Текст книги "Нефертари. Царица египетская"

Автор книги: Мишель Моран

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Это ты Киккули из земли Митанни? – спросил Рамсес.

Беседовавший с посланником Ассирии толстяк повернулся к фараону.

– Да, государь!

Он поклонился, и ассириец последовал его примеру.

– Моя супруга сказала, что ты хочешь узнать подробности нашей победы над хеттами, – произнес Рамсес на языке хурритов.

– Да, государь, очень хочу, – ответил Киккули.

– Тогда поговори с царевной Нефертари – она лучше говорит на твоем языке.

Рамсес был прав – говорила я лучше, чем он. Однако он, видимо, понял всю нашу беседу. Я назвала посланнику свое имя, и тот опять поклонился.

– Рад с тобой познакомиться, царевна. Меня прислали сюда выучить ваш язык.

– Разве в Митанни никто не знает египетского? – удивилась я.

– Многие знают. Только еще хуже, чем я.

Мы с Рамсесом рассмеялись, а Аша и Исет промолчали.

– Ты хотел услышать о нашей победе при Кадеше? – спросила я и рассказала посланнику все, что узнала сама, пока была в храме.

– Благодарю тебя, госпожа, – почтительно заметил Кик-кули, выслушав меня. – Я и не думал, что при дворе фараона столь хорошо знают наш язык.

– Хурритский язык изучают многие члены царской семьи, – польстила я. – Мы глубоко сочувствуем твоей стране.

Киккули смотрел на меня во все глаза.

– Я непременно передам своему народу твои теплые слова.

– Да, – подтвердил Рамсес. – Египет надеется сохранить дружбу с Митанни. Мы не сомневаемся, что, если хетты соберутся выступить против нас, ваши предводители сообщат нам.

Посланник нагнул голову и стал похож на ибиса.

– Если хетты дерзнут пройти через Алеппо или Нузу, то Египет об этом узнает, даю вам слово!

Рамсес улыбнулся, но Киккули смотрел только на меня.

– У вас необыкновенная царевна, – похвалил он.

Наши с Рамсесом глаза встретились, и его взгляд сказал мне куда больше, чем любые слова. Он мною гордился!

– Ну? Что он говорит? – спросил Аша.

Исет стояла рядом, холодная и недвижная, словно камень. Она привыкла очаровывать людей своей красотой, но кого она могла очаровать, стоя молча, точно обелиск?

– Он сказал, что понесет народу Митанни весть о мощи египетского войска, – ответила я.

Стоявший рядом с Киккули ассирийский посланник прокашлялся и спросил:

– А если хетты захотят вернуть себе Кадеш?

Рамсес покачал головой.

– Прошу меня извинить, но я не говорю на аккадском языке.

– Посланник спрашивает, что будет, если хетты захотят вернуть Кадеш, – перевела я, потом повернулась к ассирийцу и ответила: – Тогда Египет отправит на север двадцатитысячное войско и отвоюет город снова.

Рамсес воззрился на меня.

– Откуда ты знаешь язык ассирийцев?

– Я учила его в храме.

Рамсес смотрел на меня с восхищением.

– А вот и верховная жрица Хатор! – объявила Исет.

Я поймала взгляд Уосерит и поняла, что сейчас будет. Она улыбнулась Рамсесу, а у меня забилось сердце.

– Как тебе празднество? – спросила она у него. – Ты, наверное, не ожидал увидеть здесь Нефертари?

– Да, – признался Рамсес, не сводя с меня глаз.

Глядя на него вблизи, я поняла, что война сделала из него взрослого мужчину.

– Нефертари, – сказала жрица, – тебе пора посетить усыпальницу в Джамете. Ты готова?

– Мы можем поехать с вами, – предложил Рамсес.

Уосерит покачала головой.

– Нефертари хочет выразить почтение предкам. Она должна ехать одна.

Аша и Рамсес смотрели на меня, словно ждали возражения, но я отлично поняла цель Уосерит.

– Рамсес, Аша, всего вам хорошего! – Я поочередно улыбнулась каждому из них. – Исет, так приятно было с тобой повидаться.

– Ты придешь проститься, когда мы выступим с войском? – тихонько спросил Рамсес.

– С каким войском? – Я посмотрела на Ашу. – Войско только что вернулось из Кадеша! Неужели вы снова собираетесь воевать?

– Нубийцы подняли мятеж. Рамсес преподаст им урок.

