Текст книги "Застава"

Автор книги: Мирланда Ойтен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Девочка отрицательно помотала головой.

– Сирота?

Кивок.

– Мать-настоятельница тебе кто? Да говори уже! Треть твоих проблем точно на её совести, если не половина, – я даже не кривила душой, хотя придерживалась непопулярного мнения, что в промежутке между пятнадцатью и двадцатью годами человек всё же не такой умный, как принято считать. И после двадцати тоже не прямо чтобы сразу становится разумным. Всё-таки, жизненный опыт – великая вещь. Я, несмотря на всё, что пережила, была куда глупее и наивнее моего брата, с пятнадцати лет оказавшегося в горниле сразу двух войн.

– Она мой опекун, – тихо сказала Камалин. Что ж, вроде не врёт.

– На каком основании? Родственница?

– Угу.

– И как, она сильно к тебе привязана? – впрочем, я уже знаю ответ. Не будь Камалин важна, матушка бы не проявляла к ней такой заботы. Вот ко мне она тёплых чувств не испытывала, и перед педагогическим советом не унижалась. Сразу указала на выход, совету ещё пришлось ловить меня на выходе, когда я, прорыдав в святилище всю ночь, намылилась в чём была ехать к брату в Альдари.

Камалин в ответ на мой вопрос кивнула.

– Понятно.

Мы помолчали.

– Что мне делать? – тихо спросила Кама.

Я вздохнула:

– Не знаю. Правда, не знаю. Вот сижу и думаю, что делать. Возможно, мне удастся спасти тебя от немедленного отчисления, но это не решит проблемы. Рано или поздно ты вылетишь. Что смотришь?

Кама выпрямилась. Я увидела возвращающееся упрямство в её глазах и поняла, что надо спешить.

– Твоё мышление ограничено, не по твоей вине, а по причине воспитания, но какая разница в итоге?.. Ты не критична к себе. Ты не видишь возможностей. Ты непослушна. Что смотришь? Я – твоё начальство. И как хочу, так эти приказы и отдаю. Я говорила не колдовать? Но судя по тому, что случилось, приказы тебе способна отдавать разве что мать-настоятельница. Без угроз заставить тебя вылизывать нужник ты, похоже, приказы не воспринимаешь. Что делает тебя полезной в очень ограниченных ситуациях. Нахрена ты сестринству? Мы служим богине мудрости и жизни. Зачем ей служительница, которая приносит пользу людям только если на неё наорать?

Мы помолчали. Я думала о том, что всё же зря Играс не оставила девочку у себя. Эта хитрая карга знала, как обращаться с детьми. А я то что? Я бесполезный по жизни человек. Кому когда-либо была от меня польза? Плыву себе по течению, куда принесёт, и не дёргаюсь. Единственная причина, по которой бедняга оказалась у меня была смехотворна. Играс – старая сука, если решила ею воспользоваться. Схожие проблемы, ха-ха!

– Да что бы вы понимали! – наконец, тихо сказала Камалин. – Вы не служительница, а так… что-то недоделанное.

Я против воли хихикнула.

– Это почему?

– Да вы хоть одну службу провели, как положено? Вы вообще знаете служебник?

Моё разочарование и ощущение безысходности и безвыходности от случившегося прошло. Стало весело. Я уже смирилась, что в эту зимовку моё настроение скачет, как пьяная блоха, вверх-вниз, без системы, без причины, и без смысла. Но сейчас даже была благодарна своей непутёвой голове за смену настроения. Лучше уж посмеяться, чем корить себя не за свои грехи.

– Да знаю я, Кама, служебник, наизусть. И все тридцать девять песен, а ещё я знаю сорок семь слов Элени, всю Ашу-Амаз и всю Авесту. Наизусть. Ты хоть раз видела, чтобы я смотрела в молитвенник во время службы? – я не врала, хотя последние месяцы мне было тяжело заставить себя выковыривать из памяти нужные слова. – Но это не суть нашей службы, Кама. Кому нужны пустые слова или пустые поклоны? Что даст Тиаре сил продолжать её танец, что ты отбунишь три песни подряд, или что ты будешь думать о ней и делать хорошие дела?.. Эх, не первое Кама, не это. – я вспомнила об огнях Тиары. Что может иметь значение, если люди отвернулись от Тиары? – Думаешь, почему тебя отправили именно ко мне? Почему Играс привезла тебя сюда? – я зажгла спичку и с наслаждением втянула в нос запах серы. – Ты знаешь, что это она не дала тебя отчислить сразу же по итогам заседания совета? Да-да, она – старая орденская шлюха и позор Тиары, и она дала тебе второй шанс. Здесь ты тоже очутилась не просто так. Меня в своё время вывели из основной обители по всё той же причине.

