Текст книги "Имеет свойство яда (СИ)"
Автор книги: Мика Ртуть
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)
Глава 7
Не соглашайтесь на предложение уважаемого адвоката
Мир сошел с ума. Просто взял и сошел. Ничего особенного.
Поначалу, увидев Сокольского на террасе, Олег мысленно даже представил, как бы красиво сигануть вниз. Потом бы объяснив: "Извините, срочная встреча". Отличный эпизод для комедии был бы, да уж. Но только не для жизни.
Когда он соглашался зайти, понимал, что делает это не потому, что не может отказать, а потому… Ну, как сказать. Бывает, что головой прекрасно понимаешь, что нельзя делать шаг. Ни в коем случае нельзя, потому что потом начнется конец света. Но… ты все равно шагаешь, и плевать на конец света. Трезвый расчет и осознание происходящего говорят "ой, все" и сваливают в неизвестном направлении. Однозначно противоположном тому, где находился номер Сокольского.
"Ну и на что ты рассчитываешь?" – любезно поинтересовался внутренний голос.
Впрочем, никакого ответа он все равно не получил. Серые глаза Сокольского гипнотизировали. Мелькнувшая этикетка на коньяке заставила сглотнуть. "Легенда Кахети". Ценник у этого напитка был не менее благороден, чем вкус. Но вот, например, Олег мог позволить себе такое очень редко, да и то при определенном настроении и финансовой стабильности.
А потом пришло оно, прям как озарение. "Хельтруда". Ведь судя по поведению Сокольского… а черт, была не была. Секундная дерзость и дала сорваться с языка крутившейся мысли. И тут же приготовиться к жесткому ответу, ставящему зарвавшегося мальчишку на место. Как ты мог подумать, что дело в тебе, а не в работе? Не слишком ли много о себе возомнил?
Но Сокольский повел непредсказуемо. Нет, не то чтобы Олег не понимал, к чему приведет тет-а-тет в номере при закрытых дверях, учитывая собственное, совершенно неправильное восприятие гендиректора "Корсара" не как юриста противной стороны, а как мужчины, при мыслях о котором становилось не по себе, но…
Ну, а потом…
Очередной глоток "Легенды Кахети": ни горчинки, ни резкости, только мягкое послевкусие и тепло, разливающееся по венам.
Олег чувствовал, что его повело. Пора бы прекращать. Днем толком не ел, только Мария Федоровна ходила в буфет и притянула ему перекусить. Нужно отметить, еда была вполне годной, но Сокольскому привезли ужин в разы лучше. Что ж, ничего удивительного, такого гостя обслуживают все равно на ранг выше. Думать о том, что еще полчаса назад произошло, и что сидел прямо в этом кресле…
Во рту резко пересохло. Разум просто отказывался анализировать. Но перед глазами услужливо воображение рисовало склоненную голову Сокольского, потом его внимательный взгляд, язык, скользивший по влажным губам. И внутри все словно обрывалось и падало в бездну. Олег смотрел как завороженный, все слова исчезли, а тело превратилось в огонь. То, что происходило, было не совсем правильно, не совсем уместно и… господи, как же хорошо.
Добавляло еще то, что Сокольский вел себя так, будто только что ничего особенного не было. Рассказывал про зампрокурора, ручную пилу и диван.
Олег поставил бокал на стол. Хватит, однозначно, хватит. Иначе в противном случае он тут и отключится. И виной тому не алкогольное опьянение, выпил он совсем немного. Но вот все вместе: плохая ночь, ранний подъем, нервы, встреча с Сокольским и… Олег сглотнул.
– Поэтому я и взял дело "Хельтруды" под личный контроль, – тем временем сказал Сокольский.
Черт, кажется, совсем упустил нить разговора. Но "Хельтруда" – это хорошо. Это относительно безопасное поле, где можно играть. И правила известны. Нет той беспомощности, когда не знаешь, что делать и только смотришь в глаза, подернутые ярким серебром, и перехватывает дыхание.
– В таком случае, пожалуй, мне есть, чем гордиться, – отшутился Олег.
– Есть, – серьезно сказал Влад.