Рамсес кивнул, не сводя с меня глаз.

– Что ж, как придет время, посмотрим, где будет Нефертари, – сказала Уосерит. – А до тех пор – или до следующего празднества Уаг – пожелай ей удачи на выбранном пути.

Исет улыбнулась, на этот раз искренне. Я с готовностью последовала за Уосерит – к Мерит, которая ждала меня у наемной колесницы.

– Отвезешь царевну и ее няню к заупокойному храму в Джамете, – приказала Уосерит вознице.

Юноша помог мне усесться, и кони взяли с места. Я оглянулась: придворные уже ушли, и Рамсеса тоже не было.

– Ну, что он сказал? – спросила Мерит.

– Не… не знаю, – напряженно ответила я. – Он стал другой. Взрослее.

– Так что он сказал-то?

– Попросил меня поговорить с посланником Митанни.

Колесница неслась сквозь тьму.

– А вдруг он ценит меня только за способности? – задумчиво сказала я.

– Так ли это важно, госпожа? Главное, что ценит. Ведь твоя цель – стать главной женой.

– Нет, вовсе нет! – Я неожиданно поняла, что мне нужно больше всего на свете. – Я хочу, чтобы он меня любил!

Мы доехали до Джамета. Посреди обширной песчаной равнины высился заупокойный храм Хоремхеба. Широкие черные врата были распахнуты – для тех, кто пожелает почтить фараона, искоренившего память о Еретике. Обычно посещать храм могут только придворные фараона Сети, но в первую ночь празднества Уаг ворота открыты для всех.

Мерит отряхнула мой плащ от пыли и заплатила привезшему нас пареньку. Приблизившись к тяжелым воротам, она замедлила шаги. Я всегда входила в храм одна, а Мерит оставалась почтить своих предков в небольшом храме, возведенном ее отцом неподалеку.

– Дальше пойдешь одна? – тихонько спросила она.

– Да.

– Ни с кем там не разговаривай и подними капюшон, – велела няня. Она протянула мне горшочек. – Тебе видно, куда идти?

– Там есть факелы. И зрение у меня хорошее.

Я дождалась, пока Мерит скроется в темноте, и прошла в ворота храма, стараясь не думать о тех временах, когда храм принадлежал моим акху. Его выстроил мой дед, фараон Эйе, но все, что от него осталось, – несколько изображений в его гробнице, где-то в глубине Долины царей.

Впереди раздавались чьи-то голоса. Это могли быть потомки Хоремхеба или же простолюдины, пришедшие посмотреть на фрески. Со стен за каждым моим шагом следили глаза старого полководца. Повсюду он изображался высоким и стройным, в короне хепреш [44]44
  Корона хепреш —голубая корона, надеваемая на войне.


[Закрыть], принадлежавшей некогда моему деду. Эйе умер стариком, не имея наследников. Оставалась только моя мать, и военачальник Хоремхеб силой взял ее в жены. Будь я мальчиком, он объявил бы меня своим сыном. Но моя мать умерла при родах и оставила только девочку.

Я дошла до конца зала и прикоснулась к единственному оставшемуся портрету матери. Живописец рисовал ее с большим тщанием. Высокая, стройная; на продолговатом смуглом лице светятся, словно изумруды, огромные зеленые глаза. Со мной – ничего общего, только глаза…

– Мауат, – прошептала я.

Только эту фреску и оставил Хоремхеб. Все прочие он приказал стесать, и каждый удар долота стирал прошлое моей семьи из истории Египта.

– Обидно, что ничего больше не осталось.

Я узнала голос, и у меня упало сердце. Не сдержавшись, я сердито спросила:

– Зачем ты пришла?

Из темноты на свет факелов выступила улыбающаяся Хенуттауи.

– Не рада мне? Думаю, бояться тебе нечего. Теперь ты ведешь себя гораздо лучше, шлепка не заслуживаешь… Пока не заслуживаешь.

Я откинула капюшон: пусть не думает, что я прячусь. В глазах Хенуттауи читалось насмешливое удивление.

– Значит, наша маленькая царевна выросла? – Она окинула меня взглядом, оценивая округлости фигуры. – Это, наверное, наряд Уосерит? Самой тебе не одеться как надо даже для сельской пирушки, не говоря уж о празднестве Уаг.

– Зачем ты пришла?

Хенуттауи быстро шагнула вперед, словно хотела меня напугать, но я не шевельнулась.