– Вас тоже… того… Отчисли, да? Вас отчисляли, потому что вы потеряли благословение Амазды? – Камалин сначала удивилась, потом фыркнула. Она уже отошла от пробоя, и движения перестали напоминать деревянную марионетку. Я могла понять её неверие. С её точки зрения такое совпадение маловероятно, да и стал бы нормальный человек молчать о таком сходстве? Нет. Он бы сразу рассказал. Или даже не стал бы намекать о таком.

Впрочем, тут уже начинались мои личные дела, о которых я не обязана рассказывать первому встречному.

– Да, – просто кивнула я и помолчала. Как же давно это было. Почти десять лет назад! Огни тогда ещё горели. Помню, когда меня отчислили, я только их и видела сквозь слёзы. – Первая практика. Зимой сошлась с подругой… ничего серьёзного, просто юношеская то ли дружба, то ли любовь. Половина учениц проходит через что-то подобное и потом смеётся над собой, а половина даже не вспоминает. Но матушку-настоятельницу наша нежная дружба почему-то страшно взбесила, и она выслала нас на практику в разные места, чтобы мы либо осознали, либо перебесились, либо окончательно отвалились от обители. Я… я из орденской семьи и хотела попасть в крепость, где служил мой брат. Но меня перевели в Раку, в тренировочную крепость на перевалах. Неплохой выбор, но далеко ото всех крупных городов и застав.

Помолчали.

– Короче, неважно, где это было. Не знаю, что именно стало причиной, на самом деле. Я ни с кем не дружила там и ни с кем не ссорилась. Может, просто не повезло. Знаю только, что кто-то из обители рассказал старшим офицерам о моём стра-ашном недуге и противоестественной тяге. Им это было, понятное дело, не очень интересно, сама знаешь нравы ордена. Но старшие, к сожалению, рассказали обо мне своим претендентам, которые решили, что я прислана к ним в наказание и что они могут меня, как они сказали на допросе, "полечить". По крайней мере, об этом они потом рассказали на дознании.

Курить захотелось ещё острее. Я чиркнула сразу тремя спичками и вдохнула дымок.

– Так что ночью меня поимели пятеро долбоёбов. Не все успели, правда… Они влезли в окно. Я убила одного с испугу, пробила голову. За это меня избили так, что сидеть и есть сама я смогла только через месяц. Сломанные пальцы, руки-ноги, отбитые потроха, выбитые зубы. Я чуть не потеряла глаз и слух. Орден, конечно, очень извинялся. Меня лечили в Этахе, потом я восстанавливалась в Альдари. Брат, когда узнал, поседел, а я не хотела жить, потому что мои родители были орденцами, брат орденец, и Орден был всей моей жизнью. Через два года я смогла более или менее вернуться в строй, но, во-первых, было упущено время, а во-вторых, физические ограничения. Моё возвращение в обитель именно как боевой сестры потребовало бы слишком больших вложений, которые бы никогда не купились. Так мне сказала мать-настоятельница и велела проваливать.

– Она не могла так поступить!

– Она именно так и поступила. Можешь не верить, я знаю, что тебе она наверняка рассказала другую историю. Кстати, а какую? Мне интересно.

Кама покачала головой, и неохотно ответила:

– Что вы были плохой ученицей и не справились с подготовкой, но сумели стать младшей сестрой потому, что вас протащил Орден… У вас же связи в нём. Правда, я не знала, что это ваш брат. Я думала ну… другое.

– А-а-а, – мне стало смешно. Боже мой, связи в Ордене! Как звучит-то. Надо будет не забыть рассказать Кадму.

