Текст книги "Стихотворения (ПСС-1)"

Автор книги: Михаил Лермонтов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Не раз уж пел об нем,

Но песнь – все песнь; а жизнь – все жизнь!

Он спит последним сном.

СМЕРТЬ

Закат горит огнистой полосою,

Любуюсь им безмолвно под окном,

Быть может, завтра он заблещет надо мною,

Безжизненным, холодным мертвецом;

Одна лишь дума в сердце опустелом,

То мысль об ней. О, далеко она;

И над моим недвижным, бледным телом

Не упадет слеза ее одна.

Ни друг, ни брат прощальными устами

Не поцелуют здесь моих ланит;

И сожаленью чуждыми руками

В сырую землю буду я зарыт.

Мой дух утонет в бездне бесконечной!..

Но ты! О, пожалей о мне, краса моя!

Никто не мог тебя любить, как я,

Так пламенно и так чистосердечно.

ЧЕРНЫ ОЧИ

Много звезд у летней ночи;

Отчего же только две у вас,

Очи юга! черны очи!

Нашей встречи был недобрый час.

Кто ни спросит, звезды ночи

Лишь о райском счастье говорят;

В ваших звездах, черны очи,

Я нашел для сердца рай и ад.

Очи юга, черны очи,

В вас любви прочел я приговор,

Звезды дня и звезды ночи

Для меня вы стали с этих пор!

Когда твой друг с пророческой тоскою

Тебе вверял толпу своих забот,

Но знала ты невинною душою,

Что смерть его позорная зовет,

Что голова, любимая тобою,

С твоей груди на плаху перейдет;

Он был рожден для мирных вдохновений,

Для славы, для надежд; но меж людей

Он не годился – и враждебный гений

Его душе не наложил цепей;

И не слыхал творец его молений,

И он погиб во цвете лучших дней;

И близок час... и жизнь его потонет

В забвенье, без следа, как звук пустой;

Никто слезы прощальной не уронит,

Чтоб смыть упрек, оправданный толпой,

И лишь волна полночная простонет

Над сердцем, где хранился образ твой!

1831

Сидеть с свечой... и тайно грудь

Вздохнет – и вдруг заплачут очи;

И молвишь ты: когда-то он,

Здесь, в это самое мгновенье,

Сидел тоскою удручен

И ждал судьбы своей решенье!

1881-го ЯНВАРЯ

Редеют бледные туманы

Над бездной смерти роковой,

И вновь стоят передо мной

Веков протекших великаны.

Они зовут, они манят,

Поют, и я пою за ними

И, полный чувствами живыми,

Страшуся поглядеть назад,

Чтоб бытия земного звуки

Не замешались в песнь мою,

Чтоб лучшей жизни на краю

Не вспомнил я людей и муки,

Чтоб я не вспомнил этот свет,

Где носит все печать проклятья,

Где полны ядом все объятья,

Где счастья без обмана нет.

Послушай! вспомни обо мне,

Когда, законом осужденный,

В чужой я буду стороне

Изгнанник мрачный и презренный.

И будешь ты когда-нибудь

Один, в бессонный час полночи,

1831-го ИЮНЯ 11 ДНЯ

Моя душа, я помню, с детских лет

Чудесного искала. Я любил

Все оболыценья света, но не свет,

В котором я минутами лишь жил;

И те мгновенья были мук полны,

И населял таинственные сны

Я этими мгновеньями. Но сон,

Как мир, не мог быть ими омрачен.

Как часто силой мысли в краткий час

Я жил века и жизнию иной И о земле позабывал.

Не раз, Встревоженный печальною мечтой,

Я плакал; но все образы мои,

Предметы мнимой злобы иль любви,

Не походили на существ земных.

О нет! все было ад иль небо в них.

Холодной буквой трудно объяснить

Боренье дум. Нет звуков у людей

Довольно сильных, чтоб изобразить

Желание блаженства. Пыл страстей

Возвышенных я чувствую, но слов

Не нахожу и в этот миг готов

Пожертвовать собой, чтоб как-нибудь

Хоть тень их перелить в другую грудь

Известность, слава, что они? – а есть

У них над мною власть; и мне они

Велят себе на жертву все принесть,

И я влачу мучительные дни

Без цели, оклеветан, одинок;

Но верю им! – неведомый пророк

Мне обещал бессмертье, и, живой,

Я смерти отдал все, что дар земной.

Но для небесного могилы нет.

Когда я буду прах, мои мечты,

Хоть не поймет их, удивленный свет

Благословит; и ты, мой ангел, ты

Со мною не умрешь: моя любовь

Тебя отдаст бессмертной жизни вновь;

С моим названьем станут повторять

Твое: на что им мертвых разлучать?

