Текст книги "Непотерянный рай"

Автор книги: Михал Русинек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

XVI

Он вышел на остановке Маркуола вместе с толпой навьюченных покупками итальянок.

Так же ловко, как и раньше, причаливали и отчаливали катера, словно обычные «сухопутные» трамваи.

«У них чудесное водное метро. Лучше любого современного транспорта. Старомодно, но надежно». И, думая о том, что и четверть века назад деревянные пристани выглядели точно так же… он шел узкими переулками, миновал муниципальное казино, которое открывалось зимой, когда казино на Лидо закрывалось. Он знал все эти подробности, потому что, попадая за границу, часто раздумывал, а не попробовать ли счастья в рулетку. Из переулков Маркуолы он, минуя лотки с рыбой и овощами, пробрался поближе к костелу св. Иеремея. Здесь был цветочный киоск, но Анджей решил купить цветы только около гостиницы «Капрера», как советовала милая девушка из «Флориды». Глаза этой красавицы сулили счастье, и Анджей последовал ее совету. Он миновал стрелку, которая указывала путь к «Флориде», и оказался перед магазином.

Каких тут только не было цветов! Некоторые он так давно не видел, что даже успел позабыть об их существовании. Он хотел было купить розы, свои любимые цветы, но тут же передумал при виде орхидей. А потом решил купить гордые красные лилии. Глаза разбегались… Но вдруг его внимание приковали доверчивые ветки, обсыпанные пушистыми желтыми шариками. Мимоза!

Сейчас, в январе, от этих букетов пахло молодостью и весной.

– Прошу вас, синьор, пожалуйста, – призывала хозяйка.

Он заказал мимозу и с радостью смотрел, как ловкие руки продавщицы собирали желтые соцветия в огромный букет.

«Вот Эва удивится. Я и сам не ожидал увидеть мимозу зимой. Наверное, она с Ривьеры или из Канна. Мы с Эвой там еще побываем», – думал Анджей, направляясь к вокзалу.

На вокзале он был за полчаса до прихода поезда. Еще раз проверил время прибытия. Тридцать минут – и Эва будет здесь, на перроне, в Венеции. Интересно, что она сейчас делает: наверное, смотрит в окно. Сейчас четырнадцать двадцать, через двадцать минут она увидит надпись: Венеция – Местре. Она знает, что там выходить нельзя, это еще не Венеция, надо проехать Местре, потом лагуну, и, только когда по обеим сторонам потянется серое неподвижное водное пространство, можно приготовиться к выходу, конец путешествия, Санта-Лючия.

За пятнадцать минут до прибытия поезда он стоял на третьем пути с цветами в руке. Над головой у него висели вокзальные часы, отмечающие каждую минуту скачками стрелки. Рядом табличка: «Экспресс Варшава – Вена – Рим – 14.40». Все совпадает с данными, которые они получили в Варшавском туристическом бюро «Орбис».

Но время шло медленно. Анджея раздражал одинокий зеленый локомотив, стоящий на путях. Какое столпотворение поездов на такой маленькой станции! Он напрягся, словно надеялся взглядом оттолкнуть зеленое чудовище, но оно все стояло и стояло. Наконец локомотив тронулся, и Анджей облегченно вздохнул: поле видимости расширялось, и вот-вот на горизонте должно появиться оно… Ожидаемое… Счастье…

Равнодушный голос диктора отчеканил: скорый Вена – Венеция…

Прибывает вовремя, без опоздания. Осталось несколько минут. Скачки стрелки стали слышнее. Анджей перекладывал букет из руки в руку.

И вот далеко, там, где скрещиваются две стальные струны дороги, показался миниатюрный локомотив. Он приближался и увеличивался, как надежда. Для Анджея это не было метафорой.

Теперь все пошло стремительней. Шум. Пассажиры. Ручные тележки. Толпа у входа. Быстрая итальянская речь. Немецкий. Польский.