– Ты точно кошка, защищающая свое место. Или от испуга не можешь двинуться? – Она посмотрела на изображение моей матери. – Ни дать ни взять – две зеленоглазые кошечки. И такие же любопытные.

– Ты пришла потому, что знала – я навещу храм моих предков!

Хенуттауи прищурилась, и красота ее стала вдруг суровой и холодной.

– Понятно, почему Уосерит так о тебе печется. Вечно она жалеет убогих. Ты, конечно, удивишься, но двору фараона нет никакого дела до царевны Нефертари. Вероятно, тебе будет интересно узнать, что я здесь ради Исет.

Жрица достала из-под складок накидки небольшой серебряный сосуд.

– Об этом, конечно, никому говорить не следует, но раз уж ты Рамсесу как младшая сестричка, тебе знать можно. – Хенуттауи наклонилась ко мне и прошептала: – Его супруга носит наследника престола.

Пока я пыталась справиться с потрясением, Хенуттауи поставила серебряный сосуд перед изображениями моей матери и Хоремхеба.

– Даже Рамсесу еще не сказали, но как только он узнает, то объявит ее главной женой – даже сомневаться нечего. Вполне естественно, что Исет хочет поблагодарить своих акху за ниспосланную радость. Став царицей, она пожелает напомнить всем, что ее бабка была в гареме фараона Хоремхеба. Раньше храм принадлежал твоей семье. – Хенуттауи глянула вверх и положила ладонь на лицо моей матери. – Но когда Исет станет царицей, не удивлюсь, если она захочет заменить здесь кое-какие изображения, дабы напомнить богам, что ее бабка тоже кое-что значила при дворе.

Жрица повернулась и скрылась за дверью. Я посмотрела на изображение матери и чуть не задохнулась от негодования.

– Хенуттауи!!!

От моего отчаянного крика двое ребятишек, забежавших посмотреть на фрески, в страхе выскочили из храма.

Я погладила стену: там, где Хенуттауи провела ногтем по изображению моей матери, осталась глубокая царапина. Меня охватила такая слепящая ярость – целой державе достало бы, чтобы одолеть иноземных захватчиков. Мой голос пронесся по залам и коридорам храма, и Мерит с тростниковым факелом поспешила ко мне.

– Госпожа моя, что такое?

Я кивнула на стену и процедила сквозь зубы:

– Хенуттауи. Это она испортила.

– Мы пожалуемся фараону Сети!

– И кому он поверит? Ты же сегодня сама видела – она из него веревки вьет.

По щекам у меня потекли слезы. Мерит обняла меня.

– Не плачь, госпожа. Мы наймем живописца, и он все поправит.

– Ведь в память о моей мауат больше ничего не осталось, – рыдала я. – И что проку нанимать мастера, если фреску все равно уничтожат!

– Кто сказал? – воскликнула Мерит.

– Хенуттауи за этим и приходила. Исет, оказывается, ждет ребенка. А если она станет главной женой, то заберет храм для своих акху.

Мерит сощурилась.

– Сегодня она поняла, что ты – серьезная соперница, и решила тебя припугнуть. Наговорила тебе всего и воображает, что ты теперь не вернешься во дворец!

– Тогда она ошибается! – воскликнула я.

И вдруг ясно представила, какая участь меня ждет, если я сдамся: останусь прозябать в каком-нибудь храме в Файюме. При дворе меня не примут, а если и примут, то Хенуттауи и Исет устроят мне невыносимую жизнь. Рамсес сделает Исет главной женой. Будет с ней шутить, а она будет звонко смеяться над его шутками – пустым, точно стебли тростника, смехом. Она станет царицей и матерью наследника, а Рамсес будет терпеть ее невежество ради красоты. Если он и вспомнит про меня, то лишь с недоумением: куда это я делась и почему решила не возвращаться. Я же навсегда потеряю своего лучшего друга.

Я взглянула на Мерит, освещенную лунным светом, и повторила:

– Хенуттауи очень сильно ошибается.

У меня много причин вернуться!

Глава седьмая
МОЛИТВА БОГИНЕ СЕХМЕТ

В храме Алоли пустилась выспрашивать у меня подробности ночных событий. Несколько дней я уходила от разговора, но в конце концов сдалась.

– Она уже беременна!

Алоли перестала играть на арфе и нахмурилась.

– Кто?