Да, Влад. Но только в мыслях. Даже не пике оргазма язык почему-то не повернулся назвать его по имени. Что-то останавливало, не давая говорить то, что хотелось. Странно. Непонятно. Страшно. И…
Других слов не находилось. И когда Сокольский переходил на серьезный тон, то по коже бежали мурашки. Потому что смотреть на него и говорить о работе, не думая, что хочется наплевать на все, сесть рядом и, заставив склониться, впиться в губы, практически невозможно.
Пусть было неловко, стыдно, но… и отрицать, что совсем не против повторить произошедшее тогда в кабинете прямо здесь и прямо сейчас.
– Но пока рановато, – все же нашел он в себе силы дать ответ. – Когда все уладим, то можно будет решать: гордиться или нет.
Сокольский взял бутылку, задумчиво посмотрел на янтарный напиток и, не спрашивая, налил обоим. Немного, чисто для аромата и поддержания беседы. Олег хотел было отказаться, но прикусил язык. От такой дозы ничего не будет. А вот от следующей стоит отказаться и впрямь.
– Неужто Табан нашел разруливание предыдущего дела неудовлетворительным? – вдруг спросил он.
Спокойно, словно между прочим. Но Олегу хватило. Вмиг отступил жар, и мысли прояснились. Эх, Владислав Алексеевич, что ж вы так. Такой чудесный вечер, и тут… резко и не придумаешь, что ответить. А молчать нельзя.
Поэтому только легонько пожал плечами, приняв относительно равнодушный вид:
– Ну, как… каждый руководитель хочет, чтобы работа выполнялась четко и в срок. И так, как он запланировал.
Что именно сделал Табан, и почему его вдруг так хочется убить, Олег говорить не стал. Это сугубо их, монтрозовские разборки. Сокольскому об этом знать необязательно. Хотя так смотрит, что… Да уж, взгляд далек от пастора, которому хочется исповедоваться. Хочется кое-что совсем другое.
– Какой… интересный ответ, Олег, – иронично ответил Сокольский. – Где только так научились?
Чему именно? Отвечать, как последний еврей? Так при тете Саре и не такому научишься, зуб даю. Но собеседник явно сжалился, давая пространство для маневра, уходя от опасной темы про нынешнего начальника.
– На прошлой работе, – совершенно честно ответил Олег. – А у нас, на юге, иначе нельзя.
– На юге – конкретнее? – с интересом спросил Сокольский.
Тон – совершенно нейтральный, но взгляд и впрямь заинтересованный. Не просто любопытство или вежливость.
"И надо оно вам, Владислав Алексеевич? – пришла в голову к Олегу странная мысль. – Или просто поговорить?"
– Херсон и Одесса, – ответил Олег.
Сокольский чуть приподнял бровь.
– Вот как…
Так, да. Школа, за которую чрезвычайно благодарен судьбе. И бывший начальник. Олег невольно сглотнул. Бывший… и не только начальник. Табан ему в подметку не годился. Но причина сбежать была. Пусть почти позорно, но с поднятой головой. Потому что такие мужчины и такие отношения…
Так, хватит сидеть, надо менять тему. Иначе чего доброго – потянет на воспоминания. А они обычно до добра не доводят.
– Владислав Алексеевич, – начал он совершенно ровным голосом, ни капли не изменившись в лице и беря бокал-снифтер.
Миг – пауза. Вдох. Никаких перемен, но, кажется, что стало жарче. Хоть и оба уже давно сняли пиджаки.
– Да, Олег?
Невозмутимо так, спокойно.
Олег взглянул на янтарную жидкость. Сердце пропустило удар. Нечего смущаться, уж после произошедшего. Да и смена темы собеседнику явно понравится. Подняв голову, посмотрел прямо в серебристые глаза.
– Вы предлагали выпить на брудершафт.
Снова тишина. Секунда, словно шаг в бездну. Еще вот-вот стоял на твердой поверхности, и тут – раз, – все.
На губах Сокольского появилась улыбка. Тонкая такая, еле заметная. А взгляд все тот же, только вот кажется, что вспыхнуло расплавленное серебро, опалив невероятным жаром. Словно немо спрашивал: уверен, мальчик?
Уверен. А потом он оказался близко. Настолько близко, что голова пошла кругом от хвойной горечи парфюма, запаха кожи, коньяка… Переплести руки, осторожно, деликатно. Почти не касаясь рукавами, и не дай бог – коснуться кожи. Не потому что нельзя, а потому, что может быть нарушен какой-то ритуал.