Ну и толпа! Женских лиц мало, но от светлых волос рябит в глазах. Бежевых плащей не видно. Он внимательно вглядывался: она может быть в бежевом, а может в кроваво-красном. А возможно, решила сделать ему сюрприз и купила новый? Нет, не видно.

Перрон опустел. Анджей бегал от вагона к вагону, искал варшавские вагоны. Туда и обратно, заглядывал в каждое окно – все вышли. Он обежал вокзал, кафе, выскочил на лестницу, ведущую к Большому каналу, вдруг он проглядел ее.

Нет, Эвы нигде не было.

Он метнулся к окошку с надписью «Информация». Там сидела пожилая итальянка с желтоватым, усталым лицом, сероватые волосы, собранные в пучок, придавали ее лицу птичье выражение. Она что-то отмечала в формулярах и курила.

– Извините, синьора, когда поезд из Вены?

– Он прибыл минуту назад. Без опоздания.

– Спасибо. Угощайтесь. – Он предложил ей сигареты.

– Не откажусь.

– Прошу вас. – Анджей протянул всю пачку.

– Спасибо, – ответила она растерянно и удивленно.

– А когда следующий поезд из Вены?

Она знала расписание наизусть, но, желая отплатить вежливостью за подарок, величаво разложила расписание поездов и обстоятельно рассказала:

– Видите, синьор, вот указано, что следующий международный поезд из Вены в семнадцать сорок. Не волнуйтесь. – Она посмотрела на мимозу и добавила с улыбкой, которая вдруг изменила ее птичье лицо. – Всегда приезжают, не тем – так этим, верьте мне, я сижу здесь вот уже двадцать лет.

– Спасибо, спасибо, синьора.

– До свидания.

Анджей вышел на улицу. Куда идти? В гостиницу? С цветами? Впрочем, следующий поезд через сорок минут. А может, что-то случилось в Варшаве или в дороге? Он ходил вдоль канала, потом завернул за церковь. Время, казалось, замерло. Эти сорок минут какие-то бесконечные. Он выпил кока-колу. Невкусно. Опять посмотрел на часы. Время стояло… Прошло всего три минуты. «На солнце мимоза увянет, – подумал он и сел в тень под стенами церкви. – Что-то случилось в дороге… Эти поезда иногда похожи на черепах… Может, она перепутала перроны в Вене, там меняют платформы. Она первый раз за границей, а ей всего двадцать лет». Возраст Эвы вернул ему надежду.

В семнадцать тридцать он был на вокзале. Все так же: зеленый локомотив, пассажиры, металлические тележки, бежевые и красные плащи, но не было лица, которое он хотел увидеть больше всего на свете. Он обратил внимание на похоронный венок, который несли двое: пожилой мужчина в черном костюме и мальчик с натянуто серьезным лицом. Они были последними, и снова пустой перрон.

Анджей не верил в приметы, но этот венок? Такие сцены не часты на вокзалах… и почему это обязательно должно было выпасть именно на его долю.

«Вздор!» – Он даже усмехнулся от мысли, что подобные глупости могут испортить настроение. Когда-то он поверил примете: увидел на улице Новый Свят в Варшаве трех трубочистов около магазина, где продавали билеты государственной лотереи, и, пораженный этим совпадением, купил три билета. Естественно, ничего не выиграл, потому что трубочисты, как и венки, – полная ерунда! Она приедет следующим поездом. Ошиблась, не успела сделать пересадку, бегала узнавала, тратила время и могла успеть только на вечерний поезд.

Через два часа он в третий раз пришел на вокзал. Прибывал последний вечерний поезд, идущий из Австрии через Триест. Не международный, не скорый, просто пассажирский, для приграничных жителей.

Снова перрон… Эва не приехала. Анджей шел через здание вокзала, волоча букет почти по земле. Зачем ему эти цветы? Нести в гостиницу стыдно. Он снова подошел к окну «Информация».

