Текст книги "Роман с пивом"

Автор книги: Микко Римминен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Все это было похоже на то, как постепенно наезжает на объект видеокамера. Вся история шла в следующем порядке: вначале был дом, потом стена, потом одна только желтая поверхность и, наконец, бугристая и ноздреватая равнина; конечно, все это можно было бы сказать и иначе: стена, еще стена и совсем уж стена, но, к счастью, на пути к той роковой «совсем уж» некий одинокий страж последней капли рассудка успел-таки схватить за шиворот и, хорошенько встряхнув, вернуть к действительности, так что в последнюю минуту движение пришлось неожиданно прервать и резко остановиться перед стеной, которая и правда была уже здесь.

~~~

Впереди в стене было странное, абсолютно нефункциональное углубление, вероятно, когда-то оно логично подводило к двери, но теперь здесь с трудом можно было укрыться от дождя, если к этому времени кто-то все еще нуждался в укрытии. Останавливаясь, Маршал сделал по инерции еще несколько шагов вперед и оказался внутри этого чудо-саркофага, потом повернулся и подумал, что стена встала вертикально, и даже пробормотал эту мысль вслух, но вовсе не для того, чтобы кто-нибудь услышал, кругом по-прежнему было как на дне океана, не считая общего шума, да и ближайшее ухо, на сей раз ухо Жиры, находилось на расстоянии не меньше полутора сотен метров, а ухо Хеннинена еще метров на двадцать дальше. Их неясные фигуры маячили где-то в пелене дождя, улица же позади них была пуста.

Надо было поскорее отдышаться, заставить себя поскорее отдышаться, вот только ни черта не получалось, не отдыхивалось, как ни крути, хоть только об этом все время думалось, как бы этак поскорее отдышаться. Сердце рвалось с креплений, казалось, оно всеми возможными путями старается вырваться наружу, через горло, через глаза и уши, через грудную клетку, или даже через маленькую пульсирующую точку на подошве ноги.

– Чего это ты вдруг так чесанул? – спросил подоспевший к месту событий Жира. Он тоже втиснулся в углубление. Хеннинен попробовал влезть за ним, но это было уже не так-то легко, образовалась целая очередь и даже давка, после чего Хеннинен решил отказаться от этой идеи и вернулся в дождь. Он, видно, понял, что тем, кто приходит последним, рассчитывать уже не на что.

– Хым, – сказал Маршал и издал следом еще несколько звуков, которые, в сущности, не очень-то сильно отличались от первоначального «хыма».

– Что значит «хым»? – спросил Хеннинен на удивление ровным голосом, он, видно, бежал медленнее в конце пути, а потому смог быстрее справится с одышкой и клокотанием в сердце. Задав вопрос, он еще и посмотрел как-то исподлобья, и тут уж показался совсем кособоким, да еще и глаз, тот, что был ближе, явно припух.

– Такое вот «хым». Это я, понимаешь, у вас спросить должен. Чего вы там выглядывали, ведь сразу было понятно, что ситуация критическая.

На что Жира сказал, мол, подумаешь, ситуация – была да сплыла. Маршал ответил, что не понимает такого подхода.

– Как бы тебе объяснить доходчиво? Понимаешь, мы им на фиг там были не нужны, ради твоей шкуры они не стали бы заморачиваться, очень им нужно устраивать гонки за лузерами. Им там, поди, и без нас хватило забот с этими драндулетами.

– Надо же, такой забег и впустую, – вздохнул Хеннинен.

– Вот только не надо мне все это втюхивать, – сказал Маршал и потряс руками, словно это были вовсе не руки, а мешочки с крупой. – То есть я хотел сказать, что я убегал оттуда последним, так как рванул вначале не в ту сторону и был вынужден сделать так называемый круг почета, так вот я своими глазами видел, как они стали выкуривать из «фиесты» того бедолагу.

– Наверное, показали ему свою страховку, – сказал Жира, глядя куда-то в землю.

– Если такие вообще от чего-нибудь страхуются, – добавил Хеннинен.