Некстати из глубин памяти вынырнуло воспоминания из студенческих лет. Веселая пирушка, алкоголь, девушки. Звонок учительнице иностранных языков:
– Анна Геннадиевна, как переводится брудершафт?
– Братство. Только смотрите там, не напейтесь.
Да уж, братство. В мыслях прозвучал нервный смешок. Более дурацкого воспоминания в такой момент и представить нельзя было.
А пить-то хочется совсем не коньяк. И, кстати, в темных волосах седина хоть и есть, но она его совсем не портит. Наоборот, придает благородство и необъяснимую притягательность. И хочется поднять руку и провести кончиками пальцев, и…
Глоток, жидкий огонь вниз. Глаза в глаза, все исчезло, ничего больше нет. Воздуха почему-то не хватает. Что это за звон? Ах, бокал… Чей? Неважно.
Олег потянулся к нему сам, прижимаясь у губам, раздвигая их языком. Мгновенное удивление, словно Сокольский не ожидал такой прыти. И, вероятно, рассмеялся бы, но только:
– Ох, ма-а-альчик.
Каждый слог – дыхание пламени на губах. И коньяк заиграл в крови ослепительными яркими бликами.
А потом его притиснули с такой силой, что и не шевельнуться. Сокольский перехватил инициативу, целуя, сминая в какой-то неистовой жажде, будто только и ждал этого. Наслаждался и выпивал каждый вдох, не давая воспротивиться и отодвинуться.
Олег отвечал не менее жарко. Отодвинуться? Да, конечно. Прям сейчас вот. Плевать на все. Ему не хотелось отрываться, целовать, дышать через срывающиеся стоны, прижиматься и даже не чувствовать, что мягкий широкий подлокотник кресла немилосердно впивается в ногу. Черт, страшно неудобная поза. Ну да ладно. Не об этом сейчас…
Пальцы Сокольского скользнули по шее, легонько надавливая и поглаживая, убирая напряжение из застывших мышц.
Олег огладил ладонями его плечи, провел руками по спине. Ни о чем не хотелось думать. Только целовать, чувствуя, что сам начинаешься потираться всем телом, не отдавая отчета, как это выглядит со стороны. Впрочем, это такая мелочь. Его сюда позвали явно не смотреть.
Время превратилось в тягучий медовый янтарь. Словно кто выплеснул коньяк и дунул на него морозным дыханием. А весь хмель осел на коже Сокольского золотой дурманной пыльцой и теперь хочется собрать ее губами, языком, вдохнуть и счастливо расхохотаться.
Дыхание стало чаще. Господи, почему эти пуговицы не поддаются?
Сокольский все же тихонько засмеялся:
– Не спеши, – шепнул, обжигая мочку уха и шею.
Рассмеяться захотелось и самому от нелепости ситуации. Однако как не спеши-то? Когда хочется просто до одури и весь здравый смысл исчез куда-то? Если еще совсем недавно был всего лишь обходной маневр, то теперь кроет так, что уже не соображаешь, что делаешь. И вот рубашка оказывается где-то на полу.
Сложен был Сокольский великолепно, у Олега перехватило дыхание при виде обнажившихся плеч, груди, пресса… Ладони сами потянулись вперед, приласкать огладить, обвести ореолы коричневых сосков. А потом приникнуть губами к шее и опуститься ниже, пробуя кожу на вкус.
Что интересно, его не останавливали. Казалось, Корсар сам затаил дыхание и смотрел, что же будет дальше. И только после того, как язык Олега заскользил по его ключицам, осторожно вплел пальцы в волосы. Но не сжимал и не давал понять, что надо отодвинуться и что-то изменить.
Олег откровенно шалел от запаха разгоряченной кожи стискивавшего его в объятиях мужчины и не собирался останавливаться.
– Кто бы мог подумать, – шепнул Сокольский, подцепил лицо Олега за подбородок и поднял лицо.
От взгляда окатило жаром. Голодный хищник, с усилием сдерживающийся зверь, которого не в меру раздразнили и он вот-вот сорвется. Олег сглотнул. Серебро взгляда гипнотизировало. Мысли путались, воздух раскаленной лавой потек в легкие.