– Синьора! Это для вас!

При виде цветов женщина поднялась со стула. Удивленно развела руками, никогда за все двадцать лет работы с ней не случалось ничего подобного.

– Спасибо. – Она покраснела и, желая его отблагодарить, произнесла: – Завтра, синьор, девять пятнадцать, четвертый путь, не третий, не забудьте.

Он уже был далеко и только на ступеньках оглянулся и увидел, что около итальянки стоит еще женщина, видимо приятельница, и обе удивленно смотрят ему вслед. Смотрят вслед такому щедрому иностранцу. Он ускорил шаги. На улицы вползал сумрак. Серели цветные ларьки. Над городом господствовала белизна каменного моста, возвышавшегося как саркофаг над мертвой водой канала.

Началась полоса неудач. Сам виноват. Каким надо быть наивным, чтобы поверить в приезд Эвы. Ведь по-разному ведут себя люди, когда они в разлуке. Он не мог без нее жить, а она, видно, уже охладела. Это только Рената всегда постоянна, его иногда даже раздражала ее преданность с тех самых пор, как они познакомились во время войны. Но «что имеем – не храним, потерявши – плачем». Даже верность, вернее, ее избыток может вызывать тоску. Он последнее время делал все, чтобы убедить Эву в своей преданности. Перекормил, разбаловал заботой, вниманием, ведь так он еще никогда не относился ни к одной женщине.

Обидно… Ничего в Варшаве не случилось, не могло случиться. Билет был заказан, деньги, паспорт приготовлены, виза из посольства получена вовремя, он видел своими глазами. На расстоянии ее чувство, наверное, остывает, если оно вообще было. Скорее всего, он для нее всего лишь развлечение, может быть, она питала к нему симпатию, но ничего серьезного.

«Да, а Альберти? – подумал Анджей. – Она ведь знала, что я буду разговаривать с ним о ее делах, а это ей, кажется, не безразлично. Хотя говорила тогда у себя в комнате…»

Анджей вспомнил ее, полулежащую на тахте, красивую, золотоволосую.

«Я хочу, – Эва всматривалась в него, он чувствовал и сейчас ее взгляд, – чтобы ты мне ничем не помогал, ничего не покупал. Я хочу, чтобы мне не было стыдно перед самой собой. Я хочу, чтобы нас связывало только одно… и чтобы у тебя не было никаких сомнений…»

«Только одно» означало любовь, хотя это слово ими не произносилось. Тогда он пил коньяк, а она только пригубила.

При нем Эва не пила, а когда он уехал? Анджей вдруг представил Якуба, которому Эва явно нравилась. Она-то говорила, что недолюбливает Якуба, но кто разберется в женщинах. Может, подвернулся во время его отсутствия и предложил бог знает что.

Анджей начал вспоминать их совместные встречи. Комплименты Якуба могли быть не только проявлением вежливости. Она наслушалась восторгов о своей красоте, Якуб это умеет: то хвалил волосы, то глаза, то изящные ноги, то обращал внимание на влажные чувственные губы, сыпал комплименты как из рукава, не забывая и о достоинствах души, таланте и интеллекте…

Раньше Анджею казалось, что Якуб делает это только в его присутствии, стремясь скорее польстить Анджею, нежели понравиться Эве.

«Я был наивен, – шептал он, идя многолюдной улицей, никого не замечая, то и дело наталкиваясь на пешеходов, – на самом деле все было иначе… Например, поездка в Кошалин…»

– Ох, извините, синьор, – сказал кто-то насмешливо.

– Извините, извините! – повторил он машинально, но, услыхав английскую речь, поправился: – I am sorry.

На выступление в Кошалин Анджей поехать не смог. Эва полетела с Якубом, а на другой день они только и говорили о большом успехе. Эвы? Нет, Эвы и Якуба…

«Я должен трезво мыслить, не расклеиваться!» – Перейдя мост, он зашел в тратторию на Рио ди Фоска и сел в темном углу.