И какая же всё-таки старая Ракха неисправимая дура. Хоть бы сама разок получила по морде за свою ложь и мерзости, а то гадит она, а отыгрываются потом на таких вот Камах.

Молчание затянулось. Камалин молча смотрела на меня, потом почти дружелюбно спросила:

– А с ними что? Ну, с теми… из ордена. Вашими.

– Зачинщика повесили. Я этого не видела, правда. Мне было немного не до того. Остальных троих выслали куда-то на дальние заставы. Рыцарям они вряд ли стали. Мой брат пытался потребовать суда поединком и вызвался моим защитником, но мастера ему отказали.

– Почему они так поступили?

– Мастера? Потому что это добавило бы проблем, там были детишки магистров, а Кадм – герой прорыва Осады и мастер-оружейник. Было бы пять трупов и скандал.

– Нет, те… ну, который на вас напали.

Я пожала плечами. Основная причина была в том, что офицеры крепости распустили дисциплину, ученики были сплошь родовитой молодёжью из орденских династий, а зачинщик – сын магистра. Говорили, что долбоёб до последнего не верил, что его повесят. Говорили, только на виселице он осознал, что это не шутка, что отец от него отказался и не пришел спасать. Мне тогда было наплевать. Я лежала в гипсовом панцире на мягкой кровати в полной тишине и темноте, чувствуя только легкие прикосновения брата, надломленный голос тётушки и тихий огонёк на краю сознания. Многое было продумано в те дни, много было отчаяния и безумных надежд. Прошло ещё много времени, прежде, чем я поняла, что это за огонёк и обрела в нём самое дорогое существо на свете после брата.

– А у тебя есть предыстория?

Камалин отвернулась.

– Нет. Они просто мудаками были. Зачем – я не спрашивала, – резко бросила она. Я кивнула. Значит, какая-то предыстория была. Но сейчас не время выдавливать из неё признания.

– Что с ними стало?

– Не знаю. Мне сказали, что их повесили. Но… не знаю. Я не поверила. Сейчас, после вашего рассказа точно знаю, что нет. Если уж ради вас, своей, так не сделали… Как теперь жить?

– Хочешь совет? Забудь о них вообще.

– Как о таком-то забыть!

– Прошлого не исправить, Кама, и если всё время о нём думать, потеряешь и настоящее. А у тебя вся жизнь впереди. Эх, тебе бы с кем-то из нормальных сестёр поговорить, а не с настоятельницей! Нельзя это так переживать. Нет, переживать нормально, но нельзя так долго и нельзя считать себя испорченной после этого. Великий Мудрый взвешивает наши поступки, а не чужие.

Камалин не огрызнулась. Я зажгла последние две спички и продолжила.

– Но это всё пустое сотрясание воздуха. По простому пути идти ты не пошла, поэтому придётся идти по непростому. Тебе чертовски не везёт, Камалин.

– Это точно. Я всё-таки вылетела из сестринства.

– Пока нет. До весны ты сестра Тиары, пока не вернёмся в обитель, я не отчитаюсь перед советом, они не придут к единому мнению и не проголосуют.

– И меня выгонят.

– К тому времени пройдёт полгода, мозможно, целый год. Мы с тобой не мать-исповедница, как Играс, ради которой орденцы будут гонять поезд туда-сюда. Пока мы доберёмся до Альдари, начнётся осень. А там на месяц-другой задержимся, пока я отчитаюсь перед Орденом, пока оформлю нам новые документы, пока отгуляю отпуск, пока купим билеты до обители.

– И… мой проступок забудут?

– Вполне возможно. Самое меньшее, если ты не добавишь в своюк копилку новых косяков, он не будет казаться прям уж таким ужасным. Ты никого не убила, не покалечила. Если ты покажешь, что поняла этот урок, то никто гнать тебя не будет.

А ещё к тому дню, когда мы сумеем вернуться в обитель, кто знает, что там будет. Как в том старом анекдоте, либо князь, либо ишак, либо сам афенди Насир умрёт. Если огни Тиары не зажгутся вновь, то совету будет не до войны с матушкой-настоятельницей и тем более до её маленькой родственницы.

Камалин молча посмотрела на меня.

