Текст книги "Бамбук шумит ночью"

Автор книги: Моника Варненска

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

11

Вьентьян. Уже вечер. Во мраке неосвещенных и немощеных улиц то и дело вспыхивают огни автомобильных фар. В окнах светятся не только электрические лампочки – часто я вижу керосиновые лампы и даже коптилки. Вооруженный боец стоит на контрольном посту у здания представительства Патет Лао. Это представительство – еще одна особенность города. Не менее удивительно и то, что здесь, в Королевстве Лаос, выпущена по случаю… ленинского юбилейного года марка с изображением Ленина!

Маленький антикварный магазинчик. Обломки скульптур из различных пагод. Позолоченные богини сохраняют в улыбках и выражении неподвижных лиц тень той прелести, какой полны их оригиналы. Столики, искусно вырезанные из одного куска дерева. Старая керамика и трубочки для курения опиума. Мирно соседствуют подлинные вещи и подделки, так же как уживаются в этом городе современность и отсталость, правда и ложь, традиционный танец ламвонг и воющие звуки джазовой музыки Штатов, древние святилища и многочисленные «найт-клабы».

Я уже хорошо знаю этот город. Вполне освоилась в нем. И все-таки чувствую себя тут чужой. Мне не по себе среди этой американской и американизированной мишуры, разврата и убожества, смешанного с роскошью, коррупцией и нищетой.

Меконг течет на юг. Я обращаю свой взор на север. Там – Верхний Лаос. Там не только продолжаются, но все более усиливаются воздушные налеты. Там сбрасывают свой смертоносный груз летающие суперкрепости Б-52. Но зато там – свободный, сражающийся Лаос. Там живут, борются и побеждают мои товарищи и друзья.

И я скоро буду там…

Бамбук шумит снова

1

Итак, я снова в освобожденных зонах. На сей раз мы въехали на территорию Лаоса еще до наступления сумерек. При свете заходящего солнца я могу рассмотреть свой эскорт, который будет сопровождать «гостью из страны Полой» в течение нескольких недель. У всех бойцов плоские фуражки и высокие сапоги. Есть даже фоторепортер, навьюченный всевозможной аппаратурой. Рядом с ним сидит мой переводчик Самбат. Бойцы довольно молоды. Некоторым не больше двадцати, но это уже обстрелянные парни, закаленные в огне недавних боев, хорошо знающие джунгли и горы.

Не так давно было довольно сложно найти в освобожденных зонах переводчика, хорошо знающего французский или английский язык. Но еще в прошлый раз лаосские друзья сказали мне, что положение улучшается: из Франции прибыло много выпускников институтов и техникумов. Я сразу поняла, что Самбат будет отличным переводчиком: он прекрасно знает язык и, кроме того, сразу чувствуется, что он получил хорошее общее образование.

Во время этой поездки по освобожденным зонам я обратила внимание, что в рядах Патриотического фронта Лаоса стало гораздо больше молодых образованных людей, чем раньше.

…На этот раз я приехала вместе с товарищем из Ханоя. Для Туонга здесь все ново – он в Лаосе впервые. А я чувствую себя почти старожилом. В наступившей темноте я уже могу различить дорогу к «гроту дружбы».

^{Члены ЦК Патриотического фронта Лаосавместе с автором у входа в «грот дружбы», где находитсягостиница для приезжающих друзой Лаоса}

Раньше к нему вели ступеньки, кое-как сделанные из жердей, глины и веток. Теперь они хорошо забетонированы и ходить по ним уже не опасно.

У входа в пещерную «гостиницу» нас встречают товарищи из ЦК Патриотического фронта Лаоса, с которыми я познакомилась во время прошлой поездки. «Гостиница» теперь расширена, углублена и обставлена лучше, чем раньше. Есть даже телефон. Бензоловую лампу, некогда висевшую в скальной нише и загороженную циновкой, убрали. Ее заменила новая, хорошая лампа, а чтобы свет от нее не проникал наружу, у входа построена бетонная стенка.

2

На склоне огромной горы, внутри которой скрыт «грот дружбы», белой краской выведены надписи:

«ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!»

«SOYEZ BIENVIENUS!»

«ДОЛОЙ АМЕРИКАНСКИХ АГРЕССОРОВ!»

«A BAS LES AGRESSEURS AMERICAINS!»