– Будьте добры, красного вина.

– Бокал или графин?

– Небольшой графин.

Он налил в стакан темное, как густая кровь, вино. Без Эвы не хотел пить даже кофе, а теперь заказал вино. «Был глупым!» – раздраженно подумал Анджей.

Вино щипало язык.

Мысли потекли свободнее. Наверное, все так и было. Она не ангел… Договорилась с Якубом: она хорошо понимает, кто из них больше значит в музыкальных кругах. Во всяком случае, не он со своей профессией художника. Эва наверняка приедет в Канн, но с Якубом. Они придумают какую-нибудь сказочку. Нужна ей Венеция, если б хотела увидеть, была бы здесь, и, может быть, за этим столом.

При нем Эва не пила, но с Якубом? Этот пьяница без рюмки не признает ни одной встречи. Может, они заглянули в этот артистический клуб, где он познакомился с Эвой в тот трагический для нее вечер…

«Трагический? – подумал Анджей, наливая вторую рюмку. – Не ошибался ли я, веря каждому ее слову? Я любил ее, был ослеплен ее красотой и молодостью и не хотел видеть многих мелочей… У меня нет доказательств, что в тот первый день и в ту первую ночь Эва вела себя искренне, она ведь могла и разыграть сцену самоубийства… Нет, невозможно, тогда она была действительно сломлена…» Но тот, другой голос, который любил переворачивать факты наизнанку, шептал: «Вспомни, она вышла из зала медленной походкой, не спеша одевалась, ни на кого не смотрела и лишь на тебя бросила взгляд, эдакий взгляд несчастной жертвы. Пойми, она – рафинированная кокетка, а не впечатлительный ребенок. Никакая ни «дочурка», ни «солнце», как ты, глупый, ее называл. Она знала, что ты за ней пойдешь, поэтому позволяла себе фокусы на мосту. А эта сцена с открытым окном?» Его прошиб пот. «Может быть, действительно так было? Нет, не верится, у меня, кажется, начинается истерика…» Мысли роились и путались. Так или иначе, но Эвы рядом не было. Весь план, вынашиваемый месяцами, скрываемый от Ренаты и институтских сплетников, рухнул, исчез, словно разорванные ветром нити бабьего лета.

Анджей расплатился и вышел. На углу Листа ди Спанья и переулка, в глубине которого виднелась неоновая реклама гостиницы «Флорида», Анджей остановился около магазина с косметикой. Он закрывался, но продавщица, увидев клиента, приветливо распахнула двери.

– Нет-нет, синьора, – запротестовал он. И подумал: «Я ничего не куплю ни сегодня, ни завтра. Некому». Он продолжал стоять, зачарованно глядя поверх флаконов в зеркало. Оттуда на него глядел пожилой человек. Он редко видел свое отражение в зеркале: только утром, во время бритья. Собственное лицо его интересовало мало: какое есть, такое есть, физиономия, конечно, не из лучших, но ничего не поделаешь… Его искренне передергивало, когда он слышал комплимент в свой адрес. Какая там мужественность! Улыбка! «Ерунда, – подумал он, – я не актер, и лицо для меня не средство заработка». Но сейчас ему было важно то, что он увидел. В этих выцветших глазах, волевых губах и в резко очерченном подбородке есть вот что: двадцать лет разницы. Если бы Эва стояла рядом, он, может быть, наконец понял бы все и излечился от глупости. Они никогда не видели свои лица рядом. Сегодня его собственное отражение напомнило ему простую истину…

Он решительно свернул в переулок. Сейчас заполнит формуляр, пойдет в номер, напишет письмо. Нет, телеграмму… Текст категорический и сухой. Обманула. Был дурак, что верил. Кто это говорил «хочу, чтобы мы были одним существом…» Фразочка из дешевого романа. Все неискренне. Нет, надо острее, по-мужски: кратко и выразительно. Пусть знает, что он не позволит делать из себя шута! Сам покончит с историей, в которую влип. Утром позвонит госпоже Альберти. И вообще откажется от визита. Еще и это хотел для нее сделать…

Он вошел в гостиницу. Девушка в холле разговаривала по телефону и одновременно приветствовала Анджея, кивая головой, что могло быть обычным поддакиванием в разговоре.