– А потом их стало вылезать все больше и больше, этих чудовищ, из микроавтобуса, как с конвейера.

– Я вообще-то имел в виду, что ты, похоже, насмерть перепугался, коли так всучил, – сказал Жира. – Не такие уж они были опасные, эти пацаны, вполне обычные ребята, просто немного не в себе.

– Да уж, бля.

– Нет, правда. Мы потом даже не бежали, практически ушли пешком.

– Твою мать, – сказал Маршал, – я же теперь еще и крайний. Вот только не надо мне все это втюхивать, я уже говорил, по-моему. И вообще, нах, лучше не заикайтесь, что все было впустую.

– Да что ты прям, все же зависит, так сказать, от угла зрения. Мы, например, не заметили какой-то страшной опасности, но ведь это совсем не значит, что ты, типа, не мог почувствовать ее где-то там у себя внутри. И вообще, такой страх – он чаще всего неподвластен разуму, это как религия или что-то еще в этом роде, когда во всем видится скрытая угроза.

– Уж да уж.

– Хотя, конечно, если говорить откровенно, то они мне тоже показались грозными чуваками. У меня просто не было сил бежать. То есть я вовсе не такой храбрый, чтобы не бежать. Я просто в какой-то миг сообразил и посмотрел назад.

– Я был там, – сказал Хеннинен.

– Ну да, конечно, – проворчал Жира, – пришлось еще ждать этого доходягу. Или ты имел в виду совсем другое, типа айв бин вея?

– Я был там, – повторил Хеннинен, поднял левую ногу и стал внимательно рассматривать свою довольно-таки новую туфлю, которая в сухом виде была похожа на уродский ожог, теперь же, намокнув, выглядела, как прилипшие к ноге испражнения.

– Вообще-то, – сказал Маршал, – это довольно странная история, то есть если честно, то пока я бежал, у меня в подсознании стали появляться некие мысли, вроде того, что на самом деле никакой страшной опасности и нет.

– Видишь, какой ты молодец! – подбодрил Жира.

– То есть я хотел сказать, что сразу было видно, они ребята не промах и знают, за кем гонятся, это для них тоже, наверное, вопрос чести.

– Вот-вот, и я о том же, – сказал Жира.

– Нет, черт побери, вы явно пытаетесь на меня повлиять.

После этого все ненадолго замолчали. Требовалось время, чтобы, так сказать, вкусить разницу во взглядах и хоть что-то из всего этого понять, хотя, откровенно говоря, бег оказался настолько изматывающим занятием, что сил на возможные пререкания все равно не осталось. Просто стояли на месте, переминались с ноги на ногу, и слушали постепенно успокаивающийся ритм сердца, насколько вообще что-либо можно было расслышать среди раскатов мечущегося по всему небу грома и шума воды, стекающий по водостокам, которые так гремели и клокотали, словно вместе с водой по ним проносились, по меньшей мере, тяжелые камни.

Сценической площадкой момента была небольшая мощеная площадь, косо спускавшаяся к улице Хельсингинкату, и, возможно, именно благодаря этому скосу все дома на ней казались нестандартными: на этой стороне улицы тянулся к небу длинный желтый жилой дом, тогда как на противоположной ютилась низенькая двухэтажная новостройка, на первом этаже которой расположились ломбард и продуктовый магазин. Посередине между двумя этими зданиями торчал уродской заводской коробкой выход из метро, днем он беспрерывно производил человеческую массу, выплевывая ее на площадь, как на конвейер, сейчас же был пуст, безмолвен и ко всему прочему закрыт, как и все другие заведения в округе. У глухой стены этого фабричного сооружения стоял контейнер для сбора битой посуды, а также два серых мусорных бака на колесиках, с геологическими вмятинами на боках. Из-под крышки одного из них свисал рукав желтого дождевика, словно чья-то рука, из которой ужасным пылесосом откачали все мышцы, оставив одну только кожу.

