Текст книги "Нефертари. Царица египетская"
Автор книги: Мишель Моран
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
– Ведь это же комнаты Уосерит!
– Сегодня утром, пока ты была в эддубе, она отдала их тебе.
Значит, во время нашего утреннего разговора жрица уже знала, что Исет забрала себе мои комнаты.
– Но где же она будет ночевать, как придет во дворец?
– Переночует в покоях для гостей, – ответила няня и испытующе посмотрела на меня. – У нее к тебе явно какой-то интерес. – Не получив ответа, Мерит многозначительно спросила: – Хочешь посмотреть туалетную комнату?
В большинстве дворцовых покоев комнаты для одевания очень малы, места там только и хватает, что для трех-четырех ларцов и, если повезет, для стола с глиняными головами для сохранения париков. В моей старой туалетной комнате едва умещалось бронзовое зеркало. Но туалетная комната Уосерит оказалась почти такой же большой, как и спальня, и там был душ, где вода сама лилась из серебряных сосудов. Мерит поставила ларец с красками и притираниями возле выходящего в парк окна. Я откинула крышку и стала выкладывать на новом месте свои туалетные принадлежности: кисточки, горшочки с сурьмой, лезвия, гребни. Достала я и зеркало матери, сделанное в форме знака «анх» [30]30
Анх– символ жизни; по форме напоминает крест с петлей.
[Закрыть]с гладкой фаянсовой ручкой.
– А если бы верховная жрица не отдала мне свои комнаты – куда бы я пошла?
– В какие-нибудь другие покои. Ты всегда будешь жить во дворце, госпожа. Ты ведь царевна.
«Царевна иного двора», – горько подумала я.
Кот мягко потерся мне о щиколотку.
– Видишь, – с наигранным весельем сказала Мерит, – Теферу его новый дом нравится.
– Ты будешь жить рядом?
Я огляделась и увидела у изножья кровати деревянную дверь. В царском дворце достаточно негромко окликнуть – и прислуга тут же появится.
– А как же, госпожа!
В тот вечер я отправилась в постель вместе с Тефером. Мерит обвела комнату придирчивым взглядом.
Все было на месте. Алебастровые [31]31
Алебастр– твердый белый минерал, добываемый близ города Алабастрон на территории Древнего Египта.
[Закрыть]сосуды в виде спящих кошечек стояли на подоконнике, пояс из сердолика, который предстояло надеть завтра, лежал рядом с одеждой. Сюда принесли все мои ларцы и сундуки, не было только моей святыни. А Исет сегодня ночью будет спать под мозаикой, изображающей богиню Мут, – мозаикой, выложенной для моей матери.
Я проснулась до того, как первый луч солнца проник через тростниковые циновки. В этой самой кровати я спала еще ребенком.
– Тефер! – шепнула я. – Тефер?
Кот исчез – наверное, отправился охотиться на мышей или попрошайничать на кухне. Я зажгла светильник, что стоял у жаровни с углем. От углей жаровни поднимался теплый воздух, и свет от светильника задрожал на непривычных моему взгляду стенах.
Над дверью красовалось изображение богини-матери Хатор – желто-голубой коровы с восходящим солнцем между рогами. На белых и голубых плитках под окнами резвились рыбки – их чешуйки выложены из перламутра. Возле балкона изобразили Хатор в образе женщины; на груди у нее менат [32]32
Менат —ожерелье – символ богини Хатор. Состояло из множества нитей с бусинами, к которым спереди прикреплялась небольшая пектораль, а сзади у ожерелья был декоративный наконечник, спускающийся на спину.
[Закрыть]– священное ожерелье из множества бусин с амулетом, охраняющим от злых чар. Я подумала о портрете матери на стене моей старой спальни и представила ее удивление, когда на кровати вместо меня она увидит Исет. Я, конечно, знала, что это изображение – всего лишь краска, а вовсе не образ на стене усыпальницы, куда в день Уаг возвращается ка умершего. И все же – лицо моей матери смотрело на меня больше тринадцати лет, а теперь в этой комнате готовится к свадьбе другая девушка. Я посмотрела в угол, туда, где должен был стоять наос, и от гнева у меня потемнело в глазах. Уосерит недаром предупреждала, что Исет постарается выжить меня из Фив.
