Текст книги "Возможно (СИ)"
Автор книги: Мика Хьюстон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)
А для того, чтобы сделать правильный выбор, Эдварду просто необходимо с кем-нибудь посоветоваться. Учитывая то, что мать сейчас занята, остаётся только один человек, который может хоть как-то ему помочь, – Альфонс. Брат сейчас как раз должен быть свободен, а следовательно, Эдвард вполне может обратиться к нему за помощью.
Быстро забежав в отцовский кабинет, в котором с самого утра пропадал Альфонс, алхимик сразу же закрыл за собой дверь, чтобы Мартель и Дольчетто, которые вполне могли отделиться от Жадости, не смогли так просто подслушать их разговор. Нужно создать им как можно больше препятствий, чтобы эти люди не узнали всё раньше времени.
Альфонс, оторвавшись от какой-то книги, удивлённо посмотрел на брата. Эдвард совсем не обратил на это внимания, не желая отвлекаться на подобное, чтобы не забыть важных деталей. Да и он на периферии сознания понимал, что его поведение со стороны действительно выглядит немного странно.
– Что-то случилось? – поинтересовался Элрик-младший.
– Ал, ты не поверишь! – воскликнул Эдвард. – Я только что видел гомункула!
– Но их же не существует!
Алхимик, остановившись рядом с братом, быстро восстановил немного сбившееся дыхание и утвердительно кивнул. До этого дня он тоже так думал, только вот появление Грида всё изменило. Но даже сейчас Эдвард до конца не верил, что он настоящий гомункул. Если бы у мальчика было больше доказательств, чем слова мужчины…
– Он сейчас внизу, с мамой, – сообщил не-Стальной. – Он сказал, что Хоэнхайм ему когда-то помог.
Отложив книгу в сторону, даже не подумав о том, чтобы хоть как-то отметить ту страницу, на которой он остановился, Альфонс быстро поднялся на ноги и с нескрываемым интересом посмотрел на старшего брата.
– Я хочу посмотреть на него! – с задором в голосе сообщил Элрик-младший.
– Пока нельзя, – отрицательно покачал головой алхимик. – Меня мама отправила к тебе, чтобы поговорить с гомункулом и его сопровождающими.
Опустив в миг потускневший взгляд, Альфонс насупился. Эдвард сейчас прекрасно понимал брата. Он сам очень хотел расспросить Жадность о том, как можно создать гомункула, кто это сделал и зачем. Расспросить, чем искусственные люди отличаются от «естественных». Ведь до сегодняшнего дня мальчик не видел ничего подобного.
– А как он хотя бы выглядит? – поинтересовался Альфонс.
Сейчас не-Стальной мог понять такой сильный интерес своего брата. Если бы он оказался на его месте, то поступил бы точно так же. Да и вообще, так бы сделал абсолютно каждый человек, ведь такое слишком… Нереально.
– Да как обычный человек, – пожал плечами Эдвард. – Честно, я до сих пор не особо верю в то, что он гомункул. Уж слишком он… Обычный.
– А сможешь рассказать о нём побольше? И о тех, кто с ним пришёл?
– Конечно! Но когда они закончат говорить с мамой, тебе будет лучше самому увидеть этого гомункула… И нужно будет попросить его как-нибудь это доказать, – Эдвард сложил руки на груди. – А то верить ему на слово глупо.
Несмотря на то, что Жадность сказал о том, что он знаком с Хоэнхаймом, и что Патрисия его узнала, не являлось причиной для того, чтобы Эдвард слепо верил этому гомункулу. Уж слишком ненадёжным показался мальчику этот искусственный человек, поэтому его нужно проверить. И не только его, но и Дольчетто с Мартель.
***
– Теперь мы можем поговорить без лишних ушей, – довольно ухмыльнулся Грид, сев за стол.
Он по привычке, выработанной долгими годами жизни среди людей, не обращал внимания на недовольный вид Триши. На него смотрела не только она, но и многие другие, поэтому он уже давно не придавал этому значения. Ведь какой человек считает, сколько раз он моргнул или сколько вдохов сделал? Это слишком естественно, чтобы обращать на это слишком много внимания.
