Текст книги "Нефертити"

Автор книги: Мишель Моран

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– И я тоже!

– Нет. Ты не слушаешь. Ты ждешь, пока человек скажет то, что тебе хочется услышать, и только тогда обращаешь на него внимание. И ты не прислушиваешься к советам отца. Ты ни к чьим советам не прислушиваешься.

– А почему я должна к кому-то прислушиваться? Я что, овца?

Я помолчала, потом снова повторила:

– У тебя есть Аменхотеп.

– Аменхотеп! – отозвалась Нефертити. – Аменхотеп – честолюбивый мечтатель! И сегодня ночью он будет с Кийей, которая не видит дальше кончика своего кривого носа!

Я рассмеялась, потому что это было правдой, и Нефертити положила руку мне на коленку.

– Останься со мной, Мутни.

– Хорошо, сегодня останусь.

– Нечего делать мне одолжение!

– Ничего я и не делаю. Я просто не хочу, чтобы ты была одна, – искренне ответила я.

Нефертити самодовольно улыбнулась и налила две чаши вина. Я не стала обращать внимание на ее самодовольный вид и села рядом с ней у жаровни, набросив одеяло нам на ноги.

– А почему Аменхотеп не любит этого военачальника? – поинтересовалась я.

Нефертити мгновенно поняла, какого военачальника я имела в виду.

– Он предпочел остаться в Фивах, вместо того чтобы поехать в Мемфис.

На лице Нефертити играли золотистые отблески пламени в жаровне. Она была красивой даже без драгоценностей и короны.

– Но ведь не все же военачальники поехали с нами в Мемфис! – возразила я.

– Ну, Аменхотеп ему не доверяет. – Нефертити повращала чашу с вином. – И потому не следует, чтобы тебя видели с ним. Те, кто верен, приехали с ним в Мемфис.

– Но что будет, когда Старший умрет? Разве войско не воссоединится снова в Фивах?

Нефертити покачала головой:

– Сомневаюсь, что мы вернемся в Фивы.

Я чуть не выронила чашу.

– Что ты имеешь в виду? Когда-нибудь Старший умрет. Возможно, не скоро, но когда-нибудь…

– И когда он умрет, Аменхотеп туда не вернется.

– Он так сказал? Ты рассказала отцу?

– Нет, он этого не говорил. Но я узнаю о нем все больше. – Нефертити смотрела в огонь. – Он хочет свой собственный город. Не Мемфис – другой, чтобы он стал свидетельством нашего царствования.

Нефертити, не сдержавшись, улыбнулась.

– Но разве ты не хочешь вернуться в Фивы? – спросила я. – Это же центр Египта! Центр всего!

Улыбка Нефертити сделалась шире.

– Нет, Мутни. Это мы – центр всего. Как только Старший умрет, двор последует за нами, куда бы мы ни отправились.

– Но Фивы…

– Это всего лишь город. Представь себе: а что, если Аменхотеп сумеет построить город еще больше? – Ее глаза округлились. – Он станет величайшим строителем в истории Египта! Мы сможем написать наши имена на каждом дверном косяке. Каждый храм, каждый алтарь, каждая библиотека, даже каждая вещь станет свидетельством наших жизней. – Черные волосы Нефертити поблескивали в свете огня. – Ты сможешь обзавестись собственным зданием, обессмертить свое имя, и боги никогда не забудут тебя!

Я вспомнила слова Нахтмина о том, что лучший подарок, какой только может сделать история, – это чтобы тебя забыли. Но это не может быть правдой! Откуда боги узнают, что ты сделал? Мы с сестрой сидели в молчании и размышляли. Пламя в глазах Нефертити погасло, и вид у нее сделался затравленный.

– Мы с тобой такие разные! Должно быть, это потому, что я больше похожа на мою мать, а ты – на свою.

Я заерзала в кресле. Я не любила, когда сестра говорила о нашем разном происхождении.

– Интересно, какой была моя мать? Представляешь, Мутни, мне ничего от нее не осталось. Ни портрета, ни одежды, ни даже какого-нибудь свитка.

– Она была царевной Миттани. Дома ее наверняка нарисовали в гробнице ее отца.

– Даже если так, здесь, в Египте, у меня нет ее портрета.

Во взгляде Нефертити появилась решимость.

