Текст книги "Заскар. Забытое княжество на окраине Гималаев"

Автор книги: Мишель Пессель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Лобсанг сказал мне, что монастырь Карша славится своими можжевёловыми благовониями. Но где они берут можжевельник? Пока в долине Заскара мне это растение не встречалось. Правда, в четырёх днях пути к северо-востоку тянулась небольшая долина с немногочисленными деревьями («Лес», – сказал Лобсанг без тени усмешки), среди которых встречался можжевельник с исключительно ароматной древесиной. Масса, полученная вышеописанным способом, смешивается с различными кореньями и высушивается на солнце. При горении она распространяет тонкий аромат.

Оставив позади себя равномерно постукивающую машину, мы отправились в обратный путь к дому Лобсанга. Будь я в хорошей физической форме, я бы мог от души наслаждаться красотами пейзажа и нежными красками заката. Но этот переход оказался сущей мукой. Я едва волочил ноги, а когда останавливался передохнуть, прислушивался к неравномерному биению сердца, уверяя себя, что сердцебиение – естественная реакция на резкий переход к непривычной высоте – четырём тысячам метров над уровнем моря. Но подобная реакция начинала меня серьёзно беспокоить, тем более что я намеревался не только осмотреть четыре провинции Заскара, но и вернуться в Индию самым сложным маршрутом через перевал Шинго-Ла, расположенный на высоте пяти тысяч метров над уровнем моря. А если у меня не хватит сил? Я вдруг вспомнил слова одного кардиолога, сказанные давно: «Когда вам исполнится сорок, придётся забыть о путешествиях!» Тогда мне только исполнилось двадцать шесть лет, и сорокалетний рубеж казался таким далёким… А если врач был прав? В этом году мне стукнуло тридцать девять…

Уже почти наступила ночь, когда я вскарабкался по крутой тропке к дому Лобсанга. Скорчившись у огня, пил горячий чай, находясь в состоянии, близком к отупению. Лобсанг беседовал со своим молодым двоюродным братом, а три старушки суетились, готовя суп из зелёного горошка и цзамбы и приглашая меня присоединиться к трапезе. Я отказался и почти мгновенно провалился в сон, едва помня, что на заре отправлюсь в Зангла на встречу с одним из князей.

Утром не стал нежиться в тёплом спальном мешке. На террасе царил зверский холод. Я машинально застегнул свои мешки, собрал валявшиеся там и сям вещи – фонарь, записную книжку, носки. После уничтожения следов моего пребывания здесь ничто не указывало, что дом служил мне пристанищем целых двое суток. Всего двое суток, а мне казалось, что я пробыл здесь долгую вечность. Всё здесь стало родным! Беззубая улыбка двоюродной бабушки Лобсанга перестала быть улыбкой колдуньи, колдунья превратилась в очаровательную бабусю. Тут же с улыбкой у огня суетилась хромая тётушка Иби, волоча ноги, как актриса какого-то средневекового действа. Всё было прекрасно… Пухлое ото сна лицо родственника Лобсанга, неловко натягивающего на себя длинное платье; разведённая тётка, натыкающаяся спросонья на деревянный столб… Потрескивал огонь, булькала кипящая вода. Мой багаж выволокли на улицу. Неужели пережитое мной было действительностью!..

Я в последний раз спустился к огню, чтобы выпить чашку чая и съесть несколько горстей цзамбы (её вкус поджаренного фундука всё больше нравился мне), а затем снова поднялся на террасу. И опять меня поразила величественная красота долины, окружённой стеной гор. Может быть, я попал на другую планету? Всё, что я видел в Заскаре, было близко к совершенству; всё стояло на своих местах, чудесным образом уравновешивая друг друга.

Ничто не нарушает здесь гармонии человека и природы; природа одевает и кормит его, удовлетворяет все его нужды. Всё совершенно – и лошадь с деревянным седлом, и як, покрытый шерстяным ковром с изображением облаков и гор. Я помог Лобсангу навьючить пони, наслаждаясь спокойным счастьем отбытия.