– Что именно вам сказал мой муж? – Триша сложила руки на груди.
Жадность прекрасно понимал, что так женщина подсознательно пытается отгородиться от него, и поэтому не собирался её обвинять. Любой человек хочет быть в безопасности, и во время не самых приятных разговоров они пытаются сделать это как можно более возможным. Да и учитывая то, что сам гомункул сейчас может быть источником опасности для своей собеседницы, её поведение вполне ожидаемо.
– Если коротко, то он думает, что Прайд в любой момент может избавиться от тебя и твоих дармоедов, – немного недовольно сообщил Грид. – А ещё он хочет, чтобы ты была поаккуратнее. И один совет лично от меня: если увидишь движущуюся тень, то даже не думай бежать. Не поможет.
– И почему же? – недоверчиво хмыкнула Патрисия.
– Он сам так несколько раз подох, – отозвался Дольчетто.
Жадность в подтверждение слов своего спутника утвердительно кивнул, при этом увидев удивлённый взгляд хозяйки дома. Но ни он, ни его товарищи не стали ничего объяснять. Они своё дело сделали. Триша о всём знает, а остальное – не их дело.
Хотя… Хоэнхайм ведь попросил сделать их ещё кое-что…
– Вот как… – немного нахмурилась женщина. – Спасибо, Грид.
Сейчас гомункул был отчасти рад, что его собеседница так быстро ему поверила. А то обычный человек ведь не поверит даже в существование гомункулов, что же говорить об остальном? Хотя ведь Триша не один год прожила с Хоэнхаймом, а с ним поверишь даже в самое невероятное и с первого взгляда невозможное.
– Кстати, Патрисия, – Жадность лениво потянулся. – Не будешь против, если я с Мартель и Дольчетто переночую у тебя?
Гомункул сразу на это рассчитывал, но решил всё равно спросить у женщины разрешения. Ради приличия. Да и портить отношения с Хоэнхаймом ему не хотелось. Грид собирался ещё использовать своего сообщника, а если повезёт, то и с его семьёй. Он всегда желал получить больше, чем у него было.
– Конечно, – согласилась Триша. – Но надеюсь, ты понимаешь, что здесь хозяин не ты?
Жадность устало закатил глаза, Дольчетто что-то прорычал себе под нос, а Мартель осталась единственной, кто внешне никак на это не отреагировала. Гомункулу не очень нравилось, что эта маленькая девка относится к нему, как к идиоту. Он же лет на сто семьдесят пять старше её!
– Да понимаю, понимаю, – отмахнулся Грид. – Не дебил ведь.
– Вот и отлично, – с облегчением ответила Триша.
После этого женщина поспешила покинуть кухню, а ни Жадность, ни Мартель, ни Дольчетто не стали её останавливать. Каждый из них прекрасно понимал, что Патрисия узнала слишком много, как для человека.
Ладно ещё гомункул или химера… Они покрепче будут, чем обычный человек. Уж слишком они много пережили, чтобы быть слабыми. Для них это сейчас просто непозволительно!
***
Во время ужина, на котором, как и предполагал Эдвард, присутствовали Дольчетто, Мартель и их начальник, единственной, кто не бросал на гостей косых и оценивающих взглядов, была Триша. Да и то, только из-за того, что она неплохо держала себя в руках, а вот её сыновья – совсем другое дело. Они же до сегодняшнего дня ни разу не видели гомункулов в живую, вот и не могли удержаться.
А когда Патрисия повела химер в одну из немногих свободных комнат, Эдвард быстро договорился с Альфонсом, чтобы тот ненадолго оставил его с Жадностью наедине, после чего ближе подошёл к мужчине.
– Можно вас о кое-чём попросить? – обратился к гомункулу мальчик.
Эдвард не знал, согласится ли Грид ему помочь, но всё равно решил попытаться. У алхимика может и не быть другого шанса спасти свою мать, посему он должен откинуть все свои страхи и сомнения. Да и, в конце концов, гомункул ведь может согласиться…
– О чём? – без всякого интереса спросил мужчина.