– Ну вот, – сказал Маршал, возвращаясь постепенно в свое нормальное состояние или, по крайней мере, в более привычное, чем то, что было до этого. Сердце все никак не успокаивалось, ноги же в насквозь мокрых и до судорог холодных джинсах, казалось, превратились в бесполезные органические придатки, словно каждый отдельный атом в них оброс слоем новой соединительной ткани и настолько приклеился к своим соседям, что не осталось никакого зазора для движения.

– Ну вот, – повторил Жира.

– Собственно, я о том, что хоть я и предстал тут перед вами этакой нюней, с чем я, конечно, никак не могу согласиться, но стоит признать, что все эти события вызывают у меня целый ряд вопросов.

– Ну да, я помню, в какой-то момент ты уже начал спрашивать, какого хрена, – сказал Хеннинен, уставившись на водоворот воды, образовавшийся под ногами. Понурое состояние передалось также его голосу, в котором можно было услышать некие ноты грусти, хотя на самом деле никаких таких нот в его словах и не ночевало.

– Это был главный на тот момент вопрос для меня. Я хотел понять, что же произошло до этого, до того, как я появился.

– Смотрите, а здесь даже встречное движение, – сказал Хеннинен и указал на небольшую канавку, протянувшуюся вдоль фундамента, вода в которой рьяно бурлила и выплескивалась из берегов.

– Да что там, – пожал плечами Жира, – ничего особенного не произошло, ну, авария, подумаешь, аварии каждый день случаются.

– Нет, ну посмотрите, она же течет в гору, нах, прям как где-нибудь в СССР.

– Просто мне показалось, хотя, может, конечно, у меня и глаза, к черту, уже не видят совсем, но к чему это я, ах да, так вот мне просто показалось, что вы как-то связаны со всей этой бодягой, по крайней мере, Хеннинен, вид у него там был далеко не самый счастливый, а какой-то даже виноватый.

– Ааа, – протянул Жира.

– Хм, – произнес Хеннинен, но, похоже, не стремился сим высказыванием добавить что-то существенное к теме разговора, он просто шел под дождем вдоль обнаруженной им у стены канавки и более или менее сосредоточенно наблюдал за поведением в ней потоков воды, «более или менее», безусловно, требовало уточнения, но загадочная недосказанность ближайшего прошлого позволяла предположить, что думал он в тот момент не только о канавке.

– Собственно, Хеннинен был там совсем ни при чем – ха, надо же какой я благородный, – то есть я хотел сказать, что мы с Хенниненом совсем тут ни при чем, то есть совсем не виноваты, просто все это так завинтилось, что хочешь не хочешь, а появляется чувство вины.

– Вынужден, к сожалению, заметить, что смысл вышесказанного остался мне неясен.

– Ну, в общем, так вышло, что когда я гнался за Хенниненом, который, бля, несся сломя голову, и я уже решил было сдаться, ну вот, а потом мы выбежали на этот перекресток, ну а там уже случилось то, что случилось.

– Да не тяни же ты, бля, – не выдержал Маршал.

– Ну так вот, как я уже сказал, это немного запутанная история. Как раз в тот момент, когда мы выскочили на перекресток, эти жестянки и врезались друг в друга. Я так думаю, что либо ту мелкую при повороте занесло вправо, либо эти, из микроавтобуса, чесали посередине дороги.

– То есть, собственно, ты не видел, может, они от вас шарахнулись или еще что-то в таком роде.

– Не, не видел. Я видел только, как они столкнулись носами, и поэтому их так разнесло в разные стороны и потом застопорило. Но я не думаю, что это из-за нас, я же уже сказал, все произошло в ту самую секунду, когда мы туда выбежали.

– Они такого вида, эти пацаны, что если вдруг захотят отомстить, то я, пожалуй, пас, не хочу в этом участвовать, – сказал Маршал. – Мне просто показалось, точнее, я почти даже уверен, что они там явно хотели найти виноватого.

– Какого черта они вообще делали в этой микрухе? – неожиданно спросил Хеннинен. Похоже, что он снова пришел в себя, вернувшись в реальный мир после своих духовных исканий. Он стоял прямо под водостоком, и на его голову ручьем стекала вода. – Если они все байкеры, то на кой хрен они разъезжают по городу в этой долбаной «тойоте»? Жалкое зрелище.