Держа перед собой светильник, я неуверенно прошлепала в туалетную комнату. Уселась перед ларцом с притираниями, достала благовонный шарик и стала умащать подмышки. Потом подвязала волосы и уткнулась в зеркало. Уосерит считает, что я могу стать достойной соперницей Исет, но разве можно сравниться с ней красотой? Я разглядывала свое отражение, так и сяк поворачивая лицо. Вот разве что улыбка… Губы у меня изгибаются, точно лук, как будто я все время улыбаюсь. Да еще глаза… Зеленые, словно вода на мелководье, тронутая лучами солнца.
– Госпожа! – Няня открыла дверь в мою спальню; увидев пустую кровать, она прошлепала в туалетную комнату. – Госпожа, почему ты не спишь?
С яростной решимостью я повернулась к няне.
– Сделай меня сегодня такой же красивой, как Исет!
Мерит отступила назад и нерешительно улыбнулась.
– Принеси мои самые дорогие сандалии, – горячо потребовала я, – и подведи мне глаза золотом, да погуще – все золото, сколько есть.
Мерит улыбнулась уже во весь рот.
– Хорошо, госпожа.
– И принеси любимое ожерелье моей матери. То, которое стоит сто золотых дебенов [33]33
Дебен —кольцо определенного веса из золота, серебра или меди, применяемое в качестве денежной единицы.
[Закрыть].
Я повернулась к зеркалу и глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Мерит принесла украшения и поставила передо мной тарелку инжира.
– Поешь, только как следует, не копайся в еде, словно цапля.
Няня засуетилась вокруг, собирая гребни и заколки.
– Что сегодня будет? – спросила я.
Мерит уселась на табурет, взяла в руки мою ступню и стала натирать маслом.
– Сначала фараон Рамсес поплывет в храм Амона, где верховная жрица готовит эту скорпиониху к свадьбе. Потом будет пир.
– А Исет? – не унималась я.
– Она станет супругой фараона, будет сидеть в тронном зале, помогать Рамсесу править страной. Подумай, сколько прошений ему приходится читать. Его визири рассматривают тысячи ходатайств, и сотни из них принимают, чтобы представить фараону. Ему помогают фараон Сети и царица Туйя. Один он не справится.
– Значит, Исет будет разбирать дела? – Я вспомнила, как Исет ненавидела учебу. Ей куда больше нравилось сплетничать с подружками в бане, чем переводить клинопись. – Думаешь, Рамсес сделает ее главной женой?
– Ну, Рамсес на такую глупость не пойдет.
Ранним утром, до наступления жары, Мерит навощила мой парик, заменила на нем разбитые бусинки. Потом долго колдовала над сурьмой, растирая ее с пальмовым маслом, пока смесь не стала совсем однородной, после чего невиданно тонкой кисточкой нанесла краску мне на веки. Наконец она повернула меня лицом к зеркалу, и я вздохнула. Впервые в жизни я казалась старше своих тринадцати лет. Исет и Хенуттауи наносили на веки широкие черные полосы, но на моем узком лице лучше смотрелись тонкие линии, проведенные Мерит от внутренних уголков глаз к вискам. В парик мне вплели сердоликовые бусины такого же цвета, что и сердоликовый скарабей у меня на поясе. Золотая пыльца, которую Мерит добавила в сурьму, прекрасно сочеталась с золотым плетением сандалий.
Мерит застегнула на мне ожерелье и поправила парик.
– Ты прекрасна, словно Исида, – пробормотала она. – Только держи себя как взрослая. Сегодня – никакой беготни с Рамсесом. У него свадьба! Тебя увидят царевичи многих стран, от Вавилона до Пунта, – не будь как неразумное дитя.
Я твердо кивнула.
– Никакой беготни.
Мерит пристально поглядела на меня.
– И неважно, чего захочет фараон. Он теперь царь Египта и должен вести себя, как полагается царю.
Я представила Исет в моих покоях, представила, что они с Рамсесом будут делать ночью под изображением моей матери.
– Обещаю.
Мерит прокладывала нам дорогу через набитые людьми залы. Снаружи, за белым шатром, у пристани, откуда поплывут корабли к храму Амона, собрались сотни придворных. Ни Рамсеса, ни Исет еще не было. Мерит держала небольшой полог, прикрывая нас от лучей восходящего солнца. Никого из учеников эддубы я не увидела, зато Аша разглядел меня с другого конца двора и окликнул:
– Неферт!
– Помни, что я тебе говорила, – сурово сказала Мерит.