Сокольский впился в его губы жестким властным поцелуем. Будто сам хотел убедиться, что все происходит на самом деле. Не отрываясь, распустил узел галстука, стянул рубашку.
– Встань, мальчик, – хрипло шепнул.
"Съест. Съест и не подавится".
Внутри одновременно плеснули страх и предвкушение. Умом он прекрасно понимал, что Сокольский не будет делать ничего такого, что причинит боль или неудобство. Даже в первый раз, даже со связанными руками…
Олег невольно облизал губы. Зря. Вон как выдохнул сквозь зубы. Сейчас же сгребет в охапку и…
Не сгреб. Медленно, словно в насмешку, Корсар стянул с него брюки. Второй раз за вечер. С силой провел по бедрам, сжал ягодицы. Член уже давно стоял, тут возбудиться ничего не стоило, достаточно было только голоса и взгляда. Впрочем, Сокольский в этом плане тоже не отставал. То, что он хотел и хотел незамедлительно, было ясно.
– Ты красивый, – вдруг сказал он, и Олег вздрогнул.
Просто слова, ничего ж такого. Но почему так горят щеки? Сокольский улыбнулся уголком губ. Избавил Олега от последнего клочка одежды, поцеловал, а потом неуловимо быстро развернул. Кресло оказалось спасением. Упереться коленями в сидение и схватиться за спинку. Хоть на немного спрятаться от пронизывающего взгляда, от которого совершенно теряешь всякую волю.
Сокольский ласкал и выглаживал спину, спустился на поясницу. Олег охнул и прогнулся, каждое прикосновение ощущалось нереально остро. Это все, наверно, коньяк, что же еще? А еще возникло странное чувство, что все шло именно так, как запланировал Сокольский. Хотя, бред какой-то, как можно такое планировать и… ах, не останавливайся только…
Губы обжигали шею, Олег старался не стонать, но получалось с трудом. Ладонь Сокольского обхватила член, сжала, провела… раз, другой, третий… Потом легла на живот и замерла. Захотелось разочарованно заскулить, но удалось сдержаться. Только вжался спиной в Сокольского, чувствуя, что тот долго держаться не намерен.
Ладонь скользнула выше, к груди, снова замерла, сорвав рваный вдох. Дыхание застряло в легких. Ну же, не издевайся. Потом еще выше, слегка сдавило горло.
– Мне нравится, как ты стонешь, – прошелестел голодный шепот, и внутри все скрутилось жгутом от возбуждения.
Пальцы обвели по контуру припухшие от поцелуев губы, медленно и осторожно. Но с каждой секундой все сильнее, наконец-то, надавили, заставляя приоткрыть.
– Оближи.
От еле слышного приказа-просьбы по коже пробежали мурашки. Иначе ведь никак, под рукой ничего другого нет. Поэтому не только облизать, но и легонечко втянуть в рот, чтобы услышать, как позади Корсар глухо охнул. Не минет, конечно, но Олег постарается. И плевать, что после секса будет с трудом ходить. Оно того стоит.
– Как… старательно, – отметил Сокольский. – И все сам…
Но тут же ойкнул, когда Олег прикусил – несильно, но ощутимо. Нечего умничать в такой момент. Не один ты тут…
Однако ответом был весьма довольный смех. Пальцы выскользнули изо рта, голову повернули набок. Ртом вновь завладели, не давая ни поспорить, ни возразить. Да и плевать, неважно. И все же отчаянно всхлипнул, когда Сокольский начал аккуратно его растягивать, поглаживая и отвлекая.
– Вот так, мальчик, – выдохнул он в губы, – расслабься.
Кажется, это длилось невыносимо долго. А, может, и быстро. Олег не соображал, сколько прошло времени, хотелось уже умолять и просить, чтобы прекратил эту сладкую пытку и взял. Но Сокольский явно знал, что и как делать. И торопиться не собирался. А потом вошел, неторопливо и уверенно, притискивая к себе так, словно Олег мог сбежать.
Не мог. Удалось только застонать и вцепиться в спинку кресла. А потом Сокольский двинулся, вперед – до самого упора, и Олег все же всхлипнул. Медленно – назад, заставляя изгибаться и вжиматься всем телом, требуя большего.
