Текст книги "Нефертити"

Автор книги: Мишель Моран

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

7

25 фармути

– А вдруг я не понесла, а Кийя через шесть месяцев родит мальчика?

Нефертити расхаживала взад-вперед по прихожей. Солнце село, но Аменхотеп был не с Нефертити. Он отправился с визитом к Кийе.

– Кто знает, надолго ли он задержится у нее этой ночью? Вдруг он останется там до утра? – ударилась в панику Нефертити.

Я попыталась успокоить ее:

– Не говори глупостей. Фараон не спит в одной постели со своими женами.

– Со мной – спит! – взвизгнула Нефертити и остановилась. – Но сегодня вечером он не пришел на мое ложе! Он что, думает, что может бегать от одной жены к другой? Что я ничем не отличаюсь от других его рабынь?

Она перешла на крик.

– Значит, так он думает?

Нефертити уселась перед зеркалом.

– Кийя не красивее меня.

Это не было вопросом.

– Конечно нет.

– Может, она хитрее?

На этот вопрос я ответить не могла.

Нефертити развернулась. В глазах ее вспыхнула новая идея.

– Ты должна пойти и посмотреть, чем они занимаются, – решила она.

– Что?! Ты хочешь, чтобы я шпионила за твоим мужем? – Я решительно покачала головой. – Если меня за этим поймают, стражники отведут меня к фараону.

– Мутноджмет, мне нужно знать, чем они занимаются вместе.

– Почему? Какая тебе разница?

– Да потому, что мне нужно быть лучше, чем она! – Нефертити вскинула голову. – Нам всем это нужно. Это же не только для меня, это для всей нашей семьи. Для нашего будущего.

Она приблизилась и положила руку мне на плечо.

– Пожалуйста, узнай лишь, о чем он говорит с ней.

– Это слишком опасно! – запротестовала я.

– Я могу рассказать тебе, как подобраться к их окну.

– Что?! Снаружи? Ты хочешь, чтобы я ползала по грязи? А вдруг меня поймают?

– Под окнами второй жены никто не будет ставить стражу! – огрызнулась Нефертити. – Пожалуйста, надень только плащ, – не унималась она.

Одолеваемая нехорошими предчувствиями, я накинула плотный льняной плащ и присела перед зеркалом, чтобы подобрать волосы. Нефертити наблюдала за мной из-за спины.

– Хорошо, что ты темноволосая и смуглая, – заявила она. – Тебя никто не заметит.

Я сердито посмотрела на нее, но сестра уже не глядела на меня. Все ее мысли сейчас были сосредоточены на Кийе, и она уставилась в коридор, словно могла увидеть, чем сейчас занимается ее муж. Уложив волосы, я подошла к двери и остановилась. Отец хотел бы, чтобы я это сделала. Это ради блага нашей семьи. А соглядатайство – не против законов Маат. Я же не буду ничего красть – только послушаю.

– Мне нужно знать обо всем, что он будет ей говорить, – сказала Нефертити. Она набросила поверх облегающего платья длинный плащ и содрогнулась. – Я подожду тебя здесь. И еще, Мутни…

Я нахмурилась.

– Будь осторожнее.

Я выскользнула во внутренний дворик, чувствуя, как сердце бьется где-то у горла. Воздух был теплым, и плетеные тростниковые циновки негромко постукивали под ветром об окна дворца. Снаружи никого не было. В небе серебрилась луна, и если за мной никто не следил, то ни у кого и не было причин бродить под окнами дворца. Я прошла через цепочку внутренних двориков, считая их на ходу. Я держалась поближе к стенам, в тени кустарников и плюща. Добравшись до дворика Кийи, я остановилась и прислушалась, но вокруг не было слышно ни звука. Я подкралась к третьему окну. Оглядела дворик, никого не увидела, присела на корточки и стала слушать. Теперь стали различимы чьи-то голоса. Я прижалась к стене, пытаясь расслышать, о чем же говорит фараон.

– Когда ты садишься в западные земли света, земля погружается во тьму, словно во смерть. Львы выходят из логовищ своих. Змеи кусаются. Тьма нависает, а земля безмолвствует, когда создатель их отдыхает в краю света.

Аменхотеп читал стихи.

