Текст книги "Нефертити"

Автор книги: Мишель Моран

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Ну, если ты не сохранишь способность рассуждать здраво, то кто же это будет? Твоя красавица-сестра? Фараон Аменхотеп Младший? Они будут слишком заняты постройкой храмов, – ответил Нахтмин. – А может, – изменнически произнес он, – даже борьбой со жречеством, чтобы завладеть его богатствами.

Должно быть, вид у меня был ошеломленный, потому что военачальник поинтересовался:

– Ты что, вправду считаешь, что никто, кроме твоей семьи, этого не замечает? От молодого фараона лучше держаться подальше. Если жрецы Амона падут, та же судьба ждет и многих других богатых людей, – предсказал он.

– Моя сестра не имеет с этим ничего общего, – твердо произнесла я и зашагала обратно ко дворцу.

Мне не понравилось, как Нахтмин припутал мою семью к замыслам Аменхотепа. Но он пошел за мною следом, приноравливаясь к моей походке.

– Госпожа моя, я тебя обидел?

– Да, обидел.

– Извини. Впредь я буду осторожнее. В конце концов, ты же будешь одной из самых опасных женщин при дворе.

Я остановилась.

– Посвященной в тайны, ради которых визири и жрецы будут щедро платить шпионам, лишь бы разузнать их.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь.

– Об информации, госпожа Мутноджмет, – ответил Нахтмин и зашагал в сторону конюшен.

– А что, по-твоему, способна сделать информация? – крикнула я ему вслед.

– Все, что угодно, – бросил он через плечо, – если попадет не в те руки.

Тем вечером я постелила себе постель в комнате, расположенной рядом с личными покоями царя, зная, что моя сестра находится за стеной, но я не могу ее позвать. Я посмотрела на выставленные на подоконнике горшочки с травами, которые перенесли путешествие из Ахмима в Фивы, а теперь их еще и таскали из комнаты в комнату. Завтра царица объявит о дате нашего отъезда в Мемфис, и травам придется снова проститься с насиженным местом.

Когда Ипу пришла помочь мне раздеться, она заметила мой унылый вид и прищелкнула языком.

– Что случилось, госпожа?

Я пожала плечами, притворяясь, будто дело в какой-нибудь чепухе.

– Ты скучаешь по дому, – предположила Ипу, и я кивнула.

Ипу стянула с меня через голову облегающее платье, и я надела другое, свежее. Потом я послушно уселась на кровать, чтобы она могла причесать меня.

– А ты когда-нибудь скучаешь по дому? – тихо спросила я.

– Только когда думаю о братьях. – Ипу улыбнулась. – Я росла вместе с семью братьями. Потому-то я так хорошо и лажу с мужчинами.

Я рассмеялась.

– Ты ладишь со всеми. Я видела тебя на празднествах. Наверное, во всех Фивах не найти человека, которого ты не знала бы.

Ипу небрежно повела плечом, но возражать не стала.

– У нас в Файюме все такие. Дружелюбные.

– Так ты родилась у Меридова озера?

Ипу кивнула:

– В небольшой деревне между озером и Нилом.

Она принялась рассказывать про глинистые пустоши, уходящие в зеленые плодородные холмы, и виноградники, покрывающие берега сине-зеленого Нила.

– Во всем Египте не найти лучшего места для садоводства или выращивания хлеба; и там растет самый лучший папирус.

– А чем занималась твоя семья? – спросила я.

– Мой отец был личным виноделом фараона.

– И ты оставила отцовские виноградники ради работы во дворце?

– Только после его смерти. Мне тогда было двенадцать лет – я была самой младшей из пятерых дочерей и семерых сыновей. Мать во мне не нуждалась, а я унаследовала ее умение обращаться с косметикой.

Я посмотрела в висящее над нами зеркало, на густо накрашенные глаза Ипу, на мазки малахита, никогда не расползавшиеся от жары.

– Старший дал мне место в свите царицы. Постепенно я стала ее любимицей.

И при этом царица позволила ей перейти ко мне. Я подумала о тете и всех ее бескорыстных деяниях, которые остались незамеченными. И о том, с какой любовью она относилась к своему сыну, себялюбивому и думающему лишь о себе.

– Во дворце жить лучше, чем на виноградниках, – продолжала тем временем Ипу. – Жить в городе, где женщины могут купить все, что им нужно… – Она довольно вздохнула. – Сурьму, благовония, настоящие парики, редкие лакомства. Суда плавают по всему Нилу и останавливаются в Фивах. А в Файюме сроду не причаливал ни один корабль.

