Текст книги "Непотерянный рай"

Автор книги: Михал Русинек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

XXVI

Возраст и деньги.

Десятки раз повторял он эти два слова в разных вариантах, поскольку это мешало покою и работе. Одно из них было непреодолимо – 20 лет разницы. Для Эвы проблема возраста вообще не существовала, но сам Анджей никогда об этом не забывал. Годы не уменьшить никакими уловками. Да он и не думал заниматься так называемым омоложением, когда стареющие мужчины надевают джинсы, яркие свитера, отпускают реденькие волосы до плеч.

Другое препятствие – безденежье. Оно теоретически было преодолимо, хотя Анджей не любил работать только ради денег. «Деньги пахнут» – считал он нужным исправить высказывание римского императора, которое уже много веков служило всем желающим «очистить» нечестно добытые деньги.

Многие его коллеги-художники едва сводили концы с концами, как и он, поэтому Анджей вынужден был держаться за место в институте. Но встречались и ловкие мазилы, которые, чтобы получить заказ, охотно обивали министерские пороги и приемные различных учреждений. Их деньги пахли подхалимством и банкетными встречами, на которых обмывались заказы, закупки или награждения на конкурсах.

А здесь, в Канне? Сколько он насмотрелся на дутых бизнесменов, на владельцев музыкальных фирм, на менеджеров, этих торгашей чужими талантами, а по существу невежд, одетых в цветные смокинги?

А кто такой Джордан, который уже несколько дней не выходит из головы? Что он значит без кошелька? Ноль. «Деньги дают возможности, благосостояние, – думал Анджей, – и всегда нужны. Никто от них не может избавиться». И именно теперь эти ненавистные бумажки ему особенно необходимы. Они живут в «Карлтоне», но на обед и ужин приходится ездить подальше от центра в дешевые бары и кафе. Нет денег на экскурсию в Ниццу, Монако или Антиб.

Анджей стоял перед зеркалом, брился и рассуждал:

– Физиономию уже не изменить, да и не в морщинах дело, но вот как быть с деньгами, чтобы не чувствовать себя бедным родственником. Ни поесть в ресторане на бульваре Круазетт, ни не дай бог пригласить кого-нибудь в гости… в «Карлтон». – Чаще всего сложные жизненные проблемы Анджей решал под жужжание бритвы. Он машинально натягивал пальцами кожу, смотрел в зеркало и думал…

Он знал, что пойдет туда, поэтому брился не утром, а после обеда, чтобы получше выглядеть.

Часть денег необходимо оставить в номере. Он возьмет с собой 1000 или 1200 франков. Эти деньги были предназначены на те две недели, которые они хотели, живя по-спартански, провести в Ницце, Марселе и на оставшиеся вернуться домой, а если удастся, даже съездить в Рим. Но о Риме Анджей пока не решался сказать Эве.

На сегодняшний день планы несколько изменились: Эва сама должна ехать, правда без него, и не в Рим, а в Париж. Он ни за что туда не поедет. Франков ему хватит всего на несколько дней, а ехать в Париж, чтобы пересесть из одного поезда в другой, – абсурд.

Он надел темный костюм, нацепил модную бабочку и был готов к выходу. Еще раз посмотрел на часы. Около четырех. Вот уже несколько дней Эва кончает работу в семь вечера, значит, в его распоряжении неполных три часа. Мало. Он достал бумагу и написал:

«Эвочка, может быть, приду поздно, не нервничай, жди меня терпеливо, пойдем вместе ужинать. Анджей».

От «Карлтона» до казино было метров двести, уже через несколько минут он стоял в игорном доме и сообщал свою фамилию.

– Одну минутку, мсье, – извинился работник казино и полез в огромную, занимающую всю стену картотеку.

«Проверяет, нет ли меня в черном списке. Это делается во всех казино». Анджей спокойно ждал результатов.

Служащий проверил и теперь улыбался с неслыханно услужливым обаянием, кивая лысой головой, – видимо, выражая огромную радость казино при появлении нового, не внесенного до сих пор в картотеку, посетителя.

– Прошу вас, мсье… – и он безошибочно произнес его славянскую фамилию.