– Земля яснеет, когда ты пробуждаешься в краю света. Когда ты посреди дня сияешь, Атон, когда ты шлешь свои лучи, Две Земли празднуют. Пробуждаются они и встают, ибо ты пробудил их!

– Позволь мне дочитать остальное, – раздался голос Кийи.

Послышался шорох страниц, а потом она начала читать:

– Дороги расстилаются перед тобой, когда ты встаешь. Рыбы в реке стрелою несутся навстречу тебе. Твои лучи проникают в глубь моря. Ты – Тот, кто заставляет семя расти, кто творит жизнь, кто питает сына во чреве матери, кто осушает его слезы. О Хранитель во чреве, о Податель дыхания! Ты питаешь все, что создаешь!

Так вот какими чарами опутывала его длинноногая Кийя – волшебством тихого пристанища. Вдали от постоянных замыслов и политических планов Нефертити Аменхотеп и Кийя вместе читали стихи. Из окна до меня доносился аромат воскуряемых благовоний. Я подождала, слушая, о чем еще они станут говорить, и Аменхотеп принялся рассказывать жене о том, как будет устроена жизнь в Мемфисе, где он рос в детстве.

– Мои покои будут в центре дворца, – сказал фараон, – а справа я размещу тебя и наделю всем самым лучшим.

Кийя хихикнула, словно ребенок. Нефертити никогда не хихикала – она смеялась, низко, с придыханием, как женщина.

– Идем!

Должно быть, он схватил ее, потому что я услышала, как они тяжело рухнули на кровать. Я в ужасе прикрыла рот ладонью. Как он может возлечь с беременной? Он же навредит ребенку!

– Погоди, – прошептала Кийя, и голос ее сделался строже. – А как же мой отец?

– Визирь Панахеси? Конечно, он поедет с нами в Мемфис! – заявил Аменхотеп таким тоном, словно иначе и быть не могло. – И я дам ему наивысшую должность при дворе.

– Это какую же?

– Любую, какую он пожелает, – пообещал фараон. – Тебе не о чем беспокоиться. Твой отец верен мне и моему делу. Во всем Египте нет визиря, которому я доверял бы больше, чем Панахеси.

Я бросила взгляд на другую сторону дворика. Там, в серебристом свете луны, стоял визирь и слушал все то же, что и я. Он стоял неподвижно, и на миг мне почудилось, что у меня остановилось сердце. Увидев, что я его узнала, Панахеси улыбнулся.

Я рванула с места и бежала, не останавливаясь, до самых покоев Нефертити. Я позабыла о стихах Аменхотепа и вопросах Кийи. Нефертити кинулась мне навстречу.

– Что случилось? – воскликнула она, увидев мое лицо.

Но я не могла произнести ни слова.

– Мутни, что случилось? Тебя что, застукали?

Мое дыхание было судорожным, прерывистым. Мысли лихорадочно метались. Я думала, следует ли рассказать сестре про Панахеси. Мы оба с ним были соглядатаями, прячущимися в ночи. Мне не стоит ничего говорить об этом, равно как и ему.

Нефертити схватила меня за плечи и встряхнула.

– Тебя поймали?

– Нет, – выдохнула я. – Они читали стихи.

– Тогда почему ты бежала? Что произошло?

– Он сказал, что доверяет Панахеси больше всех прочих визирей Египта. Он пообещал Кийе, что даст ее отцу самую высокую должность при дворе!

Нефертити тут же метнулась к двери и велела одному из стражников пойти привести визиря Эйе. Отец быстро явился, и мы втроем уселись вокруг собственной жаровни царя. Если Аменхотеп вернется, он застукает нас за плетением заговоров против него.

Сестра выпрямилась.

– Я скажу Аменхотепу, что Панахеси нельзя доверять, – решила она.

– И рискнешь навлечь на себя его гнев? – Отец покачал головой. – Нет. Панахеси можно будет обойти. Куда большая угроза растет сейчас в чреве Кийи.

– Тогда, возможно, нам следует убить эту угрозу, – сказала сестра.

– Нефертити!!!

Они с отцом посмотрели на меня.

– Если добавить ей в вино нужную смесь трав… – задумчиво произнес отец.

Я не хотела этого слышать. Я не хотела в этом участвовать.

– Но она вполне может забеременеть снова, – подвел он итог своим размышлениям.