Аша подошел и удивленно уставился на мой сердоликовый пояс, на золотую краску на веках…
– Неферт, да ты же красавица!
– Я такая же, как всегда, – сердито ответила я.
Аша отступил, задетый моей серьезностью.
– Ты из-за своих комнат? – Аша посмотрел на Мерит, которая нас словно и не слышала, и понизил голос: – Понятно. Исет поступила так из вредности. С Рамсесом она просто мед, но мы-то ее знаем. Я скажу ему…
– Нет! – прервала я. – Он еще решит, что ты завистливый и мелочный.
На пристани загремели трубы, и из дворца вышла Исет. Она должна дойти до пристани и доплыть в лодке до храма Амона, стоящего на восточном берегу. Рамсес поплывет в своей лодке за ней, а за ним последуют придворные в лодках, украшенных серебряными и золотыми флажками. Потом верховный жрец объявит Исет супругой фараона, и она возвратится вместе с Рамсесом, в его лодке. В ознаменование брачного союза ей вручат фамильный перстень фараона. Рамсес понесет невесту на руках через пристань – и до самого дворца, в котором они вместе будут править. И потом они покажутся только ночью, во время пира. Брак вступит в силу, лишь после того, как Рамсес перенесет ее через порог Малькаты. Если он этого не сделает, то в глазах Амона даже обряды, совершенные жрецами в храме, ничего не значат. На миг мне пришла в голову мысль, что Рамсес может не захотеть. Вдруг он поймет, что Исет вовсе не такая роза, какой притворяется, а горсть шипов, – и передумает.
Такого, разумеется, не случилось. Мы плыли по реке целой флотилией, а народ на берегах выкрикивал имя Исет. Женщины поднимали высоко над головами трещотки из слоновой кости, а бедняки хлопали в ладоши. Казалось, на землю сошла богиня. Дети пускали по воде цветы лотоса, девочки, которым удалось разглядеть лицо невесты, плакали от радости. Потом мы достигли храма, Исет объявили супругой Рамсеса, и они вернулись под ликование тысяч гостей. Рамсес взял Исет на руки и скрылся во дворце.
Праздник в белом шатре получился очень веселый и непринужденный. Аша не преминул подсесть ко мне за стол.
– Ну вот, теперь Исет – жена фараона. – Он посмотрел на закрытые двери дворца. – Зато теперь тебе не придется с ней видеться. Она все время будет сидеть в тронном зале.
– Да. Вместе с Рамсесом.
Аша покачал головой.
– Нет. Рамсес поедет со мной. Будет война с хеттами.
Я поставила чашу с вином на стол.
– Что ты говоришь?!
– Город Кадеш принадлежал Египту со времен Тутмоса. А фараон-еретик позволил хеттам его отобрать, и теперь все портовые города, благодаря которым процветал Египет, помогают обогащаться хеттам. Фараон Сети больше такого не потерпит. Он уже вернул все земли, потерянные Еретиком, остался только Кадеш…
– Я знаю, – нетерпеливо перебила я. – Пасер нам все это уже рассказывал. Только он не говорил, что Египет готовится воевать.
Аша кивнул.
– В месяце паофи.
– А если Рамсеса убьют? Или ты вернешься калекой? Аша, ты же видел воинов…
– С нами такого не случится. Мы ведь идем биться впервые. Нас будут хорошо защищать.
– Фараона Тутанхамона тоже хорошо защищали, только это не помешало его колеснице перевернуться. Он сломал ногу и умер!
Аша обнял меня за плечи.
– Фараону полагается вести воинов в сражение. Вот жаль, Неферт, что ты не мужчина, а то поехала бы с нами. Но мы вернемся, – пообещал он. – И все будет как раньше, сама увидишь.
Я улыбнулась – я и сама на это надеялась, хотя понимала, что одной надежды недостаточно.
Вечером я попросила Мерит принести мне восковую палочку. Она поднесла ее кончик к огоньку светильника, потом капнула воском на папирус. Я подождала, пока воск слегка остынет, и прижала к нему свою печатку. Потом протянула письмо няне.
– Ты и вправду хочешь послать, госпожа? Быть может, подумаешь несколько дней?
Я покачала головой.
– Нет. Я уже решила.
