Текст книги "Жизнь в розовом свете"

Автор книги: Мила Бояджиева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

– Простите, я нарушила кофейный ритуал?

– Садись, дорогая. Не откажешься же ты от крошечки обезжиренного сыра. – Эн пододвинула гостье корзинку с булочками. – И почему в таком ужасе смотришь на наш кофейник? Травить я тебе не собираюсь. Ты чрезвычайно выгодный арендатор.

– Травить? Бог мой, когда такой крепости не повредит и грудному младенцу?

– Дорогая, у нас гипертония, – объяснила Ди. – Но Эн имела в виду совсем другую историю. Ты слышала что-нибудь о русском царе Петре I?

– Смеешься? Я же занимаюсь антиквариатом. Этот двухметровый мужик построил Петербург на болотах и вообще европизировал Россию. "Петровские" вещицы пользуются огромным спросом. Но все почему-то помнят его анекдотические выходки. Как брил бороды, заставлял мыться, ходил по девочкам.

Эн согласно кивнула. – Добавлю ещё одну историю про русского царя-реформатора, – сказала Ди. – Петр устраивал ассамблеи, на которые собирал знатных людей, заставлял их носить парики, европейскую одежду, естественно, брить бороды. И танцевали там русские самые пудовые купчихи нежнейшие версальские танцы.

Однажды за пиршественным столом вместо обычных чарок с водкой ну это ты знаешь, что такое, были поставлены на столы небольшие кувшинчики с горячей жидкостью. Нравы тогда были простые. По причине отсутствия средств массовой коммуникации неугодных политиков травили посредством ядов во время торжественного застолья. Увидав темный напиток, многие из приглашенных решили, что Петр решил от них избавиться. Кинулись в ножки царю и стали каяться в своих прегрешениях. Один боярин по фамилии Рябинин так вошел во вкус, что признался в заговоре против Петра. Выпил графин и тут же умер.

– Так началась в России история кофе. – Ди налила себе в чашку сливки. – Возможно, повар царя заварил привезенные заграничные зерна слишком крепко и боярина хватил инсульт. Но, думаю, это он от самовнушения – по системе Станиславского. Поверил, что выпил яд и прореагировал соответственно.

– Поучительная байка. Расскажу адвокату, может использует подобный прием в своей практике. – Зайда сделала таинственный вид, свидетельствовавший о том, что ей очень хотелось поговорить о отношениях с Абуром Раджимом.

– Как идут дела об опеке? Мне кажется Отелло ради тебя выиграл бы любой процесс. – Бросила нужную реплику Эн.

– Это отдельный разговор. – Зайда закатила глаза и спохватилась: – Я же поднялась к вам на минутку. Пусть Нэнси пококетничает с покупателями. Позавчера ей удалось продать две африканские маски туристам из Мозамбика!

– Не удивительно – она такая беленькая и пышная – взбитые сливки, усмехнулась Эн. – Хорошо, что племянница пробудет у тебя всю неделю. За девицами уследить трудно.

– Да просто невозможно! – Зайда после мучительных колебаний взяла пироженное с вишнями. – Вчера из-за неё едва не разыгралась настоящая трагедия. Вы, конечно, видели – это было так страшно! Брр! – Гостья передернула пышными плечами, удачно задрапированными тканью с крупным узором ручной работы. Будучи уверена в безумречности своих ног, Зайда предпочитала носить легинсы и чрезвычайно эффектные длинные блузки и свитера. Каждый из них являлся произведением искусства.

– Отличная блузка, – Одобрила Ди, – уникальное шитье, музейная редкость.

– Я сама – лучшая витрина. А на свете так много красивых вещей приходится ежедневно освежать экспозицию, – смеясь, оправдывалась Зайда.

– У тебя остались неохваченными маски, канделябры, арбалеты. Такие штуковины не плохо смотрелись бы в твоих руках.

– Все впереди. Вот отмечу полувековой юбилей – и уймусь. Изменю имидж дизайн помещения. Я уже разработала эскизы: все благородно-серое, отделка из серебра и самоцветов. Туалеты только от Джона Гальяно.