К погибшим люди справедливы; сын

Боготворит, что проклинал отец.

Чтоб в этом убедиться, до седин

Дожить не нужно. Есть всему конец;

Немного долголетней человек

Цветка; в сравненье с вечностью их век

Равно ничтожен. Пережить одна

Душа лишь колыбель свою должна.

Так и ее созданья. Иногда,

На берегу реки, один, забыт,

Я наблюдал, как быстрая вода,

Синея, гнется в волны, как шипит

Над ними пена белой полосой;

И я глядел, и мыслию иной

Я не был занят, и пустынный шум

Рассеивал толпу глубоких дум.

Тут был я счастлив... О, когда б я мог

Забыть, что незабвенно! женский взор!

Причину стольких слез, безумств, тревог!

Другой владеет ею с давных пор,

И я другую с нежностью люблю,

Хочу любить, – и небеса молю

О новых муках; но в груди моей

Все жив печальный призрак прежних дней.

Никто не дорожит мной на земле,

И сам себе я в тягость, как другим;

Тоска блуждает на моем челе.

Я холоден и горд; и даже злым

Толпе кажуся; но ужель она

Проникнуть дерзко в сердце мне должна?

Зачем ей знать, что в нем заключено?

Огонь иль сумрак там – ей все равно.

Темна проходит туча в небесах,

И в ней таится пламень роковой;

Он, вырываясь, обращает в прах

Все, что ни встретит. С дивной быстротой

Блеснет, и снова в облаке укрыт;

И кто его источник объяснит,

И кто заглянет в недра облаков?

Зачем? они исчезнут без следов.

Грядущее тревожит грудь мою.

Как жизнь я кончу, где душа моя

Блуждать осуждена, в каком краю

Любезные предметы встречу я?

Но кто меня любил, кто голос мой

Услышит и узнает? И с тоской

Я вижу, что любить, как я, – порок,

И вижу, я слабей любить не мог.

Не верят в мире многие любви

И тем счастливы; для иных она

Желанье, порожденное в крови,

Расстройство мозга иль виденье сна.

Я не могу любовь определить,

Но это страсть сильнейшая! – любить

Необходимость мне; и я любил

Всем напряжением душевных сил.

И отучить не мог меня обман;

Пустое сердце ныло без страстей,

И в глубине моих сердечных ран

Жила любовь, богиня юных дней;

Так в трещине развалин иногда

Береза вырастает молода

И зелена, и взоры веселит,

И украшает сумрачный гранит.

И о судьбе ее чужой пришлец

Жалеет. Беззащитно предана

Порыву бурь и зною, наконец

Увянет преждевременно она;

Но с корнем не исторгнет никогда

Мою березу вихрь: она тверда;

Так лишь в разбитом сердце может страсть

Иметь неограниченную власть.

Под ношей бытия не устает

И не хладеет гордая душа;

Судьба ее так скоро не убьет,

А лишь взбунтует; мщением дыша

Против непобедимой, много зла

Она свершить готова, хоть могла

Составить счастье тысячи людей:

С такой душой ты бог или злодей...

Как нравились всегда пустыни мне.

Люблю я ветер меж нагих холмов,

И коршуна в небесной вышине,

И на равнине тени облаков.

Ярма не знает резвый здесь табун,

И кровожадный тешится летун

Под синевой, и облако степей

Свободней как-то мчится и светлей.

И мысль о вечности, как великан,

Ум человека поражает вдруг,

Когда степей безбрежный океан

Синеет пред глазами; каждый звук

Гармонии вселенной, каждый час

Страданья или радости для нас

Становится понятен, и себе

Отчет мы можем дать в своей судьбе.

Кто посещал вершины диких гор

В тот свежий час, когда садится день,

На западе светило видит взор

И на востоке близкой ночи тень,

Внизу туман, уступы и кусты,

Кругом все горы чудной высоты,

Как после бури облака, стоят,

И странные верхи в лучах горят.

И сердце полно, полно прежних лет,

И сильно бьется; пылкая мечта

Приводит в жизнь минувшего скелет,

И в нем почти все та же красота.

Так любим мы глядеть на свой портрет,

Хоть с нами в нем уж сходства больше нет,

Хоть на холсте хранится блеск очей,

Погаснувших от время и страстей.

Что на земле прекрасней пирамид

Природы, этих гордых снежных гор?

Не переменит их надменный вид

Ничто: ни слава царств, ни их позор;

О ребра их дробятся темных туч

Толпы, и молний обвивает луч

Вершины скал; ничто не вредно им.

