Текст книги "Бывшие. Без права выбора (СИ)"

Автор книги: Мия Герц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Восьмая глава

От её вопроса в горле встал ком. Сотня ответов пронеслась в голове, обжигая изнутри. Но я медленно покачала головой, собирая в кулак последние капли своего достоинства.

– У каждого свои скелеты в шкафу. Мои останутся при мне.

Ещё один вздох, более глубокий.

– Ну, если захочешь поделиться, ты знаешь, где меня найти, – тихо сказала она.

Эти слова никак не могли решить моих проблем, но я благодарна кивнула ей, и, спускаясь в лифте, я чувствовала себя не такой одинокой. В этой стеклянной громаде появился крошечный огонёк. Человек, которому не всё равно.

Дорога домой пролетела в попытках стряхнуть с себя липкую паутину этого дня. Образы Евгении, прикоснувшейся к нему, и его холодного, изучающего взгляда преследовали меня. Я включала музыку громче, стараясь заглушить их, но они въелись под кожу.

Дверь открыла тётя Марина. Её обычная приветливая улыбка была сегодня сдержанной, а в глазах виднелась лёгкая тень беспокойства.

– Сонь, ты как? – спросила она, забирая мою сумку.

– Живая, – выдохнула я, скидывая туфли. – А вы тут как?

– Да я-то ничего... – она замялась, понизив голос. – А вот Ликуша сегодня что-то от ужина она отказалась. Я температуру померила, она в норме. В саду тоже всё хорошо было, но что-то мне неспокойно.

– Где она? – сердце сжалось от волнения.

– В комнате, рисует.

Я зашла в комнату. Лика сидела на ковре, разложив фломастеры. Увидев меня, её лицо озарилось сияющей, беззаботной улыбкой, и все мои тревоги будто ветром сдуло.

– Мамуля!

Она вскочила и помчалась ко мне, запрыгнула на руки и засмеялась звонким, заразительным смехом, который был моим личным антидотом от всего зла в этом мире.

– Тётя Марина говорит, ты сегодня не стала ужинать, – прижала я её к себе, вдыхая родной запах.

– Я соскучилась, – заявила она, целуя меня в щёку. – И хотела поужинать с тобой. Смотри, как я умею прыгать!

Она спрыгнула и принялась скакать по комнате, изображая кенгурёнка, без тени какой-либо апатии. Мы сели ужинать, и Лика, вопреки опасениям тёти Марины, съела всю порцию и упросила дать ей добавки. Потом мы все вместе играли, а её смех звенел по всей квартире. Никакого намёка на вялость. Только к девяти вечера она начала тереть глазки и зевать.

– Всё хорошо, зря ты волновалась, – сказала я тёте Марине, укладывая дочь в кровать.

– Наверное, ты права, но не сказать я не могла, – кивнула она.

Я поблагодарила её за помощь, и она пошла к себе.

Я уже собиралась идти в душ, когда зазвонил телефон. Незнакомый номер. Сердце упало и подпрыгнуло одновременно.

– Алло? – выдохнула я в трубку.

– Сонюшка, это я, – голос мамы звучал устало, но спокойно. – Я на минутку, просто сказать, что мы добрались. Всё хорошо. Папу уже забрали на первое обследование.

От этих слов по телу разлилась такая волна облегчения, что я на мгновение закрыла глаза, прислонившись лбом к косяку двери.

– Слава богу, мам. Держись. Целую вас обоих. Звони, как будут новости.

– Хорошо, дочка. Не волнуйся.

Она отключилась, а я стояла в тишине коридора, слушая, как в спальне ровно дышит спящая Лика, и чувствовала странную, двойную жизнь своего сердца. Одна его половина была там, в Германии, с отцом, в страхе и надежде. Другая здесь, с дочерью, в тревоге и безграничной любви. А между ними я. С тонкой, как паутина, стеной, отделяющей одно от другого, и с тяжёлым, холодным камнем на душе по имени Максим.