Глава четвертая
ПУТИ БОГИНИ ХАТОР
В четырнадцатую годовщину того дня, когда мне дали имя, я, как обычно, пришла в эддубу. Стряхнула у дверей сандалии. Почему-то в комнате для занятий Пасера не было. Впервые за то время, что Пасер учил нас в эддубе, он не явился к уроку. Ученики вовсю пользовались его отсутствием, болтали и судачили, сидя на циновках.
– Нефертари! – крикнул Баки. – Ты уже слышала?
Я неспешно достала из мешка тростниковую палочку и бутылочку с чернилами.
– О чем?
– Пасер больше не будет нас учить. Он теперь визирь фараона Рамсеса.
Я так и подскочила.
– Когда это случилось?
– Вчера. Мне отец сказал сегодня утром. – Баки улыбнулся во весь рот, открывая неровные зубы. – А у нас будет новый наставник.
В дверях возникла женская фигура. Ученики вскочили и низко поклонились Уосерит, как никогда не кланялись Хенуттауи. На Уосерит было длинное голубое одеяние жрицы Хатор, лазуритовые серьги, браслеты и пояс, а головной убор венчали небольшие рога.
– Нефертари, – позвала она, – нам пора.
Ученики смотрели на меня и ждали объяснений, но слова застряли у меня во рту, и тогда жрица сообщила:
– Ваш новый наставник сейчас придет, но царевна Нефертари больше не будет здесь учиться. Она пойдет со мной, чтобы узнать все обряды, совершаемые в нашем храме. Нефертари станет жрицей богини Хатор.
По комнате пронесся удивленный вздох. Уосерит кивнула мне, и я поняла: нужно улыбнуться и уйти. Видя озадаченные лица товарищей, я вдруг подумала, что подошла к концу очень важная часть моей жизни. Наставники меня больше не ждут. Казалось, нужно радоваться окончанию учебы – меня выпустили на свободу, словно зверя из клетки, однако я чувствовала себя птичкой, которую согнали с насиженного места и велели: лети!
Вслед за Уосерит я прошла по тропинке вдоль озера. У меня колотилось сердце, а жрица, как и всегда, сохраняла спокойствие – оно порой наводило меня на мысль о некоей великой цели. Немного погодя она сказала:
– Я сегодня заходила к Мерит. Твои самые необходимые вещи уже уложили, и, как только их погрузят на корабль храма Хатор, мы отплывем.
Вода делит Фивы на две части. На западном берегу Нила стоит дворец Мальката, а на восточном – самые важные храмы. У каждого храма есть собственный корабль; Уосерит плавала на нем каждый день – по утрам приходила в тронный зал или навещала вечерами своего брата-фараона в Большом зале. «Взрослая жизнь, – подумалось мне, – означает передвижения». Четырнадцать лет я прожила в одних и тех же комнатах дворца, а теперь, за последние пятнадцать дней, переезжаю второй раз. Видимо, Уосерит понимала больше, чем хотела показать, потому что ее голос вдруг потеплел.
– Уезжать и прощаться – вовсе не так страшно, как кажется, – заметила она.
У моих покоев собралась небольшая толпа – все смотрели, как слуги собирают вещи. Я увидела Рамсеса и Ашу, и сердце у меня чуть не выскочило.
– Нефер! – окликнул Аша, и Уосерит сдвинула брови.
– Нефертари, – поправила она. – В храме Хатор царевну будут называть только полным именем. Здравствуй, Рамсес! – Она поклонилась своему племяннику и повернулась ко мне: – Я ненадолго уйду, можешь пока попрощаться.
Жрица скрылась в моей комнате. Аша и Рамсес заговорили разом:
– Что это значит?
Я пожала плечами.
– Уезжаю.
– Куда? – выпалил Рамсес.
– В храм Хатор.
– Зачем? Станешь жрицей? Будешь прибираться в храме и воскурять благовония? – спросил Аша.
Думаю, он так удивился оттого, что знал: обучение жрицы занимает двенадцать месяцев. И хотя они могут выходить замуж, мало кто это делает.
Я подавила страстное желание остаться.
– Да. Или стану выполнять обязанности писца.
Рамсес смотрел на Ашу, словно проверяя – верит ли тот.
– Но почему вдруг?
– А что мне еще делать? – рассудительно спросила я. – Во дворце для меня нет места. Ты женат и все время сидишь в тронном зале. Скоро вы с Ашой отправитесь на войну.
– Так мы же не на год уезжаем! – сказал Рамсес.
Появилась Исет и, увидев, что Рамсес беседует со мной, застыла на месте.