Кто близ небес, тот не сражен земным.

Печален степи вид, где без препон,

Волнуя лишь серебряный ковыль,

Скитается летучий аквилон

И пред собой свободно гонит пыль;

И где кругом, как зорко ни смотри,

Встречает взгляд березы две иль три,

Которые под синеватой мглой

Чернеют вечером в дали пустой.

Так жизнь скучна, когда боренья нет.

В минувшее проникнув, различить

В ней мало дел мы можем, в цвете лет

Она души не будет веселить.

Мне нужно действовать, я каждый день

Бессмертным сделать бы желал, как тень

Великого героя, и понять

Я не могу, что значит отдыхать.

Всегда кипит и зреет что-нибудь

В моем уме. Желанье и тоска

Тревожат беспрестанно эту грудь.

Но что ж? Мне жизнь все как-то коротка

И все боюсь, что не успею я

Свершить чего-то! жажда бытия

Во мне сильней страданий роковых,

Хотя я презираю жизнь других.

Есть время – леденеет быстрый ум;

Есть сумерки души, когда предмет

Желаний мрачен: усыпленье дум;

Меж радостью и горем полусвет;

Душа сама собою стеснена,

Жизнь ненавистна, но и смерть страшна,

Находишь корень мук в себе самом,

И небо обвинить нельзя ни в чем.

Я к состоянью этому привык,

Но ясно выразить его б не мог

Ни ангельский, ни демонский язык:

Они таких не ведают тревог,

В одном вес чисто, а в другом все зло.

Лишь в человеке встретиться могло

Священное с порочным. Все его

Мученья происходят оттого.

Никто не получал, чего хотел

И что любил, и если даже тот,

Кому счастливый небом дан удел,

В уме своем минувшее пройдет,

Увидит он, что мог счастливей быть,

Когда бы не умела отравить

Судьба его надежды. Но волна

Ко брегу возвратиться не сильна.

Когда гонима бурей роковой

Шипит и мчится с пеною своей,

Она все помнит тот залив родной,

Где пенилась в приютах камышей,

И, может быть, она опять придет

В другой залив, но там уж не найдет

Себе покоя: кто в морях блуждал,

Тот не заснет в тени прибрежных скал.

Я предузнал мой жребий, мой конец,

И грусти ранняя на мне печать;

И как я мучусь, знает лишь творец;

Но равнодушный мир не должен знать.

И не забыт умру я. Смерть моя

Ужасна будет; чуждые края

Ей удивятся, а в родной стране

Все проклянут и память обо мне.

Все. Нет, не все: созданье есть одно,

Способное любить – хоть не меня;

До этих пор не верит мне оно,

Однако сердце, полное огня,

Не увлечется мненьем, и мое

Пророчество припомнит ум ее,

И взор, теперь веселый и живой,

Напрасной отуманится слезой.

Кровавая меня могила ждет,

Могила без молитв и без креста,

На диком берегу ревущих вод

И под туманным небом; пустота

Кругом. Лишь чужестранец молодой,

Невольным сожаленьем, и молвой,

И любопытством приведен сюда,

Сидеть на камне станет иногда

И скажет: отчего не понял свет

Великого, и как он не нашел

Себе друзей, и как любви привет

К нему надежду снова не привел?

Он был ее достоин. И печаль

Его встревожит, он посмотрит вдаль,

Увидит облака с лазурью волн,

И белый парус, и бегучий челн.

И мой курган!-любимые мечты

Мои подобны этим. Сладость есть

Во всем, что не сбылось, – есть красоты

В таких картинах; только перенесть

Их на бумагу трудно: мысль сильна,

Когда размером слов не стеснена,

Когда свободна, как игра детей,

Как арфы звук в молчании ночей!

РОМАНС К И...

Когда я унесу в чужбину

Под небо южной стороны

Мою жестокую кручину,

Мои обманчивые сны

И люди с злобой ядовитой

Осудят жизнь мою порой,

Ты будешь ли моей защитой

Перед бесчувственной толпой?

О, будь!., о! вспомни нашу младость,

Злословья жертву пощади,

Клянися в том! чтоб вовсе радость

Не умерла в моей груди,

Чтоб я сказал в земле изгнанья:

Есть сердце, лучших дней залог,

Где почтены мои страданья,

Где мир их очернить не мог.

ЗАВЕЩАНИЕ

(Из Гете)

Есть место: близ тропы глухой,

В лесу пустынном, средь поляны

Где вьются вечером туманы,

Осеребренные луной...

Мой друг! ты знаешь ту поляну;

Там труп мой хладный ты зарой,

Когда дышать я перестану!

