Текст книги "Нефертари. Царица египетская"
Автор книги: Мишель Моран
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
– Завтра, – сказала Уосерит, – начнется твое обучение в храме. Если Хенуттауи спросит у наших жриц, чем ты тут занимаешься, они должны говорить, что ты готовишься посвятить себя служению богине Хатор. Сегодня тебе не обязательно ужинать со жрицами в трапезной; завтра Алоли отведет тебя ко мне, и я объясню, чем ты будешь заниматься.
Когда солнце опустилось за холмы, Мерит присела ко мне на край постели и спросила:
– Волнуешься, госпожа?
– Нет, – честно ответила я, натягивая на себя простыню. – Мы делаем то, что нужно. Завтра Уосерит расскажет мне, как я проведу следующий год.
– Проведешь, надеюсь, как подобает царевне.
– Если придется от рассвета до заката махать кадильницей ради того, чтобы Рамсес по мне соскучился, – я согласна, дело того стоит.
На следующее утро Алоли постучала в дверь моих покоев. Она увидела меня в голубом одеянии Хатор, и огромные глаза жрицы удивленно распахнулись.
– Ну настоящая жрица! – воскликнула она.
По каменным коридорам разнеслось эхо.
– Наверное, шуметь нельзя? – заметила я.
– Глупости! Уже почти светает.
Алоли взяла меня за руку, и мы двинулись по огромным залам. Было еще очень рано, и наш путь в сером мраке коридоров освещала лампа.
– Значит, волнуешься? – весело спросила Алоли.
«Интересно, почему все думают, что я должна волноваться?» – мысленно удивилась я.
– Помню свой первый день в храме. Я вступила на поприще жрицы в храме Исиды.
– У Хенуттауи?
– Да. – Алоли поморщилась. – Не знаю, почему моя мать выбрала храм Исиды. Могла отдать меня в храм богини Мут, или Сехмет, или даже Хатор. Будь она жива – я бы у нее спросила. Она умерла, когда мне исполнилось десять лет. Пять лет я пробыла у верховной жрицы. Носила ей воду, чистила сандалии, причесывала…
– Разве жрицы должны этим заниматься?
– Нет, конечно!
В конце зала открылась дверь, и кто-то крикнул:
– Тихо там!
– Это Серапис. Старые жрицы любят спать допоздна.
– Нам нужно вести себя потише.
– Потише? – рассмеялась Алоли. – Она и так скоро уснет вечным сном. Ей бы вставать пораньше да радоваться, что еще осталось время.
Мы вышли в зал, в конце которого виднелась двойная дверь.
– Подожди здесь, – сказала Алоли.
Фигура жрицы растворилась в темной комнате, а я осталась ждать под рисунком, изображающим Небесный Нил. В детстве Мерит показывала мне стайки звезд, повисшие в пустоте, и рассказывала историю о том, как корова-богиня Хатор разлила молоко на небесах, чтобы Ра знал, куда ему плыть в своей солнечной ладье. Я смотрела на фреску и думала: «Быть может, этим путем плыли к полям иару мои родители».
Мои мысли прервал скрип открывшейся двери, из которой высунулась рука и поманила меня внутрь.
– Пойдем. Она тебя ждет.
Алоли впустила меня в покои Уосерит. Мне с трудом удалось скрыть удивление: вокруг вделанной в пол жаровни стояли три кресла, и в одном из них сидел Пасер. Волосы, которые он обычно собирал в тугой пучок, стягивала на затылке синяя лента. На груди у него висел, поблескивая, картуш [34]34
Картуш– рамка с горизонтальной полосой внизу; в ней писалось тронное имя фараона.
[Закрыть]– табличка с полным титулом Рамсеса.
– Закрой дверь, Алоли.
Жрица повиновалась, и Уосерит указала мне кресло напротив себя.
– Нефертари, – начала она, – ты, думаю, удивилась, увидев здесь своего наставника, тем более что он теперь советник фараона.
Я разглядывала Пасера, стараясь понять, сильно ли он изменился, став придворным. В тунике визиря он выглядел по-другому.