– Исет! – позвал он. – Иди попрощайся с Нефертари.
– Зачем? – спросила она. – Разве царевна нас покидает?
– Уезжает в храм Хатор, – сообщил Рамсес так, словно сам не верил. – Хочет стать жрицей.
Исет подошла, напустив на себя сочувственный вид.
– Рамсес будет скучать. Он всегда мне говорил, что ты ему как младшая сестрица.
Исет улыбнулась, и я прикусила язык, чтобы не съязвить.
– Какая жалость, что мы так поздно узнали. Устроили бы прощальный пир. – Исет посмотрела на Рамсеса сквозь длиннющие ресницы. – Ведь она может и не вернуться.
– Нефертари обязательно вернется, – резко возразил Рамсес. – Обучение занимает только год.
– Но потом она будет служить богине Хатор. За рекой.
Рамсес быстро моргнул; в тот миг, несмотря на присутствие Исет, он готов был обнять меня. Аша тоже хотел что-то спросить. Тут появилась Уосерит, а за ней – моя няня во главе целой процессии слуг с корзинами.
– Вы сможете навестить ее, когда захотите, – пообещала Уосерит. – Пойдем, Нефертари. Ладья ждет.
Я протянула руку к затылку и сняла с шеи ожерелье, сплетенное из буйволовых волос, которое Мерит всегда терпеть не могла.
– Что это? – презрительно усмехнулась Исет.
– Это я ей сделал, – объяснил Рамсес и посмотрел мне в глаза.
– Да. Мне было семь лет. – Я улыбнулась. – Возьми его на память.
Я вложила ожерелье Рамсесу в руки и направилась к пристани, стараясь не оглядываться на его унылое лицо.
С палубы корабля я все же оглянулась – попрощаться с привычной мне жизнью. С берега мне махали Рамсес и Аша, а потом к ним присоединились несколько учеников из эддубы.
– Ты хорошо сделала, что отдала ему ожерелье. Умно.
Я вяло кивнула, думая, что ум тут ни при чем, просто я люблю Рамсеса. Мерит обняла меня за плечи.
– Это же не навечно, госпожа моя.
Я сжала губы.
На удаляющемся берегу виднелась только одна фигура. В красном.
– Хенуттауи, – кивнула Уосерит, проследив за моим взглядом. – Думает, что ты сдалась и теперь все только дело времени: Рамсес тебя забудет и обратит свой взгляд на Исет.
Я молилась, чтобы чаяния Хенуттауи не сбылись, но держала язык за зубами – все мои надежды были теперь в руках Уосерит.
Путь к храму Хатор оказался недолгим. Когда корабль подходил к пристани, Мерит поднялась с места и уставилась на целый лес гранитных колонн над безукоризненно чистым внутренним двором.
– Неудивительно, что сестра ей завидует, – шепнула мне няня потихоньку от Уосерит.
В небо поднимались высоченные обелиски, а внизу к священной роще богини Хатор спешили работники в голубых набедренных повязках. Молодые побеги сикоморов зеленели, словно грани изумрудов.
– Не ожидали? – спросила Уосерит.
Мерит призналась:
– Я знала, что этот храм – самый большой в Фивах, но даже и не думала…
Жрица улыбнулась.
– У моей сестры и за полгода не бывает столько паломников, сколько приходит к богине Хатор за месяц.
– Потому что храм Хатор больше? – поинтересовалась я.
– Потому что, когда паломники приносят в дар дебены или лазурит, – ответила жрица, – они знают, что их пожертвования пойдут на украшения для богини, на разведение священных рощ, на содержание храма. А пожертвования Исиде переплавляются в золото, и украшения из него носит Хенуттауи на пирах у нашего брата. Самое красивое помещение в храме Исиды – не святилище богини, а покои моей сестры.
Причалив, мы увидели, как велик, оказывается, храм Хатор. Покрытые краской колонны, увенчанные изображениями богини-коровы, купались в золотистых лучах солнца. На пристани наш корабль встречали жрицы; тут же собрались слуги, чтобы разгрузить вещи.
К нам приблизилась молодая женщина в голубом одеянии, протянула Мерит пару сандалий, сказала, что в храме запрещено носить кожаные вещи. Сандалии должны быть из папируса.
– Спасибо, Алоли, – поблагодарила ее Уосерит.
Молодая жрица поклонилась, тряхнув копной рыжих волос.
– Покажи, пожалуйста, госпоже Мерит и царевне Нефертари их комнаты.