– А у визиря возникнут подозрения, – отозвалась Нефертити. – Он скажет о них Аменхотепу, и нам тогда конец. Мне придется просто перехитрить его.

– Продолжать действовать так же, как начала, – согласился отец. – Он без ума от тебя.

Нефертити приподняла бровь.

– Ты имеешь в виду – продолжать славить Атона?

Отец посуровел.

– Это единственный способ удержать его, – быстро произнесла Нефертити.

– И именно это делает Кийя, – заметила я.

– Кийя ничего не делает! – запальчиво воскликнула Нефертити.

– Она слушает его стихи. А тебе он их не читает!

– Когда мы переедем в Мемфис, ему следует быть поосторожнее с жрецами Амона, – перебил нас отец. – Пусть он не вмешивается в их дела. Нефертити, ты должна позаботиться об этом.

Я ждала, что сестра расскажет отцу о сделке, которую Аменхотеп заключил в саду с Хоремхебом, но она промолчала.

– Если он возьмет в свои руки слишком много власти, это может погубить нас всех. У Старшего есть и другие сыновья, которые смогут заменить Аменхотепа, если он вдруг умрет.

У меня перехватило дыхание.

– Чтобы жрецы Амона убили царя?!

Отец с сестрой снова посмотрели на меня и проигнорировали мою вспышку негодования.

– А если он сумеет отнять власть у жрецов? – спросила Нефертити.

– Даже и не думай об этом.

– Почему же? – сердито спросила она.

– Потому что тогда фараон получит безраздельную власть над Мемфисом, а твой муж недостаточно мудр, чтобы совладать с подобной властью.

– Тогда ее можешь взять ты. Ты можешь стать силой за троном, – искушающе произнесла сестра. – Ты станешь недосягаем.

В этом было нечто новое. Визирь царя станет более влиятельным, если ему придется отвечать за свои действия только перед царем, не оглядываясь на жрецов и знать. Я увидела, что отец задумался, а сестра продолжала напирать:

– Именно этого он хочет. Он будет занят, возводя храмы Атона. А кто будет править лучше, ты или верховный жрец Фив?

Я поняла, что отец признал правоту Нефертити. Раз равновесие все равно нарушено, отчего бы не сместить его выгодным для нас образом? Отец куда больше смыслит в тонкостях внутренней и внешней политики, чем жрец, отрезанный от мира стенами храма Амона.

– Тийя будет недовольна, – предостерег отец. – Это рискованная игра. Все может пойти прахом.

– А как еще я могу остаться его любимой женой? – Нефертити вскочила с места. – Сказав ему, что его ожидает падение? Он все равно не откажется от своих замыслов, хоть со мной, хоть без меня!

– Ты что, не можешь отвлечь его от мыслей об Атоне?

– Да он только об этом и думает!

Отец встал и направился к выходу.

– Нужно провернуть это постепенно, – решил он. – При дворе есть люди, которых ни тебе, ни твоему мужу лучше не иметь врагами.

Мы слышали, как его шаги стучат по плиткам пола, удаляясь в сторону его покоев.

Нефертити рухнула в кресло.

– Так значит, пока Аменхотеп читает стихи этой шлюхе, царица Египта проводит ночь в обществе своей сестры!

– Не злись, или он на тебя разобидится, – предупредила я.

Нефертити сердито взглянула на меня, но не стала смеяться над моим предостережением.

– Сегодня ночью я буду спать вместе с тобой, – решила она, и я не стала жаловаться.

Мне бы тоже не хотелось, чтобы мой муж забирался ко мне в постель после ночи, проведенной с другой женщиной.

На следующее утро я проснулась на рассвете и быстро оделась, чтобы отправиться на поклонение в храм Амона. Я старалась двигаться как можно тише, но Нефертити все равно проснулась и заворчала на меня.

– Ты что, в храм? – с недоверием спросила она. – Зачем тебе ходить туда каждый день?

– Мне нравится говорить с Амоном, – виновато, словно бы защищаясь, ответила я.

Сестра недоверчиво фыркнула.

– А ты когда ходила туда в последний раз? – перешла я в наступление.

Нефертити закрыла глаза и сделала вид, будто спит.

– Ты вообще хоть знаешь, где здесь храм Амона? – возмутилась я.

– Конечно. В саду.

– Ну так тебе не помешало бы туда сходить. Ты – царица Египта.