– У Пасера теперь много новых обязанностей во дворце, – сообщила Уосерит, – но он согласился заниматься с тобой и дальше. Каждое утро, перед тем как идти к фараону в тронный зал, Пасер будет приходить сюда и обучать тебя языкам, которые преподавал в эддубе.
– На рассвете?! – воскликнула я.
– И даже раньше, – кивнул Пасер.
– Пасер знает, что ты его не разочаруешь, – сказала Уосерит. – В эддубе ты выучила семь языков. Именно это отличает тебя от Исет и делает незаменимой.
Я нахмурилась.
– Для Рамсеса?
– Обязанность царицы – не только рожать наследников, – пояснил Пасер. – Она должна уметь разговаривать с людьми, ладить с сановниками, принимать посланников. Кто же годится для этого лучше, чем девушка, знающая языки шазу, хеттов, нубийцев?..
– Хенуттауи, конечно, будет нашептывать фараону свое, – предостерегла Уосерит. – А Исет – красавица. Придворные от нее в восхищении, и вместе с Хенуттауи они крепкая парочка: одна умная, другая хорошенькая. Но хорошенькая – не значит толковая.
– А думаете, я толковая? – расстроенно спросила я.
– Еще какая, – обнадежила Уосерит. – Сделать тебя главной женой труднее, потому что все смотрят на Исет. Значит, каждое утро на рассвете будешь встречаться с визирем Пасером в этой комнате.
– В твоих покоях?
– Да. Занимайся старательно. Надеюсь, мне не придется услышать, что ты ленишься или недостаточно усердствуешь. Пасер рассказал мне, что иногда ты пропускала занятия в эддубе. Здесь такого не будет. После занятий Алоли станет обучать тебя утренней службе. Когда выполнишь обязанности жрицы, мы с тобой будем встречаться в трапезной, и я тебя научу, как вести себя за столом во дворце.
Перехватив мой взгляд, жрица добавила:
– Надеюсь, ты не думаешь, что уже все знаешь? – Она ждала моего ответа, и я с готовностью покрутила головой. – Вот и хорошо. А после обеда будешь ходить с Алоли во внутреннее святилище – она научит тебя играть на арфе.
– Да ведь я умею играть на арфе!
– Умеешь? Не хуже моей сестры или Исет?
– Ну… У меня же способности к языкам, а не к музыке.
– Теперь будут и к музыке.
Я взглянула на Пасера, словно ждала от него возражений, но визирь сидел с непроницаемым лицом.
– После игры на арфе, – продолжала Уосерит, – продолжишь занятия в своей комнате. Потом – вместе со всеми жрицами – будешь участвовать в вечерней службе. В конце дня, если захочешь, поужинаешь вместе со всеми в трапезной или же у себя, в тишине. – Уосерит поднялась. – Учиться, разумеется, придется много, но все это не просто так. Чем дольше ты будешь вдали от Рамсеса, тем больше он будет по тебе скучать и тем больше у нас будет времени, чтобы превратить тебя из саженца в дерево, которое не сломает даже самый сильный ветер.
Я кивнула: Уосерит, конечно, была права.
– А ветер будет сильный. Доверься Уосерит, царевна, – заметил Пасер, когда жрица удалилась.
Советник прошел к другому концу комнаты, взял что-то со стола и поставил на столик между нашими креслами.
– Знаешь, что это?
Я подалась вперед, стараясь разглядеть получше. Передо мной стоял мастерски изготовленный макет длинного помещения. Больше тридцати колонн поддерживали потолок, выложенный голубыми глиняными плитками. С одного конца высились двойные бронзовые двери, совсем как во дворце. На другом конце – полированное возвышение. Ведущие на него ступени пестрели изображениями плененных врагов, так что всякий раз, когда фараон поднимался к трону, он попирал врагов своими плетеными сандалиями. На возвышении стояли три покрытых золотом трона.
– Тронный зал, – догадалась я, хотя никогда его не видела: входить туда разрешалось только по достижении четырнадцати лет.
Пасер улыбнулся.