– Слушаю, госпожа.
Алоли подождала, пока мы с Мерит переобуемся, а я, снимая кожаные сандалии, подумала: «С чем еще из прежней жизни придется распрощаться?»
– Пойдемте, я вас провожу, – пригласила молодая жрица.
Мы прошли через тяжелые бронзовые ворота храма, мимо комнат, отведенных для паломников. Идя вслед за Алоли, я все время старалась не наступить на ее длинный подол. Жрица соблазнительно покачивала бедрами, и я подумала: «Где же она научилась так ходить?»
– Вот сюда.
Алоли повела нас под прохладные своды храма, где в курильницах лежали ароматные золотистые шарики благовоний и повсюду были жрицы.
– Верховная жрица велела отвести вам комнаты рядом с ее покоями, – сообщила Алоли. – Правда, видеться с ней вы будете редко. В храме много дел, а она все время занята: то во дворце, то в священных рощах, беседует с паломниками. А здесь мы едим.
Алоли жестом указала на трапезную, которая мало чем отличалась от Большого зала в Малькате.
– Утром и на закате трубы призывают жриц выполнять ритуалы. После службы мы встречаемся в этом зале. Едим мы примерно то же самое, что едят во дворце фараона. – Она посмотрела на меня. – Правда, пить на твоем месте я бы не стала. Жрицы любят крепкое винцо, а такая девочка, как ты, может после него и не проснуться.
Алоли засмеялась, довольная шуткой, а Мерит поджала губы.
– Здесь, – продолжала жрица, – молятся богине.
Под мозаичными изображениями Хатор раскинулся большой зал. У подножия блестящей статуи молящиеся оставляли горшочки с мясом и лепешки.
– В месяце шему приходила сюда женщина, у которой было пять выкидышей. Мы ее застукали в темном уголке – с мужем.
Алоли, хихикая, указала на темную нишу позади статуи Хатор, и Мерит кашлянула.
– Они, верно, сильно горевали? – спросила я.
– Конечно. Зато через девять месяцев она родила двух здоровеньких сыновей.
Мерит сурово глянула на меня, словно хотела сказать, что мне о таких вещах знать ни к чему.
Мы вышли в ухоженный внутренний двор, засаженный сикоморами.
– Здесь останавливаются самые важные гости, – многозначительно произнесла Алоли и показала на выходящие во двор окна. – Вон там вы будете жить.
Мы вошли в комнату, выложенную голубыми плитами с нарисованными на них рыбами. На западной стене были изображения коров, а у южной стояла на помосте кровать черного дерева с ножками в виде львиных лап.
Алоли прошла через комнату, открыла тяжелую деревянную дверь.
– Комната госпожи Мерит.
Стены этой смежной комнаты были выкрашены светлой краской, на низеньком столике из кедра лежали стопкой чистые простыни.
Мерит удовлетворенно пробормотала:
– Неплохо, неплохо. Пойду присмотрю, как там слуги разбирают твои вещи.
Когда она вышла, я повернулась к Алоли.
– Что мне теперь делать?
– А разве верховная жрица тебе не говорила? – удивилась Алоли. – Нам она сказала, что ты приехала сюда обучаться.
– Чему?
– Нашим ритуалам, игре на арфе… – Рыжеволосая красавица пожала плечами. – Наверное, она хочет, чтобы ты стала следующей верховной жрицей Хатор.
В другом конце храма затрубила труба. Алоли поспешно собрала свою гриву в узел.
– Увидимся в трапезной. – В дверях она остановилась. – Царевна, я рада, что ты к нам приехала. Я много о тебе слышала.
Прежде чем я успела спросить, что же такое она слышала, жрица ушла. Я прошлась по комнатам и остановилась у окна в комнате Мерит, глядя на сикоморы. На другом берегу Нила Рамсес будет сегодня обедать с Ашой и Исет. Как стемнеет, в Большом зале начнутся танцы. Все будут обсуждать новость – мое решение сделаться жрицей Хатор. Интересно, поверит ли Хенуттауи в выдумку своей сестры?
– Красиво, правда?
Ко мне неслышно подошла Уосерит.
От неожиданности я вздрогнула.
– Очень.
– Послушай, Нефертари, о чем ты думаешь, когда смотришь на эти рощи?
Я не спешила с ответом. Солнце стояло над самой рекой, между стеблями папируса порхали, перекликаясь, птички, в полях работали крестьяне.