Услышав этот ответ, мальчик про себя обрадовался. Если Жадность относится к его просьбе с нейтралитетом, то это уже победа! Это значит, что у Эдварда есть все шансы убедить своего гостя помочь ему.
– Вы же знаете, как пользоваться философским камнем?
– Допустим, – скептически хмыкнул Грид. – А ты чего этим интересуешься? Неужели смог раздобыть его? – гомункул хохотнул.
Рассматривая своего собеседника, Эдвард насупился. Всё-таки Жадность не слишком-то располагал к себе, вот поэтому мальчик и не мог рядом с ним расслабиться. И если бы не необходимость спасти Патрисию, то юный алхимик бы не стал связываться с этим искусственным человеком, а позволил ему спокойно уйти.
Но сейчас Эдвард хватался за любую возможность спасти дорогого ему человека, даже если ему придётся из-за этого переступить через себя. И плевать, с кем ему придётся работать: с армией, гомункулами или самим Дьяволом.
Мальчик прекрасно понимает, что сейчас у него есть реальная возможность изменить свою судьбу. Он ведь сейчас действительно может сделать так, чтобы его сон никогда не сбылся. И плевать, что Ишвар уже вспыхнул ярким огнём. Главное, что другие люди смогут выжить.
А что может быть лучше этого?
========== Глава 17. Врата ==========
Грид внимательно слушал Эдварда, с трудом сдерживая рвущийся наружу смех, чтобы не спугнуть глупого и наивного мальчика. Ладно всего его химеры нормально относятся к такому поведению своего босса, прекрасно понимая, чем оно вызвано, но Элрик-то ничего об этом не знал.
Со стороны заливистый и немного сумасшедший смех гомункула выглядел бы как минимум некорректно и странно.
А учитывая то, что Жадность был совсем не против использовать обоих сыновей Хоэнхайма в своих целях, то ему лучше пока подержать себя в руках, и только потом дать волю всем своим эмоциям. Ведь если он сделает это сейчас, то непременно спугнёт мальчуганов, и те больше не захотят о нём даже слушать.
А Гриду оно нужно?
Да, контролировать себя довольно сложно и не всегда приятно, но сейчас это жизненно необходимо. Иначе всего его планы и надежды разрушатся в один миг, словно хрупкий карточный домик из-за одного жалкого дуновения ветра, при этом забрав с собой всё, что с таким трудом добыл мужчина.
Чтобы что-то получить, нужно отдать что-нибудь равноценное.
Гомункул прекрасно помнил этот закон алхимии, но из-за своей алчной природы он был в корне с ним не согласен. Если правильно распорядиться ресурсами, то можно заполучить весь мир с минимальными потерями.
Вот поэтому Жадность сейчас держит себя в руках, чтобы потом иметь прекрасную возможность получить намного большее, при этом не потеряв ничего из того, что он смог с таким трудом получить и сохранить.
Если хоть что-нибудь из его вещей исчезнет, будет очень обидно и неприятно.
– Так вы мне поможете? – стараясь выглядеть как можно серьёзнее и не показывать своих истинных эмоций, поинтересовался Эдвард.
И смотря на лицо этого до боли маленького и наивного ребёнка, который так упорно пытается казаться взрослым, несмотря ни на что, Грид не смог сдержать громкого смеха, который, кажется, слышали абсолютно все.
Жадность последние лет сто пятьдесят смешило такое поведение людей. И ладно ещё так поступают сверстники Элрика – для них это в порядке вещей, но чтобы подобным образом вели себя вроде как взрослые люди?
За всю долгую жизнь гомункул не видел, чтобы хотя бы десятая часть представителей человеческого рода немного изменилась и стала разумной. На это были способны только менее трёх процентов людей.
И вспоминая все эти невероятно глупые лица и наивные надежды, Гриду хотелось смеяться ещё сильнее. Пожалуй, здесь он был согласен со своим создателем. Но всё остальное…
Ни в чём другом они априори не могут прийти к консенсусу, а такой похожий на Отца лицом Хоэнхайм ещё так сильно надеялся на этих слабых и никчёмных существ, из которых только некоторые способны на действительно стоящие поступки.