Могиле той не откажи

Ни в чем, последуя закону;

Поставь над нею крест из клену

И дикий камень положи;

Когда гроза тот лес встревожит,

Мой крест прошельца привлечет;

И добрый человек, быть может,

На диком камне отдохнет.

Сижу я в комнате старинной

Один с товарищем моим,

Фонарь горит, и тенью длинной

Пол омрачен. Как легкий дым,

Туман окрестность одевает,

И хладный ветер по листам

Высоких лип перебегает.

Я у окна. Опасно нам

Заснуть. А как узнать? быть может.

Приход нежданный пас встревожит!

Готов мой верный пистолет,

В стволе свинец, на полке порох.

У двери слушаю... чу! – шорох

В развалинах... и крик! – но нет!

То мышь летучая промчалась,

То птица ночи испугалась!

На темной синеве небес

Луна меж тучками ныряет.

Спокоен я. Душа пылает

Отвагой: ни мертвец, ни бес,

Ничто меня не испугает.

Ничто... волшебный талисман

Я на груди ношу с тоскою;

Хоть не твоей любовью лап,

Он освящен твоей рукою!

x x x

Всевышний произнес свой приговор,

Его ничто не переменит;

Меж нами руку мести он простер

И беспристрастно все оценит.

Он знает, и ему лишь можно знать,

Как нежно, пламенно любил я,

Как безответно все, что мог отдать.

Тебе на жертву приносил я.

Во зло употребила ты права,

Приобретенные над мною,

И мне польстив любовию сперва,

Ты изменила – бог с тобою!

О нет! я б не решился проклянуть!

Все для меня в тебе святое:

Волшебные глаза и эта грудь,

Где бьется сердце молодое.

Я помню, сорвал я обманом раз

Цветок, хранивший яд страданья,

С невинных уст твоих в прощальный час

Непринужденное лобзанье;

Я знал: то не любовь – и перенес;

Но отгадать не мог я тоже,

Что всех моих надежд, и мук, и слез

Веселый миг тебе дороже!

Будь счастлива несчастием моим

И, услыхав, что я страдаю,

Ты не томись раскаяньем пустым.

Прости! – вот все, что я желаю...

Чем заслужил я, чтоб твоих очей

Затмился свежий блеск слезами?

Ко смеху приучать себя нужней:

Ведь жизнь смеется же над нами!

ЖЕЛАНИЕ

Зачем я не птица, не ворон степной,

Пролетевший сейчас надо мной?

Зачем не могу в небесах я парить

И одну лишь свободу любить?

На запад, на запад помчался бы я,

Где цветут моих предков поля,

Где в замке пустом, на туманных горах,

Их забвенный покоится прах.

На древней стене их наследственный щит

И заржавленный меч их висит.

Я стал бы летать над мечом и щитом,

И смахнул бы я пыль с них крылом;

И арфы шотландской струну бы задел,

И по сводам бы звук полетел;

Внимаем одним, и одним пробужден,

Как раздался, так смолкнул бы он.

Но тщетны мечты, бесполезны мольбы

Против строгих законов судьбы.

Меж мной и холмами отчизны моей

Расстилаются волны морей.

Последний потомок отважных бойцов

Увядает средь чуждых снегов;

Я здесь был рожден, но нездешний душой.

О! зачем я не ворон степной?..

К ДЕВЕ НЕБЕСНОЙ

Когда бы встретил я в раю

На третьем небе образ твой,

Он душу бы пленил мою

Своей небесной красотой;

И я б в тот миг (не утаю)

Забыл о радости земной.

Спокоен твой лазурный взор,

Как вспоминание об нем;

Как дальный отзыв дальных гор,

Твой голос нравится во всем;

И твой привет и твой укор,

Все полно, дышит божеством.

Не для земли ты создана,

И я могу ль тебя любить?

Другая женщина должна

Надежды юноши манить;

Ты превосходней, чем она,

Но так мила не можешь быть!

СВ. ЕЛЕНА

Почтим приветом остров одинокой,

Где часто, в думу погружен,

На берегу о Франции далекой

Воспоминал Наполеон!

Сын моря, средь морей твоя могила!

Вот мщение за муки стольких дней!

Порочная страна не заслужила,

Чтобы великий жизнь окончил в ней.

Изгнанник мрачный, жертва вероломства

И рока прихоти слепой,

Погиб как жил – без предков и потомства

Хоть побежденный, но герой!

Родился он игрой судьбы случайной,

И пролетел, как буря, мимо нас;

Он миру чужд был.

Все в нем было тайной,

День возвышенья – и паденья час!

К ДРУГУ В. Ш.