– Очень хорошо. Только вот как ты узнала, если никогда там не была?
– По дверям.
– Каждое утро сюда входит фараон. – Пасер взял тростниковую палочку и указал на переднюю часть зала. – Он проходит мимо сановников. – Визирь провел палочкой по длинному столу, размером чуть ли не во весь зал. – Сановники встают, чтобы выразить ему почтение. Пройдя мимо них, фараон поднимается на возвышение и садится на трон. Тогда в тронный зал допускают просителей. Каждый из них подходит с прошением к одному из четырех визирей.
– К любому?
– Да. Если же этот визирь не уполномочен решить его вопрос, стражники подводят просителя к фараону. Но фараон не сидит в одиночестве: на возвышении установлены три трона. – Пасер указал на золоченые кресла. – А сейчас даже четыре.
– Для фараона Сети, царицы Туйи, фараона Рамсеса и Исет.
– Госпожи Исет, – поправил Пасер. – Здесь, на этом возвышении вершатся судьбы. Станешь ли ты такой же царицей, как Туйя, которая не интересуется ничем, кроме своего пса? – В его голосе я уловила осуждение, но, быть может, мне показалось. – Или такой, как твоя тетка, – умной, наблюдательной, решительной, готовой править, а не только называться царицей?
Я резко выдохнула.
– Ни за что не стану такой, как моя тетка! Я не распутница.
– Нефертити тоже не была распутницей.
Никто, кроме няни, не упоминал при мне этого имени. В янтарном утреннем свете лицо Пасера посуровело.
– Твоя тетка никогда не добивалась власти с помощью своего тела, что бы о ней ни говорили.
– Откуда тебе знать?
– Спроси няню. Она знала Нефертити, а уж большей любительницы посудачить, чем Мерит, во всех Фивах не сыскать. – Пасер произнес это шутливо, но с серьезным выражением лица. – Как по-твоему, почему народ мирился с политикой Нефертити, с переносом столицы, с изгнанием богов?
– Потому что она обладала властью фараона.
Пасер покачал головой.
– Потому что она знала, чего хочет народ, и давала ему это. Ее муж изгнал всех богов и богинь, и она стала земной богиней.
– Это кощунство! – прошептала я.
– А может – мудрость? Она понимала: то, что делает ее муж, – опасно. Случись бунт – она первой бы попала под нож. Нефертити спасла свою жизнь благодаря тому образу, что принимала, сидя на троне. Пусть ее изображения и украшали каждую стену от Фив до Мемфиса, но, если хочешь произвести на людей нужное впечатление, с ними нужно говорить. Принимая просителей лично, она воздействовала на людские умы.
– И я должна поступать так же?
– Да, если хочешь выжить. Или следуй примеру царицы Туйи: предоставь вести все дела, кроме самых простых, своему мужу – если, конечно, фараон Рамсес возьмет тебя в жены. Но поскольку ты племянница Отступницы, такое вряд ли случится. Если ты попадешь на трон, то удержишься на нем, только если сможешь влиять на умы людей. Как твоя тетка.
– Египтяне проклинали ее имя…
– Лишь после ее смерти. Она умела обращаться с сановниками, знала, когда и что говорить, с кем поддерживать дружбу. А ты – хочешь ли ты учиться всему этому?
Я уселась в кресле поглубже.
– Стать как царица-еретичка?
– Скорее, стать искусным игроком в дворцовой игре.
Пасер указал на деревянный стол, столешница которого была разделена на три ряда, по десять квадратов в каждом, а потом вынул фаянсовую фигурку.
– Знаешь, что это такое?
Разумеется, я знала.
– Фигурка для игры в сенет.