А вспоминая последний разговор в живую с последним жителем Ксеркса, Жадность понял, куда тот дел последний свой философский камень, который остался у него после помощи гомункулу с побегом.
Как же ожидаемо! Хоэнхайм отдал такую ценную вещь своему собственному сыну, который, по его мнению, смог бы помочь ему спасти как минимум Аместрис, а как максимум – целый мир и уничтожить Отца, с которым у того были весьма натянутые отношения.
Ну не глупец ли?
– Чего ты смеёшься? – Эдвард нахмурился.
С трудом совладав со своими эмоциями, Грид тыльной стороной ладони смахнул с глаз проступившие слезинки и посмотрел на своего собеседника сверху вниз, но насмешливая ухмылка даже не думала сходить с его лица.
– Да согласен я, согласен, – отголоски смеха до сих пор слышались в тоне мужчины. – Просто мне вспомнился разговор с одним моим старым знакомым.
Сейчас Эдварду не обязательно знать, какая именно история у того философского камня, который три года назад ему вручил отец. Может быть, Жадность потом всё расскажет мальчишке, но в сложившейся ситуации у обоих есть дела поважнее.
– Точно? – переспросил Элрик.
– А ты сомневаешься? – Грид наклонил голову немного влево. – Сейчас это слишком соответствует моим целям, чтобы я мог отказаться.
Увидев, как Эдвард с облегчением вздохнул, гомункул с трудом сдержался, чтобы опять не засмеяться. Всё же Элрик типичный представитель своего рода. В восемь лет человек не может быть достаточно серьёзным.
Но отказывать своему собеседнику Жадность действительно не собирался. Во-первых, исцеление смертельно больной Патрисии – очень забавное и интересное занятие, а во-вторых, спасая эту женщину, мужчина заполучит себе в должники этого мальчика.
Пускай Эдвард сейчас почти ни на что не способен, кто знает, чего он сможет добиться в будущем? Да и наверняка он сможет хоть немного повлиять на своего отца, если в этом будет необходимость.
Да и Грид ничего не теряет, соглашаясь на помощь Трише. Ведь, в конце концов, он будет использовать не свой камень, а тот, который сейчас находится у старшего сына Хоэнхайма. Свой использовать было бы очень жалко, а вот чужой – да пожалуйста!
Чужое вообще никогда никто не хочет сохранять. Так почему бы не попробовать, а?
***
Около пяти часов вечера Жадность, наконец, подходит к Патрисии, которая, как кажется самому гомункулу, всегда делает одно и то же: хлопочет по дому, стараясь успеть как можно больше. Будто она всё знает о своей смерти, вот и так много работает, чтобы хоть сыновья запомнили её жизнерадостной и вечно бодрой.
Как же глупо и наивно! Неужели эта женщина ни на что большее не способна?
Подойдя к кухонному столу, Грид опёрся о него поясницей и вальяжно опёрся о него локтями, после чего перевёл на хозяйку дома немного задумчивый взгляд, готовясь сказать уже давно готовые слова.
– Мы можем поговорить? – первым прервал повисшее в комнате молчание мужчина, терпеливо выжидая, пока Триша ему ответит.
– Конечно, – женщина добродушно улыбнулась и посмотрела на своего гостя. – О чём?
Жадность скептически хмыкнул и, вновь окинув Элрик придирчивым взглядом, пытаясь удержаться от слишком едкого комментария в её сторону, который сейчас будет ой как ни кстати, продолжил:
– О том, что люди с твоей болезнью так не улыбаются.
Услышав это, Патрисия попыталась удержать в ослабших от неожиданности и капельки страха руках ложку, но та всё равно с громким звоном, который неприятно резанул уши, упала на деревянную поверхность стола.
Про себя гомункул отметил, что это было вполне ожидаемо от такого человека, как она, но вслух не сказал ни слова. Просто сейчас он преследует совсем другие цели и портить отношения с этой женщиной ему ни к чему.
