Текст книги "Жажда бессмертия (СИ)"

Автор книги: Мира Львова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Глава 17

Весь день Карл Борисович провел, как на иголках. Ему очень хотелось бросить все и бежать. Бежать к радиоприемнику.

«А я включил магнитофон?» – ужаснулся он и чуть не подавился куском курицы в столовой. К нему подсел юрист Вася.

– Будь здоров, не кашляй, – он похлопал профессора по спине. – Тебе еще до конца недели работать.

Карл Борисович вытер слезы и отпил компот из граненного стакана.

– Доработаю. Как там с разводом? Идут дела?

Вася намазал горчицу на хлеб и начал размешивать сметану в борще.

– Туго идет. Не хочет развод давать. Говорит: люблю, хочу вернуть. Просит назвать адрес, по которому ты сейчас проживаешь.

– Надеюсь, ты меня не выдал? – напрягся профессор.

– Конечно, нет. Ты за кого меня принимаешь? После того, что она сделала, я бы на твоем месте в милицию пошел.

– Какая милиция, – Карл Борисович закинул в рот листок петрушки и продолжил. – Снаружи радиоприемник старый, копеечный. За него и штраф бы не дали.

Юрист Вася пожал плечами и зачерпнул ложкой густой суп.

– С разводом не тяни. Я хочу продать квартиру и помочь одному человеку. Если не получится то, что я задумал, то отправлю ее в Европу. Может, там смогут вылечить.

– Ее? Да ты под старость лет ловеласом заделался, – подмигнул Вася, но Карл Борисович ничего не ответил и откусил кусок мяса.

В пять вечера, когда сотрудники ринулись в сторону лифта, из кабинета вышел профессор и быстро пошел следом.

– Карл Борисович, вы что, тоже уходите? – удивился Костя.

– Рабочий день закончился, – усмехнулся он. – Хватит перерабатывать.

Они зашли в лифт, последним протиснулся Сева, который, заметив профессора, сразу отвернулся.

Карл Борисович попрощался с Костей и зашагал к парковке.

– Ты меня прости, но я и тебя продам, – сказал он и завел двигатель. – Мне деньги нужны.

Он остановил машину возле гостиницы и, забрав ключ у администратора, поспешил к номеру.

Как только профессор открыл дверь, услышал спокойный голос Амона:

– О чем ты, Вера?

– Джон переместился с перочинным ножом. Почему? У меня на шее висела иконка Божьей Матери, но, когда я попала сюда, ее со мной не оказалось.

– И у нас также, – подтвердил незнакомый женский голос. – У меня на пальце было обручальное кольцо, а у девочек пропали сережки. Правда, они были простые, не из золота. Но все равно им очень жалко.

Амон подозвал Джона и спросил:

– Ты держал в руке этот нож?

– Нет, Амон. Он был в мешочке, который я привязал к руке. Это на случай, если я не убьюсь.

Послышался испуганный вздох.

– Не говори так, Джон. Это ужасно.

– Виола, успокойся. В конце концов, мы все здесь хотели смерти. Я боялся, что выживу и останусь немощным калекой до старости.

Все замолчали. Профессор быстро разделся и подсел к радиоприемнику. Вдруг снова заговорил Амон:

– Джон, ты сказал, что положил нож в мешок. Опиши его.

– Ну-у, я его взял с бабушкиного чердака. Думаю, раньше в нем хранили монеты.

– Из чего он сделан? Хлопок?

– Нет-нет, из кожи. Кожаный мешочек с тонкими кожаными завязками. Материал очень мягкий. Не знаю, то ли от времени, то ли от того, что им часто пользовались.

– Может, в этом дело? В коже? – задумчиво произнес Амон. – Мы все попали сюда голые. Никто не смог принести с собой даже спичку. Хотя некоторые остались в ботниках. А Джон, спасибо ему, переместился с ножом.

– Жаль только, что металл плохой. За тридцать семь лет он стерся наполовину. Пройдет еще несколько десятков, и он совсем исчезнет.

«Кожа – это надо запомнить», – подумал профессор и весь обратился в слух.

– Поэтому Реган смог Баффи с собой взять, – продолжал Амон.

– Да, – Карл Борисович узнал Регана. – Знал бы, что так получится, то еще и кота бы с собой взял.