Следующие несколько дней выдались на удивление почти спокойными. Если, конечно, можно назвать спокойствием ежедневные пробежки по лезвию бритвы. Максим не прекращал свои испытания, но я научилась абстрагироваться от происходящего, а его секретарша, Светлана Игоревна, постепенно превращалась в молчаливого союзника.

Сегодня утром, едва переступив порог офиса, я почувствовала смену атмосферы. Светлана Игоревна, не отрываясь от монитора, произнесла:

– Он ждёт. Начинается финальная подготовка к совещанию по «Штраусс-групп».

Сердце провалилось в пустоту. Значит, сегодня.

Это название, которое я слышала в бесконечных разговорах в коридорах. Ключевой немецкий партнёр, переговоры с которым велись месяцами. Партнёрство с ними означало бы многомиллионные вливания в программы фонда.

Когда я вошла, он стоял у панорамного окна, спиной ко мне. В его позе читалась не просто собранность, а та абсолютная, непробиваемая холодная уверенность, которая заставляла подчинённых вытягиваться в струнку.

– Соня, – он не обернулся, его голос был ровным и бесстрастным. – Отложи все дела. Мне нужен финальный пакет документов для «Штраусс-групп».

Он, наконец, повернулся, и его тяжёлый и пронизывающий взгляд скользнул по мне, выискивая малейшие признаки слабости.

– Необходимо подготовить отчёт по программе «Дети-бабочки» за последний квартал. Его нужно адаптировать под международные стандарты и проверить каждую цифру. Файлы и методички уже на почте.

Внутри всё сжалось в ледяной ком. Международные стандарты? Да, моё экономическое образование давало мне базовое понимание. Но это была принципиально другая вселенная, в которой я чувствовала себя абсолютно слепым котёнком.

Однако увидев его лицо, не выражающее ничего, кроме холодной решимости, я поняла: отказ или неудача не являются вариантом. Гордость, страх, всё это было роскошью, которую я не могла себе позволить.

– Хорошо, – коротко ответила я, чувствуя, как подкашиваются ноги.

– И помни, у нас нет права на ошибку, – он также коротко кивнул, а затем снова повернулся к окну, демонстративно прекратив разговор.

Три часа превратились в кошмар наяву. Цифры плыли перед глазами, а в ушах стучало: «Нет права на ошибку». Именно от этого стука я чуть не пропустила входящее письмо от Евгении Петровой. Тема: «По проекту «Штраусс»».

Тело пустое, только прикреплённый файл с названием «Уточненные_данные_к_отчету.xlsx». Почему она присылает это мне? Рука сама потянулась открыть вложение, но я одёрнула себя. Сначала разберусь с тем, что мне дал Макс. А её «уточнения», я уверена, могут и подождать.

А в следующее мгновение я нашла ошибку. Небольшая сумма, которая не сходилась в двух смежных отчётах. Я выделила её жёлтым маркером, решив уточнить позже.

Но время поджимало, паника нарастала, и, я всё же решила свериться с документом в письме Евгении: там была похожая, но не идентичная цифра.

«Значит, это действительно старая версия, опечатка», – с облегчением подумала я и исправила данные, даже не подозревая, что только что совершила роковую ошибку.

Я отправила ему готовый файл, а через пятнадцать минут он влетел в кабинет.

Он поставил передо мной ноутбук, на экране которого был открыт мой отчёт. Когда он поднял на меня взгляд, по спине пробежал ледяной холод. В его глазах бушевал настоящий ураган из ярости и чего-то ещё, похожего на отчаяние.

– Объясни мне это, – его голос был низким, хриплым от сдерживаемой ярости. – Объясни мне, что это за цифра

Девятая глава

Я почувствовала, как пол уходит из-под ног.

– Я... я увидела несоответствие в сумме... – голос предательски дрогнул. – Думала, это техническая ошибка...