– У каждого игрока их пять. Иногда – семь или даже десять. Так же и при дворе. Иногда кажется, что фигурок для игры у тебя слишком много. В другой раз их будет меньше. Но при дворе каждый день заканчивается одинаково: выигрывает тот игрок, чьи фигурки первыми расставлены по местам. Тебе нужно разобраться, кем из придворных и как управлять, какого сановника приблизить, кого из посланников приветить. Та из жен, которая соберет на своих квадратах больше фигур, и станет когда-нибудь главной супругой и царицей. Игра непростая, правил в ней много, но если желаешь…
Я подумала о Рамсесе, который сейчас, на другом берегу реки, просыпается в постели Исет и смотрит, как она совершает туалет, готовясь выйти в тронный зал. Что ей известно о прошениях? Сможет ли она помогать фараону? А каждый мой ход, подсказанный Пасером, приблизит меня к Рамсесу.
– Да!
Я сама удивилась, с какой это прозвучало силой.
Пасер приподнял уголки губ, словно собираясь улыбнуться.
– Тогда завтра принеси тростниковое перо и папирус. Добавим к нашим занятиям еще один язык: аккадский, язык ассирийцев. К завтрашнему дню переведешь вот это.
Пасер вынул из-за пояса свиток и протянул мне.
За дверью меня ждала Алоли.
– А свиток тебе зачем? – весело спросила она. – Что ты изучаешь?
Позванивая ножными браслетами, она двинулась вперед; я – за ней. Жрицы уже проснулись, близилось время утренней службы.
– Изучаю язык, – ответила я и хотела добавить «шазу», но Алоли предостерегающе подняла руку.
– Тише. Вот и внутреннее святилище.
Во внутреннем святилище было темно, словно в склепе; воздух наполняла звенящая тишина. Святилище располагалось в самом сердце храма, глухие стены не пропускали в него солнечных лучей. В середине возвышался эбеновый алтарь, на черных каменных стенах мерцали блики факелов.
– Что нужно делать? – прошептала я.
Алоли безмолвно шагнула вперед, медленно опустилась на колени перед алтарем и простерла руки. Я последовала ее примеру. Рядом с нами занимали свои места другие жрицы в голубых развевающихся одеждах; так же как и Алоли, они протягивали руки ладонями вверх, словно подставляя их под капли дождя. Я поискала глазами Уосерит, но тут все запели гимн, по залу поплыли сладкие волны ладана, и я уже не видела ничего, кроме алтаря перед собой.
– О мать Хора [35]35
Хор —бог солнца и неба, изображался с головой сокола.
[Закрыть], супруга Ра, создательница Египта! О мать Хора, супруга Ра, создательница Египта!
Жрицы повторяли эти слова, а Алоли испытующе смотрела на меня. Я повторяла за ней:
– Мать Хора, супруга Ра, создательница Египта.
Потом кто-то пропел:
– Мы пришли, дабы выказать свою покорность!
Жрицы опустили ладони, и из восточных дверей появилась Уосерит в одеянии из удивительной материи. При каждом движении ткань переливалась, словно вода струилась в полутемной комнате. Волосы были убраны под корону верховной жрицы, и уже не в первый раз я затрепетала в ее присутствии. Уосерит подняла перед алтарем алебастровый сосуд и вылила масло на гладкую поверхность.
– Мать Хора, супруга Ра, создательница Египта, я приношу тебе животворное масло.
Жрицы снова воздели ладони, а Уосерит омыла руки в чаше с водой и скрылась в затянутом дымкой проходе.
– И это все? – спросила я.
Алоли усмехнулась.
– Утром на алтарь приносится масло, а вечером верховная жрица приносит хлеб и вино.
– Все ради того, чтобы вылить на алтарь немного масла?
Улыбка Алоли угасла.
– Таково служение Хатор, – строго ответила она. – Каждое утро и каждый вечер нужно выполнять ритуалы, дабы угодить богине. Неужели ты посмела бы выказать неповиновение и разгневать ее?
Я покачала головой.
– Нет, конечно нет.
– Обряды, быть может, и простые, но для Египта нет ничего важнее.
Неожиданная серьезность жрицы меня удивила. В молчании мы миновали большую часть храма. У самого выхода я решилась спросить:
– Что нам делать теперь?
К Алоли вернулась прежняя веселость.
– А разве верховная жрица тебе не говорила? Будем наводить чистоту.
От лица у меня отхлынула кровь.
– Умащать маслом и скрести щетками?
