Текст книги "Ставка на проигрыш (с иллюстрациями)"

Автор книги: Михаил Черненок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава IV

Дед Матвей был прав, когда говорил, что скоро в Березовку нагрянут приезжие рыболовы. Пока Антон с Голубевым сидели за столом, по деревне мелькнуло около десятка мотоциклистов и промчалось несколько легковых автомашин. Все они спустились к берегу Потеряева озера. Медленно развернувшись от дома Глухова, туда же укатил голубенький «Запорожец». Едва только он проехал мимо окон Бирюковых, с улицы прибежал младший брат Антона шестиклассник Сережка со своим дружком Димкой Терехиным.

– Ты почему так долго не приезжал? – напустился было на брата Сергей, но, узнав, что гости собираются на рыбалку, мигом притащил из кладовки кучу рыболовных снастей.

– Где это так богато разжился? – перебирая всевозможные крючки и лески, спросил Антон.

– На макулатуру выменял. А вот эти, – Сергей показал две самые лучшие жерлицы, – и еще мировецкую книжку, «Судьба барабанщика» называется, однорукий заготовитель нам с Димкой дал за царский серебряный рубль, который мы в песке на берегу озера нашли.

– И часто этот заготовитель в Березовке бывает? – спросил Антон.

– Почти каждую неделю.

– А когда последний раз был?

– Позавчера вечером приехал, у Торчкова переночевал, а вчера утром, когда мы с Димкой в школу шли, вместе с Торчковым, кажется, в райцентр на своей подводе отправился.

Антон повернулся к Голубеву.

– Не соврал мой земляк насчет заготовителя.

– Какой земляк? – мгновенно заинтересовался Сергей.

– Это тебя не касается.

Улыбнувшись, Антон шутливо щелкнул брата по носу. Наскоро закончив ужин, он и Голубев быстро переоделись и в сопровождении мальчишек отправились к озеру. На песчаной косе, у причальных столбов, голубел «Запорожец». Возле него племянник Глухова перебирал рыболовные снасти, а сам Глухов, размеренно кивая рыжей кержацкой бородой, накачивал автомобильным насосом надувную лодку. Антон издали поздоровался со стариком. Тот сдержанно, но учтиво наклонил в ответ голову и, что-то сказав племяннику, устало положил насос. Племянник, тыльной стороной ладони сдвинув на затылок железнодорожную фуражку, тут же склонился над лодкой.

– Опять племяш Скорпионыча к острову собирается, – заговорщицки подмигнув Димке, проговорил Сергей.

Голубев засмеялся.

– Что смеешься! Попробуй с разбегу выговорить «Серапионович»… «Скорпионыч» – куда как проще и понятней, – сказал Антон и посмотрел на брата. – Почему «опять»? Он что, часто туда плавает?

– Ага. Знаешь, каких щук оттуда привозит?.. – Сережка широко развел руки. – Вот каких! По метру.

– Серега, – живо подхватил Димка, – а помнишь, летом тот кудрявый, что с аквалангом и подводным ружьем на зеленых «Жигулях» приезжал, какую щучину от острова привез?! Еще побольше метра.

Разговаривая, все четверо подошли к склонившейся над озером березе. Выбрав место поближе к камышу, Антон и Слава Голубев стали разматывать лески с удилищ, а Сергей с Димкой готовить жерлицы. Молча забросили удочки. Озеро рябило от ветерка, и клев, по определению Голубева, был терпимым. Окунь шел средний, однако клевал хорошо. Когда наловили десятка полтора, Слава вдруг предложил сварить настоящую рыбацкую уху на костре. Антон тут же отправил мальчишек в село за котелком и приправой к ухе, а сам принялся разводить костер.

Над озером угасал тихий закат. Вода лениво плескалась у песчаного берега. Кивая переспевшими метелками, шелестел камыш. Попискивая, у самой воды гонялись друг за другом тонконогие кулики. То тут, то там взыгрывала жирующая рыба. Возле деревенской околицы безостановочно скрипел коростель. В сгустившихся сумерках вдоль берега ярко светились рыбацкие костры. Неожиданно у одного из них басовитые мужские голоса враз завели:

 
Ой, моро-о-оз, моро-о-з, не морозь меня,
Не морозь меня и моего коня-я-я-я…
 

– Видать, уже подогрелись мужички, – пристраивая у костра рогульки с перекладиной, сказал Слава Голубев.

– Приезжие, знаешь, как рыбачат? – ответил Антон. – Один бывалый рыболов уговаривает поехать с собой на рыбалку друга. Тот отказывается: «Не умею я рыбачить». – «А чего там уметь? Наливай да пей!»

Оба засмеялись.

Побрякивая котелком и ложками, прибежали запыхавшиеся мальчишки. Димка сам вызвался чистить картошку. Сергей зачерпнул из озера воды и, вешая котелок над костром, доложил:

– Скорпионыч с племянником меньше нашего наловили. Говорят, клапан забарахлил, не могли лодку накачать.

