Текст книги "Бывшие. Без права выбора (СИ)"

Автор книги: Мия Герц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Четвертая глава

Дверь лифта закрылась, отсекая меня от того ледяного ада, что царил в его кабинете. Я прислонилась лбом к холодной металлической стенке, пытаясь перевести дух. В ушах всё ещё стояло эхо его голоса: «С сегодняшнего дня ты живёшь по моим правилам». Я сжала веки, но под ними стояло его лицо, безжалостно и чужое.

Путь домой слился в одно тёмное пятно. Я не помнила, как вела машину, как переключала передачи. Руки сами крутили руль, а в голове билась одна и та же мысль, как заезженная пластинка: «Я согласилась. Уступила». Но при этом я отчётливо понимала, что у меня просто не было выбора.

Подъезд нашего дома встретил меня затхлой, но такой родной тишиной. Я остановилась у своей двери, и рука с ключом неожиданно замерла в воздухе. Я хотела сначала умыться, прийти в себя, но одна в пустой квартире я бы просто разрыдалась. И, практически не задумываясь, я повернулась и тихо постучала в соседскую дверь.

Она открылась практически мгновенно, словно тётя Марина стояла и ждала. Она широко улыбалась, но в следующий миг на её лице отразилась тревога.

– Софьюшка? Родная, что случилось? – её тёплый, грудной голос был полон такого неподдельного участия, что у меня снова предательски задрожал подбородок.

Она, не дожидаясь ответа, взяла меня за локоть и мягко, но настойчиво втянула в свою квартиру.

– Заходи, заходи скорее, что-то ты совсем расклеилась.

Запах свежей выпечки, ванили и уюта ударил в нос, а следом я увидела её.

Лика.

Она спала, свернувшись калачиком на большом диване под лоскутным одеялом, которое тётя Марина связала за прошлую зиму. В одной руке дочка сжимала потрёпанного плюшевого зайку, подаренного той же тётей Мариной.

Всё внутри во мне перевернулось. Вся злость, весь стыд, вся горечь отступили, уступив место волне такой всепоглощающей, болезненной нежности, что перехватило дыхание. Я медленно подошла и опустилась на колени перед диваном.

Осторожно, кончиками пальцев, я коснулась её волос. Мягких, шелковистых, пахнущих домом. Провела рукой по щеке. Она во сне сморщила носик и что-то прошептала, перевернувшись на другой бок. Моё сердце сжалось так сильно, что стало больно.

– Я ходила к её отцу, своему бывшему мужу… – слова полились сами собой, хотя ничего подобного я не планировала.

Женщина внимательно меня слушала, давая мне выговориться.

– Он согласился, – в итоге произнесла я, не отрывая взгляда от дочери. – Согласился помочь с папой.

– Ну, слава богу! – выдохнула тётя Марина, и я услышала, как на кухне звенит чайник. – Значит, договорились?

– Договорились, – прошептала я. – Я должна стать его личным ассистентом. На всё время, пока папа будет на лечении. Полное послушание. Без возражений. Он сказал… что я буду его инструментом и ему плевать на мои обстоятельства.

В воздухе повисла тяжёлая, густая тишина. Потом я услышала, как тётя Марина резко поднялась.

– Что? – её голос прозвучал не с испугом, а с холодной, острой яростью, которую я никогда от неё не слышала. – Что он себе позволяет? Инструмент? Да он с ума сошёл, этот твой Максим!

Она подошла ближе, её лицо было суровым и решительным.

– Слушай меня, Соня, и запомни хорошенько. Ты не инструмент. Ты – мать. Ты – дочь. Ты сильнее, чем он когда-либо будет. Он что, думает, что может вот так, использовать тебя в угоду своим прихотям? Использовать твоё горе?

Её тёплая, чуть шершавая ладонь легла поверх моей, всё ещё лежавшей на голове Лики.

– Нет уж, дорогая. Ты ему не дашься так просто. Ты возьмёшь его деньги, ты спасёшь отца. А ему… ты покажешь. Покажешь, какую чудовищную ошибку он совершил. Ты выдержишь. Ты будешь холодной как лёд, и острой как бритва. Будешь делать всё, что он скажет, и сделаешь это так безупречно, что у него зубы затрещат от злости.