"До лучших дней!"-перед прощаньем,

Пожав мне руку, ты сказал;

И долго эти дни я ждал,

Но был обманут ожиданьем!..

Мой милый! не придут они,

В грядущем счастия так мало!..

Я помню радостные дни,

Но все, что помню, то пропало.

Былое бесполезно нам.

Таков маяк, порой ночною

Над бурной бездною морскою

Манящий к верным берегам,

Когда на лодке, одинокий,

Несется трепетный пловец

И видит – берег недалекий

И ближе видит свой конец.

Нет! обольстить мечтой напрасной

Больное сердце мудрено;

Едва нисходит сон прекрасный,

Уж просыпается оно!

Блистая, пробегают облака

По голубому небу. Холм крутой

Осенним солнцем озарен. Река

Бежит внизу по камням с быстротой.

И на холме пришелец молодой,

Завернут в плащ, недвижимо сидит

Под старою березой. Он молчит,

Но грудь его подъемлется порой;

Но бледный лик меняет часто цвет;

Чего он ищет здесь? – спокойствия? – о пет!

Он смотрит вдаль: тут лес пестреет, там

Поля и степи, там встречает взгляд

Опять дубраву или по кустам

Рассеянные сосны. Мир, как сад,

Цветет – надев могильный свой наряд:

Поблекнувшие листья: жалок мир!

В нем каждый средь толпы забыт и сир;

И люди все к ничтожеству спешат,

Но, хоть природа презирает их,

Любимцы есть у ней, как у царей других.

И тот, на ком лежит ее печать,

Пускай не ропщет на судьбу свою,

Чтобы никто, никто не смел сказать,

Что у груди своей она змею Согрела.

"О! когда б одно люблю

Из уст прекрасной мог подслушать я,

Тогда бы люди, даже жизнь моя

В однообразном северном краю,

Все б в новый блеск оделось!"-Так мечтал

Беспечный... но просить он неба не желал!

АТАМАН

Горе тебе, город Казань,

Едет толпа удальцов

Собирать невольную дань

С твоих беззаботных купцов.

Вдоль по Волге широкой

На лодке плывут;

И веслами дружными плещут,

И песни поют.

Горе тебе, русская земля,

Атаман между ними сидит;

Хоть его лихая семья,

Как волны, шумна – он молчит;

И краса молодая,

Как саван бледна,

Перед ним стоит на коленах.

И молвит она:

"Горе мне, бедной девице!

Чем виновна я пред тобой,

Ты поверил злой клеветнице;

Любим мною не был другой.

Мне жребий неволи

Судьбинушкой дан;

Не губи, не губи мою душу

Лихой атаман".

"Горе девице лукавой,

Атаман ей, нахмурясь, в ответ,

У меня оправдается правый,

Но пощады виновному нет;

От глаз моих трудно

Проступок укрыть,

Все знаю!., и вновь не могу я,

Девица, любить!..

Но лекарство чудесное есть

У меня для сердечных ран...

Прости же! – лекарство то: месть!

На что же я здесь атаман?

И заплачу ль, как плачет

Любовник другой?..

И смягчишь ли меня ты, девица,

Своею слезой?"

Горе тебе, гроза-атаман,

Ты свой произнес приговор.

Средь пожаров ограбленных стран

Ты забудешь ли пламенный взор!.,

Остался ль ты хладен

И тверд, как в бою,

Когда бросили в пенные волны

Красотку твою?

Горе тебе, удалой!

Как совесть совсем удалить?..

Отныне он чистой водой

Боится руки умыть.

Умывать он их любит

С дружиной своей

Слезами вдовиц беззащитных

И кровью детей!

ИСПОВЕДЬ

Я верю, обещаю верить,

Хоть сам того не испытал,

Что мог монах не лицемерить

И жить, как клятвой обещал;

Что поцелуи и улыбки

Людей коварны не всегда,

Что ближних малые ошибки

Они прощают иногда,

Что время лечит от страданья,

Что мир для счастья сотворен,

Что добродетель не названье

И жизнь поболее, чем сон!..

Но вере теплой опыт хладный

Противуречит каждый миг,

И ум, как прежде безотрадный,

Желанной цели не достиг;

И сердце, полно сожалений,

Хранит в себе глубокий след

Умерших – по святых видений,

И тени чувств, каких уж нет;

Его ничто не испугает,

И то, что было б яд другим,

Его живит, его питает

Огнем язвительным своим.

НАДЕЖДА

Есть птичка рая у меня,

На кипарисе молодом

Она сидит во время дня,

Но петь никак не станет днем;

Лазурь небес – ее спина,

Головка пурпур, на крылах

Пыль золотистая видна,

Как отблеск утра в облаках.