Голубев подложил в костер хворосту. Огонь вцепился в сушняк, вытянулся длинным пламенем и жадно начал лизать черные от копоти стенки котелка. Темное небо подмигивало звездами. С озера легонько тянуло свежестью. Доносившаяся песня о морозе оборвалась так же внезапно, как возникла. Тишину теперь нарушал лишь коростелиный скрип.

Антон, поудобнее сев на траву возле костра, обратился к мальчишкам:

– Какие новости в Березовке, сорванцы?

– Урожай нынче хороший, – быстро ответил Димка.

– Значит, с хлебом будем. Еще что?

– Бабка Гайдамачиха из Березовки уезжать надумала.

– Куда?

– Никто не знает, – опередил замешкавшегося друга Сергей и, вытащив из кармана измятую половинку тетрадного листка, протянул Антону. – Смотри, какое объявление на магазине повесила:

«По случаю отъезда продаютца хата с баней лодка с цепью кусты смородины овощные грядки бочка сподкапусты и протчая мебель Гайдамакова».

Антон строго посмотрел на брата:

– Зачем сорвали?

– Без нас кто-то сорвал. Мы у магазина подобрали.

– А что Гайдамакова и Торчков между собой не поделили?

– Пьяный Кумбрык Гайдамачихиного козла Кузю дразнить надумал. Тот изловчился да рогами под зад! Торчков – за вилы, а Гайдамачиха Ходю на него науськала. Как взялись козел да собака за Кумбрыка! До самой колхозной конторы гнали. Вот смехотура была!..

– Торчков в суд на бабку грозился подать, а теперь, кроме как ведьмой, ее не называет, – добавил Димка.

– Не из-за этого ли она из Березовки собралась уезжать?

– Нет, она раньше надумала. Скорпионыч месяц назад ей лодку починил, наверное, чтоб дороже продать.

– А может, он не для этого чинил, – возразил вдруг Димка.

Мальчишки, переглянувшись, наперебой стали рассказывать, как однажды утром, когда вся Березовка еще спала, они видели на берегу озера бабку Гайдамакову, которая встретила приплывшего на ее лодке Скорпионыча. Между стариком и старухой произошел какой-то странный разговор. Она как будто спросила: «Ну, что там?» – «От баранки дырка», – ответил он.

– И все? – спросил Антон.

– Больше ничего не разобрали, – ответил Сергей.

– Давно это было?

– Недели две назад. Как раз мы у однорукого заготовителя жерлицы на серебряный рубль выменяли. Вечером вот тут, у камыша, наживили их, а утром пораньше прибежали проверить. Туман сильный-пресильный был, как молоко.

– И вы не ошиблись, что это именно дед Иван Глухов приплыл на лодке?

– Похож на него. Плащ такой же, как у Скорпионыча, а потом… следы сапог на песке разглядели – большущие, с елочкой на подошве.

– Куда ж он плавал?

– К острову. В лодке глина была, а на березовском берегу кругом один песок…

В котелке вовсю бурлила вскипевшая вода. Антон, взяв ложку, попробовал варево. Уха припахивала дымком, зеленым луком и укропом.

Переговариваясь, ели прямо из котелка. Небо постепенно затянулось плотными облаками, потемнело. Утих скрипучий коростель. Тихо, спокойно спала Березовка. Лишь в доме Бирюковых светилось кухонное окно. Полина Владимировна ждала запоздавших рыболовов.

– Ужинать будете? – спросила она, едва компания заявилась домой.

– Мы уху варили, – похвастался Сергей.

– Тогда ложитесь спать. В горнице постелила, – мать, отвернувшись, зевнула. – Галя Терехина приходила, больше часа тебя, Антоша, ждала.

– Зачем я ей понадобился?

– Просила в понедельник в школу прийти. Она там кружок какой-то ведет…

– Кружок следопытов, – быстро вставил Сергей.

– Вот-вот. Хочет настоящего следователя школьникам показать.

– По улице слона водили… – взглянув на Славу Голубева, засмеялся Антон. – Некогда мне, мам. В понедельник на работе должен быть с утра.

Глава V

Утреннюю зорьку Антон и Слава проспали. Разбудил их Сергей перед тем, как идти в школу. Пока умывались, Полина Владимировна, уставив стол разными сортами домашнего варенья, собрала завтрак и ушла заниматься огородными делами.

– Спите, ядрено-корень, по-гвардейски! – громко сказал дед Матвей, присаживаясь к столу. Посмотрев на Антона, усмехнулся в сивую бороду: – Так и отца не увидишь. Игнат-то вчера после вас заявился, а сегодня ни свет ни заря опять в поле укатил. Уборочная – председателю спать некогда.

– Говорят, нынче урожай хороший? – спросил Антон.

– Добрые хлеба уродились. И не только у нас. Я каждодневно радио слушаю да телевизор смотрю – по всей Сибири нынешний год в отношении зерновых культур удачливый.