Швейцар в голубой ливрее уже открывал перед ним бронзовые двери и, не глядя на показываемый ему входной билет, объявил:

– Мсье, – назвал он фамилию Анджея, – прошу вас.

– Спасибо, – буркнул Анджей и подумал: «Вот черт, какой вышколенный персонал. Когда это он успел услыхать или подсмотреть в паспорте мою фамилию? Это, наверное, шпик в ливрее».

Двери за ним захлопнулись. Реальный мир остался по ту сторону, призрачный мир встретил Анджея характерным, знакомым ему шелестом и тихим разговором. Со всех сторон долетал сухой шорох жетонов, словно где-то сгребали в кучу орехи.

Он прошел в глубину зала по мясистому, зеленому как трава ковру. За каждым столом, осажденным дряхлыми старцами, юношами, сгорбленными женщинами и очаровательными девушками, происходила почти религиозная церемония. Лица склонялись над святая святых, над золотоносной чашей счастья и надежды. Если кто-то глядел в сторону, все знали, что он только прикидывается равнодушным, слух же его максимально напряжен. Ухо ждет голоса крупье, который каждые несколько минут торжественно объявляет:

– Ставки сделаны, – и через минуту, – тройка, красное, нечет…

Лопатка крупье сгребает жетоны проигравших. Лишь кое-где остаются разбросанные островки счастья.

Анджей шел от стола к столу и слышал почти одни и те же цифры: «двадцать три», «двадцать», «чет», «пасс»…

«Двадцать, – усмехнулся он. – Столько лет Эве. Хорошо, что я не привел ее сюда, эта забава не для молодых девушек. Здесь есть особы ее возраста, но глаза у них уже затуманены, словно они загипнотизированы голосом крупье, движениями его руки, от которой зависит счастье».

– Двадцать, – услышал он снова.

«Возраст Эвы… Что это – хорошая примета, или предсказание поражения?»

Двадцатка находится в самом центре расчерченного зеленого сукна. Там же, в центре, и семнадцать. Они соседствуют по вертикали, и, если их соединить, они могут лечь в основу плана игры.

Он знал, что одни избегают ставить на числа в центре, другие ставят на небольшие числа, а кто-то предпочитает только большие.

Некоторые пытаются выиграть с помощью «теории вероятности», изучают «привычки» рулетки или силу броска крупье. Перед ними почти всегда лежит одно и то же количество жетонов. Такой игрок живет милостью рулетки, и после восьмичасового рабочего дня в казино он выносит отсюда несколько десятков добытых франков.

Бывают такие, что ставят хаотически и слепо верят в свою интуицию. Они постоянно меняют деньги на новые жетоны, проигрывают, меняют опять и составляют главный источник доходов казино. Но Анджей знал, что если кто-нибудь когда-нибудь выигрывал огромные суммы, то это были именно эти сумасшедшие. Счастливцы среди них встречались редко, но когда такой все-таки получал большой выигрыш, то сразу же начинал второй этап игры и беззаботно спускал все до нитки.

Раньше, приходя в казино, он сразу шел к кассам, покупал жетоны и начинал игру. Сегодня же, хотя время было ограничено, он решил сначала обойти все столы, чтобы попытаться интуитивно почувствовать, за каким из них ему может повезти. Он шел от одного стола к другому и глазами скорее художника, нежели игрока присматривался к лицам, искаженным гримасой ожидания, к глазам, прикованным к последним скачкам шарика, к рукам, по которым всегда можно узнать характер человека.

Вдруг он вздрогнул при виде рук, передвигающих жетоны по зеленому сукну. Изнеженные старческие пальцы с массивными перстнями казались кровожадно-хищными. Анджей взглянул в лицо мужчины – и был потрясен. Какое лицо! Если с этого человека снять смокинг и надеть на него зеленый мундир эсэсовца, он вполне мог бы оказаться врачом из концлагеря Маутхаузен, выбивавшим молотком у узников золотые зубы, которые потом отдавал переплавлять на толстые перстни и браслеты.

Может, это тот самый из лагеря, одержимый золотой лихорадкой, но тогда не было ни риска, ни азарта. Риск был уделом людей в полосатой лагерной одежде.