– Я никогда не допущу, чтобы со мной случилось то же самое. Я высеку свое изображение на всех углах. Я хочу, чтобы мои дети помнили меня до тех пор, пока в Египте не исчезнут пески, а пирамиды не рассыплются в прах.

Я посмотрела на сестру, освещенную светом огня, и мне стало очень грустно. Я никогда не знала этого о ней.

Множество сокровищ Амона сложили в тяжелые окованные сундуки, а сундуки кое-как составили вдоль стен Зала приемов. Но все равно позолоченные сандалии, леопардовые шкуры и короны с самоцветами величиной в мой кулак валялись грудами по углам и на столах. Куда это все девать? Держать здесь, в зале, небезопасно, даже под присмотром трех десятков стражников.

– Надо поручить Майе спроектировать сокровищницу, – предложила Нефертити.

Аменхотеп тут же загорелся этой идеей.

– Царица права! Я хочу сокровищницу, способную противостоять напору времени. Панахеси, отыщи Майю.

Панахеси быстро поднялся со своего места:

– Конечно, ваше величество. И если фараон пожелает, я с радостью присмотрю за строительством.

Отец бросил взгляд на Нефертити, и моя сестра тут же произнесла:

– На это потребуется много времени, визирь. – Она посмотрела на Аменхотепа. – Во-первых, нам нужно найти скульптора, который разместит твои изваяния на каждом углу. Аменхотеп Строитель, хранящий сокровища Египта.

Панахеси сердито сверкнул глазами:

– Ваше величество…

Но Аменхотепа увлекла описанная Нефертити картина.

– Он может изваять и тебя тоже. Мы будем самыми могущественными правителями Египта, оберегающими его величайшие сокровища.

При мысли об изваянии Нефертити на сокровищнице Египта Панахеси побелел.

– Следует ли послать за скульптором? – спросил отец.

– Да. И немедленно, – распорядился Аменхотеп.

11

1350 год до н. э.

Ахет. Сезон половодья

Сокровищница опередила даже храм Амона.

К началу тота рядом с дворцом было воздвигнуто величественное двухэтажное здание. Еще не успела осесть пыль во внутреннем дворике, как Майя распахнул тяжелые металлические двери, и мы застыли в благоговении, потрясенные тем, что сумел совершить архитектор за столь краткий срок. Из всех четырех углов сокровищницы на нас смотрели Аменхотеп и Нефертити – больше, чем в жизни, больше, чем самые великолепные статуи Старшего в Фивах.

– Кто это создал? – ахнула я, и Майя улыбнулся мне:

– Скульптор по имени Тутмос.

Изваяния были великолепны: такие высокие, такие потрясающие – мы были перед ними словно крохотные ростки в лесу сикоморов. Стоящие за нами визири и придворные безмолвствовали. Даже Панахеси ничего не сказал. Нефертити подошла к одной из статуй. Ее голова доходила статуе до щиколотки. Сходство было поразительным: тонкий нос, маленький рот, огромные черные глаза под высокими дугами бровей. Нефертити провела рукой по подолу платья из песчаника и сказала мне одними губами:

– Жаль, что здесь нет Кийи!

Аменхотеп величественно провозгласил:

– Теперь мы начнем строительство храма Атона!

У отца сделался такой вид, словно он не верил своим ушам, но Майя явно не удивился.

– Конечно, ваше величество.

– А визирь Панахеси будет надзирать за строительством.

В моей комнате состоялась очередная встреча. Теперь, когда сокровищница была построена, нельзя было допустить, чтобы Панахеси назначили ведать этим золотом. Строительство храма Атона должно было начаться в тоте, но, когда храм будет готов и Панахеси освободится от надзора за стройкой, он снова попытается пробраться в казначеи.

– Нам необходимо как-то воспрепятствовать ему, – просто произнес отец.

– Мы можем дать ему другую работу. Что-нибудь такое, что удержит его подальше от дворца. Может, сделать его послом? Отправить в Миттани…

Отец покачал головой, отвергая это предложение:

– Он никогда не согласится.

– Да кому какая разница, согласится он или нет? – прошипела Нефертити.

Отец заколебался.

– Мы можем сделать его верховным жрецом Атона, – произнес он, размышляя вслух.

Нефертити отшатнулась.

– В моем храме?!