Та часть долины, по которой нам предстояло идти, была ещё окутана мраком. Воздух оказался ледяным. Мы прошли несколько километров и увидели на берегу потока небольшой заросший травой квадрат с несколькими прямоугольными ямами. Лобсанг, к моему крайнему удивлению, уселся в одну из них и объяснил, что это горячие ванны, которые питает небольшой источник. Их воды, по словам моего спутника, были очень полезны при ревматизме, но и они не смогли вылечить его тётку. Я впервые встретил лечебный источник в Гималаях, хотя неоднократно видел, как горячие воды используются для мытья. Эти простенькие термы вызвали у меня улыбку – каждый пациент сам рыл углубление и жёлоб для подачи воды. Как далеко отсюда находился модернизированный курорт Виши, неподалёку от которого я жил! Кто знает, быть может, однажды выяснится, что заскарские воды самые целебные в мире…

После двух часов ходьбы мы снова оказались у монастыря Карша. Его белые величественные здания сверкали в лучах утреннего солнца. Мы сделали небольшой привал, поджидая приятеля Лобсанга, который проводит нас до реки Заскар и вернётся обратно с лошадьми, которым не пройти по мосту. Мне хотелось после посещения Зангла и встречи с князем, если таковая состоится, пройти восточным берегом Заскара до моста, переброшенного через реку вблизи Падама, столицы княжества, где жил второй князь.

Главным моим намерением было раскрыть некоторые тайны истории Заскара и отыскать новые документы. Ведь пока единственным историческим свидетельством был уникальный экземпляр книги, составленной из обглоданных крысами листочков и хранившейся в монастыре Пхуктал в восточной части Заскара.

Эти так называемые хроники были неполным списком имён местных знатных людей и перечнем налогов, которые они собирали; эти скудные сведения не могли осветить долгую и богатую событиями историю в прошлом независимого княжества Заскар.

Некоторые хроники Ладакха и Тибета указывали, что Заскар стал независимым княжеством в 930 году, когда Западный Тибет после смерти князя Нимагона был разделён между тремя его сыновьями: Рикпагоном, ставшим государем Ладакха, Красисгоном, правившим Гугэ, и Детсугоном, получившим Заскар. Позже княжеством Заскар было покорено княжество Гугэ, что позволило ему взять под контроль весь юго-запад Гималаев. Таким образом, его государи управляли территорией, в четыре раза превышающей площадь современного Заскара. Только в 1641 году Заскар потерял свою независимость из-за династических свар, когда выросло могущество князя Ладакха, Сенджи Намгьяла, покорившего также Гугэ, Снити и Рупчу. Он посадил на заскарский трон своего сына Дечогнамгьяла, чьи потомки правили княжеством до 1836 года. Именно тогда, после девятисот лет независимости, Заскар попал под власть догра, индусов из Джамму, захвативших также Ладакх. Однако, хотя догра и собирали несколько лет налоги с Заскара, им не удавалось держать край в должном повиновении. После капитуляции 1836 года заскарцы несколько раз восставали, пока не был пленён и вывезен в Джамму, на юге Гималаев, старый князь Гиченденгруб, где он умер (или был убит) в тюрьме. Кем же были те два человека, которых я хотел увидеть, кем были два так называемых князя Заскара: формальный наследник трона, живущий в Падаме, и таинственный гьялпо (князь) из Занглы? Не слишком ли много монархов для крохотной страны?

…Оставив монастырь Карша за спиной, мы двинулись вдоль склона огромной обнажённой горы мимо большой молитвенной стены, сложенной из камня. Она была полая, что само по себе необычно. Шириной около трёх метров и высотой до полутора метров, она выглядела монолитной, а на самом деле состояла из двух параллельных стенок, соединённых слегка наклонной крышей. Молитвенные стены встречаются часто и в Заскаре, и в других районах буддийских Гималаев, но эта выделялась своими размерами – высотой, шириной, а особенно длиной. Она тянулась более чем на полтора километра. Было невозможно пересчитать все изображения и надписи, нанесённые на каждый её камень. Их было несколько сот тысяч. Сотни рисунков изображали лам и различные божества. На многих камнях красовалась молитва: «Ом мани падме хум». Эту стену возвёл тот самый заскарский князь, который проложил большую дорогу до Падама и монастыря Карша по центральной равнине. Она упиралась в мост недалеко от монастыря. Мост не сохранился, но остались два ряда белых камней, которые тянулись параллельной строчкой вдаль, в направлении Падама.

Бросив последний взгляд на чудесную панораму центральной равнины, мы свернули к северу и углубились в засушливую долину. Это была северная провинция Заскара – Шан. Здесь вершины уже не были покрыты снегами, как в центральной провинции. Слева, к западу, высилась большая гора, окрашенная в зелёный цвет окисью меди, а на востоке, по ту сторону реки Заскар, торчала зловещая чёрная гора, словно сложенная из угля. К югу уходили то рыже-ржавые, то удивительно ярко-жёлтые вершины. Эти изъеденные эрозией горы были частью мощного хребта Заскар, который идёт параллельно Главному Гималайскому хребту между Тибетским нагорьем и долиной Суру.