– Исет. – Я сморгнула слезу. – Носит первенца Рамсеса.

Алоли сочувственно глядела на меня.

– Может, это будет девочка, – утешила она. – Или Исет не доносит. Важнее, что сказал сам Рамсес. Он по тебе соскучился?

Я вспомнила, как Рамсес покраснел, разглядывая мой наряд из бусин, и кивнула.

– Да. Уосерит думает, что когда он вернется с войны, то решит, кого объявить главной женой. И если войско одержит победу, я должна участвовать в праздничном шествии.

Алоли захлопала в ладоши.

– Отличная новость! – Она заглянула мне в лицо. – Почему же ты не радуешься? Ведь вы с ним с детства близкие друзья. А теперь ты стала женщиной. Красивой женщиной. Чего еще он может пожелать от царицы?

– Ребенка.

– А кто сказан, что ты не родишь ему ребенка?

– Алоли, – начала я несчастным голосом, – моя мать умерла, когда меня рожала.

Жрица откинулась назад, и на ее украшениях заиграл свет масляной лампы.

– Разве боги не позаботятся о египетской царевне?

– Моя мать была царица, и боги о ней не позаботились! И потом… что, если я не хочу иметь детей?

Алоли шумно вздохнула.

– Этого хочет каждая женщина.

– И ты?

Алоли махнула рукой, словно отводя непослушную прядь.

– Кому я нужна! Мне-то царицей не стать.

– Но ты бы рискнула родить ребенка? – не унималась я.

– Думаю, да, если найдется человек, которому по карману покупать мне драгоценности, – легкомысленно сказала жрица, но, перехватив мой взгляд, серьезно добавила: – Я не шучу! В своих мечтах я никогда не представляю себя просто вдвоем с мужчиной. Я всегда мечтаю о семье. – Алоли сдвинула брови. – А ты? О чем ты мечтаешь?

Я вспыхнула.

– Ты мечтаешь о фараоне! – воскликнула она.

– Я думаю только о нас с ним… никаких детей.

– И вы с ним… в постели?

У меня горели щеки, но я кивнула.

– И ты делаешь так, как я тебя учила? – быстро уточнила жрица.

– Алоли!

– Это важно!

– Да. С тех пор как Рамсес отправился воевать, я только о нем и думаю. И в банях, и перед наосом, даже в святилище.

– Если ты мечтаешь о нем по ночам, – серьезно заметила Алоли, – то и он тоже.

Я уставилась на нее.

– Откуда ты знаешь?

– Он с тебя глаз не сводил. – Алоли широко улыбнулась. – Поверь мне, царевна. А когда он вернется, то уж постарается, чтобы мечты стали явью.

Я думала о Рамсесе – вспоминает ли он запах моих волос, подобно тому как я, закрыв глаза, вспоминаю запах его кожи? Представляет ли он себе, как мы лежим рядом, и ничто не разделяет наши тела, кроме теплого летнего ветерка? Как мы падаем на кровать, на мягкие льняные простыни, пахнущие лавандой? Я вспоминала все, чему учила меня Алоли – где целовать нежно, а где крепко, как поцелуями довести мужчину до слез. Мечты мои становились все ярче. Ночью я представляла себя в объятиях Рамсеса, а днем переживала из-за того, что происходит на юге, думала, вернется ли он в Фивы.

Однажды утром, в начале месяца хатира, Пасер спросил меня:

– Ты еще практикуешься в аккадском языке?

– До языков ли тут, если Рамсес может погибнуть в Нубии?

Пасер посмотрел на меня долгим взглядом.

– Если ты решила переживать из-за Рамсеса, то всю оставшуюся жизнь проведешь без сна. Быть фараоном – значит сражаться с врагами, которые хотят захватить твое царство. А когда фараон не сражается с захватчиками, он должен подавлять внутренние мятежи. За Нубию с ее золотыми копями держался даже фараон-еретик. Рамсес вернется не раньше, чем окончательно подавит мятеж. Так что тебе ничего не остается…

– Остается! – прервала я. – Я могла бы поехать с ним.

Пасер посмотрел на меня так, словно мне на голову вдруг сел ибис.

– И что бы ты там делала? – спросил он. – Фараон Рамсес обучался военному ремеслу с малых лет. Там – кровь, смерть, раненые кричат по ночам…

– Женщины могут ухаживать за больными, – возразила я.

– Тебе приходилось видеть, как человеку отрубают в бою руку?

