Текст книги "Непотерянный рай"

Автор книги: Михал Русинек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

– Ах, правда, мы же с тобой видели эту кофточку в витрине магазина недалеко от Сан-Сальвадора!

– Ты все помнишь о церквах и памятниках. А я о магазинах. Нашла и купила. Для тебя выбирала цвет, чтобы тебе понравиться. Это о чем-то говорит, как ты считаешь? – добавила она кокетливо.

Он прижал ее к себе.

– Родная, ты мне нравишься в любом наряде. Но сейчас давай решим, где будем обедать. Я предлагаю ресторан «Нино» около моста.

– Отлично!

Они сидели в полумраке и, доедая спагетти по-болонски и ветчину, разговаривали:

– Рассказывай, где ты была?

– Нетрудно догадаться, я обследовала магазины. Имела большой успех! Я не знала, что здесь так легко можно завязать знакомство, особенно если ходишь по городу одна.

– Если женщина красива – это не так трудно, и не только в Венеции. Я вижу, ты довольна походом!

– В общем, да! А ты бы умер со скуки, стоя со мной перед витринами. Ну слушай, я расскажу тебе о своем успехе: прицепился ко мне какой-то итальянец. Дело было возле ювелирного магазина…

– Около Риальто?

– Нет, на площади Сан-Марко…

– Ты рассматривала витрины под арками? Или напротив Флориана? Я уже рассказывал тебе об этом историческом кафе. Ты помнишь?

– Я запомнила, что там самые дорогие магазины во всей Венеции, а может быть, и во всей Италии. Это манит, все женщины любят дорогие вещи: кто носить, кто смотреть. А у этих ювелиров такие чудеса!

– Ты даже примеряла?! – Анджей на минуту перестал жевать.

– Примеряла. Я хотела было спросить, сколько стоит маленькая цепочка, а элегантный молодой человек, совсем не похожий на продавца, просто силой втащил меня в магазин и стал предлагать различные украшения. Он надел мне на шею такое колье с жемчугами и рубинами, что у меня голова кругом пошла от их красоты и стоимости.

– Странно! Значит, предлагал купить?

– Нет! Мне неудобно было отказаться, но он понимал, что я не куплю. Продавцы таких покупателей, как я, нюхом чуют.

– Просто ему хотелось заманить красотку для рекламы, например. – Анджей искал объяснения странному поведению ювелира. – Ведь сейчас не сезон, и ювелирные магазины пустуют.

Эва раскраснелась и продолжала возбужденно рассказывать:

– Знаешь, сколько стоит то, что он мне примерял?

Анджей молчал.

– Сорок тысяч долларов!.. Но это так красиво!

– Наверное, есть более дорогие драгоценности, правда, я в этом плохо разбираюсь.

– Да, мужчины это не любят…

– Почему? Есть такие, которые любят, особенно если могут позволить себе купить. И даже знают, что такими безделушками легко добиться расположения женщины. Думаю, что и ты не отказалась бы от такого подарка, а?

В его словах прозвучала обида. Эва невольно напомнила ему, что он стеснен в средствах. Их путешествие приносило ему столько радости, он тратил на него свои скромные сбережения. Больше у него не было. Она полдня провела без него, и вот уже появились безумные искушения.

Эва, поняв, что излишне восторженно рассказывает о драгоценностях, постаралась сдержать свое возбуждение.

– Я рассказываю тебе искренне, все как было, только ты не думай, что я такая глупая и лишь мечтаю о всяких безделушках.

– Мечтать не грех. Послушай, может быть, закажем сыр? Или виноград?

– Они одинаково стоят?

– Они стоят одинаково, но это неважно.

– Нет важно, надо быть экономными. А раз они стоят одинаково, мы, разумеется, берем виноград. Сыр есть и в Варшаве, а винограда в это время там нет.

– Ну хорошо. Не забудь, ты обещала рассказать о каком-то назойливом итальянце.