«Да, скорее всего, я не ошибаюсь, – подумал Анджей. – Рожа та же, и лапы те же, только тогда у него в руках был молоток, а сейчас лопатка для загребания жетонов».

Здесь, в казино, Анджей неожиданно подумал о себе, что он человек азартный. Правда, умеет владеть собой, сдержан, но, когда начиналась игра… А может, не игра, а борьба? Тогда он был способен на риск и всегда считал, что, если бы не эта его черта, ему давно бы не ходить по земле.

Он как-то рассказывал об этом Ренате. Поделился этим и с Эвой. Сейчас ему вспомнился один из его рассказов:

– Понимаешь, если бы я не рисковал, я бы не сидел сегодня рядом с тобой. Во время оккупации я спасался от немцев, испытывая судьбу, ставкой была жизнь, играл я не с шулерами, а с преступниками, убийцами, которых надо было перехитрить, победить спокойствием и мужеством. Я умер бы, как сотни других узников, если бы, подчиняясь приказу, работал целую смену в каменоломне с врубовым молотком в руках.

– Что же ты делал?

– Искал какой-нибудь погреб, бросал работающий молоток туда и просиживал всю смену, не растрачивая калорий. Я ежедневно мог получить пулю в лоб, потому что это был саботаж. Пуля или отдых. Я выигрывал, потому что эсэсовец заглядывал только туда, где переставал работать молоток. Я рисковал в шахте, в каменоломне, каждый день играл с врагами, и риск принес мне выигрыш: в конце войны я бежал через окошко вагона для перевозки скота, когда нас перевозили в другой лагерь. Была ночь, немцы обшаривали лес фонариками, стреляли в меня. Я выиграл жизнь, когда мне было столько, сколько тебе: двадцать лет.

– Двадцать, красное, черное, пасс, – снова донеслось до него. Жаль, что не было жетонов, а то поставил бы на двадцать, выиграл и начал бы второй этап.

«Сегодня я, наверное, проиграю, – подумалось ему. – Пропадут деньги. Тогда будет полная ясность, мне ничего другого не останется, как проститься с Эвой и завтра же вылететь в Варшаву. Игрой руководит черт, а он всегда старается помешать человеку», Анджей подошел к кассе, положил пятьсот франков – половину имеющейся в его распоряжении суммы:

– Пожалуйста, пятьдесят штук.

Был восьмой час, когда он поставил последний свой жетон, случайно найденный в кармане… «Все в порядке. История повторяется». Он покинул невезучий стол, что далось с трудом.

Бумажник был пуст. Правда, в левом кармане пиджака лежала еще неприкосновенная сумма, которую он должен был оставить в гостинице.

«Нельзя, нельзя», – мысленно повторял он, но продолжал ходить от рулетки к рулетке, наконец остановился около стола с надписью, где были указаны самые низкие ставки – от десяти франков. Именно за этим столом часа два назад Анджей видел человека, похожего на эсэсовца. Его уже не было…

«Выиграл и улетучился», – решил Анджей.

На месте «эсэсовца» сидела пышная сорокалетняя блондинка с несколько грубоватыми манерами. Она выигрывала, потому что ее грудь, которая закрывала большое пространство зеленого стола, лежала на огромной куче жетонов. В ту минуту, когда Анджей остановился, крупье пододвигал к ней стопки только что выигранных жетонов. Она алчно сгребала их и громким смехом возвещала о своем рулеточном счастье.

Ее восторг раздражал соседа, пожилого человека, похожего на пса боксера. Он затыкал уши, показывая другим игрокам, сколь неприлично громко возвещать о своей радости. Они сочувственно относились к его возмущению.

«Забавно, как люди не умеют себя вести в минуты успеха, – думал Анджей. – Эта баба всех раздражает, но кресло, в котором она сидит, явно счастливое. Немцу там тоже везло. Если бы иметь сорок, точнее, тридцать шесть жетонов на два броска, можно было бы получить несколько тысяч… Я свинья, я должен… не имею права бросаться деньгами…» Анджей долго, ругал себя. Это приносило облегчение. Он решительно подошел к кассе и тут, к своему удивлению, заметил знакомые хищные руки с большими гербовыми перстнями. Двойник эсэсовца на сей раз в обществе смуглой девушки тоже подошел к кассе купить новые жетоны.