Я, стараясь не побледнеть, ответила:

– Нет.

– А кишки, выдернутые стрелой из живота?

– Нет. Зато я видела состязания колесниц и воинов, что погибали под колесами и лошадиными копытами.

– Война – не игра и, уж конечно, не состязание, – с чувством вздохнул Пасер. – Что с тобой будет, если фараон погибнет в бою? Тебя ждет плен, унижения. А Египет окажется ввергнутым в хаос. Кто станет править? Кто сменит на троне фараона Сети? В стране начнутся войны, и все, у кого есть деньги и голова на плечах, постараются уехать.

– Ты же говорил, что в Нубии не опасно. Ты сказал, что он вернется…

– Ну пусть не в Нубии, так в стране хеттов, в Ассирии, в Кадеше! Царевне на войне не место. Если хочешь помочь фараону – молись богине Сехмет, чтобы она возвратила его домой целым и невредимым. А теперь займись аккадским языком.

И все же мне никак не удавалось сосредоточиться. Я не могла ни спать ни есть. Мерит приносила с кухни самые вкусные яства – гусятину с чесноком, медовые лепешки с орехами, но мне ничего не хотелось.

– Так нельзя! – сердилась няня. – Ты превратишься в былинку. Посмотри на себя. – Она взяла меня за руку. – От тебя скоро ничего не останется!

Наконец, когда с отбытия войска минуло почти три месяца, ко мне в комнату заглянула верховная жрица.

– Мерит сказала, ты совсем не ешь. Вот Рамсес вернется из Нубии, а ты рядом с Исет будешь выглядеть облезлой кошкой!

Сидя на постели, я с ужасом уставилась на нее.

– Ни за что!

– Сейчас повара принесут несколько блюд, – сурово продолжила Уосерит, – и ты отведаешь от каждого. – Жрица помедлила у дверей – Утром прибыли гонцы. Войско фараона подавило мятеж.

Глава восьмая
ПЕРВАЯ ПОБЕДА

Если фараон возвращается с войны с победой, это означает, что боги не только смотрят на него, но и протянули ему руку помощи. Улицы Фив заполнили ликующие толпы. Горожане покупали у разносчиков медовые лепешки и гранатовое вино. Из-за холода люди носили длинные набедренные повязки, а я закуталась в подаренный Уосерит плащ. Мы с Уосерит стояли на Аллее сфинксов у храма Амона, и жрица взволнованно шепнула:

– Помни, что я тебе говорила.

– Рамсес должен прийти ко мне сам.

– Не бросайся на него, словно голодная кошка. Но если он захочет встретиться с тобой наедине, можешь согласиться.

Я удивленно посмотрела на Уосерит: раньше она такого не говорила.

– Мужчина – все равно что ивив, – сказала жрица, и мне вспомнился изнеженный песик царицы Туйи. – Корми его хорошенько, и он будет вокруг тебя крутиться. Только нужно, чтобы он понимал: даром его кормить не станут. – Жрица говорила мрачно, а я не понимала, почему она нервничает еще больше меня. – Дай ему понять: если он не примет решение, ты вернешься в храм. – Уосерит сверкнула глазами на мою золотую диадему и плащ, открывавший прозрачную тунику. – И я сильно удивлюсь, если он…

Слова ее потонули в грохоте труб и криках толпы, встречающей приближающееся войско.

На ступенях храма стояли в горделивом ожидании фараон Сети и царица Туйя, окруженные самыми важными сановниками. Из всех присутствующих, одетых в тяжелые парики и обвешанных золотыми браслетами, самый торжествующий вид имела Исет. Животик ее красиво округлялся под накидкой, грудь была напудрена перламутровой пыльцой.

Вместе со всеми я встала на цыпочки и вытянула шею – мимо катили боевые колесницы с блестящими колесами и золочеными боками. Запах лошадиного пота смешивался с ароматом роз и ладана. Толпа пришла в исступление. Кто-то вытолкнул меня вперед. Я оглянулась; Алоли, стоявшая вместе с другими жрицами, вызывающе улыбалась.

– Тебе ведь нужно, чтобы он тебя заметил?

– Ей еще нужно не попасть под колесницу, – пробурчала Мерит, вцепившись мне в плечо.