– Я думала, полтинник тебе исполнился три года назад, – не упустила случая Ди. – Рада, что ты притормозила время. Нас с Эн тоже больше устраивает цифра шестьдесят пять. Пять вообще считать не стоит, а шестьдесят говорить неприлично. Значит – пятьдесят девять. Но это звучит как цены на распродаже. Можно подумать, что мы стремимся выглядеть моложе. Лучше – пятьдесят семь. Скромно и правдиво. – Эн поправила браслет, который надела в этот день. – Вот так путем несложных математических манипуляций мы помолодели на два десятилетия. Обожаю точные науки.

– А что за вещичка у тебя на руке?

– О! Вот ему-то уж точно полвека. – Эн сняла и протянула Зайде широкий медный браслет с латунной инкрустацией в виде ослика.

– Только не убеждай меня, что это из гробницы фараона. Мексиканская ремесленная работа. Ценности, увы, не представляет.

– Ошибаешься, Зайда. Потом мне дарили автомобили, даже бриллианты, антикварные вещицы. Но ничто не радовало меня больше, чем этот кусочек меди.

Ди исподлобья взглянула на сестру: – Я никогда не видела у тебя этого браслета.

– Подарок Грега. Он сказал: "Великовато для обручального кольца". И смутился так, как умел он один – с видимостью насмешливого безразличия. "Я подыщу что-нибудь по-по-меньше, если ты моргнешь левым глазом." шутливо добавил он, заикаясь от волнения. – "С левым глазом у меня плоховато, но если ты делаешь мне брачное предложение... – Изображая мучительное сомнение, я зажмурилась и выпалила: : – Согласна!"

Сестры переглянулись и замолчали. Зайда воспользовалась паузой: Уберите пирожные, я не в силах смотреть на эту отраву. И ради Бога скажите, что вы думаете о вчерашней драме?

– Бедняга Зайда уже третий раз порывается рассказать нечто ужасное, а мы не даем ей рот открыть, – укорила сестру Ди и объяснила: – Старушки рады случаю поболтать.

– Ведь мы здесь все молчим и молчим. – Эн печально вздохнула.

– Вчера был жуткий день... – нахмурив брови, начала Зайда.

– Ужасный! – вклинилась Ди. – У меня ныли все кости. Мы полдня перебиали в кабинете старые альбомы. Там же окна выходят в сад.

– Так вы ничего не слышали?! – Зайда всплеснула руками, звякнула золотые кольца, унизывающие запястья.

– Я зашла за консультацией к адвокату, которого вы – русские расистки упорно называете Отелло. Он араб лишь наполовину. Мать Абура Раджима была индианкой. Несмотря на то, что в молодости он считался отличным спортсменом, Абур и мухи не обидит. Не говоря уже про удушения...

– Ты сама отвлекаешься. – Эн собирала на тележку грязную посуду. Насчет Абура поведаешь нам потом. Хотелось бы услышать о событии, которое мы пропустили.

– Я вышла на пять минут. Это было ровно в 14.30 – у меня в салоне стоял хрустальный перезвон часов. Оставила за прилавком Ненси и строго предупредила, чтобы она спрятала Фанфана, когда выведут гулять Элвиса. Его всегда прогуливают в это время...

– Что бы вы мне не говорили – терпеть не могу бульдогов. Морда зверская, слюна болтается. – Ди с отвращением передернула плечами.

– Еще бы! Элвис так и зыркает, кого бы сожрать. На Фантю уже давно облизывался, а уж про кошек и говорить нечего. Уверена: рыжего Кензо этот монстр растерзал в клочья! – Зайда нервно поправила черные мелкие кудельки. – Сижу в кабинете Раджима, слышу ужасные вопли собачьей драки. Сердце остановилось – я сразу все поняла и пулей вылетела к своему салону. – Зайда прижала пухлые руки к груди, унимая волнение. – Боже, что я увидела! Естественно, эта старая курица мадам Ламперс едва удерживала своего урода! (кстати, похожего на хозяйку не меньше, чем родной брат.) Заходясь лаем и брызжа слюной, Эвис рвался к Фанфану! Бедняга затаился, прижался к земле, и тут увидел меня. Малыш всегда прячется за мою спину. Но я ничего не успела сделать. Все произошло в какую-то секунду: бульдог дико рванулся, Ламперс, упустив поводок, плюхнулась на асфальт, слюнявая пасть щелкнула под бедным Фантей... Вы же знаете, у этих убийц мертвая хватка. Жалобно взвизгнув, мой малышка вскочил и прижался к закрытой двери салона. Моя племяннница, естественно, ничего не слышет: как всегда – в своих наушниках, бурном роке и полной отрешенности. Я заорала от ужаса... И тут невесть откуда, ну прямо из-под земли, выскочил какой-то парень, подхватил моего песика, ногой распахнул дверь и скрылся вместе с ним. Бульдог стал кидаться на дверь, обслюнявив все стекло. Курица Ламперша наконец поймала поводок и оттащила зверюгу. Уж я ей сказала пару теплых слов!