– А я бабушку. Родители погибли, когда мне было пятнадцать. С тех пор я жил с бабушкой, – сказал Джон. – Я бы очень хотел, чтобы она была здесь, со мной. Она, в отличие от меня, заслужила жить в этом месте.

– Кстати-кстати, – торопливо сказала Вера. – Помните, я предлагала придумать название нашей деревеньке? У кого-нибудь есть предложения? Только не надо повторяться и озвучивать земные названия. Напрягитесь и придумайте что-нибудь оригинальное.

Со всех сторон посыпались предложения. Карл Борисович уменьшил звук и задумался:

«Они говорят «взял бы с собой». Значит, не отравились и не повесились. Тогда, что?».

– Хунцунь! – выкрикнул Чан.

– Хуньцунь? – насмешливо переспросила Вера. – Звучит, как ругательство.

– Неправильно, первая Н – твердая. Хунцунь – это моя родная деревня. Я там с детства не был. Она мне снится иногда.

– Не-ет, так не пойдет. Договорились же: только новое название.

– Понятно… По моим подсчетам, скоро полгода, как я здесь. Скучаю по дому, по родителям. Я жалею, что так поступил.

Карл Борисович до этого вполуха слушающий их разговор, отложил бутерброд и, затаив дыхание, увеличил громкость.

– Они, наверное, ищут меня, если, как вы сказали, тела не осталось.

– Чан, мы так только предполагаем, – с сочувствием ответила Вера. – А почему ты это сделал?

Чан ответил не сразу. Все это время профессор стоял в напряжении, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть разговор, который, как ему казалось, может пролить свет на загадку, мучившую его уже несколько месяцев.

– Я не знаю… Наверное, от одиночества. Я просто залез на крышу дома, в котором снимал квартиру, и посмотрел вниз. Был туман, поэтому ничего не было видно: ни машин, ни людей. И было тихо. Очень тихо. Мне стало страшно, только когда я полетел вниз. А потом я проснулся здесь.

– Тебе повезло упасть в нужный день. Теперь ты с нами. Кому-то покажется бессмертие пресным, но не мне. Я наслаждаюсь каждый днем.

Тут Вера переключилась на Рави и его игру в «Слова», а Чан тихо сказал:

– Я не упал. Я спрыгнул.

«Он спрыгну, – Карл Борисович прижал руку ко рту. – В нужный день. Полгода назад».

Он вскочил и спотыкаясь выбежал из номера.

– Календарь! У вас есть календарь! – издали крикнул он администратору.

Опешившая девушка ткнула пальцем в настенный календарь с милыми котятами.

– Та-ак, апрель, – Карл Борисович вытер пот со лба и начал нервно приглаживать вихор на затылке. – А что у нас в апреле?

– Пасха, – подсказала девушка-администратор и подошла к нему. – В апреле Пасху отмечаем. Один из моих любимых праздников. Куличи, яйца и все такое.

– Точно! – расплылся в улыбке он. – Это большой церковный праздник. А какого числа?

– Нет определенного числа. Каждый год по-новому.

– Как это?

– Так и есть. В этом году отмечали двадцать третьего числа, в прошлом первого мая.

Карл Борисович недоуменно переводил взгляд с календаря на девушку и обратно.

«Не получается. Это не может быть плавающий день. Нужен конкретный».

– А в следующем году какого числа будет?

– Не знаю. Обычно по отрывному календарю смотрю. На будущий год календаря пока нет, – пожала она плечами и вернулась за свой стол.

Карл Борисович поплелся обратно в номер. Из динамика слышались неторопливые разговоры. Он доел бутерброд и включил магнитофон, который целый день записывал звуки параллельного мира. Чтобы не тратить время, профессор перематывал, изредка останавливая. В основном они обсуждали, как использовать в хозяйстве найденные Оливером длинные крепкие корни какого-то растения.

Он дослушал до конца, поставил новую кассету для записи и лег в кровать.

«Они сбросились, все сходится. Реган взял с собой пса, Виола – детей, Рави, живущий в горах, упал случайно. Осталось выяснить, что это за день такой. С Пасхой, интересная версия, но это не определенный день, а плавающий из года в год. Мне это не нравится. Завтра схожу в библиотеку».

Тем временем, люди начали желать друг другу доброй ночи и вскоре наступила тишина.