– А ты ходишь туда каждый день. Ты относишь туда подношения за меня. Я слишком устала.

– Чтобы поблагодарить Амона?

– Он знает, что я ему благодарна. И отстань от меня.

Так что я отправилась в сад сама, как и каждым утром со времен нашего переезда в Фивы, и собрала букет цветов, чтобы положить его к ногам Амона. Я брала лишь самые лучшие цветы: ирисы, фиолетовые, словно поздний летний вечер, и гибискус, похожий на звезды и алый, словно кровь. Когда я вернулась из храма, было еще очень рано, и лишь слуги бродили по саду, поливая тамаринд из тяжелых кувшинов. Нефертити наверняка еще спала, потому я отправилась во внутренний дворик, где располагались покои родителей. Мать, конечно, уже встала, чтобы поднести дары к ногам Хатор.

Шагая по дворцу, я наслаждалась тишиной. По коридорам крадучись двигались кошки – черные, поджарые, бронзовоглазые, – но они не обращали на меня внимания. Они разыскивали остатки вчерашнего ужина, фигу в меду, оброненную слугой, или вкусненький кусочек жареной газели. Я дошла до дворика матери и обнаружила ее в саду; она читала свиток со знакомой восковой печатью.

– Новости из Ахмима! – радостно сообщила мать, увидев меня.

Ее новое ожерелье из лазурита сверкало под лучами утреннего солнца.

Я уселась на скамью рядом с ней.

– И что там пишет управляющий? – спросила я.

– За твоим садом хорошо ухаживают.

Я подумала о моей ююбе с плодами цвета имбиря и о чудесном гибискусе, который я посадила прошлой весной. Я так и не увижу, как они поспеют.

– А еще что?

– Виноградные лозы быстро растут. Управляющий говорит, что в Шему урожай может составить шестьдесят бочек.

– Шестьдесят бочек?! Они отошлют их в Мемфис?

– Конечно. Я еще попросила, чтобы мне прислали мои льняные сорочки. Я их позабыла за всей этой суматохой со сборами.

Мы улыбнулись друг другу и обе подумали об Ахмиме. Только улыбка матери была более широкой и невинной, потому что отец оберегал ее от тех вещей, от которых не мог уберечь меня, и она не знала, что мы обменяли безопасность на беспокойство.

– Ну, расскажи же мне о Нефертити, – попросила мать, сворачивая свиток и пряча его к себе в рукав. – Она счастлива?

– Счастлива, насколько это возможно. Вчера ночью Аменхотеп уходил к Кийе. – Я устроилась поудобнее на холодной каменной скамье и вздохнула. – Итак, мы едем в Мемфис.

Мать кивнула:

– Здесь Аменхотеп будет вести себя все нетерпеливее, ожидая смерти Старшего. А может, он даже и ждать не станет, – зловеще добавила она.

Я быстро взглянула на нее:

– Ты что, думаешь, что он попытается приблизить кончину Старшего?

Мать оглядела дворик; но мы были одни.

– Говорят, будто он стал причиной преждевременной смерти Тутмоса. Но это всего лишь разговоры, – поспешно добавила она. – Сплетни слуг.

– Только вот слуги обычно говорят правду, – прошептала я.

Мать слегка побледнела.

– Да.

Тем вечером мы ужинали в Большом зале, но многие придворные отсутствовали, поскольку отправились на похороны родосского посла. Царица Тийя, равно как и мой отец, были там, а вот Старший остался во дворце со своим вином и женщинами. Тем вечером Старший пребывал в особенно вульгарном настроении – самозабвенно пел и рыгал. Я видела, как он ухватил за грудь служанку, наливавшую ему вино, а когда Нефертити уселась рядом с мужем, он поинтересовался, не хочет ли она лучше сесть рядом с ним. Нефертити молча проигнорировала его предложение, а я покраснела, и тогда фараон повернулся ко мне.

– Может, тогда сегодня вечером мне составит компанию зеленоглазая сестра?

– Довольно! – Аменхотеп грохнул кулаком по столу. Придворные обернулись в нашу сторону, посмотреть, что происходит. – Сестра главной жены царя прекрасно себя чувствует там, где она сейчас!

Старший угрожающе поставил чашу с вином и встал; его кресло с грохотом рухнуло.