– Какой ты ненасытный, – тихо рассмеялся на ухо Корсар. – Что в удовольствии, что в работе. – Вдох, толчок. – Подумай, мальчик, кстати, об этом. – Еще вдох. – Мое предложение в силе. Хорошие юристы на дороге не валяются.
С каждым движением мозг отключался, чтобы хоть как-то достойно ответить:
– Не на дороге, только в кресле.
– О-о-о, – довольно протянул Сокольский, – знаешь, есть очень много мест, которые…
А потом резко стало не до разговоров. Удовольствие захлестнуло волной, руки соскользнули со спинки. Оргазм накрыл невероятно сладко и остро, все вокруг испарилось и стерлось, став совершенно ненужным.
С трудом осознал, что разрядка у обоих произошла почти одинаково. Безвольно обвиснув в руках Сокольского, Олег с трудом дышал, пытаясь прийти в себя.
Ноги подкашивались. Господи, надо как-то собраться и сползти с этого кресла. А то Сокольский лицезреет еще тот вид. Захотелось рассмеяться, но вышло только жалко всхлипнуть.
– Тише, мальчик, – шепнули совсем близко. – Иди ко мне.
От кресла оторвали почти без проблем, удерживая и что-то нашептывая на ухо. Олег не соображал. Просто сделал несколько шагов, опираясь на руку Сокольского, и рухнул на кровать. Все вокруг плыло, словно в тумане. Хотелось встряхнуть головой. Больше никакого коньяка вместе с сексом. Это вообще никуда не годится, что никак не соберешься в кучу.
Сокольский сгреб его в объятия, Олег уткнулся ему в шею, чувствуя, как по телу разливается невероятно сладкая истома, и тьма утягивает к себе. Нет, нельзя. Только чуть-чуть полежать, а потом одеться и дойти до себя. Не нужны лишние разговоры, вдруг кто увидит еще.
Сокольский касался губами его лица, ласкал, гладил спину и плечи. Кажется, что говорил. Чудовище тоже еще… Это ж надо было так грамотно соблазнить, что не возникло даже мысли отказаться. Олег вдохнул запах хвои и разгоряченного сексом тела. Глаза сами закрылись. Сейчас, совсем чуть-чуть и…
Долго ли спал – не разобрать. Проснулся будто от толчка. Вокруг – темень, только горят красным цифры на часах. Половина третьего ночи.
Стало немного нехорошо. Это называется "полежу совсем чуть-чуть".
Раздосадованный в первую очередь на себя, Олег глянул на Сокольского. В темноте особо не разобрать, но, судя по дыханию, спит. Следовательно, можно тихонько выбраться и уйти. Некрасиво? Еще вопрос. Но лучше сейчас, чем с утра. Затаив дыхание, он попытался аккуратно выбраться из-под обнимающей руки. С претензией так обнимающей, кстати. Очень ощутимо, будто уже приватизировал и подписал право собственности.
– И куда? – послышался спокойный вопрос, заданный чуть хрипловатым спросонья голосом.
Олег чертыхнулся про себя, замерев, как кролик перед удавом. Но все же ответил, попытавшись это сделать как можно более равнодушно:
– К себе.
Рука с плеча никуда не делась. Сокольский явно не собирался ее убирать.
– Зачем? У тебя в номере срочные дела прямо сейчас?
– Не хочу никого из нас компрометировать, – более язвительно, чем собирался, ответил Олег. И тут же прикусил язык. Уж вины Сокольского в произошедшем нет. Но к кровати не привязывал, то есть, к креслу. Сам же тянулся к нему, целовал и отдавался, всхлипывая и мечтая, чтобы не останавливался. Поэтому пришлось сказать более мягко: – Не переживайте, Владислав Алексеевич, не заблужусь. И пройду тихо, никого будить не стану.
Сокольский усмехнулся. Олег почувствовал, что снова забывает дышать. Хотя вроде бы опасаться нечего, и предложение вполне дельное. А еще так по-дурацки – снова по имени-отчеству. Рефлекс, однако. Или просто Корсар на него так влияет.
Сокольский привстал, бесцеремонно подмял охнувшего от неожиданности Олега под себя. Посмотрел в глаза, на этот раз темнота уже не мешала – привык.