В конце аллеи появилась корона хепреш. Фараон ехал с Ашой, и оба наслаждались ликованием народа. Аша правил парой черных коней, а Рамсес вглядывался в толпу, и, когда он меня увидел, я, несмотря на холодный ветер, ощутила странный жар. Фараон Сети простер руки в приветственном жесте, и Рамсес нехотя отвел от меня взгляд. У ступеней храма он сошел с колесницы и поклонился родителям, потом медленно вытащил из ножен меч. Толпа неистово шумела: сейчас Рамсес отдаст меч победителя своей супруге Исет.

Исет ждет величайшая честь. Я изобразила улыбку и тут увидела, что Аша неотрывно смотрит в нашу сторону.

– Кто это? – прошептала Алоли.

– Аша? Главный колесничий фараона.

– Почему он так смотрит?

– Наверное, никогда не видел таких рыжих.

Волосы Алоли пылали ярче, чем у Рамсеса. Сегодня жрица нарядилась в накидку цвета бирюзы, оттенявшую ее голубые глаза, а под накидку надела тунику из тонкого, почти прозрачного полотна. Исет приняла меч, и церемония окончилась. Алоли шагнула вперед, чтобы Аша не потерял ее из виду.

– Напрасно стараешься, – заметила я. – Фараон Сети прозвал его Аша Осторожный.

– Тогда, наверное, ему нужна женщина с характером.

Я рассмеялась, но Алоли и не думала шутить.

– Это мой первый праздник во дворце, и спать я сегодня не собираюсь.

Стоял месяц хойак – слишком холодно пировать под открытым небом. Праздничное пиршество назначили в Большом зале, где всю ночь в жаровнях будут жечь корицу, а тяжелые двери закроют, чтобы не было сквозняков. В тот вечер в зале собралось много воинов; туда привели даже коней Рамсеса, украшенных цветами, но мне в глаза прежде всего бросилось, что на помосте рядом с длинным полированным столом стояли четыре трона и десятка два кресел.

Уосерит проследила за моим взглядом и кивнула.

– Ты давно здесь не была. Рамсес изменил старый обычай: самые высокопоставленные люди теперь тоже сидят на помосте.

– Наверху, на помосте? А почему?

– Не понимаешь? Исет оказалась не такой уж интересной собеседницей. О чем ему с ней изо дня в день говорить? Рамсес посадил за свой стол советников и чужеземных посланников. Придворные сидят внизу, рядом с помостом, а ближайшие друзья, советники и самые важные гости Рамсеса – вместе с ним.

Рамсеса за столом еще не было. Я представила, как он одевается у себя в покоях, снимает доспехи, надевает длинную набедренную повязку, теплую накидку. Он, наверное, снимет высокую и неудобную корону хепреш и наденет голубую с золотом корону немес. А что потом? Заговорит ли он со мной во время обеда? Или он теперь никого не замечает, кроме своей беременной жены?

– Никогда такого не видела, – пробормотала Алоли.

Я и забыла, что она впервые в Большом зале. В каждом углу играли арфы, в теплом воздухе витали ароматы жареного мяса и вина. Женщины надели лучшие украшения, и, когда стемнеет и зажгут светильники, на тяжелых золотых ожерельях засверкают блики огня. В натертых до блеска полах отражались тысячи обутых в сандалии ног – люди ходили, танцевали, незаметно касались друг друга под столами.

Мы пробирались к помосту через переполненный зал, и тут кто-то дотронулся до моего плеча. Я обернулась и увидела Рамсеса: повязка-схенти, вышитая золотыми нитями и расписанная изображениями боевых колесниц, доходила до щиколоток, талию перехватывал широкий ремень, а ниже золотого нагрудного украшения розовел свежий боевой шрам. При виде шрама я чуть не вскрикнула, но Рамсес прижал палец к губам. Я посмотрела на Уосерит, и она немедля взяла Алоли за руку и повела вперед.

Рамсес не мог отвести от меня взгляда.

– Это правда, – шепнул он.

Мы стояли очень близко друг к другу; я могла дотронуться до его скульптурно очерченного лица с мощными челюстями.

– Что – «правда»?

– Ты такая же красивая, какой я тебя запомнил. – У него участилось дыхание. – Быть может, я для тебя просто друг, но в разлуке я только о тебе и думал. Нам нужно было подавлять мятеж, отыскивать в пустыне воду, а я не мог отделаться от мысли о том, что ты решила запереться в храме Хатор. Неферт, – страстно добавил он, – нельзя тебе жить в храме!