– Ошибка? – он резко выпрямился. – Это целевой транш по допсоглашению с «Штраусс-групп». Эти средства должны были пройти отдельной строкой. Ты знаешь, что сейчас будет?

Он отодвинул ноутбук. Его пальцы сжали край стола.

– Сейчас, пока мы здесь разговариваем, мой отдел аналитики завершает финальную проверку этого отчёта. Через час он должен был уйти к немцам. А теперь я вынужден задерживать всех, потому что один «исправленный» файл ставит под удар согласованные сроки.

В его голосе не было ярости. Было нечто худшее: холодное, обезличенное разочарование.

– Я не отправлял тебя на передовую, Соня. Я дал тебе задание проверить цифры. Не менять их.

Он сел в кресло, откинулся на спинку. Взгляд его был тяжёлым и усталым.

– Знаешь, в чём главная разница между тобой тогда и сейчас? Раньше ты, по крайней мере, не боялась спрашивать. Сейчас же ты предпочитаешь делать вид, что всё понимаешь. И это убийственно... для нас.

Эти слова попали в самую точку. Он был прав. Я боялась показаться некомпетентной. Боялась дать ему лишний повод для презрения. И в этом страхе совершила именно ту ошибку, которой так старалась избежать.

– А ты не думал, – выдохнула я, чувствуя, как подступают слёзы, – что мне просто было страшно? Может, мне просто некуда было отступать? Может, у меня за спиной умирающий отец, и я готова была на всё, даже на самое безнадёжное дело, лишь бы не потерять этот шанс? Этот последний шанс, который дал мне ты.

Я смахнула предательскую слезу, злясь на свою слабость.

– Да, я ошиблась. Но я пыталась сделать хорошо. А ты? Ты с самого начала ждал моего провала. Ты сам устроил эту ловушку. Так кто из нас на самом деле безответственный?

Он смотрел на меня. Долго. Молча. В его глазах что-то менялось. Уходила холодность. Появлялось... понимание? Нет, не совсем. Скорее, признание того, что в моих словах есть доля правды.

– Я проверяю всё, что идёт по этому проекту. Но знаешь, что самое забавное? В самый ответственный момент ты подвела. Как и тогда.

Эти слова ударили больнее любой критики работы. Они достигли цели, которую он преследовал, уничтожили меня окончательно. Я стояла, не в силах пошевелиться, чувствуя, как слёзы медленно скатываются по щекам. Я даже не пыталась их смахнуть. Что было толку?

– Я останусь, а ты иди домой. К дочери. Завтра в восемь будь здесь. Мы закончим то, что недоделали сегодня.

Когда я уже бралась за ручку двери, его голос остановил меня:

– И, Соня... В следующий раз, когда будешь не уверена – просто спроси.

Дверь закрылась. Я стояла в пустом коридоре, и только сейчас до меня начало доходить. Он не просто проверял меня. Он давал шанс. Шанс, который я не смогла использовать. Но самый страшный приговор прозвучал в том, что история повторялась.

Тишина в коридоре была оглушительной. Я медленно пошла к лифту, чувствуя, как дрожь в коленях сменяется странным оцепенением. Он проверяет всё, что идёт в «Штраусс». Значит, моя ошибка не успела навредить контракту. Не стала фатальной. Но от этого осознания не становилось легче.

В лифте я поймала своё отражение в зеркальной стене. Заплаканные глаза, бледное лицо. Я всегда считала себя сильной: прошла через рождение ребёнка без мужа, через бесконечные хлопоты с ИП, через болезнь отца. А оказалось, не справилась с простейшим тестом на профессиональную адекватность.

На парковке я долго сидела в машине, не включая зажигание. Руки всё ещё дрожали, но теперь уже не от страха, а от странной, горькой ясности. Он остался в офисе, чтобы исправить мою ошибку. И делал это без театральных упрёков, без унижений. Просто потому, что так надо. Потому что он – профессионал. А я...

Звонок телефона вывел меня из оцепенения. Тётя Марина.