– Ты мне еще будешь указывать, слабак? – воскликнул фараон, потянувшись за мечом. Но стоило ему сделать шаг, как у него подкосились ноги. Фараон, одурманенный вином, рухнул на мозаичный пол, и десяток слуг ринулись ему на помощь. – Чтобы собственный сын мне указывал, что мне делать? – бушевал фараон.

Аменхотеп вскочил и приказал слугам:

– Уберите его отсюда! Он перепил!

Слуги застыли, глядя то на Старшего, то на его сына.

– Немедленно уберите его! – прикрикнул Аменхотеп.

Слуги кинулись выполнять приказание. Они понесли фараона к выходу. Но Старший вырвался и кинулся к помосту.

Аменхотеп схватился за короткий меч, и у меня бешено заколотилось сердце.

– Нефертити! – крикнула я.

Стражники кинулись наперерез фараону. Старший выкрикнул:

– Никогда царевич, который пишет стишки, вместо того чтобы сражаться на войне, не будет править моим царством! Ты меня слышишь? Тутмос – вот кто был избранным царевичем Египта.

Стражники стали оттеснять его к двери, и Старший яростно крикнул снова:

– Избранный царевич!

Двери зала захлопнулись, и внезапно стало тихо. Все ужинавшие смотрели на Аменхотепа. Тот спрятал меч в ножны и швырнул свой кубок на пол. Кубок разлетелся вдребезги, а Аменхотеп протянул руку Нефертити:

– Идем.

Ужин в Большом зале завершился.

Когда мы добрались до нашей прихожей, Аменхотеп был сильно не в духе.

– Он как свинья – только и думает, что про вино да про женщин! Я никогда не буду таким, как он! – выкрикнул молодой фараон. – Служанка и та интересует его больше, чем я! Будь Тутмос жив, он бы принялся упрашивать его что-нибудь рассказать. «Кого ты сегодня подстрелил?» – передразнил Аменхотеп отца. – «Кабана? Быть не может! Ты схватился с крокодилом?»

Аменхотеп яростно расхаживал из угла в угол. Этак они с Нефертити изотрут тут всю мозаику.

– Отчего это Тутмос – избранный? – гневно выкрикнул он. – Оттого, что я не ношусь и не стреляю в зверей, как это делал он?

– Никого не волнует, ездишь ты на охоту или нет, – сказала Нефертити. Она погладила мужа по щеке, провела рукой по спутанным вьющимся волосам и попросила: – Не переживай. Завтра мы начнем готовиться к отъезду, и ты станешь истинным фараоном и никому ничем не будешь обязан.

8

27 фармута

На следующий день во дворце начались лихорадочные сборы. Мои родители занимались носилками и вьючными ослами, а Нефертити то и дело кричала из своей комнаты, задавая мне всякие вопросы. Забирать ей свои парики или велеть сделать новые? Что ей носить во время пути до Мемфиса? А Ипу и Мерит поедут с нами? Весь дворец был вверх дном. Даже войско охватило смятение, потому что Старший принялся выбирать, кто останется с ним, а кто отправится в путь. Военачальникам предстояло выбирать самим.

Я ушла в дворцовый сад, подальше от суматохи, и отправилась гулять по аллее, обсаженной сикоморами; их яркие кроны отбрасывали тень на мощеную дорожку. Я неспешно шла вперед, останавливаясь полюбоваться купами цветущих белых миртов у оливковой рощи; их пышный цвет использовался для лечения кашля, дурного дыхания и простуды. Вокруг дворца росло множество растений, способных исцелять или причинять вред. Интересно, знал ли царский садовник, что жасмин хорошо помогает при упадке сил, и случайно ли он посадил виноградные лозы рядом с желтой и белой ромашкой, или он все-таки знал, что придворные лекари используют ромашку, чтобы снижать давление?

Я могла просидеть в саду целый день, и никто бы этого не заметил – разве только Нефертити вдруг что-то понадобилось от меня. Я подобрала камушек и бросила в воду, и вдруг одновременно с плеском послышалось пронзительное мяуканье. Из кустов стрелой вылетело двое котят, испуганных этим плеском. Одна из дворцовых кошек недавно родила, и теперь котята носились следом за своей поджарой черной матерью, ловили друг друга за хвосты и кувыркались в траве. Я подозвала одного из котят. Зеленоглазая кошечка, точная копия мамаши, свернулась у меня на коленях и замяукала, требуя угощения.