Тем более, она ещё нужна Хоэнхайму, который обещал помочь Жадности не попасться на глаза Отцу и его искусственным собратьям. Гомункул не настолько тупой, чтобы вредить самому себе.
– Откуда ты?.. – это было единственное, что смогла выдавить из себя Триша.
– Твой сыночек – знаменитая гадалка, – слегка усмехнулся мужчина. – Ты что, не знала о его волшебных снах?
Даже сейчас Грид не мог избавиться от своей привычной манеры разговора, пускай он умом и понимал, что люди намного хрупче гомункулов. Но что делать, если это часть его природы?
– И чего ты хочешь? – Патрисия неестественно нахмурилась.
Пускай Жадность был знаком с ней совсем недолго, но даже ему такой вид Элрик казался непривычным. Сейчас лицо женщины было весьма красноречиво: по нему было легко понять, что Триша ждёт от своего гостя абсолютно всего.
– Как не удивительно, но помочь, – с усталостью в голосе вздохнул Грид. – Скажи за это “спасибо” сыну.
– Ты уверен, что сможешь сделать это? – с грустью усмехнулась женщина.
– Не бывает, чтобы чего-то не было можно! – с гордостью сообщил ей гомункул.
Ну неужели одного его существования недостаточно, чтобы поверить, что Жадность может практически творить чудеса? Или Патрисия каждый день встречает искусственных людей?
Хоэнхайм, конечно же, не в счёт. Его сейчас даже человеком назвать нельзя. Он просто огромное скопление энергии с собственным разумом, не более того.
– Никак не ожидала услышать это от тебя, – Элрик сложила руки на груди.
– Как будто ты гомункулов каждый день видишь, – немного недовольно скривился Жадность и развёл руками.
– Делай, что хочешь, – Триша устало потупила взгляд. – Хуже ведь всё равно не будет…
И сейчас, наблюдая за её реакцией, Грид понимал, что даже такие люди, как она, могут устать от навалившихся на них проблем. Хорошо хоть у Элрик остались те, кто ещё в силах за неё бороться.
Иначе бы Патрисия через месяц-другой оказалась бы в могиле.
***
Приступить к «волшебному» исцелению Патрисии Грид смог только с наступления ночи. При свете дня делать это было бы весьма напряжно. Вряд ли бы жители крохотного Ризенбурга спокойно отнеслись к тому, что одна из их знакомых сидит в центре какого-то непонятного круга, опустив голову, а над ней возвышался мужчина с серьёзным лицом, что-то обдумывая.
Они бы наверняка стали мешаться и задавать такие лишние сейчас вопросы. Просто далеко не все разбираются в алхимии и не каждый хочет слушать объяснения странного человека, который совсем не вызывает доверия, даже если на его стороне будет та, кого они знали много лет.
Такова природа человека.
А вот ночью заниматься лечением старшей Элрик будет намного проще. Не будет лишних глаз, а следовательно, никто им не помешает открывать Врата Истины. Эдвард же пообещал не соваться и немного подержать своего брата в доме, пока гомункул не закончит свою работу.
При таком раскладе Жадности будет намного проще со всем разобраться и поскорее вернуть мальчикам их здоровую мать.
– Закрой глаза, – посоветовал мужчина спокойным тоном. – Тебе лучше всего этого не видеть.
Грид не знал, последовала ли Патрисия его словам из-за того, что она сидела к нему спиной, но, выждав пару мгновений, достаточных для того, чтобы сомкнуть веки, гомункул приступил к своему ритуалу.
Да, он раньше никогда не открывал Врата Истины до этого дня, но прекрасно знал, как это следует делать. Если бы Жадность был в лучших отношениях со своим создателем, то непременно бы сказал ему спасибо за всё, что у него сейчас есть.
В том числе и за жизнь.
Но не имея с Отцом ни капельки дружественных отношений, Грид полагался только на себя. Так было привычнее и проще.
А проводя Патрисию сквозь Врата и отдавая в качестве входной платы несколько душ из философского камня, гомункул не мог не вспомнить об Эдварде, который и уговорил его на всю эту авантюру.