– Это имеет связь с ювелиром. Какой-то молодой тип высмотрел меня через витрину, дождался, пока я выйду, и потащился за мной, все время заговаривая то по-итальянски, то по-английски, непременно хотел договориться о встрече.

– Понравилась ему bella donna?

– Не смейся. Что ему надо, не знаю. Наверное, такие типы выискивают возле ювелирных магазинов богатых туристок.

– Какое там! Просто ты понравилась ему, вот и все! Когда мы вместе идем по улице, я ведь вижу, как на тебя засматриваются.

– А ты ревнив! Это мне даже нравится. Но что касается этого итальянца, думаю, права я. Он все допытывался, какой я национальности. Если бы узнал, что я польская туристка и без валюты, наверное, не ходил, бы за мной по пятам.

– Без валюты!? – повторил как эхо Анджей.

Они съели виноград и допили вино.

– Закажем кофе? – ему не хотелось покидать этот милый, уютный ресторанчик.

– С удовольствием, я сегодня не пила. Хотела зайти в бистро, но боялась, что тот тип опять прицепится.

– Я сегодня тоже не пил кофе. Не люблю пить без тебя.

– Только со мной? Да, Анджей?

Он кивнул головой.

– Любимый! – Она поцеловала его и только сейчас вспомнила, что даже не спросила, как он провел время.

– А ты что видел?

– Ну, мне особенно похвастаться нечем. Я бродил по задворкам площади Сан-Марко, – начал он перечислять пункты своего пути, – там есть маленькие площади: Сан-Джильо, Сан-Анджело, пьяцетта Манина, – и умолк, решил не рассказывать о рисунках в этюднике, который, не замеченный Эвой, лежал на другом кресле.

Потом они говорили об отъезде в Канн. Анджей передал разговор с Альберти и все надеялся, что Эва вспомнит об этюднике.

Она не вспомнила.

XX

Большеглазая хозяйка «Флориды» улыбалась, прощаясь с Эвой и Анджеем:

– До свидания, синьора! До свидания, синьор!

– До свидания, до свидания, – отзывался Анджей, благодарил за уют и уверял, что в следующий свой приезд остановится только во «Флориде». Он искренне хотел еще когда-нибудь оказаться с чемоданом в руке перед прекрасной синьорой, которая так доброжелательно отнеслась к нему в тот первый, незабываемый день его приезда в Венецию.

Тепло простившись, Анджей и Эва шли знакомым путем к остановке трамвайчика около Ка д’Оро. Спустя минуту они уже стояли на палубе плывущего пароходика.

– Какая милая девушка, – сказала Эва, пытаясь за уходящими вдаль дворцами разглядеть их гостиницу.

– Я ее никогда не забуду, как не забуду мой первый день в Венеции. Она была свидетелем моего отчаяния, когда я бегал на вокзал, ожидая тебя.

– На Санта-Лючию? Смотри, она перед нами. Жалко, что мы летим самолетом.

– Так быстрее.

– У самолета нет того очарования. А мне хочется, чтобы все повторялось. Почему-то очень грустно, хочется плакать, не люблю прощаться. Комок в горле, словно уходит часть жизни. Знаешь, теперь и Большой канал, и станция Санта-Лючия, и стены, обросшие мхом, – все стало для меня дорогим и прекрасным. Почему я раньше этого не чувствовала? Анджей, скажи, я, может быть, прощаюсь с раем? – Она говорила отрывисто и нервно.

– Дорогая, я не хочу слышать таких слов. Все можно вернуть, кроме, разве, молодости. Ты наверняка еще не один раз побываешь в Венеции. Я, возможно, уже нет… Ладно, бросим эту печальную тему… Римская площадь, пора выходить. Через два часа будем в Ницце, а через три ты увидишь каннские пальмы.

– Я должна радоваться, вот сейчас я снова увижу что-то новое, а у меня как назло дурное настроение, какие-то грустные предчувствия.

– Почему?

– Здесь, в Венеции, будто закончилось мое «свадебное» путешествие. Так я мысленно назвала нашу поездку.