«Так, время десять. Время дня и ночи у нас сходятся. Тем лучше, буду включать запись только когда ухожу на работу. Машеньке сегодня не звонил. Как она там? Завтра после работы заеду в гости».

Карл Борисович не заметил, как уснул. Приснилась ему Мария, здоровая и веселая. Они шли, утопая в полевых цветах, и крепко держались за руки.

***

Карл Борисович вылез из машины и, подняв воротник плаща, быстро зашагал к проходной. Перед ним шли двое и тихо переговаривались.

– Сева, – узнал он одного. – Здравствуй!

Тот нехотя остановился, натянул искусственную улыбку и ответил:

– Здравствуйте, Карл Борисович.

– Что-то ты не в духе вчера был. Не заболел?

– Нет, – буркнул Сева. – А вы точно здоровы? Или вас на время из психушки выпустили?

Карл Борисович засмеялся и забежал вперед. Охранник вместо приветствия указал куда-то за спину. Профессор повернулся и увидел Светлану, виновато глядящую на него.

– Привет, Карлуша, – тихо сказала она. – Как ты? Как самочувствие?

– Здравствуй, Светочка. Чувствую себя хорошо. Вот, на работу вышел. Ты как?

Она подошла вплотную и взяла его за руку.

– Хочу с тобой поговорить. Пойдем к тебе в кабинет, а то здесь народу много.

Карл Борисович мягко высвободил свою руку и кивнул:

– Хорошо. Пойдем.

Он взял ключ, и они молча зашагали к лифту.

В кабинете было холодно, профессор забыл вчера закрыть форточку.

– Присаживайся, – кивнул он на стул и опустился в кресло. – Слушаю тебя. Мне через десять минут надо быть на планерке, поэтому поторопись.

Светлана опустила голову и, нервно перебирая платок, проговорила:

– Я пришла попросить прощения. Сама не знаю, как так получилось. Теперь я все осознала и поняла, что люблю только тебя и не хочу разводиться.

Она подняла на него глаза, полные слез, и жалобно попросила:

– Возвращайся домой. Давай жить, как раньше. Я не хочу разрушать семью. Мы так хорошо ладим, ты меня всегда понимал и поддерживал. Я все осознала и больше никогда так не поступлю. Обещаю. Прости меня, пожалуйста.

Светлана с надеждой уставилась на него. Карл Борисович поджал губы, закивал и сухо ответил:

– Хорошо.

Она с облегчением выдохнула и счастливо улыбнулась.

– Хорошо, прощаю, – продолжал профессор. – Но мы никогда не будем жить вместе. Мы разведемся, и каждый пойдет своей дорогой. Я бы хотел перечислить все, что ты натворила. Однако, думаю, ты сама все понимаешь. Я делал все, что только мог, но ты ударила меня в спину. Если честно, то даже видеть тебя не могу. Уйди, пожалуйста, из моей жизни. И твой отказ от развода – не поможет.

Он сурово сдвинул брови и угрожающим тоном сказал:

– Иди и собирай вещи, я буду продавать квартиру. Даю тебе неделю.

Карл Борисович не сводил пристального взгляда с опешившей Светланы. Она приоткрыла рот и замерла.

– Света, иди. Мне надо работать. Впрочем, как и тебе. Больше ни копейки на тебя не потрачу.

Она, наконец, совладала с собой, закрыла рот и медленно встала.

– Хорошо, – процедила она сквозь зубы. – Но ты об этом еще пожалеешь.

Профессор тяжело вздохнул, когда разъяренная Светлана пнула дверь и выскочила из кабинета.

– Знал бы ты, как тяжело мне было, но я сдержался, – пожаловался он истукану. – Жалко ее, но надо быть твердым.

Он посмотрел на часы и засобирался в актовый зал. Сегодня должны объявить нового руководителя отдела.

В актовом зале было шумно. Как обычно все расселись так, как работали: бухгалтеры и отдел кадром вместе, затем инженеры и работники с производства, отдельно технический отдел и возле окон отдел снабжения. Семен Семенович сидел за столом на небольшой сцене. Слева от него Алла Шалвовна, справа – главный бухгалтер Данилов.

– Карл Борисович, – вскочила Алла Шалвовна и помахала. – Идите сюда.