«А всё-таки сын Хоэнхайма умён», – отметил про себя Грид.
К сожалению, времени для подобных мыслей у него было не очень много. Сейчас Жадность должен был сконцентрироваться на своём пребывании в этом месте и его непосредственном задании.
Ведь вдруг что-то пойдёт не так? Кто же эту Истину поймёт?..
***
Изуми, как и любая другая женщина, совсем не хотела терять своего ребёнка. Она, несмотря ни на что, желала только счастья, неотъемлемыми компонентами которого была полноценная семья.
А что начинает делать человек, когда его идеальный мир в один миг рушится? Правильно! Начинает винить во всём себя. В особенности когда именно он не смог нормально сохранить один из его компонентов.
И поэтому женщина переживала своё несостоявшееся материнство намного тяжелее, чем её супруг. Ведь именно она не смогла сохранить своего ребёнка, а не Зик, от которого, по сути, ничего не зависело.
Изуми очень хотелось повернуть время вспять и всё изменить, но она, к сожалению, обычный человек, а не Бог и даже не Дьявол. Она совсем не умела творить чудес и хоть как-то влиять на прошлое.
Но из-за того, что бывшая Харнет так и не научилась за всю свою жизнь сдаваться, она приняла решение попытаться вернуть своего умершего ребёнка с того света, пускай ей и придётся для этого нарушить один из главных табу алхимии.
Но разве это может идти в сравнении с обычным человеческим счастьем? Конечно же, нет!
Или всё-таки да?
========== Глава 18. Ночь ==========
Как бы Патрисия не пыталась себя успокоить, ей всё равно было страшно, да и ещё неприятно тягучее, как дёготь, волнение не желало покидать её ослабленного ужасной болезнью тела.
Если бы ей не было нужно держаться ради гражданского мужа и двух слишком маленьких сыновей, то она бы непременно позволила себе в один момент сломаться, не ощущая никаких укоров совести, ведь в таком случае никто бы от неё зависел и не пострадал от такого её поступка.
Но это были лишь глупые мечты, которым не дано сбыться.
И, доверившись Гриду, который обещал избавить её от болезни, отравляющей последние несколько лет её жизнь, Элрик очень надеялась, что у гомункула всё получится. Женщине совсем не хотелось быть обузой для дорогих ей людей, посему она возлагала на этот не до конца понятный ей ритуал большие надежды.
К сожалению, даже после жизни с Хоэнхаймом Патрисия до конца не смогла разузнать всех тонкостей алхимии, в том числе и этого ритуала прохождения сквозь Врата. Да и она не особо этим интересовалась. Женщина просто целиком и полностью положилась на своего гражданского мужа, позволив ему ничего ей не рассказывать.
А вот сейчас она об этом сильно жалела.
Элрик была совсем не против понимать, что же именно делает гомункул и что означают те слова, которые он шепчет себе под нос; ей хотелось знать значение этих странных символов, которые окружали её в Ризенбурге; и, конечно же, она была совсем не против понимать, кем же являлось то белое безликое существо, которое криво усмехалось в слепяще-белоснежном пространстве.
Патрисия всё время ожидала того, что Жадность посоветует ей ненадолго закрыть глаза, но этого не происходило.
Гомункул совсем не обращал на неё внимания, полностью сконцентрировавшись на существе, которого он только один единственный раз назвал по имени. Да и то, он оборвался на полуслове, так как это существо сразу же отправило Грида и его спутницу за другие Врата.
Но когда женщина, наконец, ощутила под собой нормальную землю, она не смогла сдержать той искренней радости, которая в один миг овладела её телом, всеми красками заиграв на её лице. Сейчас она совсем не думала, что мог решить Грид, который мог оказаться в любом месте после возвращения из Врат.
Она жива.
Хоэнхайм ни раз рассказывал своей супруге о том, что случалось с людьми, которые решили хотя бы на одну секунду прикоснуться к Истине. И Элрик очень боялась, что с ней могло случиться нечто подобное после того, как она согласилась принять помощь Жадности.