– Вы правда так считаете?

– Да. Меня, знаешь ли, вообще из обители выгнали. И что? Сдаваться – только гневить Тиару. Если один способ не помог, стоит попробовать другой.

Она улыбнулась. Хорошо, шутки уже начала понимать.

– Раз вы так говорите, то я попробую.

Я обняла её за шею и улыбнулась. Я не просто плохая наставница, я беспросветный ноль, дно и дура. Это всё закончится катастрофой для девочки. Но Камалин чуть-чуть, едва заметно улыбнулась и кивнула.

Если Тиара даст мне сил, я ещё выправлю для нашей истории счастливый финал.

8

Первый раз я влюбилась в четырнадцать лет. Моего избранника звали Мирешем, он служил Элени и работал медицинским помощником в городской больнице, куда нас, соплюх, направили на летнюю практику. Брат Миреш был высок, почти как папа, но гораздо шире в плечах и костях. Его открытое круглое лицо всегда улыбалось, серые глаза светились жизнелюбием. Не смотря на стать и силу, у брата угадывалось брюшко, что мне сперва показалось ужасно некрасивым. Мы передразнивали его манеру ходить на манер вставшего на две лапы медведя и разговаривать с нами, как с маленькими неразумными детьми. Но потом, глядя, как Миреш ворочает в кроватях больных и стариков, как день за днём он не переставал улыбаться, а доброты в его голосе не убавилось, мы стали его уважать. А я – влюбилась. Глупо и сильно, как только может влюбиться четырнадцатилетняя девочка.

Я не осмелилась ему сказать ни слова, хотя могла думать лишь о нём. Мне было безумно стыдно признаться хоть кому-то, даже себе в том, что со мной происходило. Мои чувства казались мне ужасными и постыдными. Мирешу было уже за тридцать, он был наставником и братом в служении. Я же была ребёнком и знала, что он, как наставник, никогда не ответит на мои чувства, потому что я ученица, да к тому же, что совершенно угнетало меня-юную, не красавица. Я выросла раньше времени, почти на голову выше сверстниц, но при этом выглядела младше, была нескладной, с некрасивым большеносым лицом, прыщавыми щеками и тусклыми волосами. Поэтому я молча таскалась за Мирешем хвостом, пыталась ему угодить и заслужить похвалу. Когда практика подошла к концу, я, смущаясь и холодея от ужаса, подарила ему плетёный браслетик из цветных ниток в знак дружбы и благодарности за науку. Он принял, а я, глотая слёзы, поехала на каникулы к тётушке.

Вновь я его увидела через десять лет. Мирешем почти не изменился, только на круглом лице прибавилось морщин, а живот стал чуть больше. Он всё так же работал в больнице, с той же любовью и терпением в глазах ухаживал за своими больными. Его ласковая улыбка стала ещё добрее. Но мои прежние чувства так и не вернулись. Любить в того, кого уже полюбила Элени, было богохульством даже для меня.

Второй моей любовью стал рыцарь-волшебник по имени Зезара. Он был старше меня и посещал наш курс электротехники, как вольнослушатель, кротая время после выписк из госпиталя. Однажды мы сели рядом, он списал у меня лекцию, взамен накормив обедом, потом мы вместе гуляли вокруг университета, и через месяц я поняла. что влюбилась без памяти. Зезара, как говорил, тоже влюбился. Тётушка, поняв, что у меня появился сердечный друг, извелась. Она безумно радовалась, что я не замкнулась в себе, и ужасно боялась, что неизвестный любовник обидит меня или разобьёт мне сердце.

Зезара был хорошим человеком.

По-настоящему хорошим. Он был галантен без слащавости, не выделывался, не пытался распустить передо мной хвост. Он же не искал себе любви всей жизни, но и не воспользовался тем, что я, соплюха, потеряла голову и была готова ради него на всё. Сейчас, годы спустя, я понимаю, что тогда девушка Майя Анзум вынула свой мозг из головы и положила его на полку до лучших времён. Зезаре пришлось думать за двоих.