– Спорим, тебе нравится здесь, в саду? – с легкой завистью произнесла я, почесав кошечку под подбородком. – Никто тебе не докучает, никто не спрашивает, какое схенти надеть.

Кошечка, не обращая внимания на мои слова, взобралась по моему платью и уткнулась головенкой мне в шею. Я засмеялась и подхватила ее.

Кошечка растопырила крохотные когтистые лапки, пытаясь за что-нибудь зацепиться.

– Вот сюда.

Я посадила кошечку на сгиб руки, и она, устроившись там, принялась зачарованно наблюдать за стрекозами.

– Мутни! – донесся до меня голос Нефертити. Как всегда, ей что-то было срочно нужно. – Мутни, ты где?

Она появилась из-за деревьев и двинулась ко мне по берегу пруда с лотосами. На глазах ее блестели слезы, но Нефертити не плакала. Она никогда не плакала.

– Что случилось? – Я вскочила, позабыв про котенка. – Что такое?

Нефертити схватила меня за руку и потянула к каменной скамье.

– У меня месячные, – сообщила она.

Я недоуменно посмотрела на нее.

– Но ты замужем за Аменхотепом всего лишь…

Она впилась ногтями в мою руку.

– Кийя уже почти на четвертом месяце! – выкрикнула она. – На четвертом! Ты наверняка знаешь что-нибудь такое, что мне нужно попить, Мутни. Ты же училась травознанию у Ранофера!

Я покачала головой.

– Нефертити…

– Ну пожалуйста! Вспомни, что он тебе говорил! Ты же всегда его слушала!

Да, хотя Ранофер был влюблен в Нефертити, не она, а я терпеливо слушала, когда он сыпал названиями лекарственных трав. Мне захотелось улыбнуться, но в глазах Нефертити стоял страх, и я поняла, насколько это будет серьезно, если Кийя родит сына, а Нефертити к этому времени еще даже не будет беременна.

– Мандрагора, – сказала я.

– Хорошо. – Нефертити выпрямилась, и щеки ее снова порозовели. – Что еще?

– Мед и растительное масло.

Нефертити быстро кивнула:

– Это я могу достать. С мандрагорой, конечно, сложнее.

– Попробуй мед, – предложила я, понимая, что бесполезно напоминать о том факте, что Кийе понадобился почти что год, чтобы понести.

Двадцать восьмого фармути все внутренние дворики дворца были забиты носилками. Тяжело груженные ослы пронзительно ревели, а суетящиеся слуги налетали друг на дружку и бормотали себе под нос ругательства. Поскольку уже был канун Шему и вода стояла низко, наше путешествие в Мемфис должно было занять много дней. Я попросила Ипу поискать на рынке трактаты о травах, чтобы мне было что почитать во время плавания.

– На корабле? Ты собираешься читать на корабле? – Ипу остановилась в дверном проеме и опустила корзинку. К середине дня этой корзинке предстояло заполниться покупками по моему заказу. Мы покидаем Фивы, а кто его знает, какой рынок там, в Мемфисе. Все были в панике, все ринулись в город за лотосовым маслом, сурьмой и кокосовым бальзамом. – Но как это у тебя получится? Тебя что, не тошнит?

– Я буду принимать имбирь. – Я встала с кровати и сунула Ипу в руку несколько медных дебенов. Мы вышли вместе, так что я смогла присоединиться к сестре. – Книгу в кожаном переплете, или хороший свиток, или что-нибудь связанное с травами.

Старший пришел к нам во дворик, посмотреть, как пакуют вещи Аменхотепа, и теперь он с подозрением следил за погрузкой. Дважды, когда он замечал что-нибудь, что не хотел отдавать, он приказывал слугам выгрузить вещь.

– Этот золотой сосуд с бирюзой – дань от нубийцев. Он останется в Мальгатте.

Так что слуги с трудом подняли вазу на ножке и отнесли обратно в покои, которые занимал Аменхотеп. Когда Старший увидел рабыню, к которой питал особую слабость, цветущую девушку с длинными волосами и маленькой грудью, он потребовал, чтобы ее тоже вернули во дворец. Царица посмотрела на него с презрением.

– Я бы никогда не стала терпеть такого распутного мужа, – вне себя от негодования, произнесла Нефертити.