Ипу подала мне одеяло и льняные носки. Я вздохнула. Никаких кораблей. Никаких толп. Никакой политики. Одни сады. Я надела тапочки и уселась у жаровни. Ипу осталась стоять. Я указала ей на стул.

– Ипу, расскажи-ка мне, о чем сплетничают во дворце? – спросила я, понизив голос, хотя Нефертити никак не могла меня услышать.

Ипу просияла. Она очутилась в своей стихии.

– О тебе, госпожа?

Я покраснела.

– О моей сестре и царе.

Ипу приподняла брови и осторожно произнесла:

– Э-э… я слышала, будто новый фараон своенравен.

Я подалась вперед.

– И что?

Ипу метнула быстрый взгляд в сторону двери, ведущей в прихожую, а оттуда – к личным покоям царя.

– И что новая царица прекрасна. Слуги прозвали ее Неферет – Красавица.

– А про Мемфис? – не унималась я. – Слугам не говорили, когда надо будет готовиться к отъезду?

– А!.. – На щеках Ипу на миг появились ямочки. – Вот что тебя интересует!

Она придвинулась поближе ко мне; ее темные волосы ниспадали ей на плечи. Ипу была красивой женщиной, с хорошей фигурой; в парик ее были вплетены множество бусин, а на веках лежали блестящие малахитовые тени.

– Царица Тийя заказала трое новых носилок, а главный конюший сказал, что уже куплено шесть новых лошадей.

Я откинулась на спинку кресла.

– А когда носилки будут готовы?

– Через шесть дней.

На следующий день меня вызвали в Зал приемов, рано утром, до того, как его должны были заполонить во множестве придворные, пришедшие узнать о сроках отъезда Аменхотепа в Мемфис. Когда я вошла в двустворчатые двери, первым, на что упал мой взгляд, был лес колонн в виде бутонов папируса, уходящих к высокому, ярко раскрашенному помосту. По мере того как я приближалась к золотым тронам, бутоны на вершинах колонн медленно раскрывались, и на двух последних уже были вырезаны полностью распустившиеся цветы – символизирующие, как я предположила, фараона, открывающего объятия всему Египту.

У помоста, где сидели мои тетя и отец, были нарисованы изображения связанных пленников, хеттов и нубийцев, так что, когда фараон поднимался на трон, он попирал ногами своих врагов. В Зале приемов не было никого, кроме нас троих. Отец сидел рядом со своей сестрой на скамье из черного дерева, а перед ними были разложены свитки папируса.

– Ваше величество… – Я поклонилась. – Отец.

Царица Тийя не стала дожидаться, пока я сяду.

– Твоя сестра перебралась в личные покои моего сына.

Лицо царицы было непроницаемо. Я поняла, что мне нужно осторожно подбирать слова.

– Да. Она очаровала молодого царя, ваше величество.

– Она очаровала весь дворец, – поправила меня царица Тийя. – Слуги только о ней и говорят.

Я вспомнила, как Ипу назвала мою сестру Неферет, и подумала о том, что мне сказал военачальник Нахтмин.

– Ей свойственна дерзость, ваше величество, но и верность тоже.

Царица Тийя изучающе взглянула на меня.

– Верность – но кому?

Отец кашлянул.

– Мы хотим знать, о чем шла речь сегодня утром за завтраком.

Я осознала, что происходит, и поняла, что меня стали использовать в качестве соглядатая. Неловко поерзав, я ответила:

– Они не завтракали. Слуги поставили подносы с едой в прихожей, а когда я поела, еду отослали прочь.

– Тогда чем же они занимались? – напористо поинтересовалась царица.

Я заколебалась, но отец строго произнес:

– Нам важно знать об этом, Мутноджмет. Либо это выясним мы, либо кто-то другой.

Кто-нибудь наподобие Панахеси.

– Они планировали, как будут строить храм Атона, – сообщила я.

– Рисовали чертежи? – быстро спросил Эйе.

Я кивнула.

Отец повернулся к своей сестре и поспешно произнес:

– Аменхотеп ничего не сможет предпринять, пока Старший жив. У него нет ни золота, ни других ресурсов для постройки храма. Это всего лишь разговоры…

Царица вскипела:

– Опасные разговоры! Разговоры, которые будут продолжаться до тех пор, пока он не сделается фараоном и Нижнего Египта тоже!

– Но к тому времени он поймет, что править без поддержки жрецов совсем непросто. Он даже не сможет собрать войско без их золота. Никакой фараон не может править сам по себе.