Пусть читателей не удивляет, что надписи сделаны только на французском и русском языках. Французский здесь многие знают еще со времен колониального владычества Франции, к тому же некоторые лаосские юноши и девушки, участвующие в освободительной борьбе, учились во французских учебных заведениях. Английский язык – это язык врагов, американцев. Польского, венгерского и других языков социалистических стран тут почти не знают, китайский не привился, да и довольно труден. Русский же язык очень популярен благодаря советской помощи в подготовке кадров лаосской интеллигенции и многому другому.

…Пейзаж как будто не изменился – та же лохматая, путаная, буйная растительность на склонах гор. По-прежнему с земли поднимаются густые испарения. В лучах восходящего солнца багровеют дороги. По ним тянутся грузовики – тяжелые, отработавшие свое, нескладные. Прикрывающий груз брезент весь заляпан грязью и жидкой глиной. Это не удивительно: дороги сильно раскисли после обильных дождей. По рисовым полям бродят круторогие буйволы, на шеях у них тихо постукивают деревянные колотушки.

Однако долина эта все же выглядит несколько иначе, чем прежде. Делюсь своими мыслями с товарищем Кхамма, членом ЦК Патриотического фронта Лаоса.

– Да, вы правы, – говорит он. – Эта территория была внезапно атакована множеством «хыа бинь Америка»… Бомбы оголили значительные площади. Осколки скосили даже часть деревьев. Поэтому растительность теперь гораздо ниже и реже, чем тогда… Но когда вы приедете в следующий раз, все тут снова покроется буйной зеленью. Вы же знаете – природа у нас очень упорная и благодатная. Нашим врагам не одолеть ее!

…Высокая трава слегка побелела от утренней росы. Скользкие камни. Расщепленные бомбами деревья. Едва различимые в тумане буйволы бродят по болоту, искоса посматривая на проходящих людей. А джунгли вокруг шумят множеством разных голосов: оживленно перекликаются какие-то птицы, попискивают невидимые зверьки, громко квакают лягушки, звенят цикады… Любитель путешествий и приключений может воскликнуть: «Ах, какая экзотика!»

Но для меня этого слова здесь не существует. Идет война,какая уж тут может быть экзотика! То и дело от головы колонны к нам приходит приказ: остановиться, переждать! Солдаты нашей охраны проверяют тропу: в густой траве или в кустах могут таиться «мины-листья». Совсем недавно тут летали вражеские машины сбрасывающие эти американские «подарки».

Тропинка круто поднимается вверх, зигзагами огибая скалу. Крепко сбитые солидные двери из неведомой мне древесины, за которыми открывается вход в глубь пещеры, сплошь усеяны следами осколков. Это результат бомбежек. Фугаски и осколочные бомбы попадают даже сюда, в скальный лабиринт. На изрезанных трещинами высоких скалах видны шрамы – следы бомб и ракет. «Лысины» среди зарослей, выжженные участки леса свидетельствуют о гибельном действии напалма и фосфора.

– Нас теперь атакуют еще чаще, чем прежде, – говорят врачи подземного госпиталя после обмена приветствиями. – Бывали дни, когда с утра и до позднего вечера продолжались бомбежки. Используемое американцами оружие стало более «усовершенствованным», более варварским.

Доктор Чангсамон коротко рассказывает историю госпиталя. В свое время это была больница гражданской службы здравоохранения в городе Самнеа, но резкое усиление военных действий в Лаосе вынудило Патриотический фронт срочно эвакуировать больницу и превратить ее в госпиталь. Однако здесь лечатся и многие невоенные. С 1964 года эта больница-госпиталь несколько раз вынуждена была менять район размещения. Впервые она подверглась бомбежке в 1965 году.

– Мы находились тогда совсем в другом месте, – говорит Чангсамон. – И во время того первого налета потеряли много людей и оборудования: мы тогда еще не приспособились к войне. Погибло тридцать семь человек больных и персонала, в том числе два фельдшера. Эта первая бомбежка была самой тяжелой для всех нас – она подействовала на людей угнетающе. Но вместе с тем мы обрели немалый опыт, умноженный позже, в других условиях… Мы научились охранять свою больпицу, свой персонал и больных. Сейчас наш госпиталь находится вдалеке от транспортных артерий. Здесь мы чувствуем себя в значительно большей безопасности. Не можем мы забыть и бомбежку в июле шестьдесят девятого года, которая продолжалась двое с половиной суток. А надо вам сказать, что часть госпиталя все еще находилась вне гротов, в укрытых зеленью шалашах… Ущерб был значительный: сгорело много лекарств, перевязочных материалов, часть оборудования и одеяла, столь необходимые для раненых. Зато людских потерь не было совсем. После того налета мы перевели все отделения госпиталя в пещеры и гроты…