– Значит, так. К себе ты непременно пойдешь. Обязательно пойдешь. Утром. После завтрака и разговора.
– Но… – попытался возразить Олег.
В поцелуй возражать оказалось крайне сложно. Да и выбраться из-под любовника тоже. Явно знал, как лечь так, чтобы и при определенном усилии не получилось уйти.
И сгреб так, что и не шевельнутся. Внутри было вспыхнуло возмущение, но тут же погасло. Одновременно захотелось рассмеяться и… остаться. Странное и совсем незнакомое чувство, от которого было немного не по себе.
Сокольский погладил его кончиками пальцев по щеке, мягко так, ласково. Глядя так удивительно по-доброму и тепло, что сердце забилось, как сумасшедшее.
– Спи, неугомонный мой, – шепнул с еле различимой улыбкой. – Спи.
Внутри разлилось приятное щекочущее тепло. Все слова пропали. И даже тогда, когда сам медленно и неуверенно обнял Сокольского за плечи и прижался покрепче.
Завтра. Все завтра.
Глава 8
Консалтинг бывает разный
Спалось на удивление сладко. Без сновидений, без тревожных звуков, без подсознательного желания поскорее открыть глаза. Олег шумно вдохнул и подсунул руку под подушку. Вставать совершенно не хотелось. Состояние мягкой полудремы кутало в свои объятия и не собиралось выпускать. И было так хорошо, что хотелось наплевать на все, снова провалиться в зовущую тьму и продрыхнуть еще пару часиков.
"Ты же жаворонок", – укоризненно заметил внутренний голос.
Плевать. Жаворонок, сова, голубь – птица божия, тьфу…
Кстати, почему мышцы так странно ноют?
Откуда-то донесся мужской голос. Говорили тихо, спокойно, деловито. Ага, с балкона.
Олег резко распахнул глаза. Осознание того, где он находится, окатило горячей волной. Стало резко не до сна и ноющих мышц. Твою ж налево. Как можно было так отключиться и позабыть, что находишься в номере Сокольского? И вчера…
Во рту резко пересохло. Да уж, хорош ты, Грабар. Пожалуй, стол и кабинет это не переплюнет, но… При воспоминания о минете бросило в жар. Олег приподнялся, мотнул головой. Так, быстро взять себя в руки. Не хватало еще тут перед Сокольским впасть в смущение и трепет.
Вздохнув, он поискал глазами одежду. Вон она, родемая, на стульчике висит. Хм, что в памяти совсем не отложилось, когда это ее так аккуратненько сложили. Это все коньяк, меньше пить надо. А еще бы хорошо дойти до ванны. Показываться в таком виде перед Сокольским – тот еще экстрим.
О том, в каком виде он предстал вчера, думать не хотелось. Уж, пожалуй, в таком, что нынешней ни капли не встревожит. Так, хватит валяться, сегодня еще куча лекций и… дьявол, куда вчера отшвырнули нижнее белье?
После душа стало лучше. Холодная вода прекрасно взбодрила и навела относительный порядок в мыслях. Только вот губы все немного припухли, перестарались вчера.
– Ну и кто ты после этого? – шепнул он, глядя на свое отражение.
Отражению, разумеется, было наплевать. В сказке о спящей красавице и семи богатырях на самом деле была спрятана сермяжная правда. В момент отражения конкретно тебя, зеркало считает самым лучшим – именно тебя. Оттого и нет на свете никого румяней и белей.
Олег резко открыл кран и снова плеснул на лицо холодной водой. Да уж, какая прелесть, когда на философию такую тянет. Еще разве что осталось добавить штрих, что глаза влюбленного в тебя человека должны отражать так же, как зеркало, – и вообще будет прекрасно.
В общем, тянуло на совершенно странные размышления, отчаянно далекие от вполне приземленных: как себя вести, когда он все же выйдет отсюда?
Ничего особо умного в голову не пришло. Поэтому, когда Олег оказался в комнате, то встретился лицом к лицу с Сокольским. Тот уже успел заказать завтрак. Сидел в кресле, пил сказочно ароматный кофе… и смотрел прямо на Олега. Свежий, в темно-сером костюме, уже при галстуке. На лице – ни следа от бурной ночи. Только глаза совсем чуть-чуть прищурил и видно, что сдерживает улыбку – изгиб губ выдает. И сидит же, сволочь, так элегантно, что залюбоваться впору.