– Но ведь Элвис всегда гулял в наморднике, – удивилась Ди.

– У него, видите ли, травма за ухом. В результате драки, конечно. И намордник попадает прямо в рану! Так пусть сидит дома.

– Успокойся, дорогая. Происшествие завершилось благополучно. – Эн бросила хитрый взгляд на раскрасневшуюся толстуху. – Кем же оказался твой герой?

– Для этого я и пришла! Парень оказался русским. Он слонялся по набережной, ожидая парома. Я ему посоветовала отправиться в Голливуд такое лицо надо снимать. А в благодарность предложила выбрать любую вещь на моих полках и погадать на руке. – Зайда подозрительно посмотрела на переглянувшихся сестер. – Вы не раз убеждались, что я попадаю в точку?

– Разве может ошибаться хиромантка, прожившая пять лет на Тибете и проходившая обучение у буддистских монахов? – улыбнулась Эн, вспомнив фантастические рассказы Зайды. – Так что же он выбрал – часы Наполеона?

– Он, похоже, скромен, сколь и красив. Кстати – прекрасный английский язык. Оказалось, что у него был точно такой же песик как мой Фанфан. Он был совсем ещё молодым, но заболел и умер. Представляете, в Москве нет собачьего кладбища?! Этот парень, обливаясь слезами, завернул его в одеяло и отвез в лес, что бы похоронил, прячась от людей. Ведь он нарушал закон!

– Выходит, с собаками ему не везет? Или не руке нет линий, показывающих отношения с животными? – засомневалась Ди.

– Конечно есть! И знаете, что я там увидела? Другого пса – большого, застенчивого добряка.

– Лучше бы ты рассказала ему про жену. Кажется, у него с личной жизнью не очень ладно.

– Ты ведьма, Эн! Откуда ты все знаешь? Они скоро разведутся.

– Может, это и к лучшему.

– Да уж точно. На ладони – все как по-писанному. Впереди – новый брак. Чрезвычайно удачный!

– Насколько вообще может быть удачным брак, – заметила Ди.

– Этот парень хочет иметь семью и он её получит в самом лучшем виде. Знаете, что я ему подарила? – Зайда загадочно блеснула глазами. Распашонку и чепчик для новорожденного – те самые, что по старинному образцу связала Диана!

– Не рано ли? – засомневалась Ди.

– Мы не должны покорно плестись в хвосте у судьбы. Есть поступки, которые активизируют добрые силы. У человека, имеющего такой сувенир, обязательно появится достйное потомство. Поверьте – я знаю толк в талисманах и амулетах.

– Верно, Зайда. Побольше хороших предсказаний – и что-то непременно сбудется. Недаром же говорится о занудах, все время ожидающих несчастий "накаркал"! Ты никогда не смотришь на мир сквозь грязное стекло. Господин Раджим это ценит.

– Да, он говорит: посмотрю утром на твои сияющие витрины, Зайда, и вроде какой-то праздник. Ожидание. Волнующее ожидание.

Ди подмигнула: – Ожидание тоже подготавливает событие?

– Непременно. – Зайда кивнула на браслет Эн и одобрительно кивнула. Правильно сделала, что надела медяшку.

Эн накрыла ладонью широкий выпуклый обруч: – Он теплый и розовый. а это уже хорошо.

III

1.

Охваченная хозяйственным энтузиазмом, Ди обмахивала щеткой пыль в гостиной. Эн заканчивала реставрацию китайской вазы. На покрытом картоном столе лежали краски, кисточки, щетки.