– Сонь, Лика не спит, ждёт тебя. Говорит, без маминых объятий не уснёт.

Её голос звучал так обычно, так по-домашнему, что на глаза снова навернулись слёзы. В этом мире всё ещё существовало место, где меня ждали просто потому, что я – мама.

– Уже выезжаю, – отвечаю я и завожу мотор.

Дома пахло корицей и детством. Лика сидела на кухне с тётей Мариной, а на столе перед ними стоял недоеденный пирог.

– Мамуля! – её тёплые ручки обвились вокруг моей шеи, и мир на мгновение перестал быть таким враждебным.

Укладывая дочь, я думала, что завтра мне снова придётся войти в тот кабинет. Смотреть ему в глаза. И странно, но мысль об этом больше не вызывала паники. Теперь это было похоже на вызов. На возможность доказать, в первую очередь самой себе, что я могу учиться на своих ошибках. Что «безответственная» это не приговор, а ярлык, который можно снять, если перестать бояться признавать свои слабости.

Перед сном я ещё раз проверила телефон. Никаких сообщений. Тишина. Но теперь она была другой, не осуждающей, а выжидающей. Завтра будет новый день. И я поняла, что готова его встретить. Не как жертва, не как провинившаяся школьница, а как взрослый человек, который наконец-то осознал правила игры. И главное из них звучало в его последних словах: «Спроси. Это не слабость».

Десятая глава

Утро начинается не с будильника, а с тяжёлого, но твёрдого осознания. Сегодня я не позволю страху снова взять надо мной верх. Пока Лика спит, прижавшись к моему боку, я в тишине составляю план. Не на бумаге, в голове.

Первый пункт: перестать врать самой себе. Второй: перестать бояться говорить с ним. Третий: смотреть ему в глаза, не отводя взгляда.

Приведя Лику в сад, я крепко обнимаю её, и когда она обнимает меня в ответ, тихо шепчет: «Мама, я тебя очень люблю». Её искреннее признание, это самый лучший щит против взрослого цинизма. Я прижимаю её к себе ещё сильнее, вдыхая запах её детского шампуня, такой знакомый и такой спасительный в этот момент.

А потом почему-то продолжаю какое-то время стоять в пустом коридоре группы, уже после того, как дверь за ней закрылась. В ушах ещё звенит её смех, а перед глазами уже стоят цифры из вчерашнего отчёта. Я медленно выдыхаю, расправляю плечи и поворачиваюсь к выходу. Щит на месте. Теперь можно возвращаться на войну.

В офис я вхожу ровно в семь сорок пять. Не раньше, чтобы не выглядеть отчаявшейся, и не позже, чтобы не дать повода для упрёков. На столе у Светланы Игоревны уже дымится свежий кофе, который она пододвигает в мою сторону.

– Доброе утро, – я благодарно улыбаюсь ей.

Она смотрит на меня поверх очков.

– Он уже в кабинете. Ждёт.

Сделав глубокий вдох, я открываю дверь. Он сидит за столом, и первый же его взгляд – проверка. Он словно ищет следы вчерашней слабости. Однако не успевает произнести привычное «Кофе», вместо приветствия, как я ставлю чашку на стол перед ним.

– Отчёт по вчерашнему инциденту. Я его переделал. Нужно сверить итоговые цифры с приложениями. И на этот раз... – он смотрит на меня так, словно я уже совершила ошибку, которую ему лишь осталось обнаружить.

Сердце заходится у меня в груди, но я заставляю себя сделать шаг вперёд. Голос звучит чуть громче, чем нужно, выдавая напряжение.

– На этот раз... если я увижу несоответствие, я обращусь к тебе за разъяснением.

Я чуть не сказала «как ты и советовал», но слова застревают в горле. Слишком пафосно, слишком подобострастно. Я просто держу паузу, чувствуя, как горят щёки.

Он медленно отодвигает ноутбук. Его пальцы по-прежнему сжаты.