Большие Гималаи образуют заслон, лишая Заскарский хребет дождей, а следовательно, и снега. Песчаное ложе долины до самого горизонта усеяно скалами. Окружающий пустынный пейзаж навевал какую-то тоску, которую немного разгоняла волна тепла от нагретых солнцем камней.

Тропа пересекла обширную скалистую равнину и потянулась по обрыву вдоль берега реки. Река Заскар разбухла и с глухим рёвом ворочала камни. Вода была желтоватой от взвеси суглинка. Её рёв и пенные водовороты говорили о невероятной мощи потока. Заскар – крупнейший приток Инда в его верхнем течении. Слияние рек происходит в Ладакхе после двухсоткилометрового пути Заскара по дну непроходимых ущелий.

Для провинции Шан характерны относительно ровные площадки по берегам реки. Отроги гор чаще всего полого спускаются к самой воде. Вдали я заметил зелёные поля и несколько ив вокруг группы домов. Это была небольшая деревенька Ринам – пять больших и два маленьких строения для престарелых родителей. К югу от деревни, на краю ирригационного канала, мы нашли небольшой лужок для лошадей и сделали там привал, чтобы подкрепиться. Невыносимо пекло солнце. Мой бедный нос нещадно облезал. Приходилось тщательно оберегать его нежную красную кожу, чтобы избежать ожога третьей степени.

Съев баночку консервированного мяса и несколько лепёшек из пресного теста, которыми меня угостил Лобсанг, я немного отдохнул перед трудной дорогой по «долине смерти». Сухой горячий ветер лизал камни, и они нагревались так, что жгли ступни ног даже через толстую подошву. На пони мы сесть не могли, они, казалось, были на грани истощения. Лобсанг и его приятель пытались подбодрить меня, уверяя, что вскоре мы выйдем к золотоносной речке. В мечтах я уже видел себя собирающим самородки и полные горсти золотого песка… Но не нашёл ни грана золота. Мы перебрались через речонку и несколько часов спустя углубились в узкое душное ущелье. Мои спутники показали место, где раньше висел мост, унесённый паводком пятнадцать лет назад.

Иногда тропа расширялась – мы пересекали миниатюрные песчаные пустыни с редкими островками ломкой травы, которая годилась в пищу разве только верблюдам. На лошадей было жалко смотреть, они едва передвигали ноги и, опустив морду, продирались через узкие проходы меж огромных камней, сорвавшихся с крутых склонов. Этот переход доконал бы своей бесконечностью, не подгоняй меня надежда увидеть Зангла и его князя, а также ощущение новизны необычного мира.

К трём часам пополудни мы вышли на просторную равнину, по которой проходил ирригационный канал. В мире песка и гравия появились ярко-зелёные пятна. Вдали виднелась цепочка белых чхортенов, предвестников пока ещё невидимой деревни, которая ютилась у подножия крохотного монастыря, терявшегося на фоне высоченного вертикального обрыва, походившего на крепость с башнями-скалами и бойницами-провалами. Над обрывом вздымалась гора, по склону которой ярко выделялась полоса кроваво-красного цвета.

Я с облегчением вошёл в Пишу, большую унылую деревню, похожую на индейские селения где-нибудь в Аризоне или Колорадо, где можно кое-как провести одну ночь, но не более. Хотя деревня выглядела заброшенной, она, по словам Лобсанга, была не бедной. Пыльная тропа рассекала её надвое. Далеко к югу виднелись поля Зангла, зелёный оазис на охряном фоне.

Желая побыстрее прийти к цели путешествия, я предложил Лобсангу не останавливаться. Но тот заявил, что стоянка обязательна, поскольку по мосту нельзя ходить в сумерках. Больше он ничего не добавил. Я весьма удивился, но ещё не знал, какое испытание ждёт нас впереди!

На ночь мне выделили крохотную комнату в большом и относительно чистом доме, где я подвергся нещадной атаке со стороны блох, остатки их полчищ продолжали меня терзать ещё целую неделю, нанеся несметное количество ран, вызвав не один приступ ярости и заставив чесаться в течение многих дней и ночей… Тибетская поговорка гласит: «Проглотив блоху, вы не утолите голода в вашем желудке, но душе доставите неизъяснимое блаженство». Я был полностью с ней согласен! Я плюнул на все табу и, забыв о ламаизме и женевской конвенции, безжалостно истреблял пленников!