Он хотел как можно скорее покончить со всеми формальностями и спрятаться в номере.

– Синьорина, будьте добры, формуляр. – Она положила трубку. – Вот паспорт. Жена не приедет, поэтому я пишу только свою фамилию.

Девушка удивленно посмотрела на него:

– Синьора приехала.

– Я сказал, что она не приехала, номер же я оставлю за собой. – Он четко произносил каждое слово и был разозлен тем, что его не понимают.

– Синьора приехала, – настойчиво повторила итальянка.

Ее упрямство было несносно. Она ведь даже не знает его фамилии.

– Это ошибка!

– Ваш номер восемнадцатый?

– Да, восемнадцатый, – подтвердил Анджей.

Она лукавым жестом сняла с крючка ключ и протянула Анджею вместе с листком бумаги.

– Пожалуйста, синьор, восемнадцатый номер.

Анджей увидел знакомый почерк и фамилию. Потер лоб и шепнул:

– Невозможно!

– Возможно, возможно, синьора здесь уже примерно час. Оставила в номере чемодан и пошла искать вас. Она вот-вот вернется. Очень красивая женщина.

– Спасибо, спасибо… – Он схватил ключ, забыл оставить паспорт и побежал в номер.

Около стула стоял ее чемодан. Анджей опустился в кресло. Некоторое время сидел неподвижно и тупо глядел на клетчатый чемодан. «А я хотел писать, телеграфировать. Что со мной происходит?» – думал он ошеломленный и пристыженный.

Он спустился в холл. Девушка смотрела на него взглядом победителя:

– Ну как, синьор, возможно?

– Возможно! – Анджей мог броситься на нее и затискать от радости.

Он опять был уверен в себе, куда девались комплексы и сомнения.

– Я посоветовала вашей жене пойти по Листа ди Спанья налево, там есть что посмотреть, ведь синьора не знает Венеции.

– Большое спасибо, – Анджей бросился к выходу.

– А где цветы? – напомнила она ему.

– Куплю около «Капрера».

Он действительно хотел еще раз забежать в цветочный магазин, но не успел. На углу переулка Мизерикордия он заметил бежевый плащ, поднятый воротник, густые волосы, озаренные неоновым светом.

Они шли навстречу друг другу, словно старые добрые друзья, которые не виделись долгие годы.

– Ты, любимая!

– Я…

– Что случилось?

– Сейчас расскажу. Все как в романе.

– Что я пережил! – Он крепко прижал ее рукой.

– Ты переломаешь мне кости!

– Я должен убедиться, что это действительно ты. Я уже не надеялся!

– Ну тогда ломай!

– Пошли куда-нибудь. Ты мне все расскажешь. Тут за углом – кафе.

– Нет, не хочу никого и ничего видеть. Хочу быть только с тобой, – шептала она, а над ними светился зеленый неон «Флориды».

XVII

В тот вечер ей не нужен был ни Большой канал, ни блеск неоновых реклам на Листа ди Спанья…

Она сидела, прижавшись к Анджею, и вся радость прибытия на итальянскую землю заключалась сейчас в его руке, которая гладила ее волосы.

Прохлада вплывала в комнату через двери, открытые в садик.

– Ты веришь, что мне не нужна Венеция! Мне нужен только ты! И ничего больше я не хочу… Мы с тобой беглецы. Как хорошо, что все удалось. Я так боялась.

– Чего?

– Что не удастся. Я невезучая и не раз в этом убеждалась.