Профессор подошел и сел рядом с ней.

– Семен Семенович хочет дать вам слово. Надо будет выступить. Но это только в конце, так что есть время подготовиться, – зашептала она.

Директор махнул рукой и двери закрыли. Он откашлялся и наклонился к микрофону:

– Доброе утро, коллеги. Предлагаю начать с поздравления именинников. Их у нас в этом месяце восемь человек.

Он перечислил именинников, зачитал пожелания с открытки и попросил подойти за подарками к Алле Шалвовне после планерки.

– У меня есть две новости. И, как полагается, одна – хорошая, а вторая – плохая. Начну с плохой, – он показал на Карла Борисовича. – Наш великий ум, наш уважаемый профессор покидает нас.

Две сотни пар глаз уставились на смутившегося Карла Борисовича.

– Он решил уйти на заслуженный отдых. Я просил, уговаривал и даже угрожал, но он был непоколебим, как скала, – пошутил директор и с грустью посмотрел на Карла Борисовича. – Мы много лет проработали вместе. Было много хорошего и мало плохого, поэтому мне особенно трудно. Я не знаю, что нас ждет, но двери для Карла Борисовича навсегда останутся открытыми.

Зал зааплодировал. Профессор поднялся с места и поклонился, прижимая руку к груди.

– Спасибо, мои дорогие. Я прикипел сердцем к заводу и ко всем вам. С кем-то мы работали, с кем-то обедали, с кем-то просто здоровались, но каждый из вас что-то привнес в мою жизнь. Я ухожу, но, если понадоблюсь, можете на меня рассчитывать.

Снова раздались аплодисменты. Карл Борисович продолжал:

– Я дорабатываю эту неделю и ухожу. Мы с Семеном Семеновичем долго думали, кому доверить отдел. Это было трудное решение, но мы его приняли. Итак, место руководителя технического отдела мы предлагаем молодому и очень перспективному человеку Жукову Константину Валерьевичу.

Радостный Костя встал и поспешил к сцене.

– Чего?! – взревел Сева и вскочил со своего места. – Костю? А я! Вы там, что, совсем свихнулись?

Он грубо продрался через ноги, сидящих коллег, и побежал к сцене.

– Сева, остынь, – остановил его Костя.

– Слышь, ты, – взъерепенился тот. – За моей спиной стариков окучивал? Уйди, предатель, пока не врезал.

Тут подбежали еще мужчины и преградили Севе путь.

– Отвалите от меня. Я только поговорить с ними хотел.

Семен Семенович встал и, нахмурив густые брови, грозно двинулся к Севе.

– Что такое? Чего ты хотел?

– Это что же получается: я контейнеры придумал, а вы Костю ставите руководителем. Вы что, не поняли, что я хотел быть руководителем?

Семен Семенович вплотную приблизился к нему, чуть не упершись в него большим животом, и сказал:

– И что? Я, может, в космос хочу. Ты работаешь без году неделя, а столько гонора. И, кроме твоих контейнеров, мы решили выпускать еще с десяток различных штуковин. Руководителем будет Жуков. Ясно?

Карл Борисович с сочувствием смотрел на Севу, который чуть не плакал от злости и бессилия.

– Тогда я ухожу, – выдохнул он, развернулся и размашистым шагом пошел к дверям.

Директор дождался, когда за ним закроется дверь и показал на Костю:

– Давайте поздравим нового руководителя отдела.

Неприятный инцидент с Севой отразился на присутствующих. Сотрудники перешептывались, на задних рядах что-то активно обсуждали, поэтому раздались редкие хлопки.

– Константин Валерьевич, поздравляю, – Семен Семенович крепко пожал ему руку. – У тебя есть пару дней, чтобы выведать у Карла Борисовича особенности работы. С понедельника вступаешь в должность. Удачи, и помни об ответственности, – он повернулся к залу. – Товарищи, планерка закончилась. Все свободны.

Карл Борисович спустился со сцены и подошел к Косте, который стоял с потерянным видом.

– Ну что, Костя, ты заслужил. Рад?

– Рад… Наверное, – он подождал, пока все выйдут и опустился на ближайшее кресло. – Только не понимаю, за что?