Он же стал моим первым настоящим мужчиной. Он был таким добрым, нежным и заботливым, что в самый решительный момент меня развезло на слёзы. Я не говорила ему о той беде, что случилась со мной больше семи лет назад, боялась, что он подумает обо мне плохо или испугается. Но в тот момент мне стало безумно стыдно, что я вру этому прекрасному мужчине – и я вывалила свою историю. Без прикрас и без лишних вздохов. Показала шрамы от операций и тонкие точки на руке, где мне вставляли спицы специальной рамы, чтобы выправить раздробленные кости. Показала, какие зубы мне вставили в Альдари. Это, наверное, было лишним, потому что Зезара уже сидел, сгорбившись, на краю кровати и смотрел на меня круглыми от ужаса глазами.

Я разревелась, решив, что он меня разлюбил. В тот день так ничего и не случилось. Зезара утешал меня и тихонько выпил сам весь алкоголь, который приготовил для нервничающей меня. Всё случилось потом, куда проще и не так страшно, как я думала, и я тысячу раз благодарила Тиару, что он встретился на моём пути.

В последнюю ночь перед Новым Годом мне приснился кошмар. Зезара, чей путь давным давно разошелся с моим, подошел ко мне и взял за руку. Его прикосновение было ледяным, как бездны Амана. "Почему ты обо мне не вспоминаешь?" спросил он. Я расплакалась и сказала, что виновата и что люблю других. Он сказал, что это не страшно, потом подвёл к небольшой двери и сказал "Посмотри, что она натворила!"

Я вышла в дверь и очутилась на тёмной улице Мейнда. Мимо бурным потоком неслась чёрная вода. Надо мной в небе парила другая земля, и сияла мертвым синим цветом. Внезапно с неё сорвался огненный болид и ударил в землю. Мир вздрогнул. Я увидела Кадма и радостно кинулась к нему. Но брат, едва заметив меня, ринулся в бой, крича, чтобы я бежала. Из земли лез многорукий, многоголовый и обильный бог плоти Хериш-Пожиратель. Лик его был тёмен и ужасен, а огромный рот глотал Мейнд, а синие руки подтаскивали к себе сражающуюся толпу, в которой скрылся мой брат.

От ужаса я закричала – и вернулась в реальность и звенящую тишину. Я лежала среди подушек одна-одинёшенька. Под дверью не горел свет, а сквозь окно не падали отсветы Океана. Я наощупь нашла выключатель настольной лампы и огляделась. Пусто. Впервые за долгие месяцы я проснулась вот так просто. Мне не хотелось ни пить, ни в туалет, не было ни холодно, ни жарко.

Я попыталась припомнить, что мне снилось. Что-то про богов, Зезара укорял меня, но я не могла вспомнить ничего, кроме отчаяния и ужаса. Остатки моей паники контрастировали с тишиной крепости. Может быть, я просто неудачно повернулась? Или моя голова наконец-то выздоровела?

Анион был бы рад: такая тема для научной работы!

Но всё же, я проснулась и у этого были причины. Под дверью в коридор появилась тоненькая, как волосок, полоска света. Кто-то прошаркал в туалет. Потом, через несколько минут, прошаркал обратно, попутно выключив свет. Около разбитой половицы перед комнатой Зезары ночной ходок споткнулся, охнул и скрылся в комнате.

Пока Зезара бродил туда-сюда, я оделась и пошла по ночной крепости. Около поворота на кухню меня окликнул дежурный. Я с трудом вспомнила пароль, поблагодарила, что он не стал в меня стрелять сразу, и была послана к дэвам. Направление мне понравилось, и я пошла к Рахаилу.

В кабинете старика не было, что неудивительно: часы на его столе показывали два часа ночи. Перед дверью спальни старика дальше по коридору я помялась, но всё же рискнула постучать. Дверь оказалась не заперта. Я заглянула внутрь, во тьму, и свистящим шепотом позвала коменданта. В ответ со стороны кровати раздался стон, потом хрип, потом шорох одеяла и сонное "его нет".

– А Рахаил где? – не поняла я.

– Ушел, – буркнул голос. Вроде не старика.

– Точно?

Раздалось несколько глухих хлопков.

– Точно.

Повисла тишина. Щёлкнул выключатель, и зажёгся маленький ночник на табуретке у кровати. Лир, очень сонный и очень встрёпанный, сел на кровати, натянув на себя одеяло по грудь.