Пока Лобсанг готовил обед, жители деревни пригласили меня в кумирню. Я уселся, скрестив ноги. В это время подошла группа людей, которые после выпитого были навеселе и распевали молитвы, держа в руках небольшую книжицу. Мне повезло: я попал на ежемесячный праздник Лурума, когда все двадцать два дома Пишу поочерёдно варили десятки литров чанга.

Отдавая дань любимому напитку, я располагал достаточным временем, чтобы рассмотреть своих соседей и обменяться с ними блохами. На мужчинах были повседневные шерстяные платья, похожие на лохмотья, а у женщин спины были прикрыты грубо выделанными козьими шкурами. Похожие шкуры я видел в Бутане; они служили в основном для защиты плеч и спины от ран при переносе тяжёлого и плохо уравновешенного груза. У всех женщин на шее висели украшения, а голову некоторых из них венчали меховые «собачьи уши» и ленты с бирюзой. Мне часто доводилось видеть женщин в лохмотьях, которые работали в поле, нацепив на себя все драгоценности. Позже я узнал, что этот обычай возник в Заскаре во времена частых набегов и грабежей. Женщины держали при себе все свои богатства днём и ночью, чтобы при малейшей тревоге скрыться в горах без лишних сборов.

Пока мы распевали молитвы, женщины обходили присутствующих с поварёшками чанга, и атмосфера становилась всё более и более весёлой. Шутки и смех перемежались с молитвами. Изредка сквозь толпу продирались мальчишки. Стоило им распахнуть дверь, как в кумирню врывалась песчаная буря; моя чашка для чанга, которую без устали наполняли гостеприимные хозяева, покрылась серой плёнкой. Некоторые женщины тут же пряли шерсть с помощью веретена в форме волчка.

Я был объектом всеобщего любопытства. Окружающие тыкали в меня пальцами, указывая на рубашку, брюки, солнечные очки, шляпу, обувь, и вслух комментировали мой наряд. Позже я узнал, что был вторым чужестранцем, посетившим их деревню.

С большими затруднениями я покинул собрание через час, задолго до конца церемонии, хотя все уже были в большом подпитии. После ужина, который, к счастью, завершил свежий зелёный горошек, я удалился, чтобы приступить перед сном к охоте на блох. Но им, увы, забыли сообщить о пагубном действии ДДТ – они блаженствовали в потоках инсектицида, которым я поливал своё тело и внутренность спального мешка.

Пиявки во влажных южных районах Гималаев и блохи на севере – два бича, угрожающих любому путешественнику. Не один из них хвастался тем, что прошёл сложнейшие перевалы и взошёл на высочайшие вершины, но из непонятной стыдливости ни один не обмолвился о насекомых, делавших их жизнь в Гималаях тяжкой и невыносимой! Мои паразиты проснулись рано утром вместе со мной. Лобсанг уже давал указания своему юному двоюродному брату, чтобы он отвёл лошадей в монастырь. Мы наняли нескольких мужчин для переноса багажа. Наш маленький караван вышел из Пишу и прошёл около двух километров вверх по течению ледяной кипящей реки, ширина которой местами достигала ста метров. Стояла середина лета, и вода поднялась до максимума. Недавний дождь мог привести к паводку, и река грозила выйти из берегов.

У меня захолонуло сердце, когда, сразу за поворотом реки, я увидел мост. Длинный висячий мост, столь провисший и узкий, что любой шаг по нему был равнозначен вызову смерти. В Бутане и Непале я не раз переходил реку по сходным самодельным мостам, которые висели на вручную выкованных цепях или толстых канатах, сплетённых из волокон бамбука. На них я ступал по бамбуковым доскам или циновкам, убегающим из-под ноги, словно губка. Ходить было трудно, но те переправы представлялись детской забавой по сравнению с мостом Зангла! Он побил все рекорды. Во-первых, его длина составляла семьдесят метров, и могу вас уверить, что длиннее моста в Гималаях нет. Но главное не длина, а невероятная смелость замысла его строителей. Тросы, а вернее верёвки, были составлены из ломких веточек, сплетённых кое-как по четыре в одну верёвку. По всей длине моста веточные тросы не превышали толщины трёх пальцев. Четыре таких троса, расположенных рядом, образовывали «полотно» моста, то есть переходить его следовало, раскорячив ноги. Два или три троса справа и слева служили поручнями. Через каждые два метра они соединялись с «полотном» небольшими отрезками того же троса.

Здесь я понял, почему невозможно было пройти по этому мосту вечером при том ветре, который дул вчера. Даже в неподвижном воздухе раннего утра мост раскачивался словно маятник.