– И еще протирать полотном и начищать лимоном. – Алоли остановилась. – Ты что, никогда ничего не чистила?
– Сандалии. Когда пачкала их на охоте.
– А полы, или стол, или стены? – Она увидела мое выражение лица и все поняла. – Никогда в жизни ничего не отмывала?
Я покачала головой.
– Это нетрудно, – утешила мена Алоли. – Жрицы этим занимаются каждый день перед обедом.
Она перекинула через руку сброшенную накидку, под которой оказалась такая же голубая туника, как дали мне.
– Будем мыть зал, выходящий в рощи. Люди носят грязь на сандалиях, пыль на одежде. Каждая жрица моет какой-то зал, это – мой зал.
Алоли устремилась вперед, а я – за ней. Я не понимала, почему Алоли так оживлена, пока она не распахнула выходящие в рощи двери. Жрица нагнулась и начала мыть пол; работавшие в саду мускулистые слуги не сводили глаз с ее бедер, что ритмично двигались под плотно облегающей туникой. Алоли и не пыталась скрыться от взглядов работников. Я уселась на корточки в другом конце зала и прикрыла колени подолом туники. Потом окунула кусок полотна в лохань с водой, отжала и стала водить им по полу.
– Мыть удобнее, стоя на коленях, – засмеялась Алоли. – И не волнуйся, никто на тебя не смотрит. Все смотрят на меня.
Пронзительно затрубили трубы, и слуги устремились к своим хижинам, что стояли за храмом; Алоли протянула мне мою накидку. Мытье пола, длившееся целую вечность, наконец-то кончилось.
Трапезная с огромными мозаичными изображениями Хатор наполнилась запахом жареной утки в гранатовом соусе. Жрицы заняли места за обеденными столами, стоявшими в несколько рядов.
– А мы где сядем?
– Рядом с верховной жрицей.
Корона Уосерит возвышалась над головами самых высоких жриц; заметив нас, Уосерит слегка кивнула. Я уселась справа от нее, Алоли – слева. Едва я потянулась за тарелкой, верховная жрица меня одернула:
– Надеюсь, ты не станешь набрасываться на еду, как во дворце.
Я оглянулась, испугавшись, что все вокруг ее слышали, но жрицы были поглощены разговорами.
– Не хватай еду, словно обезьяна, – поучала Уосерит. – Во-первых, нужно поднять рукава.
Левой рукой она изящно приподняла правый рукав, а правой взяла чашу с супом. Поднеся ее ко рту, она отпустила рукав. Сделав глоток, Уосерит не стала держать чашу у губ, как это сделала бы я, а поставила ее на место – точно так же, как и взяла. Я повторила ее действия, и она кивнула.
– Так лучше. Теперь посмотрим, как ты станешь есть утку.
Другие жрицы, закатав рукава, усердно разрывали мясо руками. Я последовала их примеру, и у Уосерит потемнело лицо.
– Это прилично простым жрицам, но ты-то царевна.
Уосерит опять изящно подняла рукава и, взяв кусок утки кончиками большого и указательного пальцев правой руки, стала аккуратно откусывать, то и дело вытирая губы салфеткой, которую держала в левой руке.
– Удивительно! Ты семь лет просидела за столом с придворными и ничему не научилась. Видимо ни ты, ни Рамсес ничем, кроме самих себя, не интересовались.
Пытаясь скрыть смущение, я опустила голову, потом взяла в правую руку кусок утки, стараясь подражать Уосерит. Протянутую жрицей салфетку я подставила под утиную ножку, чтобы не закапать одежду соусом. Взгляд Уосерит подобрел.
– В следующий раз принесешь свою салфетку – Мерит сошьет из какой-нибудь старой туники.
Я кивнула.
– И сиди прямо, не опускай голову: ты ни в чем не виновата. Ты здесь, чтобы всему научиться, и ты учишься.
После обеда мы с Алоли пошли в восточное святилище.
– Думаю, мне здесь понравится, – солгала я.
Алоли невозмутимо шагала впереди, ее длинная накидка размеренно колыхалась.