«Ага, проиграл! – подумал Анджей со злорадством и тут же, услыхав разговор мужчины с девушкой, испытал угрызения совести. – Они говорят по-испански – значит, не немцы», – понял он.

С жетонами в руке он вернулся к столу и встал позади кресла блондинки. Она проигрывала, не было слышно ее дерзкого смеха. Шла большая игра. Ловкие руки крупье кидали жетоны на указанные места, изредка подправляя лопаткой менее точные броски.

Анджей колебался. «Теперь ищи счастья среди круглых цифр, – подсказывал внутренний голос, – 10, 20, 30. Лучше всего 20, самый центр. Не изменяй цифре, которую однажды выбрал! Будь упрям, как одинокий рыболов, который закидывает удочку в одно и то же место! На 20 никто не ставит, боятся, долго не выходила, а ты не бойся! Рискуй! Вперед!»

Он извинился перед блондинкой, наклонился и протянул крупье 18 жетонов.

Ставка была довольно непривычная. Одна цифра обставлялась крайне редко, тем более двойными жетонами. Мужчина с лицом боксера снисходительно глянул на нового игрока: азартный безумец. Минута – и карманы будут пустыми, а он исчезнет, словно его никогда и не было. Блондинка вывернулась, чтобы посмотреть на Анджея, и скорчила глупую гримасу… Как можно быть таким простофилей и верить только в одну цифру! И ведь он даже не хочет подстраховать себя, поставив еще на какое-либо число.

– Тридцать, четное, красное.

Жетоны Анджея превратились в беспорядочную кучку и последовали в банк рулетки.

«Я проиграл. Однако мой ангел-хранитель всегда предлагает мне два варианта, этот я выбрал неудачный. Ладно, ставлю последние жетоны. – Вытаскивая из карманов жетоны, он нащупал ключ от чемодана. – Завтра надо будет складываться. Комедия окончена».

Он снова положил перед крупье 18 жетонов и слово в слово повторил прежнюю ставку.

Крупье опять долго возился, в квадрате вокруг 20 становилось тесно.

Он был спокоен. «Да, прав Якуб: игрой руководит черт и везет лишь счастливчикам и тем, кто в сговоре с темными силами. Удача придает уверенности, человек теряет страх и выигрывает. Ставит и сгребает деньги. Если же фортуна отвернется, надо прекращать игру. А я опять поддался искушению», – думал Анджей, уже не глядя на рулетку.

– Двадцать! – взвизгнула итальянка.

Ее крик опередил голос крупье. Когда он оглашал результат, она уже только бормотала: «Невозможно… невозможно…» и рукой что-то рисовала в воздухе. Игрок, похожий на пса, тряс свисающими щеками и опять нервно стучал пальцами по уху.

«Однако я выиграл! Не верится!.. Нет, это Эва выиграла. Для нее я шел на риск. Двадцать – ее число…»

Крупье уложил жетон на жетон и, пододвигая Анджею стопки круглых и прямоугольных жетонов, назвал сумму выигрыша: 5 тысяч 760 франков!

Анджей бросил несколько кружков крупье на чай, жетоны же большей ценности рассовал по карманам… Спокойно отошел от стола, обменял жетоны на франки. Крупные банкноты сунул в карман. Направляясь к дверям, он бросил взгляд на часы. Девять часов. Эва наверняка волнуется – он еще никогда не оставлял ее одну. Но зато их обоих ждет такой вечер! Как она удивится, когда он пригласит ее на ужин в «Карлтон» или в «Мартинез». А может, успеют позвонить Якубу и пригласят его…

Когда Анджей выходил из зала, швейцар снова безошибочно произнес его фамилию:

– До свидания, мсье…

– До свидания, – ответил он и оставил швейцару чаевые.