– Ты замечательно придумала, но почему закончилось?

– Не знаю.

– Мы еще несколько недель будем вместе. Впереди Канн!

– В Канне все будет иначе. Здесь мы были вдвоем, а там…

– Эва! – Он крепко сжал ее руку.

На Римской площади было много машин и автобусов. Эва только сейчас поняла, что в Венеции нет уличного транспорта. Город передвигался по воде. Однажды они даже видели «шествие» гондол с позолоченными гробами и венками из больших пальмовых листьев.

– Какой резкий переход! Стоило пересечь этот Большой канал – и уже мы в мире современности.

– Цивилизация, вонь бензина, масла, – отозвался Анджей. – Построили эту автостраду только для того, чтобы здесь останавливались лимузины богатых туристов. Хотя я зря ворчу, нам тоже придется воспользоваться этим нововведением, отсюда отъезжают автобусы в аэропорт.

Через полчаса они были уже в аэропорту Марко Поло. Скромный зал небольшого венецианского аэропорта не произвел на Эву впечатления. Но зато она с волнением поднималась по трапу на борт огромного лайнера. Там их встретил разноязычный говор, необычные костюмы стюардесс, их кокетливые шапочки, итальянская и французская пресса, чужая речь, льющаяся из мегафона.

– Анджей, для меня все здесь ново, – шепнула Эва, усевшись у окна. – Знаешь, я даже обрадовалась, когда услыхала информацию на английском языке. По-итальянски не поняла ни слова, а по-английски все. Наш полет будет проходить на высоте десяти тысяч метров, время полета – два часа, скорость – восемьдесят километров в час – Эва старалась подражать голосу диктора.

– Восемьсот, моя любимая.

– Ну да, конечно, сказали eight hundred.

– Ты молодец! Понимаешь по-английски, а это в Канне очень пригодится. На фестивале рабочий язык английский, на нем говорят чаще, чем на каком-нибудь другом.

Из иллюминатора видна была седая лагуна, на ней – парусные лодки, островки, буи, разбросанные по воде, как маленькие грибы, потом зеленые поля и миниатюрные, словно из детских кубиков, домики. Вскоре облака поглотили лайнер, внешний мир растаял во мгле…

Когда стюардессы начали развозить пластмассовые подносы с завтраком, Эва оживилась:

– Посмотри, как все красиво и удобно.

Анджея подмывало охладить ее пыл. После ее восторгов по поводу ювелирных магазинов Венеции он особенно был чуток ко всем ее некритическим высказываниям о так называемых «прелестях» нового для нее мира.

– Моя дорогая, на наших польских самолетах, которые летают за границу, все точно так же. А еда даже лучше.

– Я никогда нашими самолетами не летала. Но понимаю, что напоказ мы все делаем лучше…

В Ницце они быстро прошли проверку паспортов. У Эвы разбегались глаза: здесь совсем другая полиция, французские кепи и эмблемы, по-другому одеты стюардессы и совсем другие рекламы бюро путешествий и банков. Они вышли из здания аэропорта, и Эва, глядя на аккуратные цветники, на шеренги пальм с шаровидными султанами, зелень которых блестела в лучах солнца, словно их смазали маслом, восторженно шептала:

– Как тут красиво! И тепло. И воздух иной, чем в Венеции.

– Смотри, каким голубым небом приветствует тебя Ницца.

– Мы на Лазурном берегу, да? Я читала об этом в книжках, но никогда не верила, что увижу своими глазами. Как я тебе благодарна.

Он всегда неловко чувствовал себя, когда его благодарили, и быстро переводил разговор на другую тему.

– Идем к автобусу. Нам налево.

Автобус проезжал мимо известных дачных местечек, пляжей, старых гостиниц с повторяющимися названиями: «Савой», «Мирамар», «Бристоль», сумасшедших современных зданий с множеством террас, которые напоминали письменные столы с выдвинутыми ящиками, взбирался по серпантину, пронзая старые крутые улочки поселков, а Эва читала все новые надписи: Антиб, Биот, Вальбон…

– Не верится, что я здесь. Антиб… И об этом где-то читала, а может, в кино видела.