И только что земля уснет,

Одета мглой в ночной тиши,

Она на ветке уж поет

Так сладко, сладко для души,

Что поневоле тягость мук

Забудешь, внемля песни той,

И сердцу каждый тихий звук

Как гость приятен дорогой;

И часто в бурю я слыхал

Тот звук, который так люблю;

И я всегда надеждой звал

Певицу мирную мою!

ВИДЕНИЕ

Я видел юношу: он был верхом

На серой борзой лошади – и мчался

Вдоль берега крутого Клязьмы. Вечер

Погас уж на багряном небосклоне,

И месяц в облаках блистал и в волнах;

Но юный всадник не боялся, видно,

Ни ночи, ни росы холодной; жарко

Пылали смуглые его ланиты,

И черный взор искал чего-то все

В туманном отдаленье – темно, смутно

Являлося минувшее ему

Призрак остерегающий, который

Пугает сердце страшным предсказаньем.

Но верил он – одной своей любви.

Он мчится. Звучный топот по полям

Разносит ветер; вот идет прохожий;

Он путника остановил, и этот

Ему дорогу молча указал

И скрылся, удалялся в дубраве.

И всадник примечает огонек,

Трепещущий на берегу противном,

И различил окно и дом, но мост

Изломан... и несется быстро Клязьма.

191

Как воротиться, не прижав к устам

Пленительную руку, не слыхав

Волшебный голос тот, хотя б укор

Произнесли ее уста? о! нет!

Он вздрогнул, натянул бразды, толкнул

Коня – и шумные плеснули воды,

И с пеною раздвинулись они;

Плывет могучий конь – и ближе – ближе.

И вот уж он на берегу другом

И на гору летит. И на крыльцо

Соскакивает гоноша – и входит

В старинные покои... нет ее!

Он проникает в длинный коридор,

Трепещет... нет нигде... Ее сестра

Идет к нему навстречу. О! когда б

Я мог изобразить его страданье!

Как мрамор бледный и безгласный, он

Стоял... Века ужасных мук равны

Такой минуте. Долго он стоял,

Вдруг стон тяжелый вырвался из грудн,

Как будто сердца лучшая струна

Оборвалась... Он вышел мрачно, твердо,

Прыгнул в седло и поскакал стремглав,

Как будто бы гналося вслед за ним

Раскаянье... И долго он скакал,

До самого рассвета, без дороги,

Без всяких опасений – наконец

Он был терпеть не в силах... и заплакал:

Есть вредная роса, которой капли

На листьях оставляют пятна – так

Отчаянья свинцовая слеза,

Из сердца вырвавшись насильно, может

Скатиться, – но очей не освежит!

К чему мне приписать виденье это?

Ужели сон так близок может быть

К существенности хладной? Нет!

Не может сон оставить след в душе,

И как ни силится воображенье,

Его орудья пытки ничего

Против того, что есть и что имеет

Влияние на сердце и судьбу.

192

Мой сон переменился невзначай:

Я видел комнату; в окно светил

Весенний, теплый день; и у окна

Сидела дева, нежная лицом,

С очами полными душой и жизнью;

И рядом с ней сидел в молчанье мне

Знакомый юноша; и оба, оба

Стара лися довольными казаться,

Однако же на их устах улыбка,

Едва родившись, томно умирала;

И юноша спокойный, мнилось, был,

Затем что лучше он умел таить

И побеждать страданье. Взоры девы

Блуждали по листам открытой книги,

Но буквы все сливалися под ними...

И сердце сильно билось-без причины,

И юноша смотрел не на нее,

Хотя об ней лишь мыслил он в разлуке,

Хотя лишь ею дорожил он больше

Своей непобедимой гордой чести;

На голубое небо он смотрел,

Следил сребристых облаков отрывки

И, с сжатою душой, не смел вздохнуть,

Не смел пошевелиться, чтобы этим

Не прекратить молчанья; так боялся

Он услыхать ответ холодный или

Не получить ответа на моленья.

Безумный! ты не знал, что был любим,

И ты о том проведал лишь тогда,

Как потерял ее любовь навеки;

И удалось привлечь другому лестью

Все, все желанья девы легковерной!

ЧАША ЖИЗНИ

Мы пьем из чаши бытия С закрытыми очами,

Златые омочив края Своими же слезами;

13 М, Лермонтов, т. 1

193

Когда же перед смертью с глаз

Завязка упадает, И все, что обольщало нас,

С завязкой исчезает;

Тогда мы видим, что пуста

Была златая чаша, Чю в ней напиток был – мечта,

И что она – не наша!