– За семь лет, что мы работаем вместе, ты показал себя с очень хорошей стороны: исполнительный, ответственный, пунктуальный и, что немаловажно, спокойный. Руководитель должен быть рассудительным и осторожным. Такая ответственная работа не терпит импульсивности и сумасбродства. Ты заслужил, сам не сомневайся и другим не позволяй. Пойдем ко мне. Расскажу, что да как.

До самого вечера Карл Борисович и Костя не выходили из кабинета. Профессор, как можно подробнее описывал все, чем занимается сам и что должен контролировать в работе других. Часто заставлял записывать, чтобы Костя что-нибудь не забыл и не пропустил.

– Завтра с утра сразу ко мне. Покажу, как заполнять документацию и проекты, – они попрощались и Карл Борисович пошел к джипу.

Но когда приблизился, то увидел, что на черном отполированном боку белеет надпись: «Чтоб ты сдох».

– Сева-Сева, тяжело тебе жить с таким характером, – покачал он головой. – Придется на мойку заехать.

Глава 18

Светлана стояла на стуле и с размаху бросала хрустальную и фарфоровую посуду об пол. Она схватила со стола статуэтку:

– Прощай, голубка.

Статуэтка разлетелась на несколько кусков.

– Прощай, колокольчик, – следом полетел глиняный колокольчик в виде сказочного домика.

– Прощай, свистулька. – Грохот.

– Прощай, тарелка. – Грохот.

Так продолжалось уже пятнадцать минут. Весь пол в гостиной был усеян осколками. Вскоре ей надоело разбивать по одному, и она смахнула все разом со стола на пол.

Светлана аккуратно спустилась со стула и огляделась. Лакированные дверцы шкафов испещряли нецензурные слова, сделанные гвоздем. Обои местами были порваны, местами забрызганы коричневой краской для пола.

– Та-ак, унитаз и раковины засорила, холодильник выключила, посуду разбила. Чем бы еще его порадовать?

Она остановила взгляд на открытой банке краски и хищно улыбнулась.

– Коричневое белье тебе должно понравиться, – она схватила банку и пошла в спальню. Тонкая струйка коричневой краски полилась на пуфик, туалетный столик, ковер, комод, пока Светлана не добралась до кровати. Она скомкала постельное белье и обильно полила оставшейся краской.

«Может, пожар устроить? – задумалась она, но тут же отвергла эту мысль. – Посадят еще».

Светлана понимала, что злиться нужно на себя. Она своими руками разрушила безбедную спокойную жизнь. Но решила отомстить Карлу Борисовичу, в первую очередь за то, что он так легко отказался от нее. Во вторую, что не принял обратно.

– Прощай, Карлуша, – она закинула на плечо сумку, взяла чемодан и вышла из квартиры. Дверь назло оставила открытой настежь.

Денег на такси не было, поэтому пришлось тащить тяжелый чемодан до остановки. Через час она вышла из автобуса и увидела вдали родительский дом.

«Зря каблуки надела», – зло думала она, семеня по ухабистой дороге из разбитого асфальта.

Маленькие старые скособоченные домики в пригороде использовались городскими жителями, как дачи. Осенью, когда урожай был собран, двери и окна заколачивались до следующей весны. На длинной кривой улице оставались жить лишь те, кому идти было некуда, как матери Светланы.

С тяжелым сердцем она остановилась у калитки и посмотрела на дом. За три года дом еще сильнее провалился в землю с правой стороны. Заросший травой огород говорил о том, что и в этом году ее мать не удосужилась посадить даже картошку. Светлана потянула калитку, и та жалобно заскрипела. В окне появилось светло пятно, которое тут же исчезло и на крыльцо выбежала моложавая женщина с пышной химической завивкой на голове.

– Светка приехала, – всплеснула она руками и улыбнулась, обнажив нестройный ряд желтых зубов. – А что не предупредила?

Она спустилась с крыльца и попридержала калитку, пока Светлана втаскивала во двор чемодан.

– Здравствуй, мама.

– Здравствуй, доченька.

Они обнялись, и Светлана невольно сморщила нос от тяжелого запаха пота, перегара и сигарет.

– Ой, а что в чемодане? – женщина приподняла его и опустила вновь. – Консервы, что ли, привезла?

– Нет, мама, это вещи мои. Я приехала насовсем.

Мать озадачено уставилась на нее и сочувствием спросила:

– Бросил, да? Моложе нашел?