Её слова падали, как тяжёлые, тёплые капли, смывая с меня грязь унижения, и во мне словно что-то сдвинулось, выпрямилось.

– А за Лику не беспокойся, – твёрдо сказала тётя Марина. – Я её из сада заберу, накормлю, и спать уложу. И даже не перечь, считай, ты мне большое одолжение делаешь. У меня всё равно тоска без детского смеха. Так что голова у тебя должна быть свободна. Ты поняла меня? Ты не одна.

Я подняла на неё глаза. Слёзы высохли, а в груди, вместо ледяного кома, впервые за этот вечер появилось что-то твёрдое, почти осязаемое. Что-то похожее на стальную опору.

– Да, – сказала я, и мой голос, наконец, обрёл почву под ногами. – Я даже не знаю, как вас благодарить...

– Никаких благодарностей, – отрезала она вставая. – А он ещё пожалеет о своём решении, вот увидишь.

Я осторожно взяла Лику на руки, и тётя Марина помогла нам перебраться в нашу квартиру. Убедившись, что у меня всё хорошо, она тихо удалилась. Я уложила дочку в свою большую кровать, прижалась к её тёплой спинке и, обняв её маленькое тело, наконец закрыла глаза. Дыхание Лики, ровное и спокойное, постепенно усыпило и мою тревогу.

Утро пришло слишком быстро. Но оно было другим. Я стояла перед зеркалом в своей спальне и наносила макияж, хотя уже давно отвыкла от этого. Рука не дрожала. Внутри была та самая собранная, холодная пустота, о которой говорила тётя Марина.

Я надела свой любимый деловой костюм. Ярко-красный, словно цвет крови, гнева и бесстрашия. Мой доспех на предстоящую битву.

– Он просто бывший, – сказала я себе, глядя в глаза своему отражению.

Но в груди что-то кольнуло. Что-то острое и быстрое, словно укол булавки. Неправда. Он никогда не был и не будет «просто» кем-то. Но сегодня это не имело значения.

Лика сонно жевала кашу на кухне.

– Мама, ты красивая, как принцесса, – млела она, и её слова обожгли мне душу.

Я присела перед ней, поправив воротник платьица.

– Спасибо, солнышко. Ты сегодня с тётей Мариной, хорошо? Мне нужно на работу.

– На новую работу? – уточнила она, и в её глазах вспыхнул интерес.

– Да, – ответила я, целуя её в макушку. – Но, если мне придётся задержаться, помни: мама тебя любит сильнее всего на свете.

Выйдя из квартиры, я не позволила себе ни на секунду задуматься. Я отвела Лику в сад, её маленькая тёплая ладонь доверчиво лежала в моей. Перед тем как зайти в группу, она обернулась и помахала мне. Я помахала в ответ, и это простое движение словно поставило последнюю точку, отсекая все сомнения.

Я села в машину, завела мотор и поехала в его офис. В сердце не было ни страха, ни сомнений. Лишь холодная, отточенная решимость.

Война была объявлена. И я была готова к новому сражению.

Пятая глава

Я припарковалась, взяла свой новый, строгий портфель с лежащим внутри ноутбуком и вошла в сияющий холл. Один из вчерашних охранников молча наблюдал, как я подхожу. Его лицо оставалось каменным.

– Здравствуйте, мне к Смирнову, – сказала я. – Я его новый ассистент.

– Пропуск, – произнёс он, – Без пропуска не пущу. А то ходят тут всякие, одна дамочка вчера вообще в кабинет генерального проскочила.

– Но я сегодня первый день, – я смотрела на него в ответ, вспоминая свой вчерашний марафон. – Должно же быть какое-то распоряжение на этот счёт?

– Паспорт.

Я протянула ему документ, и он тут же что-то стал печатать на компьютере. Затем пристально на меня посмотрел и медленно, с преувеличенной тщательностью, оформил временную карточку.

– Обязательно получите постоянный пропуск, этот действует только сегодня.