– А что, ты предпочтешь, чтобы он стал казначеем и надзирал за сокровищами Египта, чтобы передать его будущему царевичу? Нет, мы сделаем его верховным жрецом Атона, – решил отец и быстро встал. – Нефертити, тебе приснился сон. Ты увидела сон, в котором Панахеси был верховным жрецом Атона.

Нефертити мгновенно поняла его замысел.

– На нем было одеяние из шкуры леопарда. Его окружало золотистое сияние. Должно быть, это знак.

Отец улыбнулся, и Нефертити рассмеялась. Превосходная пара гиен.

В тот день Нефертити подождала, пока Зал приемов не заполнился людьми, и только потом возвестила придворным, что она видела сон.

– Все было словно наяву, – сообщила Нефертити, и Панахеси бросил на нее пронзительный взгляд. Сестра продолжала: – Сон был таким ярким, что, когда я проснулась, мне показалось, что все это случилось на самом деле.

Заинтригованный Аменхотеп выпрямился.

– Может, послать за жрецом? Что это был за сон? Он касался меня?

Сидящие у помоста Кийя и ее женщины принялись переглядываться и перешептываться.

Нефертити изобразила застенчивость.

– Он касался всего Египта, – пояснила она.

– Пошлите за жрецом! – воскликнул Аменхотеп, и прежде, чем Панахеси успел хотя бы встать, отец уже был у двери.

– За каким-то конкретным жрецом, ваше величество?

Аменхотеп скривился. Поскольку храм Атона еще не был построен, за жрецами приходилось обращаться в храм Амона.

– За толкователем сновидений.

Когда отец исчез, Панахеси нахмурился, чуя что-то неладное.

– Ваше величество, не будет ли разумным сперва услышать сон? – предложил он.

Нефертити весело рассмеялась:

– Зачем, визирь? Ты боишься, что мне могло присниться что-то такое, что смутит царя?

Она взмахнула длинными ресницами, и Аменхотеп улыбнулся:

– Я доверяю своей жене во всем, визирь. Даже в снах.

Но Кийя с ее растущим животом не могла допустить, чтобы Нефертити превзошла ее.

– Не хочет ли ваше величество послушать музыку, пока мы будем ждать жреца?

Раз Нефертити может угодить фараону сном, она угодит ему музыкой. Кийя махнула рукой в браслетах музыкантам, повсюду следующим за двором, и они заиграли песню. Никто и слова не сказал ни о просителях, выстроившихся у дворца, ни о визирях, желающих знать, что делать с Хоремхебом и с хеттами, посягающими на земли Египта. Сон Нефертити оказался важнее всего. Сон Нефертити и музыка Кийи. «Вот когда фараон решает отправиться в Зал приемов и заняться делами царства, тогда-то ничего и не делается», – подумала я.

Арфисты играли, а Аменхотеп восседал на троне. Затем двери Зала приемов распахнулись, и появился отец. Следом за ним величаво вошел жрец Амона.

– Толкователь сновидений! – объявил отец.

Старик поклонился.

– Я – жрец Менкхепере.

– Мне приснился сон, провидец, – произнесла Нефертити, – и мы хотим, чтобы ты его истолковал.

– Пожалуйста, поведайте ваш сон, ваше величество, и как можно подробнее – все, что только сможете вспомнить.

Нефертити встала.

– Мне приснилось одеяние из шкуры леопарда, освещенное солнцем, – сказала она.

Я с беспокойством взглянула на Панахеси. Тот перехватил мой взгляд и тут же понял, что заваривается какая-то каша.

– Вам приснился верховный жрец Атона, – торжественно провозгласил Менкхепере, и по залу поползли шепотки.

– Мне также приснилось, что это одеяние надел визирь, и в тот же миг солнце засияло ярче. Так ярко, что его лучи сделались ослепительными.

Все присутствующие застыли, а Менкхепере победно воскликнул:

– Знак! Определенно это знак!

Аменхотеп поднялся с трона.

– Присутствует ли здесь тот человек, что привиделся тебе во сне?

Все взгляды устремились к Нефертити – а та взглянула на Панахеси – и снова на жреца.

Менкхепере раскинул руки. Мне стало интересно, сколько отцовского золота сейчас спрятано у него под одеянием. Жрец провозгласил:

– Значение этого сна очевидно, ваше величество. Атон избрал.