Умирать ей совершенно не хотелось, а многочисленные рассказы последнего жителя Ксеркса о чудесных метаморфозах после прохождения сквозь Врата глубоко засели в голове женщины, вот поэтому она и решила так сильно рискнуть впервые в жизни, несмотря на то, что всё могло пойти не по плану.
Но осознавая, что её достаточно нестандартное лечение не обернулось для неё хотя бы смертью в пространстве, которое целиком и полностью принадлежало Истине, Патрисия искренне радовалась тому, что у неё есть хотя бы немного времени, чтобы побыть рядом с теми, кто являлся для неё всем.
– Ты как? – послышался низкий голос Грида откуда-то спереди. – Жива? Или тебе не повезло?
Женщина после всего произошедшего слышала достаточно плохо. Все звуки доходили к ней словно через какую-то странную пелену, окутывающую абсолютно всё. То же самое происходило и со зрением.
Восстановиться после той мёртвой тишины и неестественно яркой белизны было достаточно сложно. Особенно для того, кто побывал с той стороны врат впервые в жизни, пускай и в достаточно молодом возрасте.
С трудом подняв голову, справляясь с пробивающей всё её тело дрожью, Элрик прислушалась к своим ощущениям, пытаясь по привычке почувствовать неприятную слизь, собирающуюся в районе лёгких, которая неприятно давила на них и не позволяла ей свободно дышать.
Только вот её уже больше не было.
Патрисия открыла рот, чтобы ответить Жадности, но вместо слов у неё не получалось сказать и звука.
Её губы бесцельно шевелились в жалком подобии разговора, но тишину, царящую в ночном Ризенбурге, разрушало только тихое шуршание прохладного ветра и «игра» кузнечиков. Элрик же не говорила ничего.
Видимо, так и должен вести себя человек, который только что исцелился.
***
Сидя в гостиной, Эдвард никак не мог успокоиться и начать ждать мать и Грида, не теребя край своей рубашки, при этом раз за разом поворачиваясь в сторону двери, желая там в любую секунду увидеть тех людей, которые в доме не появлялись уже несколько часов, и, сломя голову, броситься к ним.
Да, он сам, чёрт возьми, попросил гомункула о помощи и собственными руками отдал ему маленький философский камень, который несколько лет назад вручил ему отец. Но это же совсем не должно помогать мальчику быть всё время спокойным и не волноваться за состояние своей матери, которая совсем скоро могла умереть.
Алхимик до сих пор до конца не верил Жадности. Он обратился к гомункулу за помощью лишь потому, что у него больше не было выхода. Если бы Элрик не обратился к своему гостю, то у Патрисии не было никакой возможности выжить и она бы непременно отошла в мир иной.
Как это и было в его сне.
А, не желая терять мать, Эдвард обратился к Гриду, которому он до сих пор не мог целиком и полностью довериться. Просто он выглядел достаточно странно, а мальчик не знал, на что способны искусственные люди и какие цели они преследуют.
И даже то, что гомункул несколько раз заверял и Патрисию, и её сыновей, что он сотрудничает с Хоэнхаймом, особо не действовало на мальчишку. Всё же подобное может сказать абсолютно каждый, кто знает о существовании последнего жителя Ксеркса и его целях.
Пока Альфонс мирно спал в своей кровати благодаря стараниям брата, алхимик, сидя в гостиной, никак не мог успокоиться и всё время смотрел в сторону двери в ожидании матери и Грида, надеясь, что всё закончится хорошо. Всё же он не знал, что могло произойти во время этого рискованного лечения.
Но как только мальчик увидел две фигуры, он, не задумываясь ни о чём, подскочил на ноги и сразу побежал в сторону прихожей, надеясь, что всё прошло удачно. И то, что Патрисия стояла на ногах, было хорошим знаком. Она, как минимум, смогла не умереть за Вратами.
– Мам! – громко крикнул Эдвард, совсем забыв о младшем брате. – Мам! Что случилось? С тобой всё в порядке?