– Сколько же экспонатов на твоей "выставке" – целый день можно только тем и заниматься, что наводить чистоту. – В который раз сокрушалась Ди.

– Я ничего не могу убрать. Это не выставка – это мемориал. Здесь дорог каждый пустячок. – Привычно, без всякого выражения. отвечала занятая росписью Эн. Она подняла глаза на сестру: – Кстати, ты обращаешь внимание на то, что держишь в руках?

– С превеликим удовольствием! Я просто в восторге от этой виноградной грозди из оникса. Совсем как настоящая. А бронзовые листья живые. Видна каждая жилочка.

– Ну и?...

– Что "ну"? – поставив лампу с виноградной лозой на стол, Ди присела. А-а-а, узнаю... У меня ещё нет склероза! Эта та самая вещица, что так потрясла Агнес в гостиной старого учителя! Подарок Карузо!

– И Питера. Он не забыл о восторге Агнес даже через полвека. Однажды он увидел лампу на аукционе, купил и отправил Агнес к пятидесятилетию. Разумеется, анонимно.

– А как она оказалась у тебя?

– Два года назад лампу принесла Зайда – ты разве забыла?

– Извини, я не в силах запомнить все безделушки, которые хранятся в кладовой. Обращаю внимание лишь на те, что попадают в центральную экспозицию – я имею в виду эту комнату... Не понимаю, а как же подарок Питера?

– Однажды Агнес Петти пригласили на юбилей. В Венской консерватории отмечали столетие со дня рождения Карла Фитцнера – выдающегося вокального педагога. Агнес встретили как почетную гостью. Студенты не отрывали от неё глаз, фотографы щелкали блитцами, а кто-то из выступающих назвал Петти "живой историей". Это в шестьдесят три! Но Агнес не обиделась, ей было приятно вращаться в центре внимания. Она рассказала, как попала в дом к Фитцнеру, как увидела камин, рояль, лампу – подарок Карузо и как пела ему песенки. Даже процитировала старика: "Последняя ученица Фитцнера – звезда варьете. Забавно, но длинновато для памятника" А потом преподнесла музею в дар лампу, которую получила от кого-то в свой юбилей. Зайда давно имела такую же парную и всячески старалась заполучить вторую – "Лампу Карузо". Пока она шла по следу Агнес, первый экземпляр уплыл в музей. Она чуть не плакала, рассказывая мне эту историю. Думаю, была тронута широким жестом Петти.

– И Зайда продала дубликат тебе.

– Подарила. Она способна на эффектные поступки. А этот клей прекрасно схватился – ваза будет, как новенькая. – Эн полюбовалась своей работой.

– Говорят, разбитые вещи надо выбрасывать. Склеивать – все равно, что подлизываться после сокрушительной ссоры, – заметила Ди, не отрываясь от работы. – Фальшивая целостность. Уж лучше распустить вязку, если ошибся, и начать все заново.

– А я обожаю исправлять и спасать. Разумеется, прежнего не вернуть, но, глядишь, получится что-нибудь путное. Зайда хотела выкинуть эту прелестную вещицу. Ценности, конечно, она не представляет. Но этот красный дракон заворожил меня. Вернула бедняге хвост, а заодно подрисовала парочку хризантем как раз на трещине. Глянь-ка, по-моему получилось совсем не плохо.

Ди взяла реставрированную сестрой вазу. – У нас ведь тоже получилось, а? Трудно поверить, что тридцать пять мы прожила так, словно никогда не имела сестры-близнеца.

– Опомнились как раз вовремя: опасность ввести в искушение романтических мужчин явно миновала. Знаешь, что сказал мне тогда Родриго? "Твой образ волшебно раздвоился, приобрел объем. Анна – это тоже ты, но немного иная, новая. У меня такое чувство, словно мы все начали заново". Славно, а? Он начал заново, но думая о тебе!

– Мы же знаем – может, такова судьба всех двойников? Я хорошо помню, как после исчезновения Грега и твоей неудавшейся попытки уйти из жизни, Родриго приехал за невестой в Вену. Даже ничего не зная о нем, можно было поспорить – что молодой мужчина с узким тонким лицом и смоляными волосами до плеч – поэт. На этом бледном лице горели такие глаза!