– Нет! – Панахеси подхватился с кресла. – Ваше величество, это был всего лишь сон! Просто сон!

Аменхотеп сошел с помоста и ласково положил руки на плечи Панахеси:

– Атон избрал.

Панахеси посмотрел на меня, потом на отца; лицо отца являло собою безукоризненную маску.

– Поздравляю, святейший, – произнес отец с иронией, понятной только Панахеси. – Бог избрал.

Когда мы покинули Зал приемов, Кийя посмотрела на меня со злорадством.

– Мой отец – верховный жрец Атона! – сообщила она мне, не видя за произошедшим руку нашей семьи. – Вкупе с близящимся царевичем наша семья завладеет всеми важными должностями. А верховный жрец Атона собирает десятину, – добавила она. – Твоя сестра просто помогла нам приблизиться к трону!

– Нет, она столкнула тебя вниз, – ответила я. – Твой отец может собирать налоги, но считать их будет мой отец.

Кийя непонимающе уставилась на меня.

– Перед началом этого приема визирь Эйе был назначен казначеем.

12

7 тота

Мы стояли на вершине бесплодного холма, что глядел на Нил, протекающий через Мемфис.

– Храм будет двухэтажным, и занимать он будет еще два холма.

Майя указал на выжженные солнцем холмы. Их гребни высились один над другим: белые песчаные конусы, блестящие в солнечном свете.

– Откуда будут браться строительные материалы? – спросила Нефертити.

– Камень будет доставляться из восточной каменоломни.

– Сколько на это уйдет времени? – нетерпеливо поинтересовался Аменхотеп.

Порыв ветра заглушил слова архитектора. Панахеси с моим отцом придвинулись поближе.

– Шесть сезонов, если люди будут работать ежедневно.

Лицо Аменхотепа потемнело.

– За шесть сезонов меня могут убить! – воскликнул он.

С тех пор как он лишил жизни верховного жреца Амона, это сделалось его постоянным страхом. Куда бы фараон ни шел, его повсюду сопровождали шесть стражников-нубийцев. Они стояли под дверью, пока он спал, и торчали, словно вороны, за его креслом, пока он ел. Вот и сейчас они были тут – сбились в кучу у подножия холма и держали копья наготове, готовые расправиться с любыми врагами царя. Во дворце Нефертити шепотом сообщила мне, что Аменхотеп боится, что люди его не любят.

– Почему? – спросила я ее.

И ответом стал сам ее вид: из-за того, что произошло с верховным жрецом Амона. Теперь Аменхотеп ощущал на улицах людской гнев, и ни одному визирю не хватало мужества сказать царю, что это правда. Но наш отец предостерег Нефертити.

– Откуда ты знаешь? – застенала она, и отец показал ей найденный на рынке рисунок: змея с головой царя проглатывала статую великого бога Амона.

Теперь же Аменхотеп расхаживал по вершине холма, и тон его не допускал никаких возражений.

– Шесть сезонов – это неприемлемо! – бушевал он.

– Но что же мне делать, ваше величество? Я сужу по числу работников, достаточно искусных для того, чтобы строить храм…

Аменхотеп выпятил челюсть.

– Значит, мы используем войско.

Нефертити шагнула вперед; в голосе ее прорезалось возбуждение.

– Если солдаты помогут строить храм, за сколько можно будет управиться?

Майя нахмурился:

– О каком количестве солдат идет речь, ваше величество?

– Три тысячи, – мгновенно отозвался Аменхотеп, не думая ни о войне, которую обещал Хоремхебу, ни о границах Египта, нуждающихся в защите.

– Три тысячи? – Майя попытался скрыть удивление. – Тогда может потребоваться… – Он умолк на миг, производя расчеты. – Если у нас будет столько работников, мы, возможно, справимся всего за три сезона.

Аменхотеп решительно кивнул:

– В таком случае все солдаты, находящиеся в Мемфисе, сегодня же вечером будут приставлены к делу.

– А как же границы Египта? – твердым тоном поинтересовался отец. – Их необходимо защищать. Да и дворец требуется охранять. Возьмите тысячу, – сказал он, но я знала, что это предложение причиняет ему боль.

Отец бросил на мою сестру предостерегающий взгляд, и она кивнула:

– Да. Тысячу. Мы не хотим, чтобы границы Египта остались без защиты.