Переходя из отделения в отделение, из одной подземной «комнаты» в другую, я успела провести молниеносную «персональную анкету», касающуюся доктора Чангсамона. Ему 35 лет, он родился в крестьянской семье в районе Аттопеу. Покинул деревню в 1962 году и с тех пор там не был. Сначала служил санитаром, потом братом милосердия. Затем был направлен на учебу в Ханой. Учился в медицинском институте. Вернулся в освобожденные зоны Лаоса уже хирургом и сразу был назначен главным врачом центрального военного госпиталя Патет Лао. Он женат. Его жена, тоже работник здравоохранения, сейчас заканчивает повышенные курсы медсестер. У них двухлетний сынок.

Мы обошли все подземелье. Останавливались возле многих коек, на которых лежали раненые и больные. Потом зашли в большую камеру в скале, где размещен склад лекарств. Этикетки на многих европейских языках, даже отпечатанные кириллицей и китайскими иероглифами. География обширна – Москва, Будапешт, София, Варшава, Берлин… Вижу нашу продукцию с маркой «Польфа». По знакомым надписям сразу узнаю фирменный знак ПЗО – государственного оптического завода в Варшаве. Да, не близкий путь совершил этот микроскоп!.. Вспоминаю свою встречу с коллективом предприятия два года назад и вопросы рабочих, особенно молодых: поступает ли их продукция на фронты Индокитая, нужна ли она там? Спрашиваю об этом доктора Чангсамона.

– Да! – незамедлительно отвечает он. – Очень нужна. У нас было четыре таких микроскопа, но три из них вместе со значительной частью другого имущества погибли во время тяжелой бомбежки в шестьдесят девятом году. А этот единственный, уцелевший, мы бережем как зеницу ока!

^{Идет операция в подземном госпитале}

3

Сначала все кажется таким же, как и в первый раз. Но при более пристальном рассмотрении я замечаю разницу в повседневной жизни населения этого района. Прежде всего – люди ушли глубже под землю и под скалы. Гроты и пещеры стали более просторными, лучше оборудованными. Стало значительно больше места для жилья и для работы.

Следы от разрывов бомб и ракет оставили шрамы на обитых железом дверях. За ними, в обширной пещере, размещена больница для гражданского населения.

– Вас тоже бомбили? – спрашиваю у главврача.

– Да, и многократно! – на отличном французском языке отвечает молодой врач Помнек. – То, что вы видели на дверях и около входа, – последствия бомбежек шестьдесят девятого года. Нас тогда бомбили три дня подряд…

Когда я шла по отделениям подземной больницы, то мне все время казалось, что на поверхности бушует тропический ливень. Но когда я выбралась из грота, то увидела, что на безоблачном небе сверкает солнце. Почему же тогда я слышала шум падающей воды? Причем было такое впечатление, что вот-вот начнется наводнение и вода хлынет в подземелье, затопит и уничтожит все, что люди с таким трудом создали здесь, в пещере…

– С этим мы ничего не можем поделать, – отвечают на мой вопрос врачи. – Скалы здесь пористы, как губка, внутри них постоянно течет вода. Никто у нас не знает, почему некоторые гроты сухие, а в других полно воды. Мы вычерпываем ее чем только можно: бочками, мисками, консервными банками, отводим примитивными канавами и стоками… В чем причина? Войдя внутрь гротов и пещер, человек нарушил естественное равновесие между скальным камнем и подземными водами. Поэтому нам теперь приходится бороться с вездесущей сыростью. Налет плесени быстро покрывает и губит лекарства, инструментарий, мешки с продовольствием. Приходится все время следить за состоянием риса: просеивать, сушить. Инструменты и лекарства мы вынуждены защищать всеми доступными способами…

– Какой же выход? – спрашиваю я.

– Строим и оборудуем новую больницу, – отвечает доктор Помнек. – Там легче будет справиться с влажностью: устанавливаем мощную помпу. Кстати, такие помпы нам поставляют социалистические страны.