– Ещё вопросы?

– Нет вопросов, – я закрыла дверь. Свет за ней погас, и Лир, судя по скрипу кровати, завалился обратно спать.

Я постояла в тёмном коридоре, прислушиваясь к скрипу старых перекрытий и половых досок, потом пошла в донжон.

Рахаил сидел на чердаке, подложив под зад скатанное одеяло и накинув на плечи тяжелый ватник. Комендант курил трубку и смотрел перед собой в ничто. Столик был на своём месте, не в силах убежать от ужасного колдуна. Поэтому он просто стоял, боясь шелохнуться, а его лишние ножки, самые разные, тоненькие, ажурные, простые, обгоревшие и сломанные, неподвижно свисали из-под столешницы. На карте яркой звездой горел гибернийский город.

На чердаке было холодно. Горела одна единственная электролампа, дающая немного тепла и света. Мне, ещё недавно вылезшей из тёплой мягкой кровати, стало зябко.

Я постучала костяшкой пальца по полу. Рахаил молча повернул ко мне лицо и приветственно кивнул. На мгновение мне показалось, что он очень-очень старый человек с очень уставшим сухим лицом. Потом наваждение прошло.

– Не спится?

– Ну… – я не знала, что ему сказать. Если я сейчас вернусь в кровать, то усну и просплю до завтрака. К празднику у нас всё было готово, всё починено, расчищено, подбито, подпёрто, разложено и убрано. Можно ничего не делать, только ждать пьянки и предаваться праздным разговорам о случившемся землетрясении.

Но странное ощущение на краю сознания не давало мне покоя. Что-то шло не так, а что именно – я не знала. Возможно, это моё воображение разыгралось. Или самомнение. Как бы я не старалась сохранять ясную голову, иногда я тоже отрывалась от земли и начинала вести себя, как самая умная в этой крепости. Здесь я была сама себе хозяйка, и лишь Рахаил мог щёлкнуть меня по носу и вернуть в чувство. Но старик не всегда был рядом, да и не его работа следить за мной и не давать угробить себя.

– Садись, раз пришла, – Рахаил указал на пол рядом. Я вылезла из люка, прикрыла крышку и устроилась на краю скатанного одеяла. Рахаил приподнял отворот ватника, и я пристроилась, как маленькая, у него под боком, чтобы не замёрзнуть. Рахаил был горячим и немного пах родительским шкафом со старыми шубами, где я пряталась, когда ссорилась с ними. Комендант вздохнул, поёрзал и выдохнул немного дыма пополам с паром дыхания. Трубка Рахаила почти не пахла, и я была не уверена, что он выдыхает дым в нашу реальность. Посмотрела на столик. Тот стоял неподвижно, вытянувшись по струнке, как солдат, и чуть наклонив столешницу, чтобы горящий огонёк посреди карты был виден старику.

– Как девочка? – спросил Рахаил, как будто не он ездил с Камой в деревню днём в одном корыте снегохода. Он теперь часто мотался туда-сюда, и я временно передала ему Каму помогать, таскать термос с супом и сумку с бумагами. Девчонка вроде неплохо справлялась.

Я сама ездила к Станции накануне и ходила на берег озера. Вода отступила вниз почти на метр, оголив кусок пологого дна. Катаклизм вскрыл лёд, раскидал пластины по берегу и смыл в озеро лодочный сарай.

Зрелище пугало. Я в приступе безумной отваги прошлась по мосткам, чьи бревенчатые опоры полностью оголились, и посмотрела в открытую чёрную воду. Представила, что передо мной на самом деле огромная пропасть во всю толщу этой земли, и если я туда упаду, то мгновенно уйду на самое дно… Садиться в лодку и плыть по трещинам к месту обвала я октазалась наотрез.

В итоге к отколовшейся скале на снегоходе ездил Рахаил, Зезара, староста деревни и станционный смотритель. Как рассказал Зезара, двое последних нихрена не понимали в происходящем, и больше походили на детей в тени родителя. Как родитель, то бишь магистр Ордена скажет, так и будет. Рахаил это понимал, и вернулся злым, как тысяча бешенных собак. Вся крепость до ужина ходила на цыпочках и боялась лишний раз раскрыть рот. Даже мы с Камой тихонько закрылись в храме и до ужина чинили лавки.