Человек, переходящий по одной из этих примитивных переправ, должен обладать определёнными навыками. Дело в том, что мост совершает два вида колебаний – справа налево и снизу вверх. Последний вид колебаний вызывается перемещением массы идущего человека и может закончиться резким рывком вверх, который перебрасывает человека через перила. Маятниковое движение ещё опаснее, поскольку все усилия уменьшить его приводят к увеличению размаха колебаний. Однако эти колебания ничто по сравнению с третьей ловушкой висячих мостов. Неопытный человек может счесть, что перила служат для опоры и сохранения равновесия. Опасное заблуждение, ведущее прямо в объятия смерти, поскольку стоит опереться на один из поручней, как он тут же отходит в сторону. И вы оказываетесь в ледяной воде реки. Поручни служат не для опоры – их можно слегка касаться лишь в самом крайнем случае.

Я знал каверзность таких висячих мостов. И знал также, что с их длиной растут и опасности. Этот рекордный по длине мост побил все рекорды по амплитуде колебаний и мог в любое мгновение выбросить вас в пустоту.

Но я, увы, не подозревал, что колебания резко уменьшаются, когда мост переходят одновременно несколько человек. Действительно, дополнительная масса, различный темп ходьбы и то, что все тянут поручни на себя, во многом снижают опасность перехода. Я же наивно полагал, что, переходя мост в гордом одиночестве, мне удастся избежать неожиданных рывков. А потому храбро ринулся вперёд.

То, что я остался в живых, следует отнести к чуду. Я шёл, переставляя ноги, как танцор на проволоке, переваливаясь уткой и цепляясь за шершавые и острые боковые тросы. Первые двадцать шагов сделать было просто. Но меня охватило волнение, быстро перешедшее в панику, когда я увидел несущийся под ногами поток. Мне казалось, что он увлекает мост за собой. Чтобы справиться со зрительной иллюзией, я невольно отшатнулся в другую сторону. Верёвка потянулась за мной. Вцепившись в оба поручня, резко дёрнул их к себе. По мосту пробежала дрожь. Я ощутил слабость в коленях, и мне показалось, что река радостно взревела. Рискнул бросить взгляд на берег, к которому стремился. Он, казалось, удалился на многие километры. Я едва прошёл треть расстояния. Теперь меня охватил настоящий страх. Я уже не верил, что выйду из этого испытания живым. Поручни, которые вначале висели на уровне плеч, теперь проходили где-то у середины бедра. Когда я оказался на середине моста, они опустились до колен и уже не могли помочь мне удерживать равновесие. Почти обезумев от ужаса, я, как автомат, полз вперёд и, спустя вечность, ступил на твердь.

Остальные с завидной скоростью перешли по мосту плотными группами из четырёх человек каждая. Один из носильщиков перенёс на плечах собаку. Оправившись от страха, я внимательно осмотрел сооружение. И подивился смелости замысла его создателей! С каждой стороны реки тросы были завязаны вокруг обычных балок, закреплённых в кучах громадных каменных блоков, уложенных один на другой. Вместо цемента их скрепляли ветки.

Лобсанг сказал, что каждый дом провинции должен по очереди поставлять ежегодно сто метров троса. К работе приступали весной, используя ветки росшего в горах кустарника. Каждая веточка длиной не более шестидесяти сантиметров замачивалась, затем их свивали в верёвку. Четыре таких верёвки переплетались в один трос. Высохнув, ветви сохраняли форму скрутки, и трос получался очень прочным…

– Самое неприятное в том, – добавил Лобсанг, – что ветки быстро гниют и их приходится заменять каждые два года.

На берегу мы встретили мальчугана, который пас двух осликов размером с большую собаку. Мы навьючили на них наш багаж и двинулись вниз по течению Заскара по направлению к Зангла. Я бросил прощальный взгляд на мост, улыбаясь при мысли, что мне больше не придётся его переходить, поскольку намеревался возвращаться в Падам по другому берегу. Там есть другой мост, и вряд ли он столь же опасен… Увы, тот оказался во много крат хуже!

…Огромное напряжение сил, затрачиваемое при пересечении труднопреодолимых Гималайских хребтов, уже давно заставляло меня задуматься над тем, как облегчить путешествия в горах. За несколько лет до описываемой здесь экспедиции я попытался применить в Гималаях аэроглиссер.

Позвольте сделать небольшое отступление, вернуться на несколько лет назад и рассказать об этом необычном путешествии.