– Да уж, – сказал Маршал, – это, несомненно, лишает их определенного шарма, но если честно, то совсем не намного.

– А ты, конечно, с огромным удовольствием прокатился бы на велике в такую-то погоду, – усмехнулся Жира.

– Но ведь это же, черт побери, просто нелепо, – пробурчал Хеннинен. – Во всяком случае, я бы нигде не появлялся без байка, если бы, конечно, относился к этому клану. Это же все равно что скинхед с длинными волосами.

– С той разницей, что для скинхеда это было бы что-то лишнее, тогда как у этих чуваков явно чего-то не хватало, – уточнил Маршал и стал выворачивать карманы в поисках сигарет, правда, нашел только мокрые катышки. – Хотя, конечно, массы и энергии в них хоть отбавляй.

– Адовы ангелочки, – хмыкнул Хеннинен.

– Я все же думаю, что они просто бандиты, – сказал Жира.

– Что ты, они выглядели так умилительно, я бы даже сказал, как-то по-человечески в этой своей развалюхе.

– А у меня, между прочим, сигареты кончились.

– А еще мы так и не достали пива, так что я теперь даже не знаю, – сказал Хеннинен. – Вообще-то я думал, что у нас тут как бы разговор по теме и все такое.

– Не хочешь ли ты сказать, что стал вдруг пьянодееспособным? – спросил Жира и почесал голову. Он выглядел так, словно его насильно заставляли говорить с какой-нибудь звездой о мастурбации или о чем-нибудь в таком духе.

– Да нет, то есть да, то есть я хотел сказать, что задолбало меня уже бегать.

– А чего ты вообще тогда бежать-то дернулся? – спросил Маршал.

– Не знаю.

– А мне почему-то казалось, что именно ты тогда пробурчал себе под нос, что, типа, ты-то знаешь. Я имею в виду тогда, перед тем как ты сиганул в известном направлении.

– Не знаю, – повторил Хеннинен.

– Чего ты не знаешь? – спросил Жира.

– Ну не знаю, бурчал ли я тогда что-то или нет, и вообще почему я побежал, не знаю.

– Понятно, – сказал Жира.

Таким образом, дальнейших речей о понимании не потребовалось, и как-то само собой стало ясно, что пришло время что-то предпринять или, по крайней мере, куда-то сместиться. Первым сместился Хеннинен, он повернулся на месте и ринулся вперед через площадь, остальным было уже гораздо легче следовать его примеру, словно речь шла о некой Группе Хеннинена, хотя и было нечто странное в этом самопровозглашенном лидерстве, которому все всегда почему-то подчинялись, несмотря на то что его компетенция часто вызывала определенные сомнения.

Ноги после столь неожиданных физических упражнений настолько онемели, что, казалось, их немота передалась всему телу, и даже в голове теперь царила полная заторможенность. Все это, безусловно, повлияло на желание двигаться, то есть его не было, ни малейшего, однако обнаружились и свои преимущества, так, выяснилось, что физическая измотанность притупила все остальные чувства, а потому, например, дождь теперь совершенно не мешал.

Хеннинен обошел выход из метро, протиснулся между двумя мусорными баками, вышел на открытую площадку и остановился.

– Итак? – спросил он, когда все снова собрались вместе.

– Ты у нас дирижер, вот и командуй, – сказал Маршал.

– Я бы, со своей стороны, все же высказал предложение, – вставил Жира. – Давайте пойдем вперед, а то дождь заливает.

Где-то в поднебесье снова грянул гром, и огромная молния, величиной во всю Южную Финляндию, рассекла небо надвое – все это походило на огни вселенского кабаре внутри гигантского стеклянного шара. Грохот накрыл площадь, и стекла в ломбарде задрожали.