– Мой сын считает, что он может. Он считает, что он бросит вызов богам и возвысит Атона надо всеми, даже над Осирисом. Даже над Ра. Твоя дочь должна была изменить это…

– Она и…

– Она чересчур своевольна и честолюбива! – выкрикнула царица. Она вышла на балкон и схватилась за ограждение. – Возможно, я выбрала в главные жены не ту дочь, – произнесла она.

Отец оглянулся через плечо на меня, но я не поняла, что за чувства отражаются на его лице.

– Отправь его в Мемфис, – предложил отец. – Там он поймет, что перечить Маат непросто.

В полдень того же дня царица объявила в Зале приемов о нашем отъезде в Мемфис. Отъезд был назначен на двадцать восьмое фармути. У нас было пять дней на подготовку.

6

24 фармути

На этот раз, когда мы отправились на Арену, посмотреть, как Аменхотеп ездит верхом, он взял нас с собой на конюшню и спросил у Нефертити, какая лошадь ей нравится больше. Кийя на ее месте захлопала бы ресницами и ответила, что больше всего ей нравится лошадь с самой красивой гривой. А Нефертити оценила ширину груди, мышцы, играющие под шкурой, и огонь в глазах и решительно отозвалась:

– Вон та темная. Гнедая в деннике у входа, которая хрупает овес.

Аменхотеп кивнул:

– Приведите гнедую!

Кийя повернулась к трем придворным дамам, сопровождавшим ее повсюду, рослым женщинам, высящимся над моей сестрой, словно башни, и одна из них нарочито громко, чтобы было слышно нашей семье, произнесла:

– Этак он следующим шагом позволит ей выбирать, какое схенти ему надевать.

Они захихикали, а Нефертити решительно подошла к Аменхотепу, стоящему рядом с моим отцом и Панахеси, и стала смотреть, как он надевает кожаные перчатки.

– А давно ты ездишь? – спросила Нефертити.

– Еще с самого детства, когда фараон жил в Мемфисе! – огрызнулся Панахеси.

Нефертити взглянула на ожидающих чуть в стороне юношей, сыновей других визирей, тренирующихся вместе с царем. Аменхотеп проследил за ее взглядом и твердо произнес:

– Они проигрывают мне каждое утро не потому, что обязаны это делать. Я могу обогнать любого наездника в войске моего отца.

Нефертити шагнула ближе.

– Так ты говоришь, ты ездишь с самого детства?

Аменхотеп застегнул шлем и отозвался:

– Я езжу на колеснице с тех пор, как научился ходить.

– А если я захочу научиться водить колесницу? – спросила у него Нефертити.

– Женщины не ездят на Арене! – отрезала стоящая в другом конце конюшни Кийя.

– В Ахмиме я ездила, – заявила Нефертити.

Я посмотрела на отца. Отец отвернулся. Он промолчал, и Нефертити, взяв шлем с ближайшей полки, беззастенчиво надела его.

– Я хочу, чтобы ты научил меня.

Аменхотеп помешкал, пытаясь понять, насколько она серьезна.

– Я хочу насладиться ездой на лучших конях Египта, – с лучезарным видом произнесла Нефертити. – Я хочу учиться у лучшего колесничего Египта.

Аменхотеп рассмеялся.

– Позовите главного конюшего! – приказал он, и Панахеси с Кийей тут же засуетились.

– Она же убьется! – воскликнул Панахеси.

Конечно же, на самом деле он был недоволен вовсе не этим, а тем, что его дочь оказалась недостаточно сообразительна или недостаточно проворна, чтобы додуматься до этого сама. Теперь же Арена будет принадлежать Нефертити. Даже наш отец не додумался до этого, но на самом деле это был отличный ход. Просто безукоризненный. Если Нефертити сумела запустить коготки в личные покои Аменхотепа, в его политику, а вот теперь и в его развлечения, в чем они будут разъединены?

– Но, ваше величество… – произнес Панахеси.

Аменхотеп обернулся с мрачным видом:

– Довольно, визирь! Моя царица желает научиться ездить на колеснице, и я буду ее учить.

Мы уселись на деревянные скамьи нижнего яруса, под льняным навесом, и стали смотреть на них; Кийя прошипела в мою сторону:

– Чем это она занимается? Что она себе воображает?

Я посмотрела на мою сестру, смеющуюся и сияющую, как она отбрасывает свои длинные волосы за спину и как они блестят на солнце. Аменхотеп смеялся вместе с нею, и я ответила:

– Она очаровывает царя. Что же ей еще остается, раз наставника больше нет рядом?

– Ты отлично придумала, – похвалил сестру отец.

Нефертити с самодовольным видом развалилась в кресле, ожидая, пока Мерит закончит причесывать ее парик. В ее комнате появилась пара красных перчаток для верховой езды – подарок Аменхотепа.