Мы с ней стояли под навесом и наблюдали за представлением.

– Она смотрит сквозь пальцы на его похождения, потому что они его отвлекают, – сказала я ей и сама вдруг осознала истинность своих слов. – Если он в спальне, он не сидит в Зале приемов.

К нам подошла мать. Мы вместе нашли где присесть и стали наблюдать за суматохой. Было жарко и душно, и слуги обмахивали нас опахалами, но Нефертити, похоже, не замечала жары. Она покинула тень, чтобы лично присматривать за погрузкой вещей, которые должны были теперь принадлежать ей, и властно отдавала распоряжения, а слуги потрясенно глазели на нее. Они не привыкли к ее редкостной красоте, миндалевидным глазам и длинным густым ресницам. Но они ошибочно приняли ее красоту за благодушие, не поняв еще, что она наделена безграничной энергией и жаждой перемен.

«Царица Нефертити, – подумала я. – Правительница Верхнего, а со временем и Нижнего Египта. Царица Мутноджмет», – представила я и меня передернуло. Нет, мне бы этого не хотелось. Чей-то негромкий голос отвлек меня от моих мыслей, и я поняла, что рядом с нашим навесом стоит Аменхотеп. На нем было длинное схенти, золотой пояс и серебряные браслеты. Глаза были недавно подкрашены сурьмой. На расстоянии вытянутой руки от него стоял генерал Хоремхеб, но их разделяла пропасть, и я почти не удивилась, осознав вдруг, что военачальник не уважает молодого царя.

– Семьдесят человек будут идти за мной, и пятьдесят – передо мной. Я не хочу, чтобы ко мне подобрался убийца. Если кто-либо из крестьян проберется на баржу незамеченным, он поплатится за это жизнью.

Иногда беглые рабы присоединялись к царскому каравану, чтобы пробраться во дворец, где они могли бы прислуживать и жить среди роскоши.

Хоремхеб промолчал.

– И мы будем в пути от утра и до темноты. До тех пор, пока можно будет безопасно править, – распорядился Аменхотеп. – Мы не будем нигде останавливаться – отправимся прямиком в Мемфис.

Впервые на лице Хоремхеба промелькнула тень некоего чувства.

– Ваше величество, – решительно перебил фараона Хоремхеб, – людям нужно будет отдыхать.

– Пускай гребут по очереди.

– По дневной жаре люди могут начать умирать. Это может дорого обойтись…

– Чего бы это ни стоило, но чтобы все было выполнено! – выкрикнул Аменхотеп.

Вся шумиха во дворике тут же прекратилась. Аменхотеп осознал присутствие слушателей, и к лицу его прихлынула кровь. Он шагнул к Хоремхебу. Тот не дрогнул.

– Ты подвергаешь сомнению приказы фараона? – угрожающе спросил Аменхотеп.

Хоремхеб взглянул ему в глаза.

– Ни в коем случае, ваше величество.

Аменхотеп прищурился.

– Это все? – спросил Хоремхеб.

На мгновение мне показалось, что Аменхотеп не ответит военачальнику. Но он все же произнес:

– Да, все.

Военачальник решительно зашагал туда, где стояли его люди, а Аменхотеп двинулся в противоположном направлении. Нефертити посмотрела на мою мать, потом на меня.

– Что случилось?

– Аменхотеп рассердился на военачальника, – объяснила я. – Мы поплывем прямо в Мемфис, нигде не останавливаясь. Военачальник сказал, что из-за дневной жары люди могут умереть.

– Ну пускай гребут по очереди, – отозвалась Нефертити.

Мы с матерью переглянулись.

Перед нашим отъездом в Мемфис никакого прощального празднества не намечалось. Солнце поднималось все выше, и близилось время отплытия. Во внутреннем дворике появился Панахеси, и мы с сестрой заметили, как он что-то прошептал Аменхотепу на ухо. Они стояли в стороне от всеобщей суматохи, рева ослов и шума, поднимаемого слугами. Нефертити двинулась через дворик и потащила за собой и меня. Панахеси поклонился ей и поспешно отступил.

– Чего ему было нужно? – сердито спросила Нефертити.

Аменхотеп замялся.

– Носилки.

Сестра тут же ухватила суть дела.

– Для Кийи?

– Она беременна. Ей потребуется шесть носильщиков.

