор, возникший между игроками в бридж, заглушил их голоса.

Затем госпожа д'Имбреваль вернулась на лестницу и остановилась, глядя на море, а муж ее направился к стоящей отдельно кабинке. По дороге игроки в бридж обратились к нему с просьбой разрешить их спор, но он уклонился высказать свое мнение, прошел те сорок шагов, которые отделяли его от кабинки, открыл ее и вошел туда.

Тереза д'Имбреваль поднялась на террасу и, посидев минут десять на скамейке, вышла из казино. Гортензия заметила, что она вошла в один из флигелей, прилегающих к гостинице, и затем увидела ее на балконе своего номера.

– Одиннадцать часов, – сказал Ренин, – я уверен, что кто-нибудь, – он, или она, или кто-либо из этих игроков, – должен сейчас отправиться на свидание.

Прошло, однако, двадцать минут, потом двадцать пять, и никто не двигался.

– Возможно, что госпожа д'Имбреваль уже пошла; ее на балконе нет, – сказала Гортензия. Она начала нервничать.

– Если она у «Трех Матильд», мы ее там застанем.

Он встал. В это время между играющими возник новый спор. Один из них воскликнул:

– Спросим д'Имбреваля.

– Хорошо, – согласился другой, – пусть он будет нашим посредником, хотя видели, что сейчас он был в дурном настроении духа. Откажет еще!

Стали звать:

– Д'Имбреваль, д'Имбреваль!

Тогда они заметили, что д'Имбреваль закрыл за собой двери кабинки, в которой не было окон.

– Он спит, вероятно! Надо его разбудить.

– Д'Имбреваль, д'Имбреваль!

Все четверо игроков направились к кабинке и постучались.

– Д'Имбреваль, вы спите?

Наблюдавший Сергей Ренин вдруг вскочил с таким взволнованным видом, что Гортензия испугалась. Он пробормотал:

– Только бы не опоздать!

Не отвечая на вопросы Гортензии, он пустился бежать по направлению к кабинке. Он подбежал туда в момент, когда игроки пытались открыть двери.

– Стойте, – скомандовал он, – все должно быть сделано по правилам.

– В чем дело? – спросил кто-то.

Через щелочку ему удалось взглянуть внутрь кабинки.

Его стали спрашивать:

– Что там такое? Что вы видите?

Он повернулся и сказал:

– Я был уверен, что если д'Имбреваль не отвечал, то потому, что серьезное происшествие мешало ему сделать это.

– Происшествие?

– Да, надо полагать, что д'Имбреваль ранен или… умер.

– Как умер? – послышались крики. – Он только что нас покинул.

Ренин вынул перочинный ножик, взломал замок и открыл двери кабинки.

Послышались крики ужаса. Господин д'Имбреваль лежал на полу лицом вниз, судорожно сжимая в руках газету. Спина его была вся в крови.

– О, – сказал кто-то, – он себя убил!

– Как мог он себя убить? – возразил Ренин. – Рана ведь нанесена в спину. Да и здесь нет никакого оружия.

Игроки запротестовали:

– Преступление?.. Это же невозможно. Здесь никого не было. Мы бы видели.

Со всех сторон сбежались дачники. Ренин пустил в кабинку только доктора. Врач удостоверил, что д'Имбреваль убит ударом кинжала.

В этот момент прибыли мэр и полицейский. Они выполнили нужные формальности и унесли труп. Кто-то побежал предупредить жену покойного, которая опять появилась на своем балконе.

Итак, трагедия совершилась. Невозможно было понять, как человек, запершийся в кабинке, мог быть убит почти на глазах у десятков свидетелей. Ведь дверь кабинки оказалась запертой и никто туда не входил. Кинжал, которым воспользовался убийца, не был найден. Казалось, что это какой-то фокус, а между тем дело шло об ужаснейшем преступлении.

Волнение Гортензии было неописуемо. Впервые за время ее знакомства с Рениным ей пришлось так близко видеть совершенное преступление. Она шептала:

– Какой ужас!.. Несчастный! Ренин, этого вы были бессильны спасти!.. Самое ужасное заключается в том, что мы могли его спасти, так как знали о заговоре.

Ренин дал ей понюхать нашатырного спирта и, когда она успокоилась, сказал ей, одновременно наблюдая за молодой женщиной:

– Вы, следовательно, полагаете, что есть связь между этим убийством и тем заговором, о котором мы узнали?

– Ну, конечно, – ответила она с удивлением.

– Значит, имея в виду, что заговор задуман мужем против жены своей или женой против мужа, вы думаете, что госпожа д'Имбреваль?..

– О нет, это невозможно, – возразила она, – во-первых, госпожа д'Имбреваль не покидала своего помещения… во-вторых, я никогда не поверю, чтобы эта прелестная женщина была способна на это… нет, нет, здесь нечто другое.

– Что же именно?

– Я не знаю… Возможно, что разговор между братом и сестрой по телефону был плохо понят… Ведь преступление совершено в других условиях, в другое время… в другом месте.

– Значит, – заметил Ренин, – обе истории не находятся ни в какой связи?

– Ах, – прошептала она, – ничего решительно нельзя понять. Все это так странно.

Ренин начал иронизировать:

– Мой ученик сегодня не делает мне чести…

– То есть как?

– Судите сами: вся эта драма развернулась, можно сказать, на наших глазах, а вы в ней ничего не понимаете и ничего не можете разгадать. Точно дело происходит Бог знает где.

Гортензия сконфузилась.

– Что вы говорите! Неужели вы что-нибудь разгадали? По каким же признакам?

Он посмотрел на свои часы.

– Я не все понял. Преступление во всей его внезапности – да! Но его психология пока еще мне не ясна. Сейчас двенадцать часов. Брат и сестра, видя, что на свидание к «Трем Матильдам» никто не является, вероятно, приедут сюда. Не думаете ли вы, что мы скоро распутаем все это дело и поймем его связь с убийством д'Имбреваля?

Они пошли по набережной, вдоль которой расположились дачи. У одной дачи они заметили много любопытных. Два таможенных солдата стояли у дверей дачи и никого туда не пускали. Через толпу быстро пробирался мэр. Он возвращался с почты, откуда телефонировал в Гавр. Ему ответили, что прокурор и судебный следователь в скором времени прибудут в Этрета.

– Мы имеем время, чтобы позавтракать, – сказал Ренин. – Трагедия не разыграется раньше двух-трех часов. Думаю, что выйдет очень интересно.

Они поторопились позавтракать. Гортензия, возбужденная и взволнованная желанием все скорей узнать, засыпала Ренина вопросами. Он отвечал уклончиво и все поглядывал по направлению набережной, которая виднелась через окна столовой.

– Вы их ожидаете?

– Да, брата и сестру.

– Вы полагаете, что они рискнут?..

– Внимание! Вот и они!

Он быстро вышел.

По главной улице неуверенно шли мужчина и женщина, точно были здесь впервые. Брат был маленький, худенький человек с автомобильной фуражкой на голове. Сестра, тоже маленькая, но довольно полная, хотя и в летах уже, все же сохранила следы своей былой красоты, как это можно было заметить через вуалетку, прикрывавшую ее лицо.