– Здесь постоянно меняется мода. То Ницца, то Монте-Карло, потом Ментона, Антиб, теперь Канн. В Канне проходят музыкальные конкурсы и кинофестивали, ралли… Я не люблю таких «заповедников» для снобов, что, впрочем, можно сказать и о нашем Сопоте, но в Канн мы едем именно в связи с фестивалем.

– Ты хочешь сказать, что мы приехали сюда только из-за меня? Но я ведь еще в Варшаве говорила, что не хочу никаких проб.

– Эва, если ты помнишь, я никогда тебя не уговаривал. Мы едем в Канн, чтобы и здесь быть вместе. А в Ницце, как ты знаешь, у меня две конференции, потом я буду свободен: мы будем гулять по городу и ходить на концерты. Я хочу, чтобы ты познакомилась с миром легкой музыки. А Якуб нам в этом поможет.

– Снова Якуб. Я боюсь таких людей.

Анджей громко рассмеялся:

– Якуб порядочный парень. Любит иногда прихвастнуть, и все. Кто сейчас без недостатков. Но он обязательный человек, это он устроил тебе приглашение.

– Для тебя, а не для меня старался. Он уже в Канне?

– Да, он должен был прилететь самолетом через Париж за несколько дней до нас. Я просил его заказать нам номер в скромной гостинице «Амироут». Сам он остановился в весьма респектабельном отеле «Савой».

– Ну да, это соответствует впечатлению, которое он производит: нечто среднее между снобом и аферистом.

– Эва, он обязан жить в такой гостинице, потому что будет встречаться с людьми, работать, приглашать различные ансамбли на гастроли в Польшу. Ко мне же никто не будет приходить, я – отдыхаю. Но у нашей гостиницы есть свое преимущество – она находится в настоящем французском районе.

– Хорошо, если она похожа на «Флориду»… – мечтательно произнесла Эва.

Они вышли из автобуса возле неказистого автовокзала, рядом с которым находилась «Амироут». Это была довольно большая, многоэтажная гостиница с рестораном и баром. Ничем, однако, не напоминала венецианскую «Флориду».

– Ты говорил, что гостиница второсортная, а она неплохо смотрится, – невольно вырвалось у Эвы.

– Не второсортная, а третьесортная. Ты поймешь это завтра, когда увидишь бульвар Круазетт и всю эту международную ярмарку.

– А мне она кажется шикарной. Зачем тратить деньги? Мы должны и здесь жить по-студенчески, как в Венеции.

– Я уже староват для студента, но когда ты говоришь «как в Венеции», я согласен на все.

Вечер наступил быстро. В город они не выбрались, немного прошлись вокруг гостиницы. В баре «Амироут» съели «шукрут», он несколько напоминал польский бигос, выпили по бокалу вина и чашечке кофе. Потом слушали музыку, которую каждую минуту включали молодые парни, заходящие в бар выпить пива или вина. День закончился для Эвы без особых впечатлений. Она как бы вживалась в атмосферу своего нового местопребывания.

В номере это вживание выразилось в том, что Эва после ванной, залезая под одеяло, не могла побороть отвращения к гостиничному белью.

– Знаю, что оно чистое и свежее, но мне чудятся запахи чужих тел. В Венеции я этого не помню. А здесь все накрахмаленное, жесткое, мурашки бегают, бр-р-р.

– А я спал на голых досках, в грязи…

– Об этом нельзя помнить вечно. – Эва прижалась к нему.

Она не спала на голых досках, но знала тесноту, нищету и ужасные ночи в родительском доме, хотя белье всегда было свое, его стирала мама.