Заходим и тут на склад медикаментов. Вижу этикетки с надписями: Москва и Свердловск, Иена и Будапешт, Варшава и Прага. Эта больница – одна из нескольких, действующих в освобожденных зонах и подчиненная органам Патет Лао, – рассчитана на 100 больных, но может принять и больше. Персонал довольно многочисленный: двадцать пять человек, в том числе пятеро врачей, получивших образование за границей. Мой собеседник, например, закончил медицинский факультет во Франции. При этом не надо забывать, что каждый сотрудник больницы независимо от своей основной работы выполняет и другие задания. Каждая больница – это не только лечебное учреждение, но и центр распространения санитарных и гигиенических знаний в данной местности. А так как обычно район большой, то приходится колесить по нему когда на велосипеде, когда на попутной машине, но чаще всего пешком, под непрестанной угрозой летающей в небе смерти…

^{Врач Помнек рядом с молодым крестьянином, из тела которого он извлек несколько «летающих гвоздей»}

Осточертевшая сырость гнетет, мучает и душит. Порой мне кажется, что я больше уже никогда не увижу солнца. А что же тогда говорить людям, которые в этих архитрудных условиях, в глубине подземелий и горных пещер, живут годами?!

Доктор Помнек с гордостью показывает мне свое хозяйство: помещения для больных, операционный зал, перевязочную, лабораторию, склад медикаментов. Все это расположено на разных «этажах» разветвленного подземелья (пожалуй, даже подскалья!). В подземной канцелярии больницы над столом главврача висит план этого лабиринта.

– От холеры и оспы мы спасаемся благодаря профилактическим прививкам, которые применяем во все больших масштабах, – рассказывает доктор Помнек. – Однако мы не всегда уверены в успехе. Новая волна эпидемии может нахлынуть из соседних районов, контролируемых американцами: там прививок не проводят. Опасен и Таиланд, где врачебная помощь поставлена очень плохо. У многих наших больных – зоб. Причина этого заболевания – недостаток соли и йода. Детские болезни тоже одна из важных проблем нашего здравоохранения.

…Мы сидим в «директорском кабинете» доктора Помнена за чашкой чая. Нашему разговору сопутствует неутихающий шум воды, которая точит скалы. От проникновения воды сюда, как и в остальные помещения больницы, нас защищает «крыша» из гофрированного железа, прикрепленная к каменному своду. Доктор Помнек – толстощекий, в клетчатой рубашке – выглядит гораздо моложе своих 33 лет. Он бегло говорит по-французски – не хуже, чем Самбат. Интересуется: когда я в последний раз видела Париж? Называет знакомые уголки города на Сене. Он провел там несколько лет, учился в мединституте.

А что может рассказать о себе кадровый работник Кхамфет, крестьянский сын из провинции Луангпрабанг? Отрицательное движение головы: ничего особенного.

– Родился я в бедной крестьянской семье. Отца потерял, когда мне было всего четыре года. Нас, детей, было пятеро. Женился рано, но до этого несколько лет работал в семье будущей жены. Такой был обычай (он известен и во Вьетнаме, где его называют эдзе,то есть «создавать зятя» – записываю я на полях блокнота)… С пятидесятого года участвую в освободительном движении. А моя жена уже в пятьдесят третьем году стала активисткой Союза женщин Лаоса. Еще при колонизаторах она научилась немного читать и писать, сейчас закончила программу пятого класса начальной школы и продолжает учиться дальше… Долгие годы я служил в армии, теперь принимаю активное участие в пропагандистской работе Патриотического фронта… Это все. Как видите, ничего особенного, необычного.

Я не сдаюсь и продолжаю расспрашивать: были ли сильные переживания, трагические эпизоды пли события? Некоторое время Кхамфет молчит, наконец, подавив вздох, говорит неторопливо:

– В пятьдесят восьмом – пятьдесят девятом годах меня арестовывали трижды. «Свои». Но потом эти «свои» оказались такими же, как и наши враги, даже похуже… Нелегко было вырваться из лап «специальных сил» вьентьянской армии, особенно если подозревали, что человек участвовал в освободительной борьбе. В третий раз было совсем плохо. Меня арестовали в Фонгсали и держали в местной тюрьме. Мне и моим товарищам грозил расстрел. Дня через три-четыре предстояла казнь. Мы узнали об этом из подслушанных разговоров охраны. Вы спрашиваете: был ли суд?.. Ни о каком суде и речи не могло быть! Мы подумали и решили, как говорится, поставить все на одну карту: попытаться бежать. Да, мы знали, что идем на смертельный риск, но другого выхода у нас не было. Мы рассчитывали на то, что нас пятеро, а охранников будет лишь двое.