Аменхотеп подчинился. Затем он взглянул на Майю.

– Но ты сегодня же вечером сообщишь людям об этом.

– И Хоремхебу? – спросил отец. – Он будет недоволен.

– Значит, пускай будет недоволен! – огрызнулся Аменхотеп.

Отец покачал головой:

– Он может поднять войско против вас.

Панахеси мгновенно очутился рядом с Аменхотепом.

– Заплатите войску больше, чем они могли бы получить с добычи, отвоеванной у хеттов, – предложил он. – Утихомирьте их. Теперь, благодаря налогам, денег предостаточно.

– Отлично. Отлично! – Аменхотеп улыбнулся. – Я дам такую плату, что солдаты меня не покинут!

– А военачальник? – снова спросил отец.

Аменхотеп прищурился.

– А что военачальник?

На следующий день Зал приемов был забит просителями, желающими видеть фараона. Строительство величайшего храма, равного которому не было, уже началось, и с места строительства то и дело прибывали посланцы со свитками. Пока Кийя бродила вперевалочку – как корова, по выражению Нефертити – по дворцу, от кресла к креслу, слуги сновали туда-сюда с уточнениями и замерами от зодчего Майи. Затем двери Зала приемов распахнулись, и Аменхотеп напрягся. Стражники сомкнулись вокруг Хоремхеба. Военачальник рассмеялся.

– Я сражался против нубийцев, еще когда был мальчишкой! – насмешливо бросил он. – Ты думаешь, пятнадцать стражников сумеют меня остановить?

Он зашагал к трону.

– Ты поклялся мне, что война будет! Я отдал тебе храмы Амона!

Аменхотеп улыбнулся.

– И я очень тебе признателен.

«Будь я царем, я бы не стала насмехаться над этим военачальником», – подумала я.

Хоремхеб, стоящий у подножия помоста, напрягся.

– Как долго ты намерен использовать египетских солдат в качестве рабочих?

– Три сезона, – ответила со своего трона Нефертити.

Хоремхеб перевел взгляд с фараона на мою сестру. Я содрогнулась, но Нефертити не дрогнула.

– Границы Египта нуждаются в надежной защите! А для этого требуется каждый солдат! – предостерег Хоремхеб. – Хетты…

– Мне плевать на хеттов!

Аменхотеп сошел с помоста и остановился перед Хоремхебом, зная, что в полном стражников зале ему ничего не грозит.

Хоремхеб резко втянул воздух. Кожаное нагрудное украшение натянулось.

– Ты солгал мне.

– Я даю твоим солдатам работу получше – и безопаснее.

– На строительстве храма Атона? Ты осквернил Амона!

– Нет, – зловеще улыбнулся Аменхотеп. – Это ты осквернил Амона.

От гнева у Хоремхеба набухли жилы на руках и шее.

– На нас нападут, – предупредил он. – Хетты обрушатся на Египет, и, когда твои люди из солдат превратятся в строителей, ты об этом пожалеешь!

Аменхотеп придвинулся к Хоремхебу, так что только я, сидевшая на самом нижнем ярусе помоста, слышала их разговор.

– Люди следуют за тобой, как следовали за моим братом, – уж не знаю почему. Но ты будешь следовать за Атоном. Ты будешь служить ему, ты будешь служить фараону – либо лишишься своей должности и у тебя во всем Египте не останется ни единого друга. Хоремхеб Лишенный Друзей – вот как тебя станут называть. А всякий, кто станет знаться с тобой, будет убит. – Аменхотеп выпрямился. – Ты понял?

Хоремхеб не ответил.

– Ты понял? – выкрикнул Аменхотеп так, что у меня зазвенело в ушах.

Хоремхеб стиснул зубы.

– Я отлично вас понял, ваше величество.

– Ну так иди.

Военачальник зашагал прочь из зала, а мы смотрели ему вслед, и я подумала: «Он сделал сегодня большую глупость».

Аменхотеп оглядел пребывающий в полнейшем беспорядке Зал приемов и объявил:

– Прием окончен!

Он бросил взгляд на группку визирей, сгрудившихся у подножия помоста, и сердито спросил:

– Где Панахеси?

– Там, где строится новый храм, – ответил отец, скрывая удовольствие.