И не узнает шумный свет,

Кто нежно так любим, Как я страдал и сколько лет

Я памятью томим; И где бы я ни стал искать

Былую тишину, Все сердце будет мне шептать:

Люблю, люблю одну!

к н. и.

к л.

(Подражание Байрону)

У ног других не забывал

Я взор твоих очей; Любя других, я лишь страдал

Любовью прежних дней; Так память, демон-властелин,

Все будит старину, И я твержу один, один:

Люблю, люблю одну!

Принадлежишь другому ты,

Забыт певец тобой; С тех пор влекут меня мечты

Прочь от земли родной; Корабль умчит меня от ней

В безвестную страну, И повторит волна морей:

Люблю, люблю одну!

194

13"

Я не достоин, может быть, Твоей любви: не мне судить; Но ты обманом наградила Мои надежды и мечты, И я всегда скажу, что ты Несправедливо поступила. Ты не коварна, как змея, Лишь часто новым впечатленьям Душа вверяется твоя. Она увлечена мгновеньем; Ей милы многие, вполне Еще никто; но это мне Служить не может утешеньем. В те дни, когда, любим тобой, Я мог доволен быть судьбой, Прощальный поцелуй однажды Я сорвал с нежных уст твоих; Но в зной, среди степей сухих, Не утоляет капля жажды. Дай бог, чтоб ты нашла опять, Что не боялась потерять; Но... женщина забыть не может Того, кто так любил, как я; И в час блаженнейший тебя Воспоминание встревожит! Тебя раскаянье кольнет,

195

Когда с насмешкой проклянет Ничтожный мир мое названье! И побоишься защитить, Чтобы в преступном состраданье Вновь обвиняемой не быть!

ВОЛЯ

Моя мать – злая кручина,

Отцом же была мне – судьбина;

Мои братья, хоть люди,

Не хотят к моей груди

Прижаться;

Им стыдно со мною,

С бедным сиротою,

Обняться!

Но мне богом дана

Молодая жена,

Воля-волюшка,

Вольность милая,

Несравненная;

С ней нашлись другие у меня

Мать, отец и семья;

А моя мать – степь широкая,

А мой отец – небо далекое;

Они меня воспитали,

Кормили, поили, ласкали;

Мои братья в лесах

Березы да сосны.

Несусь ли я на коне – Степь отвечает мне; Брожу ли поздней порой – Небо светит мне луной; Мои братья, в летний день, Призывая под тень, Машут издали руками, Кивают мне головами; И вольность мне гнездо свила, Как мир необъятное!

196

СЕНТЯБРЯ 28

Опять, опять я видел взор твой милый,

Я говорил с тобой. И мне былое, взятое могилой,

Напомнил голос твой. К чему? – другой лобзает эти очи

И руку жмет твою. Другому голос твой во мраке ночи

Твердит: люблю! люблю!

Откройся мне: ужели непритворны

Лобзания твои? Они правам супружества покорны,

Но не правам любви; Он для тебя не создан; ты родилась

Для пламенных страстей. Отдав ему себя, ты не спросилась

У совести своей.

Он чувствовал ли трепет потаенный

В присутствии твоем; Умел ли презирать он мир презренный,

Чтоб мыслить об одном; Встречал ли он с молчаньем и слезами

Привет холодный твой, И лучшими ль он жертвовал годами

Мгновениям с тобой?

Нет! я уверен, твоего блаженства

Не может сделать тот, Кто красоты наружной совершенства

Одни в тебе найдет. Так! ты его не любишь... тайной властью

Прикована ты вновь К душе печальной, незнакомой счастью, Но нежной, как любовь.

197

Зови надежду сновиденьем, Неправду – истиной зови, Не верь хвалам и увереньям, Но верь, о, верь моей любви!

Такой любви нельзя не верить, Мой взор не скроет ничего; С тобою грех мне лицемерить, Ты слишком ангел для того.

Прекрасны вы, поля земли родной, Еще прекрасней ваши непогоды; Зима сходна в ней с первою зимой, Как с первыми людьми ее народы!.. Туман здесь одевает неба своды! И степь раскинулась лиловой пеленой, И так она свежа, и так родня с душой, Как будто создана лишь для свободы...

Но эта степь любви моей чужда;

Но этот снег летучий, серебристый

И для страны порочной слишком чистый

Не веселит мне сердца никогда.

Его одеждой хладной, неизменной

Сокрыта от очей могильная гряда

И позабытый прах, но мне, но мне бесценный.

* * *

Метель шумит, и снег валит,

Но сквозь шум ветра дальний звон,

Порой прорвавшися, гудит;

То отголосок похорон.