Нефертити крепче сжала мою руку.

– Она что, настолько растолстела, что меньше шести человек ее не унесут?

Я покраснела: Нефертити повысила голос на царя Египта.

– Мне следует пойти навстречу Панахеси…

– Кто будет ехать на этих носилках, Панахеси, что ли? Только царицу несут шестеро носильщиков! Что, царица теперь Кийя? Меня уже сместили?

Я ощутила, что все во дворе снова застыли, и заметила краем глаза военачальника Нахтмина.

– Я… я скажу Панахеси, чтобы ее несли только пять носильщиков, – пробормотал Аменхотеп.

Я ахнула, но Нефертити лишь кивнула и осталась стоять, глядя, как Аменхотеп отправился сообщать Панахеси, что его беременной дочери придется обойтись меньшим числом носильщиков. Когда фараон удалился, Нахтмин пробрался через кишащий народом дворик.

– Я пришел пожелать царице Египта счастливого пути, – сказал он, – а сестре главной жены царя – безопасного путешествия. Пусть сады Мемфиса дарят тебе не меньше радости, чем сады Фив, госпожа Мутноджмет.

Нефертити приподняла бровь. Я почувствовала, что молодой военачальник заинтересовал ее. Ей понравилось сочетание его светлых глаз и темной кожи. Нахтмин посмотрел на Нефертити, и внезапно я ощутила приступ ревности.

– Я смотрю, ты хорошо знаком с моей сестрой, военачальник.

Нефертити улыбнулась, и Нахтмин ответил ей улыбкой.

– Мы встречались несколько раз. На самом деле однажды мы столкнулись в саду, и я предсказал ей будущее.

Улыбка Нефертити сделалась шире.

– Так ты не только военачальник, но еще и предсказатель?

Я с силой втянула воздух. Только жрецы Амона знали, чего желают боги.

– Я не стал бы замахиваться так высоко, ваше величество. Я – просто проницательный наблюдатель.

Нефертити придвинулась поближе к нему, так что могла бы при желании коснуться губами его щеки. Мне не нравилась игра, которую они затеяли. Взгляд Нахтмина скользнул по миниатюрному, сильному телу Нефертити и остановился на черных как смоль волосах, обрамляющих ее лицо. До сих пор Нефертити никому не позволяла смотреть на себя так. Военачальник отступил: от аромата ее благовоний у него закружилась голова. Затем появился Аменхотеп, и их опасная игра прекратилась. Нефертити выпрямилась.

– Так ты едешь в Мемфис, военачальник?

– Увы, нет, – ответил Нахтмин, взглянув на меня. – Я стану ожидать вашего возвращения здесь. Но я сопровожу караван вашего величества до пристани.

Нефертити игриво повела плечом.

– Значит, мы скоро увидимся.

И она отправилась выспросить Аменхотепа насчет носильщиков, а Нахтмин пристально взглянул на меня.

– До свидания, военачальник, – холодно произнесла я и отправилась под навес, к матери.

Караван был готов. Во дворике было жарко, животные тревожились, и в воздухе витало ощущение нервозности. Лошади нетерпеливо ржали, а слуги гладили их по мордам, стараясь успокоить. Я упаковала свои растения в тщательно подготовленный для этого сундук, обмотав горшочки тканью, чтобы они не побились друг об дружку за время короткого путешествия от дворца до пристани. На корабле я смогу распаковать их и поставить где-нибудь на солнышке. Но в сундуке была всего дюжина горшочков. Все прочее я оставила во дворце – только взяла от них черенки и разместила в инкрустированном ящичке из слоновой кости. Их были десятки, а кое-что из самых полезных растений я упаковала в маленькие, крепко завязанные льняные мешочки. Военачальник Хоремхеб проверял войско, а Аменхотеп преклонил колени перед отцом, дабы получить благословение Старшего.

– Ты будешь гордиться мною! – поклялся Аменхотеп. – Сегодня боги возрадуются!

Старший повернулся к Тийе. Мне подумалось: уж не думают ли они сейчас о Тутмосе, который должен был бы стоять сейчас на месте Аменхотепа? Аменхотеп тоже заметил это движение отца и встал.

– Ты можешь жалеть о Тутмосе, – прошипел он, – но это я правлю Нижним Египтом. Это меня избрали боги – не его!

Царица Тийя расправила плечи.