Я снова зашла в уже знакомый лифт и поднялась на последний этаж. В приёмной никого не было, и я пошла сразу к нужной мне двери. Его кабинет был пуст. Я замерла на пороге, не решаясь шагнуть внутрь. Взгляд непроизвольно скользнул на его стол. Он был идеально чист, ни одной лишней бумажки. Всё, как он любил. Всё, как было и раньше.

– Нет, – резко одёрнула я себя. – Никаких «как раньше».

Я медленно зашла внутрь и направилась в противоположную от его стола часть кабинета, где стоял небольшой столик и стул. Я села, положив сумку на стол, и стала ждать. Каждая минута тянулась мучительно долго.

Ровно в восемь дверь открылась. Он вошёл, не глядя на меня. До меня тут же донёсся шлейф его парфюма, и моё сердце сделало в груди один болезненный, предательский кувырок.

– Кофе, – прозвучало его первое утреннее распоряжение, брошенное в пространство, пока он просматривал свежую корреспонденцию. – Чёрный. Без всего.

Я молча встала и вышла. В приёмной за своим столом сидела дородная женщина лет пятидесяти. Элегантная, холодная, с безупречной укладкой и бесстрастным лицом. Она смотрела в монитор, делая вид, что не замечает меня.

– Здравствуйте, меня зовут София и я новый помощник Максима Александровича, – произнесла я, подходя к её столу. – Не подскажите, где я могу приготовить ему кофе?

Она медленно посмотрела на меня. Её глаза, умные и оценивающие, скользнули по моему лицу, и в них не промелькнуло ни капли радушия.

– По коридору направо, – ответила она сухо, сделав паузу, словно выдавая государственную тайну. – Третья дверь слева.

И всё, она не представилась в ответ, не произнесла дежурное «приятно познакомится», явно давая понять, что я здесь чужак, непрошеный гость.

– Спасибо, – кивнула я, чувствуя, как по щекам разливается краска.

На кухне я поставила чашку под кофемашину, и руки сами собой сложились в крепкие, уверенные кулаки. Глубокий вдох. Выдох. В этот момент почему-то вспомнились слова тёти Марины: «Холодная, как лёд. Острая, как бритва». Да, так и нужно. В конце концов, я была здесь не для того, чтобы заводить подруг или завоёвывать чьи-то симпатии. Я была здесь на передовой. Получить деньги. Спасти отца. Вернуться к дочке.

Когда всё было готово, я поставила дымящуюся чашку перед ним на стол. Он взял её, отпил маленький глоток и поставил обратно с лёгким, но отчётливым стуком.

– Не то. Слишком крепкий. Переделать.

Это была первая ласточка. Первая проверка на прочность. Я почувствовала, как по щекам разливается жар, но лицо осталось каменным. Я молча взяла чашку, вылила в раковину на кухне и сделала новую. Снова поставив чашку перед ним.

Он даже не притронулся.

– Отнеси это моему секретарю и забери у неё моё расписание на день. Его нужно синхронизировать с моим личным календарём.

Я сделала и это. Секретарша вновь смерила меня снисходительным взглядом, но распечатанное расписание отдала.

А дальше начался мой персональный ад. Настоящий, выверенный до мелочей.

– Софья, найти в архиве договора с «Кронос-Холдингом» за позапрошлый год. Все экземпляры. Бумажные.

Я провела два часа в пыльном подвале архива, перерывая папки. Когда принесла стопку, он, не глядя, бросил:

– Отсканируй. Систематизируй по датам. И занеси в базу.

Когда я всё отсканировала, оказалось, что все эти материалы уже есть в общей базе данных компании.

– Софья, закажи обед из ресторана «Палермо». И учти, у партнёра аллергия на морепродукты.

Я потратила сорок минут на звонки, уточняя каждый ингредиент. Когда обед привезли, он распаковал его, осмотрел и отодвинул.

– Я передумал. Мы с ним встретимся прямо там.

Казалось, его забавляло всё это.

– Софья, необходимо составить презентацию по этим данным, – он скинул мне на почту гигабайты неструктурированных цифр. – К пяти вечера.

А на часах было уже три.