– Анджей, когда я чувствую твое тепло, забываю, об этой колючей простыне, потому что постель, согретая тобой, становится нашей…

Эва уснула первая. Она засыпала быстро и легко, Анджей, напротив, всегда старался задержать момент засыпания, чувствовал себя ответственным за отдых доверившегося ему существа. Иногда его мучила бессонница. Ночь превращалась в пытку. Он проваливался в пропасть кошмарных видений, лезли какие-то мысли. Его снова и снова терзал вопрос, как жить дальше?! Как пойдет жизнь? То, что сейчас с ним происходит, – это развлечение или начало перемен?

В последние недели в Варшаве Анджей думал только о том, как подготовить их совместную поездку. Он понимал, что это путешествие, названное сегодня Эвой «свадебным», должно стать началом новой жизни, теперь он порвет с Ренатой и женится на Эве. Он только об этом и мечтал, но его постоянно мучил страх: он не мог не помнить о разделяющих их годах.

«Я в два раза старше ее! Сейчас ее это не беспокоит, потому что у нее никого нет, к тому же она совсем ребенок, хотя ей и двадцать лет. А я ведь старый, стреляный воробей. И буду выглядеть дураком, как все эти старые ловеласы, которые покупают за деньги и материальное благополучие молоденьких жен».

В такие бессонные ночи он много размышлял. В Варшаве они говорили, что поженятся, теперь же, когда совместная жизнь стала реальностью, они, счастливые, упоенные друг другом, просто не думали о будущем. Переживания каждого дня, а точнее, каждой ночи отодвигали все его опасения и сомнения. Он чувствовал себя молодым и сильным. Но вот приходила бессонная ночь, и опять являлись мучительные, как незаживающая рана, мысли.

Они встали очень рано, спустились позавтракать в бар. Он был еще пуст. Музыкальный автомат стоял погруженный в глубокий сон. В этот час никто не заглядывал сюда выпить пива или вина, и только двое железнодорожников подкреплялись возле буфета свежими рогаликами и ароматным кофе.

После хрустящих свежих булочек и крепкого кофе Анджей почувствовал себя бодрым, несмотря на бессонную ночь.

– Мы во Франции! – воскликнул он радостно. – Начинается новый этап путешествия. Это хорошая примета, что сегодня мы встали на рассвете.

– Ты прав, лежать в постели можно и дома.

– Мы должны составить с тобой план, но прежде я свяжусь с Якубом. Сейчас еще рано ему звонить. В нашем распоряжении час, давай зайдем на рынок, посмотрим, что это такое.

– Давай. И купим там что-нибудь, пополним запасы нашей студенческой кладовой, на обед или ужин.

– Браво, я слышу голос хозяйки!

Они свернули влево, по крутой петляющей улочке вышли к морю и оказались в настоящем старинном французском городке, повсюду торговали живностью, повсюду лотки. Эва с наслаждением вдыхала пьянящий аромат свежего хлеба, батонов метровой длины, всевозможной выпечки, апельсинов и мандаринов, но вид моллюсков, окаменевших раковин, каких-то черных ракообразных, извивающихся в плетеных корзинах и тазах, всех этих «плодов моря», вызвал у нее сдержанный интерес, близкий к отвращению.

– Неужели их едят?

– Да, это деликатесы. Ты тоже должна попробовать, хотя бы устриц.

– Какие они?

– Посмотри, вот здесь. Их раскрывают, выжимают лимон и едят.

– Живыми?! В рот я эту гадость ни за что не возьму.

– Ну почему? Когда их подадут в ресторане с лимоном и вином, я уверен, что ты решишься, – причмокнул он с удовольствием.

На обратном пути они заметили, что возле гостиницы находился знаменитый торговый дом «Вулсворс», без которого трудно представить любой французский туристический центр. Куда ни приедешь, везде как из-под земли вырастают витрины «Вулворса», предлагающие дешевые вещи для экономных и начинающих туристов. Богатые, шикарные туристы обходят эти магазины стороной, считая их складами барахла.

XXI

Эва не отрывала глаз от витрин, они были для нее гораздо интереснее лотков с крабами и устрицами, но Анджей спешил скорее поговорить с Якубом.

– Магазин вот-вот откроется, уже скоро девять. Я зайду на минутку, а ты пока позвони ему и вернешься за мной.