– Нет, – буркнула Светлана и поволокла чемодан к дому. – Я тебе потом расскажу. Надеюсь, ты не все продала, и мне будет на чем спать.

Женщина пожала плечами и пошла следом.

***

Карл Борисович с облегчением выдохнул, когда на мойке смогли удалить надпись.

– Спасибо, что отмыли. Я собираюсь продавать машину, – сказал профессор, когда оплачивал услугу.

– Да? – заинтересовался владелец мойки. – И за сколько?

– Не решил еще. Надо прикинуть, на рынок посмотреть. Машине чуть больше двух лет, совсем новую брал.

Тут он вспомнил, в каком восторге была Светлана и тяжело вздохнул. Он корил себя за то, что жестко с ней поговорил.

– Будете продавать, про меня не забудьте. Я заметил, какой аккуратный вы водитель. Ни соринки, ни пылинки, ни царапинки. Движок работает, как часы, и на спидометре всего восемь тысяч.

– Какой вы внимательный, – усмехнулся профессор. – Хорошо, дам знать. Спасибо.

Он попрощался и поехал к дому Марии. По пути заходил в магазин и купил продуктов.

– Машенька, ну, как ты?

Мария стояла в дверях и держалась за косяк.

– Также, спина болит. Но таблетки хорошие, помогают.

– Тебе легче? Может, на выздоровление идешь? – с надеждой спросил он.

Мария махнула рукой.

– Какое выздоровление, без таблеток жизни нет. Пока не выпью, хоть волком вой. Боли адские. Доктор сказал, что когда таблетки перестанут помогать, уколы выпишет. Проходи, чего в дверях стоять.

Она поплелась на кухню, держась за стену. Карл Борисович разделся и пошел следом.

– Я тебе продуктов купил. Если что-то нужно, то говори – не стесняйся, – Карл Борисович выложил продукты в холодильник и по просьбе Марии включил чайник.

– Как у тебя дела? Что на работе?

– А-а, – махнул он рукой. – Я на пенсию ухожу. Еще два дня и «до свидания». Буду больше времени с тобой проводить. Ах, – спохватился он. – Я же выяснил кое-чего. Оказывается, они сбросились. У них новенький – Чан, об этом рассказал. А Вера сказала, что ему повезло упасть в определенный день. Что это за день, я не знаю. Но думаю, что в какой-то апрельский день. Чан сказал, что уже полгода там.

– Апрельский день, – заинтересовалась Мария. Она нарезала тонкими ломтями сыр и раскладывала его веером на тарелку.

– Да, теперь надо узнать, что за день? – он выключил свистящий чайник и вытащил из шкафа две кружки.

– У меня вон календарь за дверью висит, – кивнула она. – Там все праздники красным цветом выделены.

Карл Борисович налил чай и подошел к календарю:

– Кроме Пасхи, здесь и Радоница есть, и Благовещение, – он начал задумчиво приглаживать вихор на затылке. – А может, это вовсе не праздник? Может, обычный будний день?

Мария открыла пакет с печеньем и позвала профессора к столу.

– А ты уверен, что в апреле? Вдруг в марте или в мае?

– В том-то и дело, что не уверен. Вообще не знаю на что опереться. Меня беспокоит, что все так медленно движется. А вдруг, я вообще не узнаю, что это за день? – он поджал губы и уставился в кружку.

– И что из этого? Нашел о чем горевать, – она сделала бутерброд с сыром и протянула ему.

– Машенька, ты что, не поняла? Я ради тебя это делаю. Хочу спасти тебя.

Мария перевела разговор в шутку, сказала, что ее совсем не интересует бессмертная жизнь, тем более с таким занудой, как профессор. Он посмеялся вместе с ней, но от задуманного не хотел отступать. После чаепития профессор попрощался и сразу поехал в гостиницу.

– Так-с, чем занимаетесь? – Карл Борисович выключил магнитофон и подсел к радиоприемнику. Однако ничего интересного там не происходило: кто-то ел, кто-то играл в настольную игру, вдали насвистывал Духовой, он же Оливер. Профессор включил запись на магнитофоне. Однако и там, кроме повседневных забот, ничего особенного не обсуждали.