Каждое задание было бессмысленным, унизительным или невыполнимым в отведённые сроки. Он не кричал, не злился. Он был холоден, как айсберг. Он просто отдавал приказы, а потом наблюдал. Я постоянно чувствовала его взгляд на своей коже, как физическое прикосновение. Он ждал, когда я сломаюсь. Когда заплачу. Когда брошу ему в лицо эту папку с договорами.

Но я держалась. Я глотала комья обиды и усталости. Я вбивала данные в таблицу, пока в глазах не начинало рябить. Я бегала по этажам, выполняла его поручения и отвечала на его колкости ледяным «хорошо» или «сделано».

К семи вечера я физически ощущала каждый мускул в своём теле. Голова раскалывалась, спина ныла от неудобного стула. Я закончила очередную бесполезную презентацию и отправила ему на почту.

И теперь сидела в своём углу, пытаясь привести в порядок перепутанные им бумаги. Внутри всё клокотало. Если он снова поручит мне сделать что-то подобное, я взорвусь, не смогу промолчать. И в этот момент, словно услышав мои мысли, он поднял на меня взгляд. В полутьме его глаза казались абсолютно чёрными.

– На сегодня всё.

Его голос прозвучал привычно ровно, без единой эмоции. Я молча кивнула, взяла свою сумку и направилась к двери, чувствуя себя полностью разбитой. Я уже почти вышла, когда он вдруг заговорил.

– Кстати, самолёт с медицинским оборудованием для твоего отца вылетает завтра в девять утра. Его уже готовят к транспортировке. Деньги на счёт клиники в Майнце переведены сегодня утром. Врачи ждут.

Я замерла у двери, и пол на секунду ушёл из-под ног. Словно все мускулы, целый день бывшие туго натянутой струной, разом оборвались. В ушах зазвенело. Вся ярость и усталость разом куда-то ушли, оставив после себя лишь оглушительную, звенящую пустоту.

Он сделал это. Несмотря на все издевательства, он сдержал слово. И это самое главное.

Я медленно обернулась. Он смотрел на меня, и в его взгляде, под маской безразличия, на секунду мелькнуло нечто неуловимое. Не торжество. Не злорадство. Скорее... холодное, вымученное уважение. И вызов. Как будто он говорил: «Вот видишь? Я могу превратить твою жизнь в ад, но я не лгу. Я исполняю свои обещания. Теперь твоя очередь».

– Спасибо, – выдавила я, горло сжалось, и это единственное слово прозвучало хрипло и неестественно.

Он лишь отвёл взгляд к монитору.

– Это просто сделка. Завтра в восемь. Не опаздывай.

Шестая глава

Я ехала домой и не могла думать ни о чём, кроме одного: он сдержал слово. Тяжёлый, ледяной камень, лежавший у меня на душе, наконец сдвинулся. Сквозь образовавшуюся щель хлынуло такое ослепительное, болезненное облегчение, что слёзы сами потекли по щекам.

Припарковавшись у своего дома, я почувствовала лёгкость, которой не было много недель. И в этот момент зазвонил телефон. Мама.

– Сонюшка! Доченька! – её голос звенел, как хрустальный колокольчик. – Чудо! Настоящее чудо! Его начали готовить к транспортировке! Врачи всё организовали, мы вылетаем утром!

Воздух застрял у меня в лёгких. Я сжимала трубку и не могла вымолвить ни слова, слушая её счастливый, полный слёз смех.

– Мам… Это… Это самая лучшая новость, которую только можно услышать – ответила я, чувствуя, как по щекам снова катятся слёзы, теперь уже чистого, ничем не омрачённого счастья.

– Ох, родная. Чудо, просто чудо. Я не знаю, как и почему, но оно случилось, и теперь у нас обязательно всё будет хорошо.

Я не стала разрушать её веру в чудо. Пусть хоть кто-то из нас будет по-настоящему счастлив. А я… Я со всем справлюсь. Главное, чтобы папе стало лучше.

Мы ещё немного поговорили с ней, а затем попрощались, договорившись, что завтра, по возможности, она выйдет на связь. Я ещё несколько минут сидела в тишине, позволяя себе просто дышать и чувствовать эту свободу от тревоги за жизнь отца у себя внутри.