– Родди имел бешеный успех в Испании. Его портреты печатали в журналах и даже продавали как открытки. Для автора сложной поэзии это редкость. Правда – на тексты Родриго сочиняли песни. И, конечно же, он был очень красив. Да к тому же – окружен ореолом дружеской близость к Сальватору Дали.

– Тебе здорово повезло.

– Я была очарована всем этим... Мы обвенчались в старинной церквушке на вершине покрытого апельсиновыми рощами холма. Дом Кортесов – скорее похож на миниатюрную крепость в мавританском стиле. Там всегда прохлада и сумрак. В маленьком внутреннем дворике бьет фонтан – совсем простенький, древний, позеленевший внутри, а колонны круглый год покрывают цветущие розы... В столь живописных "декорациях" трудно не стать поэтом! Наша спальня находилась в угловой, полукруглой комнате. Из узких окон открывался такой вид, что у меня дух захватывало – поля, луга, перелески, деревенька внизу... с лугов залетали пчелы и пахло разогретым на солнце медом... Однажды я села на пчелу... – Ди застенчиво улыбнулась. – Это очень больно, дорогая. Родди пришлось отсасывать яд... Да... Наша спальня была волнующе спартанской, как в средневековом замке: белые стены, пушистый ковер на каменных плитах. В этой комнате на старинной кровати из резного, почерневшего дуба родились наши дети. В изголовьях, конечно, висело распятие. Тоже черное, агатовые и старинные четки.

– Твоя жизнь прошла в совсем ином мире.

– Ах, в этом доме мне казалось, что время остановилось. Честное слово – служанки на кухне даже не пользовались газом, а воду грели в большом чане. Если б ты видела, как проходил в семье Кордесов банный ритуал! Лохань из бука величиною с саркофаг посреди каменного зала со сводчатым потолком доверху наполнялась настоенной на травах ключевой водой. Рядом огромный пылающий камин, накрытый стол с напитками и фруктами. А благовония! Все лето старуха Сангос специально сушила какие-то целебные травы. Конечно же, в такой обстановке одолевали самые романтические настроения... – Ди понизила голос. – Когда мы оставались в доме одни, Родриго любил принимать ванну вдвоем. И ещё утверждал, что никто из слуг не догадывался о том, что происходило у нас в бане! Каменный дом замирал в ночном сумраке, а мы и впрямь чувствовали себя единственными в целом свете, открывающими упоение плотских игр...

– Странно, где-то рядом жил Дали со своей обожаемой Гала. И уже брызжил в его сумасшедших шедеврах свет двадцать первого века. Ведь даже были дружны.

– Я лишь раз провела в поместье Дали полдня. Мы приехали часов в двенадцать. Гала, одетая так, словно её собирались снимать все фоторепортеры мира, сидела на скамейке с кроликом на коленях. У неё были пронзительные глубокие черные глаза и пышные волосы, поднятые валиком надо лбом. Длинные пальцы в перстнях ласкали шерсть испуганно замершего зверька.

– У вас потрясающий дом, – сказала я, восторженно улыбаясь .

– Люблю высокую роскошь. Но не роскошь вещей, а роскошь чувств, духа.

Почему-то мне показалось, что она сообщает об этом всем. И также Сальвадор, который сразу же объяснил, показывая на свои усы: "Пока все глазеют на мои усы, я прячусь за ними и делаю свое дело".

– Думаю, тебе так показалось, поскольку ты встретилась с известными людьми, дорогая. Ведь тогда уже Дали считался великим, а Гала – самой обольстительной и эксцентричной из женщин мировой богемы. Все, что бы ни сделал или ни произнес гений – кажется особо значительным и уже как бы прочитанным в его биографии.

– Да! Мне запомнилась его фраза, сказанная за обедом по поводу вареных в вине раков: "Политика, как рак, разъедает поэзию". Усатый сеньор произнес её так, словно собирался высечь на собственном памятнике. Но у Родриго восхищенно сверкнули глаза. Он завязал многозначительный философский диспут, а потом сто раз цитировал Дали своим друзьям... Родди ненавидел искалечившую его войну и все общественные распри считал "отходами цивилизации". В своих стихах он принципиально избегал какого-либо политического пафоса.