– Можно поподробнее?

– Хорошо… Часов около семи вечера охранники принесли нам еду. Открыли дверь нашей камеры, а винтовки поставили у стены, по ту сторону. Мы бросились на них, завязалась жестокая схватка… Охранники погибли, но до этого успели убить двух наших товарищей. Мы втроем вырвались на свободу! Один был ранен, но потом выздоровел… Вы говорите: рискованный шаг? Да, конечно. Но это был единственный шанс. Вот я теперь живу, работаю, сражаюсь, но ведь с таким же успехом я мог погибнуть в Фонгсали в тот памятный вечер или несколько позднее – во время казни, не так ли?

Молодой врач смущенно улыбается, когда я спрашиваю его о трудных моментах жизни. Несмело говорит:

– Я… видите ли… у меня таких моментов в жизни не было. Да, понимаете ли, не довелось… Я провел спокойное, обеспеченное детство в доме сравнительно богатых родителей, во Вьентьяне. Потом учился в лицее имени Жан-Жака Руссо в Сайгоне. Вот вы рассказывали нам о студенческих забастовках, то и дело возникающих в этом городе, да? А я вот помню иные события, иные выступления – против режима Нго Динь Дьема. Помню и массовые демонстрации возле президентского дворца, горящие автомобили, стрельбу на улицах… Режим в нашем лицее тогда отличался особой строгостью, и я боялся, что меня могут исключить из школы. Но любопытство взяло верх над страхом: я выбрался на улицу и мне довелось увидеть многое…

– А потом, что было потом?

– Учился во Франции и постепенно пришел к решению, что единственно возможный путь – путь патриотической борьбы. Я стал участником Комитета студенческой помощи и солидарности с Лаосом. Потом вошел в руководящее ядро этого Комитета… Наше положение было довольно трудным: ведь мы были направлены на учебу за границу в качестве стипендиатов вьентьянского правительства. Мы не раз выступали против посольства этого правительства, отражавшего реакционные позиции Вьентьяна.

– И долго вы были там?

– Тринадцать лет, считая и Сайгон… Это очень много. А созревание шло медленно: во Франции достаточно соблазнов и искушений… Нет, меня пи разу не арестовывали. Не грозила мне и смерть от вражеских пуль, как товарищу Кхамфету. Но зато был очень трудный момент – окончательный выбор и решение: на чью сторону я обязан встать… Многие из нас, молодых, расскажут вам то же самое. Да, я не был одинок в своем решении… Конечно, мы могли бы беспрепятственно вернуться во Вьентьян или Луангпрабанг. Могли получить хорошо оплачиваемые должности, жить в достатке, с удобствами, даже с комфортом. Но мы выбрали иной, более трудный путь.

– Расскажите, пожалуйста, о самых нелегких днях.

– Хмм… Это было в конце шестьдесят седьмого года, когда я пробирался на территорию освобожденных зон и шел по глухим тропам в джунглях. Помню, как сначала услышал гул разведывательных самолетов, «наводивших» бомбардировщики на цель. Потом – первая атака с воздуха. Когда поблизости разорвалась первая бомба, я прильнул к земле, придавленный диким страхом, который едва не лишил меня сознания… Вы, наверное, испытывали такое чувство, когда кажется, что следующая минута будет последней в твоей жизни… Но я уцелел. Однако поблизости раздались стоны: там были раненые! Мне пришлось взять себя в руки, подавить страх, чтобы быстрее оказать помощь тем, кого настигли вражеские бомбы. Так вот сразу я приступил к работе.

– А как вы относитесь к своему положению теперь?

– Мы, молодые, во многих случаях считаем себя куда более счастливыми, чем старшее поколение, то есть те люди, которые родились на десять-двадцать лет раньше нас. На нашу долю приходится значительно меньше длительных разлук с семьями. Например, моя жена работает здесь, вместе со мной. У нас двое детишек, и они тоже с нами.

Вы говорите, объективно мыслящий человек не может не возмущаться, видя, как враг пытается вернуть нас в каменный век? Это верно. Так вот и пишите как можно больше и правдивее, пишите об этом! Поднимайте тревогу в общественном мнении! Ведь это ваш долг, ваша задача. Мое же задание – лечить людей, бороться за их жизнь и здоровье даже в этих неимоверно трудных условиях.