«Ну ничего, я терпеливый. У нас еще полгода в запасе есть, – махнул он рукой и начал переодеваться. Вдруг уронил брюки и испуганно прижал руку ко рту. – А если, Маше хуже станет? Может, я зря время трачу и лучше отправить ее лечиться? Точно, так и сделаю: продам квартиру, машину, кое-какие проекты и глиняную коллекцию».

Карл Борисович наскоро перекусил, лег в кровать и уснул под звуки неспешных разговоров. Ему приснилось, что он отгадал нужный день и взобрался вместе с Машей на телевизионную башню.

– Нож. Ты нож положил в мешочек? – забеспокоилась Мария и с опаской посмотрела вниз.

– Положил. И не только нож, – он показал на кожаный чемодан, битком набитый разными вещами. – Пошли, нас ждут.

Он радостно улыбнулся и спрыгнул, увлекая за собой Марию и кожаный чемодан.

***

Раздражающий звук будильника заставил проснуться. Карл Борисович вылез из-под одеяла и зябко поежился.

– Что так холодно-то? – он надел поверх пижамы халат, посмотрел на улицу и опешил. Все, на что падал взгляд, покрывал тонкий слой снега. – Ух ты!

Он открыл форточку и вдохнул свежий морозный воздух. За суетой и хлопотами, он редко замечал смену времен года, только когда надо было сменить колеса и ботинки. Профессор наскоро позавтракал галетами с паштетом и, по пути на работу, заехал в шиномонтаж. Пока работники шиномонтажа меняли колеса, он сел на лавочку и вспомнил сон.

«Хорошая идея с чемоданом. Только надо побольше купить или несколько чемоданов с собой взять. И телевизионная башня подойдет для такого дела. Интересно, как взобраться на самый вверх? Может, заплатить кому-нибудь? Или втихаря пробраться?»

О том, что Мария не доверится ему и не спрыгнет, Карл Борисович даже думать не хотел. В конце концов, он найдет способ уговорить ее.

Через полчаса он подъехал к заводу. Еще издали увидел Севу, который быстро шел от остановки.

– Сева, подожди!

Сева остановился, как вкопанный, но, когда понял, что его зовет Карл Борисович, бросился к проходной.

– Эх, молодость, – усмехнулся профессор. Возле лифта он встретился с юристом Васей.

– Документы она подписала, – похлопал Вася по портфелю.

– Хорошо, – улыбнулся Карл Борисович, взял Васю под руку, отвел в сторону и заговорщически зашептал. – Надо квартиру продавать. Деньги нужны.

– Квартира на твою маму была записана. Надо сначала вступить в наследство, а для этого должно пройти полгода.

– Что?! – воскликнул профессор, отчего две женщины испуганно покосились на них. – Какие полгода? А раньше никак?

Вася покачал головой, а профессор судорожно начал думать, как поступить.

– А мамину квартиру можно продать? – с надеждой спросил он.

– Можно. Но только через полгода.

Карл Борисович зло выругался и уставился невидящим взглядом на стену.

«Проекты задорого не продашь. Машина хорошая, но на лечение вряд ли хватит денег. Что же делать?»

– А деньги тебе зачем? Любовницу молодую содержать? – Вася расхохотался своей шутке, но Карл Борисович только махнул рукой.

– Не о том ты думаешь. Мне надо человеку помочь. Деньги нужны на лечение, – сказал он, оглянулся и шепотом продолжил. – Можно как-нибудь обойти закон?

– Пф-ф, – со звуком выдохнул Вася и скривил губы. – По поводу махинаций – это не ко мне. Ты лучше сходи домой и посмотри, что там творится. Я вчера заезжал по твоей просьбе. Света уехала и оставила тебе подарочек.

– Что такое?

– Сам увидишь. Пошли работать, уже пятнадцать минут здесь стоим.

После разговора с Васей Карл Борисович весь день был не в себе. Костя досаждал вопросами и не давал сосредоточиться:

– А если к нам проверяющие органы придут, что надо показывать, а что прятать подальше?

– Костя, не отвлекай меня. Ты во всем со временем разберешься, – профессор вновь задумчиво уставился на истукана.

– А его вы мне оставите? – Костя взял глиняную статуэтку и покрутил ее в руках.

– Нет, конечно. Поставь на место и иди работай, – рассердился Карл Борисович. – И вообще, я плохо себя чувствую. Если будут спрашивать, то я поехал домой. Надо температуру померять.