– Чудесно – обедать с самим Дали!

– Я запомнила ещё одну его шутку: "Можно многому разучиться. Я, например, не пою, – забыл как это делается".

– Кажется, я читала это в его опубликованных записках. Одно время Дали был моим идолом и я никак не могла понять почему. Оказывается, оттого, что им увлекалась ты.

– Нас с тобой всегда привлекала экстравагантнось. Сальвадор в этом смысле долго держал пальму первенства. Да и Галла – та ещё штучка. В возрасте в шестидесяти восьми лет подобрала на улице юного наркомана и закрутила с ним бурный роман.

– Отличный пример для нас. Есть ещё время в запасе для того, чтобы натренировать хватку в охоте за жизненными радостями.

– Ты, в общем, права. Знаешь, что подали нам на обед? Рагу из кролика. Того самого, которого гладила Галла, когда говорила о красоте духа. Я поняла её тайный принцип – красота должна быть съедобной. Родриго же все казалось потрясающим в мэтре – ведь он был на двадцать лет моложе Сальвадора. И ещё он как-то сказал, что решил найти себе русскую жену ещё в восемнадцать, чтобы быть похожим на Дали. Так что мои шансы сильно выросли после того, как я написала Родриго в письме о своей национальности. Естественно – наш сын был назван Сальвадором. Родриго видел в наследовании имен какое-то особый смысл. У них там все пронизано мистикой и таинственностью.

– Тогда хоть что-то понятно. А я все сочиняю самые невероятные объяснения вашего брака, случившемся через пять лет после такого странного знакомства. Согласись, такое случается не часто.

– Родриго обожал многозначительность, совпадения, намеки судьбы. – Ди рассмеялась. – Оказывается, он изучал каждое мое письмо, находя в нем тайные знаки нашего духовного единства. Представляешь, что оказалось решающим? Я сообщила, что люблю рисовать, а по ночам смотрю на звезды в обсерватории нашей школы. Ведь в горах особенно чистый воздух.

– Ха, помню наш старенький телескоп! Мы забирались на башню, чтобы рассмотреть футболистов на стадионе за Рыжим холмом. Здоровущие такие парни! – Эн задумалась, углубляясь в воспоминания.

– Родриго не знал про футболистов. Он нашел родственную душу в девочке, глядящей на звезды. Смешной, милый Родди! Он был на "вы" со всем прекрасным – с цветами, звездами, собаками, лошадьми – и старался завязать тесную дружбу с ними.

– Сердечную, но при этом страшно церемонно. – Неплохо я "раскусила" твоего суженого, сестренка?

– Все же он успел охмурить тебя... – поджала губы Ди. – Нет, нет – я тебя не виню. Так должно было случиться.

– Тогда ты не хотела выслушать меня. Может теперь открутим пленку назад лет этак на тридцать и присмотримся беспристрастно к жуткой мелодраме? – Эн ободряюще улыбнулась, сложила руки на коленях и начала: Мама умерла в шестьдесят шестом. Я уже была замужем за Хайнером и Тони исполнилось десять. Я отправила телеграммы тебе и отцу. Отец получил её через две недели, так как находился с женой в африканском заповеднике. Ты приехала с Родриго и Сальвадором. Он был на год старше Тони. А нам с тобой, старушка, стукнуло тогда тридцать шесть... Н-да... – Чудесный возраст для женщины.

– Мы с любопытством приглядывались к друг другу, оценивая как бы свое отражение. Мне показалось, если честно, что я сохранилась лучше.

– Мне тоже, – засмеялась Эн. – И ещё было очень забавно, что нам удалось в разных странах выискать столь похожие черные шляпки.

– Я купила её в Мадриде – в салоне "Шанель" и сочла вполне траурной.

– А я в Париже... Бедная мама, мы все собрались у её гроба – все такие солидные, красивые, с цветущими отпрысками.

– Чудная подобралась парочка из наших детей – Тони вся в тебя, только серьезность отцовская. А Сальвадор – вылитый Родриго в детстве огненноглазый смуглячок. Они все время шалили, когда мы поехали в Альпы.