Двинулись дальше. Настолько дальше, что прошли мимо заброшенного и, по всей видимости, абсолютно безденежного банкомата, уныло мокнущего под дождем, потом возле низкого второсортного офисного здания вновь свернули на Хельсингинкату, которая, казалось, через два квартала апокалиптично исчезала в пелене дождя. Недалеко от того места, где улица теперь кончалась, уходя в дождь, была стоянка такси, на которой выстроилось в очередь штук двадцать мокро-желтых пятен, зрелище это было довольно-таки грустное, похоже, что такая погода никак не вдохновляла людей покидать свои дома, даже на такси.

– Послушайте, – сказал вдруг Жира, когда подошли к «Грешнику» (это была та терраса, на которой сегодня уже сидели и вели всяческие переговоры).

– Я ничего не слышу, – ответил Маршал.

– Я имел в виду, что послушайте меня, у меня появилось предложение.

– О Боже, – вздохнул Хеннинен.

Жира представил всем свое предложение. Оно оказалось гениальным. Он объяснил все очень четко, сказал, что сейчас было бы хорошо всем быстренько глотнуть пивка, с чем Маршал и Хеннинен живо согласились и предложение тут же поддержали.

После того как решение было единогласно принято, Жира стал развивать свою мысль дальше, однако в дальнейшем его идеи оказались куда более запутанными. И все же через некоторое время ему удалось склонить всех к тому, чтобы остаться здесь же, на террасе, и выпить по кружечке пива, он настаивал на этом, говоря, что в теплом помещении все сразу начнут избавляться от насквозь промокшей одежды, которая в любом случае за ночь высохнуть не успеет; несомненно, объяснение его было довольно-таки идиотским, но все лениво согласились на том основании, что, возможно, для данного момента и в более широком контексте оно могло быть вполне подходящим предлогом задержаться в данном месте. Да и потом, была в сбивчивой речи Жиры некая притягательность, и кто знает, чего уж он так страшился теплых помещений.

При взгляде же на террасу, так сказать, с точки зрения клиента-покупателя пришло в голову, что и в самом деле нельзя же упускать такой случай понаблюдать за столкновением небесных сил, к тому же над террасой был натянут тент, а значит, дальнейшее намокание можно было предотвратить.

Поход к стойке за пивом выпал на долю главного инициатора, то есть Жиры. Он без лишних пререканий возложил на свои хрупкие плечи всю ответственность за данный проект, тем временем Маршал уже достал из кармана двадцатку – с момента ее добычи, казалось, прошло как минимум несколько дней. Зажав купюру в кулаке, Жира скрылся внутри бара, Маршал и Хеннинен пробрались между зеленых скамеек к столику в середине, словно его центральное положение могло каким-то образом лучше защитить от намокания.

– Угости сигареткой, – попросил Маршал, как только уселись на скамейку, которая, стоит заметить, не так уж и хорошо была спрятана от дождя. Расположенный ближе к выходу конец скамейки был совершенно мокрый от грязных брызг, в которые превращались звонко отскакивающие от асфальта капли дождя.

– Нету, – ответил Хеннинен.

– Я забыл сказать, чтобы он сигареты тоже купил.

– Так пойди и скажи.

Маршал так и сделал – поднялся и попытался изъявить Жире свою последнюю волю. Именно изъявить, потому как типичной просьбой это сложно было назвать: сначала Маршал стал легонько стучать в окно кулаком, чтобы привлечь внимание, а потом еще и помахал рукой для верности, когда же Жира наконец обернулся, Маршал стал передавать свое сообщение – он поднял указательный и средний палец и свел их вместе, на что Жира прореагировал следующим жестом, как бы подтверждая, что понял смысл сообщения: поднял сомкнутые пальцы ко рту, сложил губы трубочкой и помахал при этом рукой, после чего Маршал кивнул в ответ, как бы подтверждая, что все в порядке, Жира повернулся к стойке и стал все это объяснять бармену, у которого были огромные, как сдувшиеся воздушные шарики, мешки под глазами, и вообще, он выглядел так, что сразу было понятно: на работе ему несладко.

– Этот бармен посмотрел на нас так, будто сомневается в нашей благонадежности, – сказал Хеннинен, когда Маршал вернулся за столик. – Или я вообще не знаю.

– Проворчал, – сказал Маршал.