– Доброе утро, Олег, – улыбнулся Сокольский. – Проходите, присаживайтесь. День сегодня будет не менее напряженным, чем вчера. Поэтому не стоит пропускать завтрак.
Напряженным? Олег попытался различить в голосе намек на издевку, но ничего подобного не было. И стоило бы отказаться, выкрутиться, сказать что угодно, лишь поскорее покинуть номер, сделав вид, что вчера ничего страшного не произошло и вообще произошло ли, но… есть хотелось зверски. Олег сам себе удивился: давно с утра уже не было такого аппетита. Перенервничал, что ли? Или незнакомая обстановка подействовала?
– Доброе, Владислав Алексеевич, – запоздало отозвался он, понимая, что молчит и просто неприлично пялится на Сокольского.
– Стоять в дверях не стоит, там сквозняк, – лениво заметил Сокольский. – Да и можно достояться не только до простуды, но и до того, что на столе ничего не останется.
"Была бы простуда, – тоскливо подумал Олег, – я бы взял больничный и никуда не поехал. И катился бы Табан со своей конференцией до Молдаванки, к подъезду тети Сары".
Грабар с невозмутимой физиономией придвинул стул, расположившись напротив Сокольского. Садиться рядом – увольте. Особенно, когда на тебя смотрят точно так же, как на этот золотистый блинчик или, не приведи господь, поджаренный бекон.
– Что-то не так? – вежливо поинтересовался Сокольский.
– Что вы, Владислав Алексеевич, – невинно ответил Олег, – все чудесно. Но все же убедительная просьба, перестаньте на меня так смотреть. А то возникают крайне нехорошие мысли.
– И какие же?
– "Ганнибала" смотрели?
Сокольский расхохотался. Чисто, звонко, искренне. Олег невольно заслушался. Смеется, гад, как хорошо. Прям так, что и самому хочется. Вроде интеллигентно, но все же заразительно.
– Что ж, прекрасная тема для разговора за завтраком. Развивайте ее, Олег, мне любопытно.
Только вот серые глаза смотрели так, словно Сокольский успел разложить собеседника, отметить наиболее аппетитные части тела и…
Олег взял кофейник и налил себе кофе. Ух, как пахнет все же. За такой аромат можно и душу продать. И совершенно неважно, кто сидит рядом. В конце концов, словесный поединок доставлял тоже особое удовольствие. И можно почти не думать о том, что внутри будто что-то щекочет от ощущения опасности. Нельзя слишком дерзить, нельзя говорить необдуманно, нельзя ляпнуть лишнего. Делать вид, что все хорошо. Так и должно быть. Господа юристы развлекаются.
Правда, Сокольского стоило поблагодарить, что он вел себя как ни в чем не бывало. Прекрасное утро.
– При должном подходе вполне возможно, – ни капли не смутился тот. – Но я не об этом.
Олег посмотрел на него, чуть приподнял бровь. Мол, а о чем же?
– Олег, так у вас проблемы на работе?
А нет, показалось. Не прекрасное.
Впрочем, кажется, это уже становится какой-то своеобразной традицией. Все хорошо, прекрасно, Сокольский – замечательный собеседник, и тут – бац, – неожиданность. Аппетит, конечно, не ушел никуда, на существенно ослабел. Как известно, когда попадаешь в неприятную ситуацию – начинаешь нервничать. И либо потом ешь, как не в себя, либо наоборот – кусок в горло не лезет. Олег относился ко второй категории. Сейчас, слава богу, был всего лишь дискомфорт и попытки сообразить, как красиво ответить на поставленный вопрос, но приятного все равно мало.
Правду говорить не к чему. Давить на жалость Олег не собирался. С личными накладками надо разбираться самому. А если захочется поговорить, то можно позвонить тете Саре или Яну. Тут даже если обзовут дурнем, то ласково и с пониманием.
А вот конкурент…
– "Хельтруда" не годится в подметки даже предыдущему делу, – ровно сказал Сокольский, откидываясь назад, на спинки кресла.