Но все понимали раздражение коменданта. Дать гарантий, что деревне ничего не грозит, он не мог, приказать эвакуироваться, бросив тёплые дома и вещи не дождавшись отчёта о состоянии железной дороги, тоже, и поэтому разрешил перевезти зимующих на Станции детишек и одну беременную в крепость. Детишек набралось от силы десяток, поэтому две школьные учительницы вполне с ними справлялись, а беременная, сердитая телиграфистка и призёр студенческого чемпионата по плаванию, была всего на втором месяце и вполне справлялась со своими делами сама. Больше проблем доставил её муж, внезапно объявившийся на закате у ворот. Как оказалось, притопал он пешком, когда на станции его послали и не дали снегоход. Аниону пришлось вкатить бедняге успокоительного, потом вкатить успокоительного беременной, которая попыталась его убить, а потом рвалась лично отвести его домой и там запереть, потом Рахаил махнул рукой и велел им обоим убираться. На Станцию молодую семью повёз Лир. На лице парня за все эти дни не появилось ни тени беспокойства, ни следа лишней мысли. Он был абсолютно безмятежен, а мне, когда мы загоняли снегоход в гараж, пояснил, что в вопросе возможного обвала, слива озера, обрыва железной дороги и падения во тьму Амана он придерживается мнения, что на всё воля Амазды, а Тиара защищает.

Надо признать, он меня приободрил.

Детишкам отдали пустой этаж за кухней и малый двор за курятником. Я на всякий случай пристроила Каму помогать учительницам. Помочь одеть, обуть, поймать, если мелочь просочилась на основной двор или орденские этажи. С тремя подростками было сложнее. Их близость к самым настоящим рыцарям с самым настоящим оружием, в замке, куда до этого их бы никто и не подумал пускать и где на стенах стояли три пулемёта и целая пушка, приводила в восторг. Двоих я накануне поймала ковыряющими замок на чердак донжона. Оба до ужина отправились мести полы в храме, после переданы на руки учительницам. В то, что они возьмутся за ум, я не верила. Я б не взялась. Теперь главное, чтобы Рахаил, который второй день был не в духе, не повесил на замок какое-нибудь каверзное зачарование, которое навредит детишкам.

Камалин я перед сном застала облепленной мелкотнёй. Детишки смотрели на неё, раскрыв рты, называли сестрёнкой, и их компания ей нравилось явно больше, чем моя.

– Кама? Ничего вроде. Уже оправилась. Анион сказал, что голова у неё в порядке, – я сделала вид, что не поняла вопроса. Рахаил хмыкнул, но решил не углубляться.

– Чудить ещё будет?

– А? Нет! Я думаю, нет.

– Ну хорошо.

Мы снова замолчали. Я почти увидела, как клубы дыма из его трубки не рассеиваются, а оплетают комнату белой лохматой паутиной. Сморгнула, и всё пропало. Даже у столика почти не осталось лишних ножек.

– Завтра приедет бригада из Элени. Геологи, их привезёт ремонтная дрезина. Будут фиксировать разрушения или что-то в этом духе, – тихо сказал Рахаил.

– Завтра же новый год!

– Ну и что. Дрезина придёт в полдень. Сходишь, встретишь.

– И что посмотреть? О чём спрашивать?

Старик скосил на меня глаза, не поворачивая головы.

– Просто встреть.

– Проследить, чтобы не набухались ночью?

– Это лишнее. Просто встреть.

– А вы?

– А я тут посижу.

Мы снова замолчали. Я была благодарна Лиру за предупреждение, что старик не в духе. И геологи эти на дрезине. На дрезине! Видела я эти ремонтные развалюхи, от одного вида плохо становится, а не то, чтобы на них пилить через Океан. Железнодорожникам, конечно, за такие кунштюки пятикратно платят, а если что, семьям дадут пенсию. Орденцы, по крайней мере, так и делали. Железнодорожники народ полезный и их надо хорошо кормить. Как бы всякие философы не надрывались, что нынче инженеру, вытирающему пальцы о скатерть и давно забывшего стихи Почтенных Лириков, больше уважения, чем доктору философии, без железнодорожников наш мир точно пойдёт в пасть Аману.