– Неплохая была идея – провести неделю вместе, поговорить о маме, а потом отметить по-православному девять дней.

– Что-то особой скорби не помню, – сказала Ди. – В сущности, мама давно ушла от нас в свой фантастический вымышленный мир, где в Елисеевском магазине на Невском чернела среди ледяных глыб паюсная икра, а по заснеженным набережным проносились легкие саночки... Я-то вообще не видела её целых десять лет. – Ди исподлобья глянула на сестру. – И тебя. Страшно волновалась при встрече.

– Да, у нас сразу возникли какие-то особые, очень сложные отношения. Словно не общались – а плели тонкие серебряные кружева. – Эн вздохнула. – Я ведь сразу почувствовала, как на меня смотрел твой муж. С любопытством и ожиданием. Он ловил каждое мое слово, смаковал его, пробуя на вкус. Он следил за каждым моим движением. И как! Он обмирал, Ди.

– Думаешь, я могу не заметить такие вещи? Это только твой чудесный Хантер, уходивший с удочками и детьми на озеро умудрился оставаться в неведении. Он так ничего и не понял.

– Угу, решил что мы рассорились из-за матери, уговаривал поехать на лето к вам в Испанию для окончательного примирения. Милый, милый мой, добродушный чудак...

– Вот ведь – Хантер почему-то не влюбился в меня? Братская, дружеская симпания – и больше ничего. Как и подабает супругу сестры.

– Ах, он был не из тех, кто роняет слезы над засушенным цветком и помнит всю жизнь прическу возлюбленной на первом свидании. Не поэт и не воин. Хлебопашец – честный трудяга на ниве науки. И знаешь – наверное в этом есть нечто настоящее. В надежности, преданности, в упорной, такой естественной, без всякого надрыва жертвенности.

– Родриго был совсем другим. Он любил себя, нравился женщинам и умел восхищаться ими. Мне пришлось много выстрадать – я ревновали и ничего не могла с собой поделать. Мой муж всегла был в центре компании, умел очаровывать, казаться загадочным и романтическим. Мои приятельницы теряли от него голову. Ужас!

– Еще бы – каждой даме лестно очаровать поэта и стать его музой.

– О тебе он написал балладу и подарил мне. Ему казалось, что уж если мы так похожи, то можно воспевать мою сестру – я приду в неописуемый восторг... И даже не замечу имя – Анна! – Ди закрыла руками вспыхнувшее лицо.

– Перестань убиваться, все это плод поэтическго воображения, ведь между нами ничего не было.

– Я видела сама – там на берегу. – Ди не отняла рук.

– Это было сказочное место: озеро среди гор, одинокий домик под кронами столетних вязов... А наша столовая, перестроенная из старой конюшни! Деревянные балки под потолком, длинные столы вдоль побеленных стен, фонари из кованного железа...

– А в центре – очаг под огромным закопченным колпаком. Цыганский костер, вокруг которого сидели все мы с бокалами вина. Тебе, Анна, естественно, досталась качалка – ведь ты капризничала – весь день провалялась на солнце, и слегка обгорела.

– Я пила красное вино, любуясь сквозь него на огонь. Родриго присел рядом, что-то поправлял кочергой в огне. Потом встал, долго, как-то странно смотрел на меня и коснулся тыльной стороной ладони моего плеча, где розовела кожа.

– "Это от солнца или от огня?" – спросил он. Акцент придавал его словам волнующую значительность. "Маленький ожог, пустяк, – сказала я. Удел всех белокожих дам... Прекрасное всегода опаляет..." – Я имела в виду солнце, костер, но он, кажется, решил, что я нарочно многозначительна. Я поняла это и смутилась. Ведь и в самом деле, глядя исподтишка на его смуглое, озаренное пламенем лицо, думала о том, что твой муж очень хорош... и наверное, талантлив. Вот и все, Ди. Не считая того, что я потом ещё очень долго вспоминала Родриго.

– Ну нет, не все! Родди вышел и вернулся из сада с красной розой. Вернее – с темно-бордовой, бархатной, которую считал знаком пылкой страсти. Он обрывал ей лепестки и, лизнув каждый, приклеивал к твоим плечам! Тебе не показалось, что этот жест слишком интимен?