– Хорошо. – Аменхотеп повернулся к моей сестре и улыбнулся ей. – Пойдем пройдемся по саду. С этим может справиться твой отец.

Он взмахнул рукой с браслетами, указывая на длинную очередь просителей у входа в зал.

Нефертити посмотрела на меня, и без слов стало ясно, что мне тоже следует идти.

Мы прошли через внутренний дворик к раскидистым сикоморам, на которых уже поспели плоды.

– А ты знаешь, что Мутни может сорвать любую травинку в саду и сказать, как она называется? – спросила Нефертити.

Аменхотеп подозрительно оглядел меня.

– Ты целительница?

– Я немного училась, пока жила в Ахмиме, ваше величество.

Нефертити рассмеялась:

– Совсем и не немного. Она – маленький лекарь. Помнишь корабль?

Аменхотеп напрягся. Зачем Нефертити напоминает ему о подобных вещах?

– Когда у меня будет ребенок, она будет одной из моих целительниц, – заявила Нефертити, и в ее голосе было нечто такое, что заставило нас с фараоном повернуться к ней.

– Ты носишь ребенка? – прошептал фараон.

Нефертити улыбнулась еще шире.

– Первого сына Египта.

Я ахнула, прикрыв рот ладонью, а Аменхотеп издал восторженный вопль и прижал Нефертити к груди.

– Теперь мы – семья! И наш ребенок будет окружен такой любовью, как никто до него! – поклялся он.

Он нежно коснулся живота моей сестры. Подумать только, в семнадцать лет Нефертити станет матерью фараона Египта! Просто не верится!

Нефертити с сияющим видом повернулась ко мне.

– Ну?

Я не знала, что сказать.

– Боги благословили тебя, – радостно выпалила я, но вместе с этим ощутила страх. Теперь у нее будет своя семья, требующая внимания, муж и ребенок. – Ты сказала отцу?

– Нет. – Нефертити по-прежнему улыбалась. – Но я хочу, чтобы моего ребенка благословили в храме Атона! – с пылом произнесла она.

Я потрясенно уставилась на нее.

Аменхотеп посерьезнел.

– Значит, храм следует построить за девять месяцев, – сказал он. – Нужно закончить строительство к пахону.

Во дворце уже поползли шепотки среди слуг. На простынях Нефертити не оказалось крови, а на ее платьях – пятен. Конечно же, я об этом не знала. Я теперь жила через дворик от нее. Но Ипу ничуть не удивилась при этом известии.

– Ты знала – и ничего мне не сказала? – воскликнула я.

Ипу помогла мне стащить платье через голову и надеть другое, для вечернего празднества.

– Я не знала, госпожа, хочешь ли ты, чтобы я сообщала тебе сплетни.

– Конечно хочу!

Ипу улыбнулась так широко, что на щеках у нее появились ямочки.

– Тогда моей госпоже довольно лишь спросить.

Приготовления к празднеству в Большом зале официально начались лишь после того, как Нефертити сообщила Аменхотепу о своей беременности, но похоже было, что десятки столов и масляные лампы были подготовлены заранее. Помост с его тремя ступенями, поднимающимися к тронам Гора, был усыпан цветами. На каждой ступени слуги поставили по два кресла с высокими спинками и мягкими подушками, для самых высокопоставленных придворных. Мне предстояло сидеть на одном из этих кресел, наряду с отцом, матерью, верховным жрецом Панахеси и царевной Кийей – в том случае, если она явится. Последнее кресло оставили для избранного почетного гостя.

Нам всем предстояло, когда подадут угощение, подняться к царскому столу, за которым царственная чета обычно ела в одиночестве. Но этой ночью мы должны были присоединиться к ним. Эта ночь была праздником нашей семьи. Царской семьи Египта.

Когда мы вошли в зал, запели трубы – и продолжали петь, пока мы шли через него, чтобы уж точно ни один визирь не проглядел, сколько на мне золотых браслетов и сколько колец надел отец. Кийя отговорилась беременностью, но Панахеси шел к помосту вместе с нами, а моя мать, не скрываясь, сияла радостью.

– Твоя сестра носит наследника египетского трона, – полным изумления тоном произнесла она. – Когда-нибудь он станет фараоном!

– Если это мальчик, – ответила я.

На лице отца промелькнула улыбка.