– Хорошо, только я думал, что и ты скажешь ему два слова. – Анджей считал, что это необходимо, ведь только благодаря Якубу Эва оказалась за границей.

– Не сердись! Для меня здесь все так интересно! Ну посмотри хотя бы наверх, на таблицу. Мы стоим на улице маршала Фоша. А ты заметил, что за углом, где наша гостиница, улица Жана Жореса, он, кажется, основал «Юманите». Кое-что помню из школы. Видимо, я была хорошей ученицей?

– Просто прекрасной!

– Оставь меня и иди звонить. Не бойся, я не буду примерять драгоценности. Здесь не Венеция.

Она помахала рукой и вошла в магазин.

«Как все женщины, ничто ее так не занимает, как магазины с модными тряпками», – думал он, поднимаясь на свой этаж.

Позвонил. Якуб сидел у себя в номере и завтракал. Услыхав голос Анджея, загремел в трубку:

– А, это ты, старик, ну здорово. Как ты и просил, я заказал тебе номер в старой развалюхе «Амироут».

– Спасибо. Я уже здесь, мы остановились в Канне, хотя сегодня и завтра у меня дела в Ницце, слышал, выставка книжной графики?

– Знаю, ты говорил мне в Варшаве.

– Я съезжу туда, но жить будем здесь, чтобы Эва сразу почувствовала атмосферу фестиваля.

– Прекрасно, самое главное, что вы вместе.

– Благодаря тебе.

– Не мели вздор! Когда встретимся?

– Я хотел бы как можно скорее, после обеда у меня конференция в Ницце.

– Секундочку. – Якуб что-то бормотал под нос, перечислял фамилии и часы. – Понимаешь, я сразу попал в этот водоворот. Вдобавок меня включили в Совет директоров.

– Поздравляю.

– Не стоит, хотя мне будет легче кое-что протолкнуть, достать входные билеты, приглашения. Я попал в тепленькую компанию, здесь Альберти, Карлстон, ввели новенького, Джордана из «Лондон-мьюзик», с ним я еще не познакомился, попали и такие типы, как главный редактор «Билбода». Ты знаешь этот музыкальный журнал? Сила! Ага, я свободен в одиннадцать, причаливай вместе с Эвой.

– Куда? К тебе?

– Зачем! Давай сразу к местному борделю, к фестивальному дворцу. Правда, без меня вы не войдете, потому что там противные бабы, стюардессы, грудью охраняют вход в секции. Я спущусь за вами в холл. Знаю, что тебе не надо напоминать о пунктуальности.

– Будем в одиннадцать.

Анджей положил трубку и отправился разыскивать Эву. Он обнаружил ее в отделе косметики. Забыв все на свете, она разглядывала витрину.

– Смотри, Анджей! Я купила помаду. Ты не сердишься, что я на такие глупости трачу деньги?

– Ну стоит ли об этом говорить? Ты становишься самостоятельной. Только я никак не пойму, почему ты не берешь денег?

– Мне неловко. Но когда надо будет, возьму, мы ведь почти всегда вместе.

Они шли по улице Фоша, потом пересекли главную артерию города и вскоре оказались у берега моря на бульваре Круазетт. Вид открылся ошеломляющий. Бухта была идеальной полукруглой формы, восточный и западный мысы уходили далеко в море. Голубые волны омывали золотой полумесяц пляжа, сверкающий под южным солнцем. Цветники, пальмы и экзотические деревья тянулись вдоль бульвара. От моря, неба и зелени веяло водой, ветром, йодом, хотелось полными легкими вдохнуть в себя как можно больше живительного воздуха.

– Я не представляла, что Средиземное море такое красивое. В Венеции совсем не было моря, только каналы и лагуна.

– В Канн приезжают отдыхать. В Венецию – чтобы посмотреть памятники архитектуры, старинную живопись.

– На Лидо пляж был пуст, а здесь, посмотри, зонтики и полно народу. Не купаются, но уже загорают. Не верится, что сейчас февраль. Когда я садилась в поезд, в Варшаве еще был мороз, больше десяти градусов.