– Похоже на вылепленные из глины макеты, которые помещают в гробницы. Только тут фигурки – живые.
Уосерит подняла брови.
– Какое у тебя воображение!
Я вспыхнула и снова посмотрела вниз – не пропустила ли я чего.
– А рощи? Что скажешь об этих сикоморах?
– Тоже красивые, – осторожно ответила я.
– Думаешь, они всегда были такие?
– Сначала, наверное, нет. А когда ветви выросли и переплелись, то получился вот такой коридор.
Уосерит мой ответ понравился.
– Правильно. Пока они выросли и приняли такой вид, минуло немало времени. Их посадили, когда я была не старше тебя. Помню, пришла к верховной жрице и подумала: «Какой здесь некрасивый парк, то ли дело в Малькате!» Я не понимала, что она заботится о будущем. А ты понимаешь, о чем я?
Я кивнула. Мне казалось, что я поняла.
– Ты сейчас – словно молодое деревце. Люди смотрят на тебя и видят дикую рощицу. Но вместе мы превратим рощицу в прекрасный парк, и, когда ты встретишься с Рамсесом, он увидит не младшую сестренку, а женщину и царицу. – Голос Уосерит стал тверже: – Если ты согласна принять мою помощь, то должна следовать всем моим распоряжениям, пусть даже не понимаешь, зачем это нужно. Раньше, говорят, ты не всегда слушалась своей няни. Раз уж я берусь тебя обучать, непослушания не потерплю.
– Я буду послушна, – быстро сказала я.
– Иногда то, что я скажу, может противоречить тому, чему учила тебя няня, но мои слова придется принять на веру.
Я непонимающе посмотрела на собеседницу, и Уосерит пояснила:
– Наверняка твоя няня учила тебя не обманывать. Однако царице приходится лгать о самых разных вещах. Как тебе это понравится? Лгать, когда потребуется? Улыбаться, хотя на душе тяжело? Молиться, даже если боги не желают тебя слышать? На что ты готова ради места при дворе? Ради любви к Рамсесу?
Я смотрела вдаль, за сикоморы, на верхушки наползающих друг на друга песчаных холмов. Если ветер – дыхание пустыни – может сделать из песка гору, то Уосерит, конечно, сможет сделать из царевны царицу.
– Я готова на все.
– Тогда пойдем, – с улыбкой промолвила Уосерит.
Мы прошли в туалетную комнату, и жрица поставила перед зеркалом кресло. Я села, а она посмотрела на мое отражение в полированной бронзе.
– Знаешь, что про тебя говорят во дворце?
Встретившись с ней взглядом, я покачала головой.
– Что самое красивое у тебя – улыбка. Пора научиться ею пользоваться. Как ты улыбнешься своей подруге?
Чувствуя себя совершенной дурочкой, я широко оскалилась. Уосерит кивнула.
– Хорошо. А теперь представь, что ты знакомишься с посланником из другой страны. Как ты меня поприветствуешь?
Я снова широко улыбнулась, а Уосерит нахмурилась.
– Ты словно простушка из гарема Ми-Вер, выдаешь все и сразу. Не торопись. Ведь вы же еще не знакомы.
Я медленно изогнула губы, но так, чтобы не видно было зубов. Уосерит одобрительно закивала.
– Хорошо. Теперь я, посланник, говорю тебе любезность. «Царица Нефертари, я и представить не мог, что глаза твои столь прекрасного оттенка лазурита». Как ты мне ответишь?
Я улыбнулась во весь рот, но Уосерит сурово сказала:
– Не так быстро! Женщина должна отдавать улыбку медленно. Пусть мужчина поймет: твою улыбку нужно заслужить. Ясно? – Уосерит слегка подняла уголки губ. – Теперь ты скажи мне что-нибудь приятное.
Я задумалась.
– Госпожа верховная жрица, ты… Ты сегодня прекрасна. Я и забыла, какие у тебя чудесные темные волосы.
Губы Уосерит медленно растягивались в улыбке, но только когда я сказала последнее слово, она посмотрела мне в глаза и улыбнулась во всю ширь. У меня даже щеки покраснели.
– Вот видишь? Улыбка получается неожиданной. Пусть собеседник до последнего момента гадает, заставит ли он тебя улыбнуться, а когда ты все же улыбнешься, это для него будет словно подарок. – Уосерит взяла меня за руку и повела к дверям. – Смотри внимательно! – велела она.