– Уборка, обряды – ко всему скоро привыкнешь, – пообещала она и лукаво добавила: – Другие жрицы принимают паломников, а мы будем заниматься игрой на арфе.
Я остановилась.
– Учить будут только меня?
– Нельзя же научить всех жриц, правда? Не у всех есть способности. У меня, например, есть.
Мы вошли в восточное святилище. На стенах, выложенных голубой и золотой плиткой, изображалась богиня Хатор, обучавшая смертных пению и игре на музыкальных инструментах.
– Красиво, правда? – спросила Алоли, подойдя к небольшому возвышению, на котором стояли две арфы и два табурета. – Что же ты, начинай!
Я села и отрицательно покачала головой.
– Нет, пожалуй. Лучше я сначала тебя послушаю.
Алоли уселась на деревянное сиденье, прислонила к плечу раму арфы. Сидела она прямо, точно тростинка, так, как всегда учили сидеть меня, локти слегка развела, словно обирающийся взлететь ибис [36]36
Ибис —болотная птица с длинным изогнутым клювом.
[Закрыть]. Жрица коснулась пальцами струн, и по комнате полилась пленительная мелодия. Алоли закрыла глаза; окруженная чарующими звуками, она казалась самой прекрасной женщиной Египта. По пустой комнате эхом разносилась музыка, сначала медленно, затем быстро и страстно. Так играть не умели даже Исет и Хенуттауи. Наконец пальцы Алоли замерли. Я перевела дух и благоговейно произнесла:
– Никогда так не научусь.
– Не забывай, что тебе только четырнадцать, а мне уже семнадцать. Со временем научишься.
– Я и так в эддубе каждый день занималась.
– Одна или со всеми?
Я вспомнила наши уроки музыки – с Ашой и Рамсесом – и вспыхнула: как же мало мы преуспели!
– Со всеми.
– Здесь тебе никто не будет мешать, – пообещала Алоли. – Пусть в завтрашней процессии тебе играть не придется, но…
Я так быстро вскочила, что табурет упал.
– Ты о чем? Какая еще процессия?
– Египет готовится к войне. Завтра войско пройдет шествием через Фивы. Об этом нам сообщили вчера вечером. – Алоли нахмурилась. – А в чем дело, госпожа?
– Пасер ничего не говорил! Мне же нужно попрощаться с Рамсесом! Нужно поговорить с Ашой!
– Но ты уже в храме. Жрицам, которые находятся в обучении, не разрешается отсюда уходить, пока не пройдет год.
– Я не нахожусь в обучении!
Алоли встала рядом с арфой.
– А я думала, ты готовишься занять место верховной жрицы.
– Нет. Я здесь для того, чтобы быть подальше от Рамсеса. Уосерит думает, что, если я научусь вести себя, как положено царице, Рамсес сделает меня главной женой.
Глаза Алоли распахнулись, точно цветы лотоса.
– Так вот для чего я тебя учу! – прошептала она. – На лирах или на лютнях играют обычно несколько человек. А арфа играет одна, и музыкант покоряет слушателей в одиночку. И если ты сможешь покорить Большой зал, то отсюда уже недалеко до тронного зала и фараона.
Я сразу поняла, что Алоли права. Именно для этого Уосерит нас и познакомила. Однако, не желая уступать, я заявила:
– Все равно я буду в процессии.
– Вряд ли верховная жрица разрешит, – озабоченно заметила Алоли.
Я об этом больше не упоминала. Мы начали заниматься, но думала я только о войне. Когда урок закончился, я спросила у Алоли, где найти Уосерит.
– Могу тебя проводить, – предложила та, – но верховная жрица не любит, чтобы ее отвлекали. Она по вечерам пишет письма.
По залам и длинным коридорам мы с Алоли дошли до тяжелых деревянных дверей.
– Здесь у нас пер-меджат [37]37
Пер-меджат —библиотека.
[Закрыть], – сообщила она.
– Уосерит пишет в библиотеке?
– Каждый вечер, перед тем как отплыть во дворец.