– Ты что загрустила?

– Я никак не могу разобраться в своих чувствах: и радость, и восторг, и возмущение, и зависть, все вместе.

– Почему зависть?

– Потому что, глядя на все вокруг, я чувствую себя бедной родственницей, тут полно элегантных баб в шикарных платьях, каких-то типов, развалившихся под зонтиками. Они бегут из своих стран, где, наверное, тоже холодно, как и у нас, и здесь возлежат на пляжах и развлекаются.

– Если бы только здесь! Они шатаются по всему свету. Но почему ты вдруг об этом заговорила?

– Я знаю, что наш приезд сюда стоил тебе огромных усилий. На такое можно решиться только раз в жизни. Иногда я даже думаю, что так долго путешествовать – просто святотатство.

– Эва, ты преувеличиваешь.

– Нет, я счастлива, но мне стыдно, что я разоряю тебя. – Она почти плакала.

– Эва, милая, успокойся! Мы живем очень скромно и экономно, по-студенчески. Улыбнись, смотри – вот и фестивальный дворец.

На нескольких десятках мачт, установленных перед желтым зданием, где проходят фестивали, реяли государственные флаги. С левой и правой стороны высились огромные щиты с фотографиями модных певцов и певиц разных национальностей и многоэтажные рекламы фирм, выпускающих пластинки и кассеты с развлекательной музыкой.

Перед дворцом колыхалась толпа зевак, через которую надо было прорываться. Входящих гостей приветствовали застывшими улыбками стюардессы в красных, плотно облегающих фигуру униформах. Улыбки не сходили с их лиц, словно они не обслуживающий персонал фестиваля, а балет-ревю.

Необычайный шум и движение царили вокруг столиков, фото– и информационных кабин. Шла регистрация участников. Агентам многочисленных фирм вручались памятные папки для них и их шефов. В фотокабинах неустанно штамповали портреты менеджеров фирм, перепечатывали ранее полученные фотографии и тут же расклеивали на стенах огромного холла. Старые и молодые, черные и рыжие, поседевшие, а чаще полысевшие короли поп-музыки – все, на кого должны молиться дебютантки, смотрели с портретов. У каждого портрета внизу жирным шрифтом набрана фамилия, что должно было облегчить поиски самого оригинала.

Эва, оглушенная шумом и движением, вздрагивала, когда доносились названия музыкальных фирм:

– Дискос Каламбия. Мадрид.

– О Глобо. Рио-де-Жанейро.

– Билбод. Нью-Йорк.

Дружина стюардесс, словно футбольная команда, выстроившись стенкой, охраняла дворец. Подняться на этажи могли только имеющие входные билеты и участники фестиваля.

Перед стеной стюардесс, будто спортивный судья, с особым правом абсолютно на все, стоял элегантный Якуб Куня в черном костюме и подавал им знаки.

– Нижайше кланяюсь долгожданным соотечественникам на французской земле, – патетически понес он какую-то чушь. – Как вы себя чувствуете? Эва, я вижу, по-прежнему благоухает молодостью. Прошу вас.

Со стюардессами он был запанибрата, и те с улыбкой указали проход к лифту.

– Французы деловые люди, – ни на минуту не умолкал Якуб. – Этот фестиваль с каждым годом все разрастается. Они за короткий срок выстроили огромное здание позади дворца и теперь здесь около тысячи кабин и боксов. Наш этаж. Выходим.

Здесь стоял иной шум, чем внизу. Изо всех дверей длинного холла и коридора долетала приглушенная музыка.

– Можете себе представить, какое тут бывает светопреставление, когда во всех боксах одновременно включают магнитофоны. И без того здесь Вавилонское столпотворение. – Якуб был предельно любезен, взяв на себя роль гида.

– Для моего слуха уже достаточно, – пожаловался Анджей. – Одна мелодия заглушает другую, третья предыдущие, я вообще ничего не слышу.