Лика выбежала в прихожую едва тётя Марина открыла дверь и вцепилась в мои ноги.

– Мамуля!

– Всё хорошо? – внимательно глядя на меня, тихо спросила соседка.

– Всё хорошо, – кивнула я, и моя улыбка на этот раз была настоящей, идущей из самой глубины души. – Папу везут в Германию. Завтра.

– Софьюшка, это же просто замечательная новость, – она мягко потрепала меня по плечу. – Забирай свою принцессу, а я сейчас дам вам с собой пирог с вишней. Вы обе сегодня заслужили праздник.

Мы с дочкой устроили настоящий пир хаоса и счастья. Пластилин всех цветов радуги превратился в уродливых, но бесконечно милых монстров. У моего монстра голова была больше туловища, а у Ликиного целых десять глаз разного размера и одна нога.

– Мам, смотри, какие они чудные, – её смех, звонкий и заразительный, наполнил всю квартиру.

Я смеялась вместе с ней, и это ощущение было таким непривычным и целительным, будто что-то замёрзшее и сжавшееся внутри меня наконец-то оттаяло и расправилось.

Потом мы устроили концерт. Залезли на диван, вооружились воображаемыми микрофонами-расчёсками и во весь голос запели «Облака, белогривые лошадки…». Лика смешно тянула гласные, и её глаза сияли от восторга. Я смотрела на неё, и внутри у меня распускалось тёплое, тихое чувство полного, абсолютного счастья.

Запах вишнёвого пирога, который тётя Марина дала нам с собой, смешивался с ароматом чая. Мы ели прямо руками, отламывая ещё тёплые, липкие куски, и мазали вареньем по щекам. Никаких правил, никаких «не пачкайся». Только мы, сладкий пирог и наша маленькая вселенная, где не было места тревогам.

Позже, отмытые и в чистых пижамах, мы зарылись в большую кровать. Лика пристроилась на моей половине, крепко прижавшись ко мне. Я обняла её, чувствуя под ладонью ритмичный взлёт и падение её рёбер в такт дыханию. Её маленькая рука доверчиво лежала на моей, а в комнате пахло детским шампунем, вишней и безмятежностью.

– Мама, – прошептала она уже сонным, растрёпанным голоском, – мне так нравится, когда ты смеёшься.

Эти простые слова попали прямо в сердце. Я прижалась губами к её макушке.

– А мне нравится всё, что связано с тобой, моя радость.

Её дыхание скоро стало ровным и глубоким. А я ещё долго лежала в темноте, слушала этот самый дорогой звук на свете и гладила её по волосам. Впервые за многие недели в доме царил не страх, а мир. Хрупкий, драгоценный, выстраданный, но настоящий. И я поклялась себе, что сделаю всё, чтобы защитить его.

На следующее утро я вошла в офис с новым, незнакомым чувством. Не с обречённостью, а с холодной, отточенной решимостью. Я точно знала, что я со всем справлюсь, выполню эту сделку до конца и навсегда вычеркну Максима из своей жизни, как и он когда-то.

Я вошла в кабинет, и меня будто ударило по глазам. Максим был не один. Они стояли у панорамного окна, залитые слепящим утренним светом, и что-то активно обсуждали. Я узнала её практически сразу. Евгения. Та самая, что когда-то разрушила нашу семью.

Она что-то говорила ему, лёгкая, уверенная улыбка играла на её губах. И её рука, с ярко-красным, безупречным маникюром, лежала у него на предплечье. Небрежно, привычно.

Сердце упало куда-то в пятки, отозвавшись короткой, но острой болью. Не ревностью, нет. Это было что-то другое. Горечью оттого, что картина, разбившая мою жизнь шесть лет назад, стояла здесь, такая же живая и безразличная, словно время застыло.

И в этот самый момент он повернул голову. Его взгляд скользнул по мне, стоящей в дверях, потом на руку Евгении на его руке. На его лице не дрогнул ни один мускул.

– А вот и наша помощница, – произнесла Евгения, следуя за его взглядом.

Её рука медленно опустилась ниже, к его запястью.

– Мы как раз обсуждали, как лучше использовать тебя, – её улыбка не исчезла, а стала лишь слаще и ядовитее. – Вернее, твои способности.