Бронзовые двери закрылись. Мир иллюзий и обманов исчез, снова перед ним бульвар Круазетт. Пульсируют огни, шелестят листья пальм, словно зеленые зонтики, раскрытые над аллеями…

Анджей шел быстрым, энергичным шагом. Он был доволен собой и чувствовал облегчение: «Теперь мы будем независимы, и хотя бы в течение этой последней недели я перестану чувствовать себя бедным студентом».

От залива дул резкий ветер, насыщенный сыростью. Анджей с наслаждением втягивал соленый воздух. «Сколько в нем здоровья! Не то что в прокуренных залах казино, Хочется жить!» И порыв холодного ветра наполнил его грудь радостью победы.

XXVII

На бульваре он еще раз посмотрел на часы. Около половины десятого, пять часов просидел он в казино, Эва наверняка беспокоится. Может, ее надо было предупредить, куда он идет? Нет-нет, правильно, что он этого не сделал. Она бы переволновалась, и, кроме того, у каждого человека должны быть свои тайны.

Было поздно, но ему хотелось пройтись вдоль моря. Нужно отдохнуть, прочистить мозги от азартного угара, обдумать свои впечатления… Ах, эти лица в казино! Он следил за ними, минутами они приковывали его внимание больше, чем шарик, мечущийся по рулетке.

В любом лице отражаются сегодняшний день, сегодняшний мир, следы прошлого и будущее. Он всегда внимательно изучал лица людей, пробовал передать все затаенное в них.

Он видел неуверенность, тревогу и беспомощность.

«У твоих героев всегда какие-то затуманенные лица, – удивилась Эва, когда он показал ей несколько своих картин и рисунков. – Это мне даже нравится, но только издалека, а вблизи почти ничего не разбираю». – «Эва, но ведь я не фотокамера, – объяснил Анджей. – То, что мне интересно, я разглядываю как бы прищуренным глазом. Я так вижу мир, кто-то по-другому, а копировать старых мастеров глупо: время другое и лица другие».

Он вспомнил толпу в казино, мозаику лиц, нависших над зелеными эллипсами рулеточных столов, все просилось на бумагу.

В этих лицах таилась всепожирающая алчность. Для некоторых участников происходящего «таинства» игра заменяла работу, борьбу за существование, за первенство. Многие играли, чтобы потратить деньги или убить время. Их лица выражали полное равнодушие, а глаза были каменные и холодные, словно богатство и пресыщенность умертвили в них остатки человечности.

«Через этих монстров, – думал Анджей, – можно показать безумство мира с его взрывами, страхом и вожделениями».

Он давно уже прошел «Карлтон», сильно дул ветер с моря. «Ладно, эти десять минут меня не спасут, – утешал он себя. – Сегодняшний вечер столько дал впечатлений, так и хочется сесть за работу. Когда на душе покой, появляется непреодолимое желание рисовать, а не шляться по кулуарам скучного фестиваля. С завтрашнего дня необходимо собраться, сесть за работу, сделать наброски, пока все эти лица не выветрились из памяти. Буду ежедневно писать. Эва пусть ходит на свою работу, дам ей деньги на покупки, и у нее будет возможность самостоятельно гулять по городу. Каждая женщина любит магазины, тем более такая юная, как она».

Он был уже в холле гостиницы. Эва наверняка в номере, поэтому нет смысла спрашивать ключ. Однако что-то его остановило, и он обратился к портье.

– Комната двести вторая, – спросил он, зная, что услышит: «Ключа нет».

Портье повернулся к деревянному щиту с многочисленными крючками, снял ключ и протянул Анджею.

Нет, это невозможно, он не верил. Однако ключ у него в руке. Ее нет в номере?

Недавняя уверенность и покой бесследно исчезли. Он слишком долго ждал лифт, слишком медленно поднимался на этаж, ключ не попадал в замок…

Анджей злился: «Веду себя как сопляк. Спокойно, спокойно… Наверное, у нее что-то произошло».

В течение последних двух дней Эва освобождалась ровно в семь часов. Он ждал ее в холле фестивального дворца. Сегодня не пошел, но в номере на всякий случай оставил записку. Может, она вообще еще не возвращалась?

Он открыл дверь и включил свет. Еще из коридора увидел ее свитер. Значит, приходила, переодевалась. Он распахнул шкаф, платье для выступлений висело там, но не было другого, выходного, которое в Канне она еще не надевала.