– Это было забавно, – сказала она.

– Но одного раза довольно! – предостерег ее отец.

– Почему? Мне понравилось. Отчего бы мне не научиться управлять колесницей?

– Да потому, что это опасно! – воскликнула я. – Ты что, не боишься?

– Чего мне бояться?

– Лошадей. Или падения с колесницы. Вспомни, что случилось с царевичем Тутмосом.

Отец с Нефертити переглянулись. Ипу с Мерит отвели взгляд.

– Тутмос умер на войне, – отмахнувшись от моего довода, произнесла Нефертити. – А тут не война.

Мерит закрепила последние бусины на парике Нефертити, и, когда моя сестра встала, стеклянные бусины глухо зазвенели.

Отец тоже поднялся с места.

– Мне нужно в Пер-Меджат, набросать черновики писем к иноземным правителям. Они должны знать, где им искать твоего мужа и куда отправлять послания.

Он оглядел комнату, в которой со вчерашнего дня ничего не изменилось.

– Мы уезжаем через пять дней, – негромко напомнил он, – и вам обоим нужно проследить за сборами.

Когда отец ушел, Нефертити, которую нимало не интересовали отношения с иноземными правителями, протянула мне руку:

– Идем!

Я нахмурилась.

– Ты слышала, что сказал отец. Он велел нам собираться.

– Не сейчас.

Она схватила меня за руку и потянула за собой.

– Стой! Куда мы? – попыталась воспротивиться я.

– В твое любимое место.

– А почему в сад?

– Потому что там мы кое с кем встретимся.

– С Аменхотепом? – уточнила я.

– И еще кое с кем.

Мы прошли по коридорам и вышли в дворцовый сад с его дорожками, обсаженными деревьями, и водной гладью озер. Какой-то мастер с необычайно хорошим вкусом поместил фонтан с изображением Гора в пруду с лотосами, окружив его рогозом и сине-фиолетовыми ирисами. Каменные скамьи прятались под тяжелой кроной сикоморов, а дорожка, окаймленная жасминовыми кустами, уходила к купальне. За купальней располагался гарем, где обитали менее привилегированные женщины Старшего. По дороге я смотрела на стрекоз, носящихся над травой, и на игру света на их золотисто-синих крыльях.

– Первое, что мы сделаем после переезда в Мемфис, это возведем самый большой в Египте храм. Как только люди увидят величие Атона, – быстро шагая вперед, произнесла сестра, – жрецы Амона станут не нужны.

– Отец говорит, что они нужны для равновесия. Власть фараона уравновешивается властью жрецов. Даже наши наставники говорили нам об этом.

– А они нам говорили, что жрецы контролируют фараона посредством денег? Это, по-твоему, равновесие? – В тени сикомора глаза Нефертити потемнели. – Мутни, фараоны Египта – марионетки. И Аменхотеп намерен это изменить. Он уберет из центра Амона и возведет на его место Атона. Во главе храмов встанут фараон и царица Египта. Мы, а не они, будем контролировать календарь, объявлять дни празднеств и отвечать…

– За все золото, которое нынче беспрепятственно плывет в храмы Амона.

Я вспомнила о генерале, осознала правоту его слов и закрыла глаза. А когда открыла их снова, во взгляде сестры горела решимость.

– Да.

– Нефертити, ты меня пугаешь. В Ахмиме ты не была такой.

– В Ахмиме я не была царицей Египта.

Мы дошли до конца дорожки, и я остановилась, чтобы задать ей вопрос:

– А ты не боишься оскорбить богов?

Нефертити удержалась от вспышки.

– Это мечта Аменхотепа, – защищаясь, сказала она. – Чем больше я сделаю для Аменхотепа, тем ближе он будет ко мне, а не к кому-то еще.

Взгляд ее устремился к пруду с лотосами, а голос превратился в шепот:

– Завтра он идет возлечь с Кийей.

Я увидела на ее лице беспокойство и произнесла с надеждой:

– Возможно, он не…

– Нет, он пойдет. Таков обычай. Ты сама это сказала. Но наследовать трон будут мои дети, а не ее.

– Отец считает, что ты сделалась чересчур честолюбива, – предостерегла я сестру.

Нефертити бросила на меня взгляд.

– Вы собирались на семейный совет без меня?

Я не ответила.

– О чем вы говорили? – решительно поинтересовалась она.

– Конечно же, о тебе.

– И что сказал отец?

– Особо ничего. В основном говорила тетя.

– Я ей не нравлюсь. Она думает, что ошиблась в выборе. Наверняка она так думает. Увидеть возвышение другой красивой женщины…

– И к тому же еще и скромной.