– Хорошо, – произносит он наконец, и в его голосе нет ни одобрения, ни интереса, а затем устало проводит рукой по лицу. – Посмотрим.

Это «посмотрим» режет по живому. Оказывается, ждать его недоверия даже больнее, чем открытой злости.

Отчёт, который он исправил, лежит у меня на столе. Я открываю его, и меня почти физически тошнит. Это тот самый документ. Тот самый слайд. Только теперь он безупречен. Каждая цифра здесь – молчаливое напоминание о моём вчерашнем провале. Руки слегка дрожат, когда я кладу их на клавиатуру. Страх никуда не ушёл. Он здесь, сжимает горло. Просто сегодня я решила действовать вопреки ему.

Я открываю методичку. Не с вдохновенным упорством ученицы, а с отчаянием утопающего, которая хватается за соломинку. Я всё также ничего не понимаю в половине терминов. Просто теперь я выписываю их в блокнот не для галочки, а потому что знаю, что следующий провал может стать последним.

Первый час проходит впустую. Я просто перекладываю бумаги, пью воду и не могу сосредоточиться. В голове крутится его «посмотрим». Это не проверка. Это предчувствие приговора.

И только когда я принимаю своё поражение в том, что я никогда не пойму эти отчёты, я, наконец, замечаю это. Не ошибку. Мелочь. В одном приложении курс конвертации отличается от общего. Разница – копейки. Вчера я бы не задумываясь исправила её. Сегодня же во рту пересыхает. А если это не ошибка? А если я снова покажу свою некомпетентность?

Я пять раз перепроверяю, прежде чем подняться и подойти к его столу.

– Максим… Александрович, – голос срывается, и я ненавижу себя за эту слабость. – Здесь разный курс в приложении и основном отчёте. Я не уверена... это специально?

Я протягиваю ему бумагу, и наши пальцы соприкасаются, когда он берёт листок. Последующая минута молчания кажется вечностью.

– Это не ошибка, – говорит он наконец, откладывая документ. – Для этих операций мы используем курс на дату платежа.

Он не смотрит на меня. Не хвалит. Но и не упрекает.

– Хорошо, что спросила, – бросает он через плечо, снова погружаясь в свои бумаги.

Это не победа. Это первая ступенька. Самая трудная. И я её прошла. Не потому, что была смелой, а потому что боялась молчать больше, чем говорить. Эти три слова для меня значат больше, чем любая похвала. Это не «молодец». Это признание того, что я начала играть по его правилам. И выиграла первый раунд.

Весь день я ловлю себя на том, что работаю иначе. Я не боюсь сделать что-то неправильно. Я задаю вопросы. Сначала Светлане Игоревне: о процедурах, о внутренних регламентах. Потом, когда встречаю сложную финансовую модель, решаюсь подойти к нему снова.

– Я не совсем понимаю логику распределения этих затрат. Объясни мне, пожалуйста.

На этот раз он не просто даёт краткий ответ. Он отодвигает свои дела и пятнадцать минут объясняет мне систему, рисуя схемы на листке бумаги. Его безразличный, деловой тон мог бы напугать, но сам факт того, что он тратит на меня время, говорит о многом. Теперь он видит, что я не просто отбываю повинность, а действительно пытаюсь разобраться.

К концу дня я замечаю странную вещь. Его поручения становятся сложнее, но теперь в них есть чёткий фокус. Вместо хаотичных заданий он даёт мне системную работу с финансовыми моделями: ту самую область, где я плавала сутки назад.

Он не просто сбрасывает мне файлы, а ставит задачу: «Разберись в логике и подготовь выжимку для отчёта перед советом директоров».

Это новый вызов. Не проверка на прочность, а тест на обучаемость. И на этот раз я к нему готова. Когда в восемь вечера я собираюсь домой, он всё ещё сидит за своим столом. Я останавливаюсь у двери.

– Финансовые модели проверены. К завтрашнему утру сделаю выжимку.

Он кивает, не глядя на меня.