Мне хотелось закрыть глаза и укрыться в его объятиях, но за нами наблюдал весь двор.

– Где же мое место, если не в храме?

Я затаила дыхание, ожидая желанного ответа. Рамсес обнял меня и прижался губами к моим губам.

– Твое место – рядом со мной. Будешь моей царицей.

Позабыв обо всех – придворные уже начали пировать, – мы устремились в покои Рамсеса. В его комнате было прибрано, пол, выложенный белыми и голубыми плитами, натерт до блеска. На низеньком столике стопкой лежали клинописные таблички, а на доске для игры в сенет, которой не пользовались, наверное, несколько месяцев, стояли фигурки.

Рамсес запер дверь, взял меня за руку и повел к своему ложу. На миг он остановился и прошептал:

– Желаешь ли ты меня так же, как я тебя?

В ответ я коснулась губами его рта, а потом поцеловала так, как мечтала поцеловать все эти ночи, что он провел в Нубии. Мы упали на расстеленную постель, и празднество в честь победы нас больше не интересовало.

– Неферт… – Рамсес оперся руками на ложе и оказался надо мной.

Я потянулась к нему и провела рукой по его телу – как учила меня Алоли. Рамсес прикрыл глаза, а я легко коснулась пальцем его паха.

– Хочу знать, какой у тебя вкус, – прошептала я.

Он перевернулся на спину, и я стала водить языком по его телу, сначала по бедрам, потом по груди, вокруг незажившего шрама. Рамсес прижал ладони к моей груди, и у меня затвердели соски. Я опустилась ниже, и он застонал.

– Разденься, Неферт, прошу тебя.

Я встала на колени, медленно сняла накидку, потом тунику, парик – и теперь наготу мою прикрывали только волосы.

– Ты еще красивее, чем я думал, – выдохнул Рамсес, и я залилась краской.

Хенуттауи – вот кого я всегда считала красавицей. И Исет. Теперь же, стараясь принять позу, наиболее благоприятную, по словам Алоли, для зачатия, я подумала: «А вдруг я и вправду красива?» Рамсес дышал часто-часто, и, когда я оказалась над ним, он, стремясь проникнуть в меня, рванулся мне навстречу.

Я сотни раз мечтала о том, как буду с Рамсесом, но теперь позабыла все, чему учила меня Алоли. Единственное, что я понимала и чувствовала, – это его тело, прижавшееся к моему, вкус его кожи, и нечто, ранее не испытанное – боль, переходящая в наслаждение. И когда Рамсес полностью излился в меня, я взглянула на простыни. Отныне я не девственница.

В янтарных лучах заката Рамсес гладил мое лицо. Наше полузабытье прервал тяжелый стук в дверь. Мы вскочили и бросились к одеяниям, разбросанным вокруг ложа.

– Государь! – позвал кто-то. – Пир давно начался, фараон желает знать, где ты.

– Долго он уже стучит? – воскликнула я.

– Какое-то время стучит, – рассмеялся Рамсес и обнял меня. – Возвращайся в свои покои во дворце. В храме тебе делать нечего.

– Нужно спросить у Уосерит, – сказала я с напускным смирением.

– Забудь ты про нее. Если я сделаю тебя своей женой, она не сможет тебя забрать. Я без тебя не могу. – Он приложил ладонь к моей груди. – Ты нужна мне здесь.

– А ты нужен в Большом зале, – поддразнила я.

Со дня своей свадьбы Рамсес всегда входил в Большой зал вместе с Исет. А сегодня, во время праздника в честь его первой победы как полководца египетского войска, Рамсес войдет в зал со мной, и все поймут, где мы были. Хенуттауи увидит нас со своего места на помосте, Исет повернется к подружкам из гарема, а потом разразится буря.

«Смелее, – сказала я себе. – Исет – внучка гаремной жены, а я – дочь царицы». Мы миновали двор; уже опустилась вечерняя прохлада. Я пряталась под сильной рукой Рамсеса, и, когда мы шли по коридорам, отовсюду раздавался шепот. Кто-то произнес мое имя, и я вздрогнула.

– Привыкнешь! – пообещал Рамсес.

– К холоду или перешептываниям?

Он рассмеялся, и тут мы подошли к Большому залу и оказались рядом с глашатаем, объявлявшим имена пришедших. Внутри у меня все сжалось. Послышался удивленный ропот.