Нефертити возмущенно взглянула на меня; мы зашагали дальше.

– Только не говори мне, что она не жалеет о сделанном!

– Скорее, раскаивается. Тебя привезли сюда, чтобы восстановить равновесие, а не для того, чтобы перетянуть чашу весов на одну сторону!

– И как, по-вашему, я должна это сделать? – с пылом вопросила Нефертити. – Я не могу сказать Аменхотепу, что то, во что он верит, неправильно. Он тут же уйдет к Кийе, и мне конец!

Мы дошли до беседки в самом дальнем углу сада. Я услышала из-за сплетения лоз голос Аменхотепа, приглушенный и напряженный. Я попятилась было, но Нефертити искоса взглянула на меня, а потом схватила за руку и потащила мимо деревьев, на полянку. Аменхотеп тут же выпрямился. Он разговаривал с каким-то военачальником, и они дружно повернулись к нам.

– Нефертити! – радостно воскликнул Аменхотеп. Потом он заметил меня, и улыбка его увяла. – А, неразлучные сестры…

Военачальник поклонился. Он был молод, как и Нахтмин, но в нем была серьезность, не свойственная Нахтмину, а взгляд его глаз был жестким.

– Царица Нефертити, – произнес он таким тоном, словно это не доставило ему особой радости. – Госпожа Мутноджмет.

– Военачальник Хоремхеб поедет с нами в Мемфис, – объявил Аменхотеп. – Он желает отбросить хеттов и вернуть нам земли, которые Египет утратил после того, как мой отец покинул войско. Я пообещал ему военную кампанию на севере – сразу после того, как мы доберемся до Нижнего Египта. И еще я сказал ему, что вся добыча, которую соберут солдаты, останется ему и войску, если он сможет вернуть нам эти земли.

– Это очень щедрое обещание, – отозвалась Нефертити, внимательно глядя на Аменхотепа.

Я заметила, что военачальник смотрит на фараона не менее настороженно.

– Другие солдаты могут остаться с моим отцом и проститься с мечтами об успехе, но Хоремхеб последует за мною к славе!

Я посмотрела на Хоремхеба; его эти речи, похоже, не тронули.

– А как ваше величество считает, откуда возьмутся деньги на эту кампанию? – напрямик спросил он. – Возвращение утраченных территорий – дело дорогое.

– Значит, я обложу налогом храмы Амона, – ответил Аменхотеп.

Нефертити бросила взгляд на меня, но военачальник и глазом не повел.

– Храмы Амона никогда не облагались налогом. Отчего вы думаете, что вам удастся забрать у них золото?

– Оттого, что ты будешь там, дабы исполнить мою волю, – парировал Аменхотеп.

И тут я поняла, что происходит. Он заключал сделку.

Военачальник Хоремхеб стиснул зубы.

– А откуда мне знать, что, если войско соберет налоги с храмов, это золото пойдет на обеспечение кампании на севере?

– Ниоткуда. Но либо ты положишься на мои слова, либо будешь тратить время впустую на службе фараону, который уже слишком стар, чтобы воевать. Но не забывай, – в голосе Аменхотепа зазвенело предупреждение, – что в конце концов я стану также и фараоном Верхнего Египта.

Хоремхеб посмотрел на Нефертити, затем на меня.

– Значит, мне придется положиться на ваше слово.

Аменхотеп протянул руку военачальнику.

– Я не забуду твоей верности, – пообещал он.

Хоремхеб принял протянутую руку фараона, но во взгляде его читалось недоверие.

– В таком случае, ваше величество, я прошу у вас позволения уйти.

Он поклонился, а у меня по спине пробежал холодок. Что будет, если Аменхотеп не сдержит слово? Мне бы не хотелось иметь врагом такого человека, как Хоремхеб.

Аменхотеп посмотрел ему вслед и повернулся к Нефертити.

– Я никогда больше не склонюсь перед жрецами Амона.

– Ты будешь величайшим из фараонов Египта, – поклялась Нефертити.

– И вместе с самой великолепной из цариц Египта, – добавил он, – произведу на свет фараонов, которые будут восседать на египетском троне вечно!

Он положил ладонь на упругий живот Нефертити.

– Возможно, уже сейчас в тебе растет маленькая царица.

– Мы вскоре узнаем. Я уверена, что к тому времени, как мы доберемся до Мемфиса, уже что-то будет видно.

Но при этих словах Нефертити взглянула на меня, как будто я могла повлиять на богов, раз уж я каждый вечер читаю молитвы и каждое утро хожу на поклонение в храм Амона.