Он засунул истукана в портфель и вышел в коридор. Проходя мимо открытой двери одного из кабинетов, он увидел Севу. Тот склонился над платой и что-то паял.

«Да ну их. Пусть что хотят, то и делают, – Карл Борисович подошел к лифту и нажал на кнопку. – Съезжу домой, посмотрю, что там».

Вскоре он подъехал к дому и забежал на второй этаж. Дверь была не заперта. Карл Борисович медленно, с опаской, заглянул в квартиру и шумно выдохнул. Такого «подарочка» он не ожидал.

– Что же это такое? – пролепетал он. – Как же это называется?

Ошарашенный увиденным, он ходил из комнаты в комнату и качал головой.

– Ну, Светка. Как же ты могла такое натворить?

Он сел на уцелевшее кресло в кабинете и прижал руку к груди. Сердце начало больно колоть.

– Фух, надо бы успокоиться. Не хватало еще загреметь в больницу.

Больше всего его огорчало не то, что сделала Светлана, а то, что он в ней так ошибся. Милая, светлая, улыбчивая, добрая – так он себе ее представлял.

«Как же я промахнулся. А ведь считал, что мне с ней повезло. Ничего-ничего, хорошо, что вовремя глаза открылись».

Через десять минут ему стало легче. Карл Борисович собрал веником осколки, вытащил продукты из холодильника и все выбросил в мусоропровод.

– Остальное пусть новые хозяева отмывают, – он запер квартиру и поехал в гостиницу. Профессор решил, что лучше поселиться в квартире мамы и с порога начал собирать вещи.

Из радиоприемника лилась музыка Струнного. Такое бывало редко, обычно он сидел отдельно и играл только для себя.

– Спасибо, Савелий. Спасибо, говорю! – громко сказал Реган и засмеялся. – Друзья, не ожидал, что вы вспомните.

– Сегодня у тебя первый двойной круглый юбилей, – послышался голос Гюстава. – Мы отмечаем только первое десятилетие, потом уже скучно.

– А почему двойной? – профессор узнал осторожный голос Чана.

– На Земле сегодня – день смерти. А у нас – день рождения.

Карл Борисович бросил в раковину принадлежности для бритья, которые хотел положить в чемодан, и бросился к радиоприемнику. Люди поздравляли Регана, а некоторые сетовали, что уже позабыли свой первый юбилей.

«Сейчас начало октября, четверг. До апреля – далеко. Значит, дело не в апреле. А в чем же тогда?»

Он выскочил в коридор.

– Сегодня есть какой-нибудь праздник? – выпалил он и уставился на администратора.

– Вроде, нет. А что? – удивилась она.

Карл Борисович взглянул на календарь, но тот отказывался ему подсказывать.

– Ничего…Кстати, я выселяюсь.

Он расплатился и вернулся в номер. Из динамика вновь звучала музыка Струнного, вскоре к нему присоединился Духовой.

– Ребята, пока вы играете, я успею доехать до маминой квартиры.

Профессор быстро собрал вещи и отнес чемодан и магнитофон в машину. Затем вернулся за радиоприемником, который положил на пассажирское сиденье и для надежности закрепил ремнем безопасности.

В маминой квартире пахло свечами и ладаном. Ее портрет, который Карл Борисович заказывал именитому художнику, был перевязан черной лентой.

– Эх, мамочка, – вздохнул он и провел рукой по платкам, пестрящим на вешалке в прихожей. – Как же мне тебя не хватает.

Он поставил радиоприемник на небольшой холодильник на кухне и включил на полную громкость. Вместо музыки послышался стук ложек.

– На Земле ничего подобного не пробовал, – сказал Оливер.

– Ну конечно, – усмехнулся Гюстав. – За столько лет жизни здесь, а не нашел ничего, что по вкусу было бы похоже на что-то земное.

– А вот и неправда! – возмутился Оливер. – А как же рыба? Она, конечно, сладковатая и мясо сиреневое, но по вкусу очень похоже.

– Лишь отдалено напоминает, – вмешалась в разговор Вера. – Я на Земле очень любила бутерброд из черного хлеба, куска селедки и кружочка вареной свеклы. Вот этот вкус и похож на рыбу. Но мне очень нравится.