– Пускай лучше это будет мальчик. Повитухи говорят, что Кийя носит сына, а эта семья не в состоянии позволить себе претендента на престол.

Большой зал был полон разговаривающими, смеющимися людьми. Здесь собралась вся мемфисская знать. Нефертити спустилась с помоста и протянула мне руку, чтобы пойти к себе в комнату вместе со мной. Она вся сияла, наслаждаясь триумфом.

– Ты не можешь дойти одна? – спросила я.

– Конечно могу! Но ты мне нужна.

На самом деле я вовсе не была ей нужна, но я скрыла удовольствие и взяла ее за руку. Все оборачивались, чтобы взглянуть на идущих через зал дочерей Эйе, и впервые я ощутила это чувство – как кружит голову сознание своей красоты и могущества. Мужчины смотрели на Нефертити, но взгляды их задерживались и на мне.

– Какая красивая малышка!

Нефертити пощекотала под подбородком толстую дочку какой-то женщины. Я удивленно взглянула на сестру. Она никак не могла счесть этого ребенка красивым. Но мать девочки с гордостью улыбнулась и поклонилась ей ниже, чем любая другая женщина при дворе.

– Спасибо, царица. Спасибо!

– Нефертити! – попыталась было что-то сказать я.

Сестра ущипнула меня за руку.

– Продолжай улыбаться, – велела она.

Тут я заметила, что Аменхотеп следит за нами с трона. Нефертити и сестра Нефертити, очаровательные, обворожительные, соблазнительные и желанные. Он спустился с помоста. Он не желал больше смотреть, как она расточает свое благоволение кому-то другому.

– Вот самая прекрасная женщина Египта! – провозгласил Аменхотеп, увлекая Нефертити прочь от меня.

Он провел ее обратно к трону из черного дерева, а Нефертити сияла.

Вокруг только и было разговоров что о ребенке.

В купальне, на Арене, в Большом зале – Нефертити повсюду напоминала всем, что она носит наследника египетского трона. К середине тота, похоже, даже мать устала это слушать.

– Она ни о чем другом не говорит, – по секрету призналась я.

Мы сидели на каменной скамье в саду и смотрели, как кошки охотятся на мышей в высокой траве.

– За этим она и явилась сюда, – сказала мать. – Чтобы дать Египту сына.

– И чтобы сдерживать царевича, – резко заметила я.

Мы стали смотреть на озеро; его гладь была покрыта колеблющимися на воде зарослями лотоса, и цветы-чаши отражались в воде.

– Будем надеяться, что это сын, – только и ответила мать. – Народ простит все, что угодно, если только будет царевич, наследник трона, и люди будут знать, что их не ждет впереди бойня из-за короны. Возможно, они даже простят, что царская семья строит храмы в Мемфисе, когда хетты наступают на египетские земли вокруг Кадеша.

Я с удивлением посмотрела на нее, но мать ничего более не добавила.

– Одевайся, Мутни. Мы идем в храм.

Я выглянула из-под простыней.

– В храм Амона?

Нефертити презрительно фыркнула.

– В храм Атона. Там закончили внутренний двор, и я хочу на него посмотреть.

– Его сделали за пятнадцать дней?!

– Конечно. Там работают тысячи людей. Поторопись!

Я кинулась на поиски платья, сандалий и пояса.

– А отец?

– Отец останется в Зале приемов, проводить в жизнь законы Египта. Идеальное трио, – с гордостью добавила сестра. – Фараон, его царица и знающий визирь.

– А мать?

Я быстренько натянула платье.

– Она идет с нами.

– Но что подумает Тийя?

Сестра заколебалась. Она созналась:

– Тийя сердится на меня.

В ее голосе прозвучало подлинное сожаление. На щеках сестры проступила краска стыда. В конце концов, это ведь именно царица Тийя возложила на голову Нефертити корону Гора. Но теперь преданность Нефертити принадлежала Аменхотепу, а не Тийе. Я знала, что Нефертити относится к этому именно так, но она никогда не говорила со мной ни о том, чего ей стоил этот выбор, ни о бессонных ночах, когда она сидела, подперев рукою голову, смотрела на луну и размышляла над тем, как ее решения отразятся в вечности. Теперь же Нефертити сидела на моей кровати и смотрела, как я одеваюсь. Она привыкла дразнить меня за мои длинные ноги и темную кожу. Но теперь у нее не было времени для детских дразнилок.