– И я боялся и не верил. Ты не представляешь, что творилось со мной на вокзале!

– Да, поезда сыграли с нами злую шутку, но все позади. Я ведь тоже нечто подобное пережила, ты не спрашиваешь меня, что случилось…

Со стыдом вспоминая свои недолгие страдания, Анджей узнавал о ее переживаниях. О, она начала волноваться еще в Варшаве, когда сообщили о перемене поезда, и всю дорогу места себе не находила. Приехав в Венецию, она была бы вынуждена целую ночь скитаться на вокзале и только наутро смогла бы что-то узнать.

Эва рассказывала все оживленнее. Она вышла из вагона, Анджея не было. Она почувствовала себя как в пустыне, хотя вокруг стоял шум, но ей он казался немым, ведь ни единого слова по-итальянски она не понимала. Что делать! Куда двинуться! А тут еще пристал какой-то с виду приличный, но пьяный итальянец. Он что-то спрашивал и, восхищенно глядя на нее, шептал: bella donna, bella donna. Это-то она как раз понимала и постаралась поскорее от него избавиться, так как он мешал сосредоточиться.

– Ну, конечно, – усмехнулся Анджей, – bella donna, моя красавица!

– Если бы ты только видел! Мне казалось, что эти слова доносятся из винной бочки, настолько он был пьян! Наконец я от него ускользнула и спряталась в телефонной будке. Там лежали телефонные книги, телефоны всей Италии и, конечно, Венеции. Я открыла на странице «Гостиницы», но их было столько, что мне никогда бы их не обзвонить, да и на каком языке спрашивать? На французском, который я почти не знаю? Он не многим бы мне помог, а по-английски в маленьких гостиницах не говорят. Позвонила по двум номерам, но и это ничего не дало. И тогда я вспомнила об Альберти…

– Смотри-ка, додумалась.

– Да, но и Альберти было много. И вдруг на мое счастье перед одной фамилией «профессор»! Позвонила и – чудо! Удача! Она мне еще сопутствует…

– Почему еще сопутствует?..

– Потому что я всегда боюсь заранее, уже научена. Вечно слышала о той войне и вечно читала о новой, которую одни ждали, а другие боялись.

– Надо обо всем этом забыть. Тебе нужен покой…

– Когда с тобой – забываю. Ну ладно, слушай дальше, как-то договорилась с госпожой Альберти. С помощью английского языка. Она мне сказала только номер телефона гостиницы, где ты остановился.

– Ну да, – прервал Анджей, – эта засушенная ведьма Альберти и мой-то телефон едва взяла. Но как ты догадалась туда позвонить?

– Ты рассказывал, что везешь ему письма и будешь говорить с ним обо мне. Интуиция меня не обманула, я подумала, что ты постараешься поговорить с ним, как только приедешь.

– Пока ничего не получилось.

– Тем лучше. Я совсем не для этого приехала. Я искала тебя.

Эва продолжала рассказывать со смехом, радуясь мелочам, тому, что нашла Анджея.

– Эта Альберти называет мне по-итальянски цифры, а я не понимаю, говорю: «Простите, простите». От цифр у меня всегда голова кругом идет, ищу карандаш и не могу найти, роюсь в сумочке, хватаю… помаду и ею записываю номер. А потом звоню по нему, говорю твою фамилию, женский голос что-то отвечает, а я ничего не соображаю!

– Тебе отвечала эта красотка. Когда ты звонила, она еще не знала моей фамилии.

– Из разговора с ней я поняла одно: гостиница называется «Флорида». И тут-то поняла, что этот итальянец может мне пригодиться. А он тут как тут и опять винищем дохнул на меня. «Да, да, – говорит, – bella donna, гостиница «Флорида», – и рукой показывает, а на роже – счастливая улыбка: будто чувствовал, что пригодится. Это он проводил меня до самой гостиницы и даже нес мой чемодан.

– Ну видишь, какой у тебя успех, моя bella donna, моя красавица.