– Завтра в девять совещание со «Штраусс». Будь готовы присутствовать. Фон Мейер может задать вопросы по финансовой части.

Это не просьба. Это больше, чем приказ. Это доверие, завоёванное каждым преодолённым страхом. Он сознательно подставляет меня под прямой огонь партнёров, зная, что провал теперь будет стоить дорого и ему.

Одиннадцатая глава

Воздух в кабинете после его слов становится вязким и тяжёлым, как свинец. Подставить меня под огонь – это его излюбленный метод проверки на прочность. Только теперь ставки выше, а удар будет публичным.

– Я буду готова, – говорю я, и голос не подводит, ровный, почти спокойный.

Внутри же всё сжимается в тугой, болезненный комок. Выхожу, прикрываю дверь и останавливаюсь в коридоре, прислонившись ладонями к холодной стене. Глубокий вдох, выдох. Он не просто доверяет. Он бросает меня в клетку к голодным львам, чтобы посмотреть, выйду ли я живой. Но и упрекать его я не могу, я сама этого добивалась.

Дома пытаюсь сосредоточиться на выжимке для совещания. Цифры пляшут перед глазами, мысли путаются. Лика сегодня не скачет по квартире, а тихо сидит в углу дивана, и от этого моё беспокойство лишь усиливается. Я включаю её любимый мультик, чтобы хоть немного поднять ей настроение.

Завариваю крепкий чай и сажусь за стол. Открываю необходимый файл на ноутбуке и продолжаю его изучение, а когда приходит время, помогаю Лике с подготовкой ко сну и укладываю спать. После снова возвращаюсь к отчёту и работаю до тех пор, пока каждая цифра не сложится в безупречную картину.

Ночь проходит в лихорадочном полусне. Мне снится, что я стою перед советом директоров, а вместо цифр на слайдах детские рисунки Лики. Фон Мейер смотрит на меня ледяными глазами и спрашивает что-то на немецком, а я не могу вымолвить ни слова.

Утро встречаю разбитой, но собранной. В саду Лика обнимает меня особенно крепко, будто чувствуя моё напряжение.

– Удачи, мамуля, – шепчет она, и её слова становятся тем самым талисманом, который я стараюсь спрятать глубоко в сердце.

В офисе царит предсовещательная лихорадка. Светлана Игоревна кивает мне и желает удачи. Я благодарно ей улыбаюсь.

В кабинете Максим уже на ногах. Он в безупречном костюме, предельно собранный и опасный. Его взгляд скользит по мне, оценивающий, быстрый.

– Готова? – бросает он, поправляя манжет.

– Да.

Вот и весь наш разговор.

Мы идём по коридору к переговорной, и его присутствие ощущается как физическое давление. Он не смотрит на меня, но я словно всем своим телом ощущаю его напряжение.

В переговорной уже собрались Фон Мейер со своей командой и наши топ-менеджеры. Воздух наполнен низкими голосами, скрипом стульев, запахом дорогого парфюма и кофе. Я занимаю место чуть позади Максима, раскладываю блокнот и планшет. Руки не дрожат. И это можно расценивать как небольшую победу.

Презентация начинается. Максим у доски – это непередаваемое зрелище. Я на какое-то время выпадаю из общего контекста, загипнотизированная тем, как он владеет аудиторией. Он говорит уверенно, ясно, его английский безупречен. Он управляет аудиторией, как дирижёр оркестром.

Я перевожу взгляд на Фон Мейера: немец кивает, но его лицо непроницаемо.

Максим неожиданно поворачивается ко мне.

– Софья подготовила детализацию по финансовым моделям. Она готова ответить на ваши вопросы.

Все взгляды обращаются ко мне. Горло пересыхает. Я делаю глоток воды, чувствуя, как под взглядом Максима во мне закипает сталь. Не подведи. Не смей подвести.