– Она даже присылала к нему посланцев с угрозами. Но что она может сделать? Аменхотеп коронован. Как только Старший умрет, он станет фараоном Верхнего и Нижнего Египта.

– А это может произойти еще очень нескоро, – предостерегла я, надеясь, что боги не расслышат, с какой надеждой в голосе Нефертити говорила о смерти фараона.

Я проследовала за ней по коридору, а когда мы вышли во внутренний дворик, я с удивлением повернулась к Нефертити:

– Кто эти вооруженные люди?

Мне ответил Аменхотеп, вошедший через резные ворота из песчаника:

– Мне нужна защита, как и твоей сестре. Я не доверяю войску моего отца.

– Но эти люди – часть войска, – заметила я. – Если войску нельзя доверять…

– Нельзя доверять военачальникам! – огрызнулся Аменхотеп. – Солдаты – эти солдаты – будут делать то, что им велено.

Он взошел на свою позолоченную колесницу и протянул руку моей сестре, помогая ей подняться. Затем он взмахнул хлыстом, и кони пустились вскачь.

– Нефертити! – воскликнула я и повернулась к матери. – Разве для нее не опасно ездить так быстро?

Я слышала сквозь стук копыт смех Нефертити и видела, как она исчезает вдали.

Мать покачала головой:

– Конечно опасно. Но кто ее остановит?

Вооруженные стражники быстро усадили нас в нашу колесницу, и мы преодолели небольшое расстояние, отделяющее новый храм Атона от дворца. Когда храм только показался, можно было подумать, будто мы очутились посреди осажденного города. Повсюду валялись каменные глыбы, а через частично возведенные участки строения пробирались солдаты, с кряканьем поднимали тяжести и выкрикивали приказы. Панахеси в его длинном струящемся плаще стоял, скрестив руки на груди, и отдавал распоряжения. Как и сказала сестра, внутренний двор уже был готов, и столбы с высеченными на них изображениями Аменхотепа и Нефертити успели водрузить на места. Царская чета сошла с колесницы, и Панахеси тут же кинулся к ним с поклонами.

– Ваше величество! – Тут он увидел мою сестру и скривился, пытаясь скрыть разочарование. – Царица. Как это любезно с вашей стороны – приехать сюда.

– Мы намерены надзирать за строительством до самого его окончания, – твердо произнесла Нефертити, оглядывая строительную площадку.

Хотя на первый взгляд казалось, что здесь царит хаос, при более внимательном рассмотрении обнаружилось, что территория поделена на четыре части, между художниками, резчиками, носильщиками и строителями.

Аменхотеп сбросил плащ и огляделся.

– Здесь что, не заметили нашего прибытия?

Панахеси заколебался.

– О чем вы, ваше величество?

– Здесь что, никто не заметил нашего прибытия? – выкрикнул Аменхотеп. – Почему никто не кланяется?

Рабочие вокруг нас остановились. Панахеси кашлянул.

– Мне казалось, ваше величество желает, чтобы храм великого Атона был построен как можно скорее.

– Фараон превыше всего!

Голос Аменхотепа разнесся по двору. Я увидела в отдалении военачальника Хоремхеба; на лице его читалась сдержанная угроза. Затем стук молотков стих, и солдаты тут же преклонили колени. Лишь один человек остался стоять. Аменхотеп вспыхнул от гнева. Он зашагал вперед, и толпа поспешно расступилась, давая ему дорогу. Нефертити резко втянула воздух. Я подошла к ней поближе:

– Что он собрался сделать?

– Не знаю.

Аменхотеп дошел до Хоремхеба, и теперь они стояли рядом – но любовь войска принадлежала лишь одному из них.

– Почему ты не преклоняешь колени перед представителем Атона?

– Вы рискуете вашими людьми, ваше величество. Здесь ваши отборные солдаты. Люди, способные нестись в битву на колесницах, высекают из камня ваши изображения, в то время как им следовало бы защищать наши границы от хеттов. Неразумно так использовать обученных солдат.

– Я здесь решаю, что разумно, а что нет! Ты – всего лишь солдат, а я – фараон Египта! – Аменхотеп напрягся. – Ты склонишься передо мной!