– Э?

– Ну это я просто сказал, как если бы все это было в каком-нибудь сценарии, то тогда напротив той твоей фразы было бы написано в скобках «проворчал».

– А-а, – отозвался Хеннинен.

– Или даже просто «ворчит». Хотя на самом деле я подумал совсем о другом, я подумал, что, пожалуй, нет ничего удивительного в том, что человек удивляется, удивительного – удивляется, в общем, ладно, в том, что ему вдруг кажется странным то, что такие странные типы, нах, теперь эти странные, ну что, в общем, какие-то типы приходят в бар насквозь мокрые, берут пива и потом снова идут сидеть под дождем. Ну я бы на месте того чувака задумался, все ли у этих ребят в порядке с головой.

– Типа, не течет ли крыша или как, – усмехнулся Хеннинен и наклонил голову. Висевший посреди улицы фонарь оказался точно за его спиной и сквозь пелену дождя был похож на светящийся нимб, и кто знает, может быть, именно из-за этого света вдруг стало казаться, что половина его лица совсем не двигается, словно онемела или парализована, и тут же вдруг вспомнилось, как однажды Хеннинен рассказывал, что с одним его родственником произошла именно такая история, и кто знает, может, это наследственное, прямо как соски в роду у Жиры.

– Я вообще-то, собственно, хотел тут поинтересоваться твоим самочувствием, типа, все ли с тобой в порядке или как, но только не мог придумать, как же это так спросить, чтобы ты не подумал, что я, в общем, я подумал, что это может как-то излишне сентиментально, что ли.

– Спрашивай, не бойся, – сказал Хеннинен, выпрямил голову и снова стал выглядеть абсолютно нормально в этом своем нимбе. Мимо проехал грузовичок с опущенными бортами, которые громыхали и подпрыгивали на ходу.

– Ну, так ты в порядке или как?

– Я никак.

В этот момент появился Жира. Он выпихнулся из дверей бара, как-то невероятно сложно изогнувшись, и стал протискиваться к столику по узкому пространству между большим окном и другими столами. В левой руке он нес большую пивную кружку, две других прижимал правой рукой к груди, в зубах же держал ту самую пачку сигарет, отчего казалось, что все лицо его обезображено страшным, вымученным оскалом.

– Ну, ясно, типа, – сказал Маршал. – Что же такого с тобой случилось, ну, на хрен, и ситуация, прямо какая-то семейная драма.

Жира промычал что-то неопределенное, сел рядом с Маршалом, выплюнул на стол зажатую в зубах пачку сигарет и стал развозить кружки по хозяевам.

– Что за ситуация?

– Да так, – ответил Хеннинен.

– Страшные демоны все еще одолевают нашего Хеннинена, я об этом.

– Да нет, я нормально, просто мне почему-то очень хреново.

– А-а-а, – сказал Жира.

– Так что пиво сейчас как нельзя кстати.

– Звучит обнадеживающе, – улыбнулся Маршал.

Гроза по-прежнему продолжалась, и было в этом что-то знаковое, казалось, весь этот шум и грохот не смолкают ни на минуту, хотя движение там, в небесах, наблюдалось приличное, и тучи проносились над головой с невероятной скоростью, но, видно, общий фронт был все же довольно обширным или еще что-то там. Нескончаемые массы воды ниспадали на землю и бурным потоком струились по широкому проспекту. Большие, тяжелые капли взрывали гладкую поверхность, и она становилась острой и колючей. Со стороны города по трамвайным путям со скрипом и грохотом приближался маленький вагон, вначале даже показалось, что это простой рельсошлифовщик, но когда он подъехал ближе, то оказалось, что он имеет куда более сложную организацию, из него торчали в разные стороны всякие трубки, провода и гидравлические подъемники, в целом он походил на некую водостойкую адскую машину, хотя, конечно, был всего лишь ремонтным вагоном. Вероятно, гроза каким-то образом нарушила трамвайное движение в городе. Как только вагон прогромыхал мимо и смешался вдали с дождем, на другом конце улицы среди припаркованных автомобилей показался тот самый узкоголовый, что днем ошивался около ларька, – теперь он, казалось, несколько расширил круг своих пристрастий, вынырнул из-за автомобилей прямо на трамвайные пути и стал разгуливать по ним взад-вперед, потом неожиданно остановился, задрал голову кверху и воздел руки к небу, что, надо признаться, произвело должное впечатление.