– А те, что в боксах, умеют слышать только свою музыку, которую предлагают на продажу.

– Как во всем этом можно разобраться? – удивленно прошептала Эва.

Она шла через холл, ослепленная бьющей многоцветной рекламой. Здесь со всех сторон надвигались на человека мигающие огни, вспышки, софиты, примитивно-вульгарные, ярмарочные снимки. Часто на фотографии у новоразрекламированного кумира поп-музыки хлопали веки, или он стрелял глазками в зрителя, а над головой певицы вспыхивали султаны из стеклянных светящихся трубочек. Глаза болели от света, блеска, вспышек.

– Пагода Рекордс. Буэнос-Айрес.

– Изабель музи́к. Лабрадор.

– Джапан мьюзик. Синко мьюзик. Токио.

О некоторых известных фирмах Эва слышала раньше, но мысль о том, что сейчас здесь находятся представители всех самых крупных музыкальных фирм, просто оглушала.

– Эми Лимитед. Лондон.

– Лондон-Париж мьюзик.

– Плейбой мьюзик. Лос-Анджелес. Калифорния.

– Пэт Маркони.

– РСА Рекордс. Нью-Йорк.

– Барклай.

Надпись «Барклай» мелькала особенно часто, так как боксы этой фирмы занимали значительный участок коридора. Якуб, чувствуя себя как дома, почти одним из организаторов фестиваля, поскольку входил в Совет директоров, старался всячески разжечь интерес Эвы.

– Знаете, сколько должен платить такой «Барклай» за свои боксы? Ведь несколько квадратных метров площади стоят здесь тысячи долларов.

– Видимо, хорошо зарабатывают, если могут платить. А наши фирмы здесь есть?

– Разумеется. На четвертом этаже есть несколько секций. Мы участвуем в фестивале как наблюдатели. У нас другой стиль рекламы, и мы не занимаем такой территории, как «Барклай».

Якуб остановился перед дверью с надписью «Дирекция»:

– Зайдем сюда.

Это было тихое, уютное клубное кафе. Несколько человек сидели за столиками, пили кофе и разговаривали.

– Везде толчея, а здесь так мало народу, – удивилась Эва.

– Сейчас все деловые разговоры проводятся в секциях. Клубная комната просто убежище для таких, как я, бездомных. Но через час сюда набьется полно журналистов. Что закажем? Виски, коньяк?

– Спасибо. Мы не пьем, – отказался Анджей.

– С каких это пор ты стал трезвенником?

– Как отправился в путешествие. Мы с Эвой дали обет на некоторое время забыть о виски, водке, коньяке… Но кофе выпьем с большим удовольствием. Меня лично этот запах просто пьянит.

– Ладно, пусть будет кофе.

Когда чашки уже стояли на столике, Якуб рассказал им программу фестиваля.

– Вечером – концерт, билеты уже есть, входные я вырву после обеда, только дайте мне свои фотографии. Встреча с Альберти скорее всего послезавтра вечером во время приема. У нас будет особый случай, сейчас узнаете. – Он залез в папку и вытащил оттуда конверт с тисненой надписью. – Здесь приглашение на самый фешенебельный раут этого года. Банкет дает Бразилия. Они субсидируют негритянский ансамбль «О Глобо». Говорят, очень интересный. Сегодня вечером мы его увидим.

– Спасибо, Якуб.

– Я хочу отдельно вас поблагодарить. Вы столько для меня сделали. Если б Альберти не прислал приглашение, меня здесь не было бы.

– Стоп! – Якуб перебил Эву. – Не благодарить! Не терплю! – Он был нарочито груб. – Наш долг заботиться о прекрасной даме. Да, Эва, я хочу вас предупредить, что здесь учитывается не столько талант, сколько внешность, улыбка, ну и так далее – короче говоря, все вместе. Иногда они делают звезд из бесталанных певиц… Все могут. Это жестокий, а может быть – для кого как! – и волшебный мир.

– Знаете, Якуб, для меня сегодня он только волшебный!