Белая фарфоровая чашка в руках, проницательный взгляд, случайный лучик солнца лениво скользнул по его волосам, выхватывая серебро в темных волосах.
Сама элегантность. Но не нужно забывать, что перед тобой сидит настоящий хищник. И спокойно может играть с добычей, лениво следя, как ты пытаешься что-то сделать. И как-то выкрутиться.
– Поэтому мы можем найти компромисс, – сказал Олег, прикидывая, стоит ли углубляться в обсуждение дела глубже или оставить до понедельника.
"Оставить", – вдруг ледяной волной окатило осознание.
Малодушно, но елки… Вдруг понял, что хочется продлить эти странные непонятные отношения. Ни на что не надеясь, и уж тем более не пытаясь подтасовывать факты. Просто работать с мастером своего дела, у которого можно много чему поучиться – многого стоит. А выволочка от Табана… Может, он был просто всего лишь не в духе, сразу ставить клеймо на человека не стоит.
Хотя о том, что, будучи "не в духе", лишил премии, упускать он не собирался. Наверно, стоит проверить еще раз. Если шефу нужна безоговорочная победа в любом деле, то это глупо. Такого просто не может быть. А если все же действительно…
Сокольский не торопил с ответом. Но в то же время Олег понимал, что молчание затягивается. Тот намеренно взял паузу и держит ее, предоставляя ему самому выходить из положения. Ведь и ежу понятно, что речь идет не только про "Хельтруду".
Кусок в горло все равно не лез. А ладно, была не была. Вчера вроде прокатило.
Олег посмотрел прямо в глаза Сокольскому и тихо спросил:
– Владислав Алексеевич, что вы хотите услышать?
Формулировка сама по себе предполагала множество ответов. Выражение глаз Сокольского изменилось. Оценил, да. Только вот легче от этого не стало.
Вот фарфоровая чашка вернулась на стол. Олег невольно засмотрелся на длинные пальцы и красивой формы ладонь. И тут же выругал себя последними словами.
– Правды, Олег.
Да с какой радости? И хоть умом он понимал, что ничего особо плохого Сокольский не хочет, а вчера здорово помог расслабиться, быть внимателен и нежен, думая не только о себе, но и о партнере. При этом… хорошо так думая, но… Раскрывать душу-то зачем? Что вы в ней хотите узреть, Владислав Алексеевич? Правду? Вряд ли она вам понравится в том виде, в котором есть.
– Правда в том, что скоро начнутся лекции, – осторожно ответил Олег, чувствуя, как ступает по острой грани между собственной уже приглушенной злостью и опаской неосторожно нагрубить собеседнику.
Сокольский улыбнулся. Холодно так, без капли радости. Улыбка – всего лишь штрих к идеальному образу. Да уж, не любит, когда не отвечают на вопросы. Но и вопросы, извините, пожалуйста.
– Правда в том, Олег, что у вас какие-то проблемы. Бледность, круги под глазами, холодные руки, резкий перепад настроения, стоит только спросить о работе. Конечно, – собеседник развел руками, – можно это все обосновать природными данными и, допустим…
– Полнолунием, – брякнул Олег, чем вызвал удивленный взгляд. – В полнолуние я всегда так выгляжу.
– Я это учту, – серьезно кивнул Сокольский, – но вчера с неба светил молодой месяц.
– Да вы звездочет, Владислав Алексеевич, – елейным голосом огрызнулся Олег, чувствуя, что пора сваливать не только с глупой линии разговора, но и из номера тоже.
Сам дурак, сам виноват. Не стоит на кого-то перекладывать ответственность за свои поступки. Это глупо, некрасиво и очень опасно для здоровья. Шутка вышла дурацкой, обстановку не разрядила. Ладно, придется тогда выкручиваться по-другому.
– Или связано не с работой? – неумолимо продолжил Сокольский. – Здоровье, личная жизнь?
Теперь это был не дискомфорт. Медленно изнутри поднималась злость. При этом даже не потому, что так бесцеремонно расспрашивали, а потому что были близки к истине. Но истина – слабости. А чужим слабости показывать нельзя.
А личная жизнь… Твою же за ногу, неужели ты подумал, что будь у меня кто-то, кувыркался бы я с тобой тут?