Седьмая глава

Воздух в кабинете стал густым и тяжёлым, словно его можно было резать ножом. Я чувствовала на себе два взгляда: колкий и оценивающий Евгении, и тяжёлый, изучающий Максима. Я сделала несколько шагов навстречу, остановившись на достаточном расстоянии.

– Рада, что мои способности вызывают такой интерес, – мой голос прозвучал ровно, без тени подобострастия. – Я готова приступить к обсуждению рабочих задач, как только вы закончите... личную беседу.

Я специально сделала небольшую паузу, давая словам «личная беседа» повиснуть в воздухе. Евгения слегка напряглась, и её сладкая улыбка на мгновение дрогнула, поскольку я поставила себя в позицию делового партнёра, который вежливо напоминает о субординации.

И затем перевела взгляд на Максима.

– Хотелось бы получить список необходимых поручений на сегодня, Максим Александрович, чтобы не терять время понапрасну.

Он наблюдал за мной молча, не двигаясь. Но в его глазах, тех самых, что когда-то смотрели на меня с любовью, промелькнула искра холодного уважения, с которым смотрят на достойного противника.

– Для начала принеси мне кофе, – раздался привычный бесстрастный приказ Максима.

Я уже сделала шаг к своему столу, как её голос, ядовитый и приторно-сладкий, вонзился мне в спину:

– О, Макс, ну что же ты так грубо, – протянула она. – Софья, милая, не могла бы ты принести и мне капучино? С корицей и миндальным молоком. Только, пожалуйста, проследи, чтобы молоко было именно миндальным. У меня непереносимость лактозы.

Я остановилась и медленно повернулась к ней.

– К сожалению, на корпоративной кухне есть только классическое молоко, – мой голос звучал вежливо и холодно. – Максим Александрович предпочитает рациональное использование ресурсов. Если ваши диетические требования столь специфичны, секретарь сможет организовать доставку необходимых продуктов к следующему вашему визиту.

Лёгкая тень досады скользнула по её идеальному лицу. Она явно не ожидала такого чёткого, почти административного отпора.

– Как практично, – быстро нашлась она, при этом её улыбка стала ещё слаще. – Тогда просто чёрный кофе. Надеюсь, с этим-то проблем не возникнет?

– Единственная проблема сейчас – это ваша непереносимость лактозы, – отрезала я и направилась к выходу, чувствуя, как её взгляд жжёт мне спину.

Вернувшись с подносом через десять минут, я застала их за его рабочим столом. Евгения что-то активно объясняла ему, снова положив руку на его предплечье. Глотнув воздуха, я ровным шагом подошла и поставила кофе перед каждым.

– Благодарю, – прощебетала она. – Знаешь, Макс, это напоминает мне те времена, когда мы работали над «Нептуном». Помнишь, как нам было хорошо вдвоём, – её глаза метнули в мою сторону ядовитый взгляд.

Я не стала ждать его реакции. Повернувшись к своему столу, я небрежно бросила через плечо:

– Если вам потребуется освежить в памяти детали проекта «Нептун», все архивы оцифрованы. Я могу предоставить доступ. Это сэкономит время на... личных воспоминаниях.

Тишина стала оглушительной. Я же села за свой стол, ощущая, как её ненависть впивается в меня. Максим безмолвствовал и продолжал наблюдать.

– Софья, – наконец произнёс он, при этом его голос был гладким и холодным как лёд. – К концу дня мне нужен детальный отчёт по всем текущим расходам филиала в Питере за последний квартал. С анализом и выводами.

– Хорошо, – ответила я, не отрываясь от экрана.

Очередная задача, призванная сломить меня.

– И, – встряла Евгения, явно желая вложить и свой камешек, – было бы чудесно, если бы ты подготовила сравнительную таблицу по нашим основным конкурентам. Макс упоминал, что у тебя... свежий взгляд.

Они ушли на совещание, оставив меня одну с этой горой работы. Каждое поручение было новым гвоздём в крышку моего терпения. Но удивительно то, что с каждым ударом я становилась всё сильнее уверена в том, что я справлюсь.