– Ты лучше подумай, что я совершила ради тебя, не зная языка, пустилась в такое путешествие.

Они смеялись, перебивая друг друга. Она – о телефоне и итальянце, он – о мимозе и похоронном венке, о служащей с птичьим лицом и о девушке с синими чеками.

– Ты доволен?

– Как ты можешь спрашивать?

– Не отвечай вопросом на вопрос. Я хочу это услышать.

– Я не доволен, я счастлив, как никогда в жизни!

– Тогда поцелуй меня. – Она закрыла глаза.

Он целовал ее и чувствовал податливость ее тела. Вдруг она открыла глаза и посмотрела на него.

– Почему у тебя всегда открытые глаза, когда ты меня целуешь?

– Я хочу тебя видеть. Подожди, я закрою дверь. – Он хотел встать, но Эва не пустила его.

– Тебе не нравится, что мы сидим и просто разговариваем? Не надо, я не хочу, чтобы ты был похож на всех мужчин.

Он был благодарен ей за эти слова. Да, они вместе, а это уже счастье, и оно гораздо полнее, как хорошо это освобождение от обыденности мира.

Анджею захотелось пройтись по городу.

– Ты не представляешь, как прекрасна вечерняя Венеция. Пойдем заглянем в какой-нибудь ресторан, поедим…

– Никуда мы не пойдем!

– Как хочешь. Но ты, наверное, голодна?

– У меня есть с собой консервы, яблоки. Тебе здесь плохо?

– Хорошо, милая.

– Ты только так говоришь, но, как каждый мужчина, любишь настоять на своем. Инстинкт власти, даже в мелочах. Не сердись, видишь, я не так любопытна. Завтра все мне покажешь, а сейчас я хочу, чтобы ты понял, я приехала только к тебе.

– Тогда остаемся, пусть все будет так, как ты решила.

– Прекрасно! – И она поцеловала его.

– У меня на ужин есть еще «кьянти».

– «Кьянти»? Я помню, ты говорил, что итальянцы – это «кьянти» и еще, забыла… асти…

– «Асти спуманте», оно похоже на шампанское. Можем завтра попробовать.

Она оживилась, но тут же посерьезнела.

– Ты забыл… я ведь…

Ему стало стыдно, действительно, он забыл, что решил в ее присутствии не пить.

– Прости, милая, Венеция мне вскружила голову, мне показалось, что мы ушли от прошлого. Прости, я не буду открывать.

– Открой, я только пригублю. При тебе никогда не буду пить, но если ты меня бросишь, начну снова.

– Перестань.

– Дай мне чемодан, а сам открой «кьянти».

…Затем пришла ночь. Старый мир умирал. Улетели мысли. И они летели в вечность, он и она.

Потом была тишина, покой. В сумерках комнаты исчезла мебель, сонная дремота легла на стены и вещи. Это был уже не номер во «Флориде», с шелестом кустов за окном и скрипом дверей, открывающихся на верхних этажах, а тишина ночного луга, погруженного в дрему.

Она уснула первая. Он пробовал бороться со сном и упорно открывал слипавшиеся веки. Он всегда боялся этого непостижимого момента засыпания. С тех дальних военных лет, когда спал на лагерных нарах, и каждый вечер, когда клал голову на подушку, ему казалось, что в нем притаились два существа. Одно погружалось в сон, а другое боялось этого неуловимого мгновения, когда исчезают ощущения и угасает разум. Ведь тогда ты находишься на грани смерти. А он хотел всегда бодрствовать. И теперь он смотрел в окно, в темно-синюю ночь, и, вслушиваясь в спокойное дыхание Эвы, спрашивал сам себя: «Всегда ли так будет?» Сейчас она была рядом. Он чувствовал тепло ее тела, но тишина сна похитила ее, и неизвестно, куда направился дух, блуждающий теперь по таинственным дорогам беспамятства.