– Будем надеяться, что он просто хочет потанцевать с дождем, – сказал Жира, с опаской глядя на дорогу и интуитивно втягивая голову в плечи.

Хеннинен, похоже, тоже собирался бросить какой-нибудь грязный комментарий по этому поводу, но не успел, из таверны вдруг вышли два рослых бугая в кожаных куртках, по всей видимости русские. Аккуратно пробираясь боком, они прошли до соседнего столика и сели. Один из них повернулся и заметил, какая чудная сегодня погода, на что Жира тут же отреагировал, что и впрямь чудесная, Хеннинен же сделал странное движение рукой внизу живота, содержавшее, должно быть, некий намек на онанизм. Соседи, к счастью, ничего не заметили. Они сидели за своим столиком, задумчиво потягивали пиво и наблюдали за всполохами в небе.

– Ну, – сказал потом Маршал, точнее, сказал и сказал, потому что среди всего этого шума, как-то вдруг само собой получалось все время кричать.

– Я знаю, – ответил Жира голосом Жиры, а не так, как Хеннинен там, на Ваасанкату перед тем, как началась вся эта неразбериха, когда он явно знал что-то нехорошее.

– Я тоже кое-что знаю, – сказал Хеннинен.

– Да нет же, я правда знаю, – сказал Жира и стал вдруг, не вставая из-за стола, выворачивать карманы, для чего ему пришлось вытянуть под столом ногу, однако вскоре, после непродолжительной, но упорной борьбы он наконец поставил на стол свой зажатый кулак и осторожно выбросил из него игральные кости.

– Бог ты мой, – удивился Маршал. – Вот уж не ожидал!

– Я подумал, может, это немного взбодрит малыша Хеннинена, – сказал Жира, растягивая слова во все стороны, словно закоренелый садист, направленный на практику в детский сад. Это, конечно, немного не вязалось с тем, что на самом деле никто не сомневался в искренности его желания сыграть в кости, и все же во всем этом крылось какое-то глубокое противоречие, которое, впрочем, лишь повышало статус доверия к нему, как к человеку.

Хеннинен сказал, что не уверен, готов ли он к такому шагу, имея в виду игру. Жира, в свою очередь, напомнил, что вот уже целый день ушел на подготовку, и вечер, и даже часть ночи, а тут еще и Маршал, энергично кивая, подтвердил слова Жиры и заявил, что с огромным удовольствием сыграет в кости, так что Хеннинену оставалось только смириться и живо достать из кармана ручку и пожеванный клочок бумаги, который некогда, очевидно, был чьим-то чеком. Затем он стал старательно разглаживать этот мокрый клочок и чертить на нем кривые столбики, похожие на падающие от землетрясения башенки, – если не знать заранее, то угадать, что это табличка для игры в ятцы, было практически невозможно, но, правда, все присутствующие это знали.

– Итак, кто начинает? – спросил Жира, как только Хеннинен закончил свои графические изыскания, придав им некую осмысленную форму. Жира указал на себя и произнес «один, два», потом на сидящего рядом Маршала и сказал «три, четыре» и, наконец, на Хеннинена на другом конце стола и сказал «пять, шесть». Затем выбросил на стол один кубик. Выпала двойка.

– Похоже, что начинать будем мы, – сказал Жира, и было понятно, что он чрезвычайно этому рад.

Хеннинен стал вписывать имена игроков в соответствующие колонки, что оказалось не так-то просто сделать. Начал он с Жиры, попытавшись втиснуть его имя в свободное пространство над первой колонкой, но что-то не сложилось, имя не влезало в рамки, и, не удовлетворившись полученным результатом, он в сердцах все перечеркнул. Потом виновато поднял глаза от бумажки, вздохнул и сказал, что ничего не выйдет, потому что ничего не выходит.