108

То звук могилы над землей, Умершим весть, живым укор, Цветок поблекший гробовсК!, Который не пленяет взор.

Пугает сердце этот звук, И возвещает он для нас Конец земных недолгих мук, Но чаще новых первый час...

II Е С II Я

Ликуйте, друзья, ставьте чаши вверх дном,

Пейте! На пиру этой жизни, как здесь на моем,

Не робейте.

Как чаши, не бойтесь все ставить вверх дном." Что стоит уж вверх дном, то не может мешать

Плутам! Я советую детям своим повторять

(Даже с прутом):

Что стоит уж вверх дном, то не может мешать. Я люблю очень дно доставать на пирах

В чаше! И даже в других больше нежных местах

У П....е. На дне лишь есть жемчуг в морских глубинах!

НЕБО И ЗВЕЗДЫ

Чисто вечернее небо, Ясны далекие звезды, Ясны, как счастье ребенка; О! для чего мне нельзя и подумать: Звезды, вы ясны, как счастье мое!

199

Чем ты несчастлив,

Скажут мне люди?

Тем я несчастлив,

Добрые люди, что звезды и небо – Звезды и небо! – а я человек!..

Люди друг к другу

Зависть питают;

Я же, напротив,

Только завидую звездам прекрасным, Только их место занять бы желал.

СЧАСТЛИВЫЙ МИГ

Не робей, краса младая, Хоть со мной наедине; Стыд ненужный отгоняя, Подойди – дай руку мне. Не тепла твоя светлица, Не мягка постель твоя, Но к устам твоим, девица, Я прильну – согреюсь я.

От нескромного невежды Занавесь окно платком; Ну – скидай свои одежды, Не упрямься, мы вдвоем; На пирах за полной чашей, Я клянусь, не расскажу О взаимной страсти нашей; Так скорее ж... я дрожу.

О! как полны, как прекрасны Груди жаркие твои, Как румяны, сладострастны Пред мгновением любви; Вот и маленькая ножка, Вот и круглый гибкий стан, Под сорочкой лишь немножко Прячешь ты свой талисман;

200

Перед тем, чтобы лишиться Непорочности своей, Так невинна ты, что мнится, Я, любя тебя, – злодей. Взор, склоненный на колена, Будто молит пощадить; Но ужасным, друг мой Лена, Миг один не может быть.

Полон сладким ожиданьем, Я лишь взор питаю свой; Ты сама, горя желаньем, Призовешь меня рукой; И тогда душа забудет Все, что в муку ей дано, И от счастья нас разбудит Истощение одно.

Когда б в покорности незнанья

Нас жить создатель осудил,

Неисполнимые желанья

Он в нашу душу б не вложил,

Он не позволил бы стремиться

К тому, что не должно сверши 1ься,

Он не позволил бы искать

В себе и в мире совершенства,

Когда б нам полного блаженства

Не должно вечно было знать.

Но чувство есть у нас святое, Надежда, бог грядущих дней, Она в душе, где все земное, Живет наперекор страстей; Она залог, что есть поныне

201

На небе иль в другой пустыне Такое место, где любовь Предстанет нам, как ангел нежный, И где тоски ее мятежной Душа узнать не может вновь.

Кто видел Кремль в час утра золотой, Когда лежит над городом туман, Когда меж храмов с гордой простотой, Как царь, белеет башня-великан?.

x x x

Я видел тень блаженства: но вполне, Свободно от людей и от земли, Не суждено им насладиться мне. Быть может, манит только издали Оно надежду; получив, – как знать? – Быть может, я б его стал презирать И увидал бы, что ни слез, ни мук Не стоит счастье, ложное как звук.

Кто скажет мне, что звук ее речей Не отголосок рая? что душа Не смотрит из живых очей, Когда на них смотрю я, чуть дыша? Что для мученья моего она, Как ангел казни, богом создана? Нет! чистый ангел не виновен в том, Что есть пятно тоски в уме моем;

И с каждым годом шире то пятно; И скоро все поглотит, и тогда Узнаю я спокойствие, оно, Наверно, много причинит вреда Моим мечтам и пламень чувств убьет, Зато без бурь напрасных приведет К уничтоженью; но до этих дней Я волен – даже – если раб страстей!

Печалью вдохновенный, я пою О ней одной – и все, что чуждо ей, То чуждо мне; я родину люблю И больше многих: средь ее полей Есть место, где я горесть начал знать, Есть место, где я буду отдыхать, Когда мой прах, смешавшися с землей, Навеки прежний вид оставит свой.

О мой отец! где ты? где мне найти Твой гордый дух, бродящий в небесах? В твой мир ведут столь разные пути,