Фон Мейер задаёт первый вопрос. Технический, сложный. Я делаю глубокий вдох и начинаю отвечать. Голос ровный, термины те, что вчера ещё казались китайской грамотой, сейчас выстраиваются в чёткие фразы. Я вижу, как его брови чуть приподнимаются, но не от удивления, а одобрительно.

Вдруг дверь переговорной бесшумно открывается, и лёгкой походкой от бедра в неё входит Евгения. Её не было в списке участников, но она вошла с видом хозяйки, ослепительно улыбаясь, будто её здесь ждали.

– Простите за опоздание, – её голос, сладкий и звонкий, режет слух. – Я только что взглянула на итоговые цифры. И обнаружила критическое несоответствие в расчётах рентабельности. Решила, что наши партнёры должны знать.

Она не смотрит на меня, но я понимаю: это удар точно по мне.

Максим не двигается, но я чувствую, как его спина напрягается.

– Евгения, вы, видимо, не в курсе. Эти данные уже были согласованы. Не отнимайте время партнёров, – он поворачивается к ней спиной. – Софья располагает более уточнённой информацией.

Но Евгения не сдаётся. Её улыбка становится ещё слаще.

– Конечно, Максим. Просто я переживаю за возможные риски в этих моделях. Мы не можем давать нашим уважаемым партнёрам непроверенную информацию.

Тишина в комнате становится оглушительной. Она не просто подставляет меня. Она ставит под сомнение его слово, его контроль над ситуацией. И делает это с улыбкой.

Я вижу, как сжимаются челюсти у Фон Мейера. Вижу, как холоднеет взгляд Максима. И в этот момент что-то внутри меня щёлкает. Страх сменяется чистой, холодной яростью. Она перешла черту. Не только мою. Его.

Я поднимаюсь. Все взгляды переносятся на меня.

– Прошу прощения, – мой голос звучит чётко, перекрывая гулкую тишину. – Но вы опираетесь на устаревшую версию файла. Текущая, с актуальными данными, была разослана вчера в половине восьмого вечера. Я могу продемонстрировать её на экране, включая историю изменений и подтверждение от финансового отдела.

Я разворачиваюсь к Фон Мейеру и смотрю ему прямо в глаза.

– Все расчёты были неоднократно проверены и подтверждены. Риски, о которых упомянула Евгения, были учтены и отражены в приложении Б на странице пять.

В комнате повисает пауза. Я не дышу. Максим смотрит на меня. Не на Евгению. На меня. В его глазах быстрый, почти неуловимый проблеск… уважения?

Фон Мейер медленно кивает.

– Понятно. Продолжайте, пожалуйста.

Совещание продолжается, но напряжение спало. Евгения пытается что-то ещё сказать, но Максим довольно резко обрывает все её попытки. Когда всё заканчивается и Фон Мейер жмёт Максиму руку со словами «Хорошая работа», я чувствую не облегчение, а странную пустоту.

Мы возвращаемся в кабинет, и он молча проходит к своему столу, снимает пиджак и вешает на спинку кресла.

– Садись, – говорит он тихо.

Я сажусь, чувствуя, как дрожь, сдерживаемая всё это время, наконец прорывается наружу.

Он смотрит на меня через стол. Его лицо усталое.

– Ты сегодня… – он ищет слово, – хорошо себя проявила.

И это не комплимент. Это высшая оценка в его мире.

– Спасибо.

– На сегодня ты можешь быть свободна, а мне ещё нужно решить один вопрос, – его глаза опасно прищуриваются.

И вроде бы я должна радостно спешить домой, к дочери, но тяжесть на душе не отпускает даже после того, как я покидаю офис. Инстинктивно достаю телефон, чтобы позвонить тёте Марине, но экран вспыхивает сам. Это номер воспитательницы Лики.

– Алло? – у меня перехватывает дыхание.

– Софья Валерьевна, здравствуйте. У вашей дочери поднялась температура. Вам нужно срочно забрать её.

Мир сужается до точки. Всё остальное мгновенно уходит на второй план.

– Я буду через пятнадцать минут.