– Фараон Рамсес Второй, – объявил глашатай. – Повелитель Египта и сын фараона Сети.

Рамсес шагнул вперед и остановился, дожидаясь меня.

– Царевна Нефертари, дочь царицы Мутноджмет и полководца Нахтмина.

Рамсес взял меня за руку. В зале раздавался испуганный шепот: почему именно в этот вечер Рамсес пришел со мною, а не с супругой, которая носит его дитя? Пока мы дошли до помоста, я несколько раз слышала свое имя. Слуги поспешно ставили еще одно кресло между тронами фараона Сети и Рамсеса. Глаза Исет превратились в узенькие щелочки, а лицо сидевшей рядом царицы Туйи словно окаменело. Ее ивив Аджо повел носом и, когда я проходила мимо, оскалил зубы и тихонько зарычал, хотя обычно со всеми был очень ласков.

В неловком молчании я уселась. Первой заговорила царица Туйя:

– С твоей стороны было очень любезно проводить царевну Нефертари. Ты мог бы проводить свою супругу.

Сидевшая напротив Уосерит перехватила мой взгляд, и я почувствовала, что она хочет передать мне свою силу.

Я расплылась в улыбке и сказала:

– Боюсь, что здесь моя вина, царица.

– Какое все это имеет значение? – вмешался Сети. – Мой сын вернулся с войны, сокрушив нубийцев!

Он поднял чашу, и все последовали его примеру.

– Значит, Нефертари, – произнес Сети с насмешливым удивлением, – ты уже выросла?

Я скромно опустила голову.

– Да, государь.

– А мы скучали по твоей улыбке. В особенности, подозреваю, мой сын.

Сети взглянул на угрюмую Исет, сидевшую рядом с царицей. Лица обеих вытянулись, точно мордочка Аджо.

– Это так, – подтвердил Рамсес, встретившись со мной взглядом.

Я поняла, что он хочет сказать гораздо больше.

Хенуттауи опустила свою чашу на стол.

– Так расскажи нам, Нефертари, о чем же вы говорили с моим племянником? – спросила она. – Должно быть, он рассказывал тебе нечто очень увлекательное, раз вы проговорили до самого вечера. Почему бы не поделиться с нами?

Я стала краснее углей, тлеющих в жаровне, а Рамсес спокойно ответил:

– Мы обсуждали возвращение Нефертари во дворец.

Хенуттауи переглянулась с верховным жрецом Рахотепом.

– В самом деле? Неужели ей так тяжко пришлось у моей сестры?

– Отнюдь, – твердо заметил Рамсес. – Просто Нефертари принесет куда больше пользы во дворце, чем в храме Хатор.

Я посмотрела на Уосерит. Неужели это правда? И Рамсесу я нужна только потому, что могу быть ему полезна? Но Уосерит избегала моего взгляда.

– Значит, ты передумала стать жрицей? – уточнил Сети.

Я кивнула.

– Мне хочется поскорее вернуться в Малькату.

Сети откинулся в кресле.

– Тогда, вероятно, ты придешь завтра на прием в тронном зале? Через несколько дней мой двор переезжает в Аварис.

Я взглянула на Туйю, которая так и сидела с вытянутым лицом.

– Навсегда?

Фараон кивнул и закашлялся.

– Я сделаю Аварис столицей Нижнего Египта, – объяснил он. – Хочу жить поближе к северной границе, чтобы не спускать глаз с хеттов.

В ту минуту я поняла, как, наверное, нелегко было ему провожать своего сына в Нубию, а самому оставаться. Сети всегда хотел защитить Египет и наблюдать за его врагами, хотя сам и не мог уже выйти на поле битвы.

Сети дышал с присвистом, и Рамсес нахмурился.

– Для здоровья отца полезнее держаться подальше от такого большого и жаркого города, как Фивы. Это важнее всего.

– Я возьму с собой нескольких советников, – отмахнулся Сети. – И половину войска. Отплывем, пока не испортилась погода. – Глаза фараона остановились на мне. – Я надеюсь, ты придешь с ним попрощаться.

Рамсес положил руку мне на колено, и я улыбнулась.

– Обязательно, государь.

На обратном пути в храм я передала Уосерит, что сказал мне Рамсес, когда мы уходили из его спальни.

– Вещи соберем сегодня же: завтра нужно успеть к приему в тронном зале, – довольным голосом произнесла Уосерит. – Верно ли я понимаю, что вы с Рамсесом…