– Давай сюда свои причиндалы, – сказал Жира.

– Быстрей-быстрей, – поторопил Маршал.

– Что быстрей?

– Нет, ничего, это я так, от возбуждения.

Жира вписал имена в клеточки, зажал в кулаке игральные кости и стал изо всех сил их трясти. Было в этом что-то показушное и непрофессиональное, но, видно, он получал от такой манерности некое душевное удовлетворение. Наконец он выбросил кости на стол и взглядом коршуна стал следить за их движением, однако очень быстро изменился в лице, и стало понятным, что на чувственном уровне он уже мечется между отчаянием и сквернословием, что в эмоциональном смысле было вполне объяснимой реакцией, принимая во внимание тот факт, что один из кубиков упал на землю, проскользнув в щель между досками столешницы, другой застрял в той же самой щели, встав на ребро, а три остальных, оставшихся на столе, показывали абсолютно разные значения.

– Едрит тебя за ногу, – выругался Жира.

Хеннинен тут же заметил, что на самом деле так сказать нельзя, и стал медленно склоняться под стол. Вид у него был подавленный, а от мокрой рубашки поднимался пар. Как ни странно, но он даже ухитрился наклониться до самого пола, где на удивление быстро отыскал упавший кубик, после чего, не теряя равновесия, смог вернуться в исходное положение и протянул кубик Жире.

– Я переброшу эти два еще раз, – сказал Жира.

– Не спеши, – остановил его Хеннинен, – я тут кое-что интересное обнаружил.

– Вот черт, что там еще?

– Показывай, – загорелся Маршал.

Хеннинен показал. Это был кусок коробки или упаковки от какого-то не то лекарства, не то средства по уходу, Хеннинен попытался найти, как оно называлось, но букв было слишком много даже для трезвой памяти. Он долго разглядывал коробку, наклонив голову набок, а потом сунул ее Маршалу и загадочно захихикал – загадочность состояла в том, что хихикал он совершенно по-детски, но низким и хриплым взрослым голосом.

Это и в самом деле была коробка из-под какой-то оздоровительной мази. В сущности, ничего удивительного в ней не было, но, когда пытливый глаз вдруг обнаружил список заболеваний, для которых она, по мнению производителя, является панацеей, стало понятно, что на месте Хеннинена не оставалось ничего иного, кроме как хихикать и смеяться, или что там еще можно делать в таком случае.

– Ну и что там такого смешного? – спросил Жира с таким напряжением в голосе, что можно было без труда вообразить у него за спиной некого крайне вспыльчивого небожителя с пинцетом и другими изящными верблюдоспиноломательными инструментами в руках.

– Слушай. Тут написано, что она предназначена для местного лечения поражений кожи и слизистых оболочек, но это не самое смешное, тут дальше просто отпад. Она, оказывается, помогает практически от всего. От мозолей, эрозий, ожогов, воспалений, от последствий ультрафиолетового и рентгеновского излучений, и вообще от всяких язв. И это не конец. Здесь потом еще уточняется, то есть даже особо подчеркивается, что это незаменимое средство при воспалении слизистой носа, трещинах на сосках и опрелостях на попе. Так что оторви себе кусочек.

– Тьфу, бля, – ругнулся Жира.

– Вот так вот весело.

– А меня опять мутит, – сообщил Хеннинен. – Как-то все это вызвало у меня чувство глубокого несварения. Но прежде чем я проблююсь, хотел бы задать вопрос, как вы считаете, поможет ли эта фигня избавиться от сосков. Ну, то есть от лишних. Ну, то есть, ладно, проехали. Просто пришло вдруг в голову.

– Ну вот, – сказал Жира.

– А что такое эрозия? – спросил Маршал, продолжая крутить в руках мокрую коробку.

– Черт его знает, – бросил Хеннинен. – Я помню, как был однажды с отцом на техосмотре, и там один мужик сказал, что у нашей машины эрозия двигателя, но я так и не понял, что он имел в виду. Может, просто выругался.