На столике у зеркала лежала его записка. Неужели она не прочитала? Он нарочно оставил листок на таком видном месте, возле зеркала.

Он подошел поближе. Листок тот же, однако надпись другая.

«Я не знаю, куда ты ушел и что с тобой делается, ты даже не позвонил. Альберти пригласил Джордана и нас с тобой на ужин, здесь, в «Карлтоне», в зале с колоннами. Я ждала тебя до половины девятого, дольше не могла, за мной зашел Альберти.

Анджей, очень тебя прошу, как только вернешься, спускайся вниз. Пока ты не придешь, я буду неловко себя чувствовать. Целую, Эва».

Он опустился в кресло и тупо смотрел на лежащее перед ним письмо. Что-то здесь не то. Пошла без него? Приняла приглашение, не дождавшись его? Не отказалась? Кажется, все ясно.

Он попытался взять себя в руки. Пойти или не пойти? Он будет выглядеть смешно, если не пойдет. Не пойти – плохо, а пойти – значит выставить себя на посмешище. Но она не должна была идти без него на этот ужин.

Что же она за человек? Может, прав был Петр, советуя с осторожностью заниматься будущим Эвы. «Пока ты не придешь, я буду неловко себя чувствовать». Выдумала, чтобы подсластить пилюлю.

Он вспомнил про франки, прежде всего надо устроить именно это… Он спустился вниз к администратору.

– Я хотел бы заплатить за номер, – обратился он к дежурной, золотоволосой деве в элегантном костюме.

– За какой?

– Двести второй. Со дня приезда и до следующей субботы. Всего за четырнадцать дней. – Он наклонился над стойкой и нетерпеливо ждал.

Она заглянула в регистрационную книгу…

– Вы ошибаетесь, у вас все оплачено. – Она что-то показала ему на гостиничном бланке. – Мистер Джордан предупредил, что номер оплачивается фирмой.

– Нет, это вы ошибаетесь. Номер заказан мною, и платить за него буду я.

– Я вас не понимаю?

– Вот именно поэтому я прошу вас не вмешиваться.

– Как вам будет угодно. В таком случае с вас тысяча шестьсот франков.

Рассчитался, взял счет и вернулся в номер. На душе стало намного легче. Никто не смеет платить за него или за Эву, пока они вместе. Якуб, конечно, счел бы его сумасшедшим. Анджею казалось, что он слышит его голос: «Ты идиот, никто, кроме бухгалтера фирмы, не узнает о твоем героическом поступке».

Едва он только успел открыть дверь, как зазвонил телефон.

– Алло!

– Наконец-то, Анджей, что с тобою происходит?

Голос Эвы показался ему чужим, звонким: может, он просто редко слышал его по телефону, а может, она успела уже выпить? В столь милом обществе наверняка не обошлось без выпивки.

– Ничего не происходит, я был очень занят, расскажу, когда ты придешь наверх.

– Спустись лучше ты, все о тебе спрашивают. Ты читал мою записку?

– Да.

– Так почему не спускаешься?

– Мне кажется, я там не нужен.

– Не говори глупостей! Ты должен прийти, это элементарные правила приличия.

Он засмеялся: что-то новое, она учит его правилам хорошего тона.

– Почему ты смеешься? – Голос Эвы задрожал. – Пойми, они оплатили нам номер, заключили со мной договор, у меня уже есть комната в Париже, у этой милой Эдит. Она тоже здесь! Зачем их обижать!

– Не они платят за гостиницу, плевал я на их услуги. – Он был груб.

– Анджей, я не узнаю тебя. Ты обижен на меня? Тебя не было, я ни в чем не виновата. Спускайся немедленно, иначе я разревусь! Анджей, прошу тебя, милый. Ну почему ты молчишь? – Ее голос срывался.

Наверное, он грубо с ней разговаривал, это так на него не похоже. Он умеет владеть собой и должен выдержать все.

– Ладно, не нервничай, иду. Жди меня в холле.

Он решил спуститься вниз, чтобы не выглядеть смешным ревнивцем, сегодня пусть будет так. А завтра?