Я настолько погрузилась в цифры, что даже не заметила, как Евгения вернулась одна под предлогом забытой папки. Она подошла к моему столу и молча стояла, видимо, ожидая, когда я обращу на неё внимание.

– Знаешь, он просто не умеет прощать, – произнесла она с притворным сочувствием, так и не дождавшись от меня никакой реакции. – Тебе не следовало возвращаться. Он уже давно перешагнул прошлое и уверенно строит своё будущее, со мной.

Я подняла на неё взгляд. Внутри всё обливалось кровью, но голос зазвучал ровно и холодно.

– Благодарю за участие. Но мои рабочие отношения с Максимом Александровичем – это вопрос, который касается только нас двоих. И, насколько я помню, именно вы всегда были большим специалистом в вопросах... предательства.

Её глаза полыхнули чистой ненавистью. И, не сказав больше ни слова, она развернулась и вышла.

День тянулся мучительно долго, превратившись в изощрённую пытку. Я пыталась целиком уйти в цифры, в строки отчётов, в бесконечные таблицы. Но периферийным зрением я ловила каждое их движение.

Вот он передаёт ей папку, и их пальцы почти соприкасаются. Вот она поправляет галстук, делая это с фамильярной лёгкостью, на которую имеет право только самая близкая женщина.

И каждый раз будто крошечный, острый шип впивался под кожу. Не ревность. Нет. Это было что-то более сложное и горькое. Горькое оттого, что он позволял ей это. Что та самая сцена, что перечеркнула нашу жизнь, теперь разыгрывается снова, словно дурной бесконечный спектакль.

Я не должна была ничего чувствовать. Я сотню раз повторяла себе, что он – бывший. Он сделка. Он средство для спасения отца. Но почему тогда внутри поднималась старая, знакомая боль?

И ярость на саму себя за то, что эти призраки прошлого всё ещё имели надо мной власть. Я вжималась в стул, сжимая кулаки под столом, заставляя себя дышать глубже. Они просто фон. Шум. Они не имеют значения. Я концентрировалась на экране до тех пор, пока буквы не переставали плыть перед глазами.

Но в самые тихие моменты, между одним ударом по клавишам и другим, прокрадывалась предательская мысль: а ведь он мог бы остановить это. Одним словом. Одним шагом назад. Но он не делает этого. Он наблюдает. И, кажется, получает от этого какое-то извращённое удовольствие.

И это ранило больше всего. Не её наглая самоуверенность, а его молчаливое одобрение. Его холодная, расчётливая жестокость, которая была направлена не на бизнес, а на остатки моих к нему чувств, которые я так отчаянно пыталась похоронить все эти годы.

Когда финальные отчёты были отправлены на его почту, в кабинете уже никого не было. Я сидела в полной тишине и, наконец, позволила себе выдохнуть. Внутри была выжженная пустыня. Но я выстояла. Не сломалась. Не показала им своих истинных чувств.

Собрав вещи, я вышла из кабинета. В приёмной, за своим идеальным столом сидела его секретарь. Она не смотрела в монитор, а внимательно, почти пристально разглядывала меня. И, что странно, в её глазах не было прежней холодной отстранённости.

– Задерживаешься, – вдруг произнесла она.

– Нужно было доделать отчёт, иначе я погрязну в цифрах, – устало ответила я, не желая новой конфронтации.

Мы смотрели друг на друга несколько долгих секунд. Она видела, как я бегала по его поручениям, как возвращалась из архива, и как Евгения входила и выходила из кабинета с видом хозяйки.

Она вдруг вздохнула, отложив ручку.

– Дитя, – тихо сказала она, и это слово прозвучало не снисходительно, а с какой-то горькой материнской нежностью. – Я работаю на Смирнова с тех пор, как он стал его главой. Видела многих девушек, желающих любым путём оказаться в его постели. Но ты другая... – она запнулась, подбирая слова. – И такого личного интереса с его стороны я ещё не встречала. При этом он даёт тебе бредовые, выматывающие поручения одно за другим.

Она посмотрела на меня прямо, и в её взгляде читалась не просто жалость, а понимание.

– Чем ты перед ним так провинилась?