Перед дверью я замешкалась. Алоли потихоньку отступила назад и посоветовала:
– Попробуй постучать, только она может не ответить.
Я легонько постучала. В ответ – тишина. Я постучала погромче. Одна из дверей распахнулась.
– Что ты здесь делаешь? – сурово спросила Уосерит.
Она уже сняла свою корону; пальцы у нее были в чернильных пятнах.
– Я пришла по очень важному делу.
Верховная жрица перевела взгляд на Алоли, но приглашать нас внутрь не спешила.
– Видимо, Алоли рассказала тебе о предстоящем шествии?
– Да! – в отчаянии призналась я. – И я пришла спросить: можно ли мне участвовать?
– Разумеется, нет.
– Но…
– Помнишь, я говорила тебе, что придется меня слушаться, даже если не понимаешь зачем? Ты согласилась.
– Да, – пробормотала я.
– Тогда смирись и повинуйся.
Уосерит закрыла дверь. Я повернулась к Алоли, не в силах удержать слезы.
– А если бы я была его женой, поехала бы вместе с ним!
– На войну?! – изумилась Алоли. – Ты ведь не мужчина.
– Ну так что ж? Я могла бы для него переводить.
Алоли обняла меня за плечи.
– Через год, госпожа, ты сможешь видеться с ним сколько угодно. Время пролетит быстро.
– Но он подумает, будто я обиделась! Не поверит, что мне не разрешили с ним повидаться из-за того, что я готовлюсь стать жрицей. Я ведь царевна, мне можно все.
– Кроме этого. Ты же дала слово верховной жрице.
– Она, видно, не понимает!
– Когда я жила в храме Исиды, мне хотелось убежать к матери, рассказать, как мне тяжело. Или попросить ее братьев забрать меня из храма. Только я не убежала, потому что если бы меня поймали, то выгнали бы, и дорога в жрицы оказалась бы для меня закрыта.
– Разве ты не об этом мечтала?
– Нет, конечно! Мне хотелось унести ноги от Хенуттауи.
– Как же тебе удалось?
– А мне и не удалось. Меня вызволила верховная жрица богини Хатор. На празднике Опет [38]38
Праздник Опет —самый значительный праздник в Фивах. В этот день статую Амона перевозили в лодке из карнакского храма в луксорский храм.
[Закрыть]она услышала, как я играю на арфе, подошла меня похвалить и поняла, что мне там плохо живется. И тогда она предложила Хенуттауи продать меня.
– Купила тебя, словно рабыню! – У меня перехватило дыхание.
– Иначе бы Хенуттауи меня не отпустила.
– А сколько Уосерит заплатила?
– Цену семи рабов-мужчин. Она видела: жизнь моя у Хенуттауи просто невыносима. Теперь понимаешь? Глупо было бы мне убегать. Исида видела, что я блюду свой обет, хотя мне очень плохо, и спасла меня от этой змеи. – Алоли похлопала меня по коленке. – Соблюдай обет, и Хатор это увидит и исполнит твое желание.
– Я же не давала обета Хатор.
– Тогда держи данное Уосерит слово. Верховная жрица знает, что делает.
На следующее утро я, к своему удивлению, застала Уосерит в ее покоях. Они с Пасером о чем-то шептались, склонившись друг к другу, а увидев меня, замолчали.
– Царевна, – начала Уосерит. Непонятно, почему она не отправилась в святилище. – Царевна, я знаю, как сильно ты хотела…
– Нет, – твердо ответила я. – Я была не права.
Уосерит не знала, верить ли моим словам.
– Когда ты, Нефертари, пришла в этот храм, я думала, что смогу учить тебя изо дня в день. Но поскольку мой брат начал войну, мне придется чаще бывать во дворце. Иногда мы не будем видеться по несколько дней. Или даже целый месяц.
Я посмотрела на Пасера, и он кивнул.
– По утрам я буду здесь, как и жрицы.
– Тебя будут обучать. Надеюсь, всякий раз, поинтересовавшись твоими успехами, я услышу, что они удовлетворительны.
– Обязательно, – пообещала я, но Уосерит, похоже, мне не верила.