Сильно задрав голову вверх из-за большой разницы в росте, мальчик стал ждать ответа, надеясь на лучшее, но всё равно неприятные мысли о том, что женщина сейчас могла сказать, что ничего не получилось, никак не шли из его головы.
Ведь никто не может дать стопроцентной гарантии, что за Вратами всё пошло по плану. Даже Жадность.
Патрисия, в первые секунды немного растерянно посмотрев на сына, счастливо улыбнулась, сделав шаг вперёд, сокращая расстояние между собой и мальчиком. А тот, ожидая чего угодно, стоял на месте, не в силах пошевелить и пальцем.
– Всё закончилось хорошо, – женщина ласково провела рукой по волосам сына. – Можешь больше не волноваться за меня.
Внимательно вслушиваясь в каждое слово матери, Эдвард в первые секунды не мог осознать только что поступившую информацию. Готовясь к самому худшему, он не мог сразу же начать радоваться такому удачному повороту событий, пускай он и был его целью с самого начала.
– Ма-ма… – тихо прошептал мальчик, после чего бросился к Патрисии и обнял её, желая лично удостовериться в том, что она настоящая, а не всего лишь игра его разума, как тот долбанный сон.
Женщина же, не переставая счастливо улыбаться, до сих пор радуясь своему спасению, обняла сына в ответ, при этом продолжая гладить юного алхимика по светлым волосам. Точно таким же, как и у его отца.
Видимо, это у них на роду написано: делать алхимию частью своей жизнью, а потом страдать от неё. И способа разорвать этот порочный круг как не существовало, так и не будет существовать.
А все их старания, как и много веков назад, будут обращены в прах.
***
Возвращаться в казённую квартиру после каждодневной работы в Восточном штабе у Роя уже давно вошло в привычку, и он уже даже перестал замечать, как делал одни и те же вещи день ото дня. В последнее время так жить было намного проще, чем наполнять своё существование чем-то новым.
Только полтора месяца назад закончилась зачистка в Ишваре, и алхимику требовалось немного больше времени, чтобы полностью восстановиться. А сейчас единственное, что заботило его, так это жалкие и безрезультатные попытки избавиться от ночных кошмаров, которые уже пару лет не позволяли ему нормально спать.
А если бы Огненный начал делать что-нибудь новое, никто не даст гарантии, что он не начнёт чувствовать себя ещё хуже, понимая, что пока он веселится, на его руках до сих пор будет засохшая кровь тех людей, которые больше никогда не смогут не то что увидеть солнца, а даже хотя бы один раз вздохнуть.
И сидя в своей маленькой однокомнатной квартирке, так благородно выданной государством герою Ишвара, Мустанг не замечал ничего: ни голых стен, украшать которых у него не было сил, ни слишком маленького количества продуктов в холодильнике, ни стараний Лизы, которая почти всё время проводила с ним.
И даже то, что сейчас Хоукай, как и всегда, заваривала чёрный чай после возвращения с работы, ускользнуло от внимания Роя.
– Вот, – коротко сообщила снайпер, поставив перед подполковником его любимую чашку, которой мужчина пользовался ещё в доме Бертольда.
Переведя растерянный взгляд на чай, Огненный посмотрел на Лизу, которая уже давно перестала улыбаться. И только сейчас хозяин квартиры с ужасом понял, что девушка даже после смерти отца была более счастливой.
«Твою же мать!.. Совсем забыл…» – с досадой отметил про себя человек, которого все с гордостью называли героем войны.
Войны, которой он совсем не хотел.
Почти сразу схватив ладонь Хоукай, которую та уже начала убирать от чашки, Рой сжал её сильнее, чем следовало. Ему было страшно, что сейчас и она может исчезнуть из его жизни, как это делали все его боевые товарищи в Ишваре.
– Хватит, – по привычке коротко приказал Мустанг.
Лиза неестественно медлила. Она не могла, как раньше вырвать свою руку из стальной хватки алхимика, сославшись на то, что у неё слишком много дел. Снайпер слишком вяло дёрнула рукой, подавлено смотря на неё, не в силах делать хоть что-то полноценно и с привычным задором.