Мы вышли в зал рядом с ее покоями и прошли через внутренний двор, где слуги рыхлили землю под деревьями. Заметив нас, они стали кланяться. Один из них, судя по одежде главный садовник, вышел вперед и поздоровался с Уосерит.
– Для нас большая честь видеть верховную жрицу. Твой приход для нас как награда.
Уосерит слегка изогнула губы.
– Вы сделали большую работу, – похвалила она слуг.
И в самом деле, вокруг выложенного гранитом фонтана росли мирты и жасмин, под деревьями стояли каменные скамьи, на которых паломники могли сидеть и любоваться величием храма.
– Здесь красиво, – признал молодой садовник. Уосерит улыбнулась еще шире. – Но это лишь отражение твоей красоты.
– Приятно слышать, – радостно рассмеялась Уосерит.
Садовник не мог отвести от жрицы горящих восхищением глаз.
– Пойдем, – обратилась ко мне Уосерит. – Покажу тебе наши фруктовые деревья.
Мы миновали двор и вошли под сень сикоморов. Уосерит повернулась ко мне.
– Он глаз с тебя не сводил, пока мы не свернули! – воскликнула я.
– Видишь, что может сделать улыбка? А ведь у меня улыбка обычная.
Я хотела возразить, но Уосерит покачала головой.
– Это так. Моей улыбке до твоей далеко. Зубы у тебя как жемчуг. Кто видел твою улыбку, никогда ее не забудет.
– Вот садовник твою улыбку точно не забудет.
– Потому что я знаю, кому и как улыбаться. Я не вываливаю все сразу, словно старушка, которая кормит деревенских кошек. Нужно следить за своей улыбкой – особенно тебе. Ты улыбаешься всем подряд, а пора быть рассудительнее.
Уосерит посмотрела вперед, и, проследив за ее взглядом, я увидела нескольких человек, собирающих плоды сикоморов.
– Есть там кто-нибудь красивый?
Я покраснела.
– Не смущайся. При дворе множество мужчин, и некоторые должны думать, что ты к ним неравнодушна. Как ты это сделаешь? – спросила Уосерит и сама ответила: – Взглядом. Улыбкой. Когда мы будем проходить мимо, выбери одного из них. Пусть он почувствует, что ты его выбрала. А потом пусть с тобой заговорит.
– Мне нельзя говорить первой?
– Можешь только улыбаться. Итак, который? – лукаво спросила она.
Я рассмотрела мужчин. Темноволосый юноша перебирал ягоды в корзине.
– Вон тот, с ягодами.
Я подумала, что одной улыбки будет недостаточно, и, вспомнив о своем браслете, быстро ослабила застежку. Встретившись с выразительным взглядом темноволосого юноши, я медленно улыбнулась. Он понял, что улыбка адресована именно ему, и глаза его расширились. Браслет упал.
– Госпожа, ты уронила! – Юноша вскочил, поднял браслет и протянул его мне.
Я продемонстрировала ему широчайшую улыбку, улыбнулась, как Уосерит улыбалась садовнику.
– Я такая неловкая.
Беря браслет, я коснулась пальцами его ладони. И пока мы не скрылись за деревьями, все мужчины как один смотрели нам вслед.
Мы вышли на берег Нила, и Уосерит одобрительно кивнула:
– Ты уже не девчонка – хихикать по всякому поводу и улыбаться всем подряд. Ты женщина, сильная женщина. Научись улыбаться – и мнение о тебе окружающих будет зависеть только от тебя. Итак, что ты сделаешь, когда встретишься с Рамсесом?
Я слегка улыбнулась, показав только краешек верхних зубов.
– Хорошо. Медленно, сдержанно. Не нужно отдавать ему все сразу, потому что ты не знаешь, как он это примет. Когда вы увидитесь, он, быть может, уже выберет Исет главной женой. И еще – пусть Хенуттауи считает, что ты сдалась. Никогда не отдавай все сразу. Мы играем в непростую игру.
Я вопросительно посмотрела на жрицу, не понимая, о чем она говорит.
– Какую игру?
– Такую, в какую сыграла ты, уронив браслет.
Своим тоном Уосерит дала понять, что разговор окончен.
Яркие лучи сверкали на золотой диадеме жрицы. Головной убор венчал золотой диск, символизирующий солнце, и в блестящей пластине я увидела свое кривое отражение.