– Да!.. По коже побежали мурашки, и я старалась скрыть, как смущена. Но Родриго не думал ни о чем таком. Он рассказывал, как в вашем поместье двести лет выращивают розы и как он, ещё в школьные годы, написал слащавую поэму "Имя – Роза". Ее он и пересказывал, чудесно картавя. "В пору раннего христианства роза считалась цветком порока и была запрещена. Если девушку или молодую женщину хотели оскорбить, её забрасывали розовыми цветами." Он заглянул мне в глаза. "– Надеюсь, ты поклонник иной философии", – глупо отшутилась я, посмотрев на свое облепленное лепестками плечо. "Я "клеопатриец". В поучениях любви Клеопатра писала: "запах роз притупляет внимание, расслабляет, вызывает чувственные галлюцинации. Надо принести домой достаточно цветов и суметь завлечь мужчину в дом. Далее можно делать с ним делать все, что угодно тебе и страсти." – Мне казалось, он слегка подшучивает надо мной, нашептывая многозначительные пустяки.

"-Вероятно, вы с Дианой часто пользуется этим приемом. Ведь розы в ваших краях круглый год," – насмешливо откликнулась я. "О, мы имеем возможность наслаждаться розами наподобие древних римлян. Тщеславные правители увивали себя и все вокруг венками и гирляндами, набивали розовыми лепестками подушки, высыпали ворохи лепестков в комнатные фонтаны. Особенно безумствовал император Нерон. Все в его дворце был покрыто цветами. Чтобы они не мешали при ходьбе, сверху на пол накидывали шелковую сетку. И Нерон был наказан: по одной из версий мператор задохнулся на пиру, так и не выбравшись из объятий гетеры и облака лепестков, источавших пьянящий аромат".

– Понятно, Эн. Все это он проделывал и со мной – я спала на подушке из лепестков. В фонтане внутреннего дворика плавали цветы. И наше ложе... Ах, дорогая, до чего же противно быть старой...

– Твой муж умел любить красиво. За это приходится расплачиваться ревностью... У нас с Хандером все было проще.

– В ту ночь у очага мы сидели напротив вас. Я с замирающим сердцем поглядывала на воркующих "родственников", а Хантер рассказывал мне о причудах рыб в горных озерах и даже объяснял что-то насчет испанских водоемов. Он обладал впечатляющей внешностью – огромный лоб, светлые густые волосы, правильные, мужественные черты лица... Зачем он рассказывал мне о рыбах? Придумал бы нечто более поэтичное – я бы осталась сидеть с ним у огня. Ведь нам с тобой нравились одни и те же мужчины. Но я вышла в сад и побрела к озеру. Два силуэта на фоне серебрящейся под луной воды. Тишина и хрустальный звон сверчков. Запах ночных фиалок и влажной свежести... Вы целовались, Эн... Я решила: ты мстишь мне за Грега.

– Я ничего не соображала, Ди. Честное слово! Мы постояли у озера, следя за полетом летучих мышей. Родриго читал мне стихи по-испански. Очень красиво, словно пел.

"Это о такой вот ночи и женщине с прозрачными морскими глазами," сказал он. И поцеловал меня... Он вообразил, что переживает заново свою влюбленность в жену. Я не знаю испанский – но стихи были о тебе, Ди.

– Да, у меня их целые альбомы. Как говорят, есть что вспомнить. Я счастливая старуха, Анна. И кажется, уже не такая дурочка, какой была в то лето.

– Тогда ты повела себя и в самом деле глупо... Вы уехали на следующее утро, сославшись на срочные дела. А потом я получила от тебя письмо. "Не хочу быть двойником. Не порть мою жизнь. – писала ты. – Я останусь для него единственной."

– Наверное, это было жестоко и слишком по-бабьему. Но теперь-то мы знаем – нам нельзя было жить рядом. История с Грегом и Родриго непременно повторилась бы.

– Господи, нам уже было под сорок, – вздохнула Эн.

– А Гала Дали? Угомониться трудно. Есть такая порода – это заложено в генах или в судьбе, называй как хочешь. Потребность влюбляться и быть любимой не зависит от подагры и количества морщин. Увы....