Но геологи на дрезине? Ага, их семьям никто пенсии платить не будет и детей в политехническую школу даром не пристроят.

Я искоса посмотрела на Рахаила. Волшебник жевал потухшую трубку и смотрел перед собой. Геологи, так геологи. Утром спрошу подробности, отчего такая спешка.

– Хорошо, мастер.

Он медленно кивнул.

Мы просидели ещё несколько минут, глядя на столик.

– Как вы думаете, почему нас тряхнуло? – спросила я, глядя на огонёк. Гибернийский город, которого нет, но который должен быть.

Каждый год в Шеркел приезжали историки и их ученики. С собой они привозили книги по истории гибернийцев. Некоторые, приезжавшие не в первый раз, привозили что-то специально для орденцев. Некоторые старые знакомые привозили свои изыскания похвастаться. В крепостной библиотеке несколько полок занимали книги только про гибернийцев. Зимы здесь долгие, и этими долгими зимами от скуки многие пытались их осилить. Я, например. Не всё же мне читать святые тексты да грошевые журналы с картинками. Мозг, как говорил мой братец, это такая мышца, которой надо постоянно жевать что-то умное.

Старик тоже смотрел на огонёк и думал о своём.

Может быть, он думает о том, что и я? Гибернийцы строили свои города цепочками. За перевалами, в ныне необитаемой долине, если верить орденским картам, были остатки ещё одного гибернийского поселения. Возможно, города, но это вряд ли. Скорее всего что-то вроде нашего посада: несколько десятков домов и забор. Те руины не успели исследовать полностью. Некогда рядом была альдарская каторга на медных рудниках, поселение, застава, башня ордена, дорога и мостик в Альдари. Но всё это великолепие бросили ещё до появления железных дорог, а значит, до появления всех наших наук в том виде, к которому мы привыкли.

Я вернула взгляд на карту.

Огонёк. Город, которого нет, но который должен быть.

– Может быть, там был обвал?.. – я не заметила, как начала говорить вслух.

– Не в этом столетии.

– В прошлом?..

– Под Берлогой много не покопаешь, девочка. А что сверху ничего нет.

Берлога и Магда. Хм. Я всё время забываю о Магде. Я напомнила о ней Рахаилу, и он пожал плечами.

– Я не настолько стар, чтобы знать, что она такое.

– Ну хоть что-то, – я чувствовала себя маленькой девочкой, которая канючит сказку. Старик затянулся трубкой в последний раз и чуть повернулся ко мне.

– Что записано в твоих журналах?

Я притворилась ничего не понимающей.

– Твоя предшественница давала мне их читать. Журналы сестыр Тиары этой крепости обо всём, что происходит вокруг. Что там записано?

– Магда – ведьма, человек. Возможно, беглая каторжанка старой эпохи. Может пришлая. А может быть, её сама эта земля выплюнула. Раньше вроде как охраняла руины орденской крепости, поэтому у неё с нами договор и мы возим ей всякие гвозди и соль. Договор не расторжен, хотя кто сейчас в здравом уме сунется грабить за перевалы. Ещё Магда ловит людей и жрёт их.

Рахаил едва слышно хмыкнул.

– Жрёт?

– Ну, да… – протянула я. – А нахрена ей эти-то мужики… ну не жрёт буквально, мясо. Вытягивает из них силы.

– Так и написано?

– Так и написано.

Рахаил покачал головой и вздохнул.

– Это не так?

– Ну… не знаю. Твоей предшественнице виднее.

Мы замолчали. Я думала о том, что раз Рахаил читал журналы, то должен и знать, что моя предшественница с Магдой почти что сдружилась. Уж не знаю, крепко или делала вид. Знает ли старик, что она туда чуть ли не каждый месяц моталась, иногда даже зимой? Что ходила туда сама на лыжах, оставалась ночевать и делала там… странные вещи. Даже удивительно, что она, судя по спешным итоговым записям, так покладисто свалила.