– Жаль, зорьку проспали, – вздохнул Слава Голубев.

Дед приложил ладонь к уху:

– Чо гришь?

– Говорит, зорьку проспали! – почти крикнул Антон.

Дед Матвей неторопливо подул на дымящееся блюдечко.

– Здорово не шуми. Мало-мало я слышу, шепоток только не разбираю. – И посмотрел на Голубева. – Слух мой на войне попортился. Я, мил человек, всю империалистическую отгремел, затем Колчаку холку мылил, на Перекопе участвовал. Бомбардиром служил. Пороху столько сжег, что другой на моем месте до основания оглох бы.

Размешивая в чае ложечкой варенье, Голубев покачал головой и стал с интересом разглядывать на старой фарфоровой чашке ярких жар-птиц, нарисованных тонко, в китайской манере. Заметив его любопытство, Антон сказал:

– Между прочим, за этой чашкой – целое уголовное дело.

– Да ну?!.

– Вот тебе и да ну, – Антон повернулся к деду Матвею. – Дед, расскажи историю с кухтеринскими бриллиантами.

– С брильянтами Кухтерина? – переспросил дед. – Что про них рассказывать… Канули с концом в Потеряевом озере. Сам томский полицмейстер разбираться в Березовку приезжал, в лепешку разбивался, чтоб купцу угодить, только и он с носом уехал. А между тем вместе с драгоценностями и подводами пропало шестеро людей, считая ямщиков, двух урядников да приказчиков.

– Ты расскажи подробнее. Слава ведь ничего не знает.

– Подробностей, Антоша, сам полицмейстер не смог узнать.

– Но ведь ты мне рассказывал…

– Это рассказ с пересказу других.

– Вот и расскажи его.

Дед Матвей, отхлебнув несколько глотков из блюдечка, посмотрел на Голубева.

– Томский купец Кухтерин неглупый был мужик, В начале семнадцатого года сообразил, что царскому режиму конец приходит, и надумал переправить свои драгоценности за границу, в Китай. Для такого дела загрузил в Томске фарфоровой посудой две подводы – вроде как торговать собрался – и туда же сундук с серебром, золотишком да брильянтами спрятал. Для охраны двух урядников нанял и наказал приказчикам держать путь прямиком по тракту на Шанхай. Дело в феврале случилось. Люто той зимой буранило по Сибири. Добрались подводы до Березовки. Сопровождающие их люди перекусили в трактире Гайдамакова и, не глядя на буран, отправились в ночь через Потеряево озеро на Ярское, чтобы заночевать там. Больше их так и не увидели…

– Куда же они делись? – спросил Слава.

– Ты человек ученый, соображай. – Дед Матвей лукаво подмигнул. – Для облегчения могу подсказать, что на озере есть такие места, где из-за теплых родников даже в лютый мороз толстый лед не настывает…

– В ночном буране ямщики сбились с дороги и, угодив в такое место, провалились под лед?

Дед Матвей хитро прищурился:

– С лошадиными повадками ты, ядрено-корень, мало знаком. Лошадь сама с дороги не собьется. Она и в буран, и ночью дорогу чует, особенно тонкий лед. И опытные ямщики, попав в буран, никогда лошадей не дергают из стороны в сторону. Стало быть, если кухтеринские подводы свернули с пути, то кто-то лошадям такого страху нагнал, что они чутье, данное им от природы, потеряли.

– Говорят, Гайдамаков это сделал, – вставил Антон.

– Говорят, в Москве кур доят… – Дед Матвей задумчиво пошевелил губами. – Гайдамаков держал при трактире двух работников: Скорпиона, Ивана Глухова отца, и молодого парня по прозвищу Цыган. Вот этого Цыгана вскоре поймали в Новониколаевске – так в ту пору Новосибирск назывался. Фарфоровую вазу продавал из пропавшего обоза. Заварилось следствие. Цыган заявил, что вазу для продажи ему дал хозяин, а Гайдамаков в свое оправдание принялся доказывать, будто купил ее у приказчиков, когда они ужинали в трактире. Пока следователь докапывался до истины, Гайдамаков внезапно помер. Доктора будто заявляли – от холеры, но правду-то кто знает?.. Только Гайдамакова соборовали, в гроб уложили – нагрянул купец с полицейскими. Весь особняк обыскали – ничего не нашли. В то время я по ранению находился в Березовке. Помню, особенно старался молоденький следователь, доводившийся купцу Кухтерину зятем. От брильянтов тех ему, видишь ли, солидный куш причитался. Вот он и искал потерянное богатство. Все лето с полицейскими на лодках по озеру плавал. Многие березовские мужики ему помогали. В награду за помощь купец и отвалил нам такие нарядные чашки с китайскими жар-птицами да еще деньгами чуть не по червонцу приплатил.

– Ну и нашли что в озере? – спросил Голубев.

– Возле острова обе подводы затонули. Людей и посуду достали…

– А бриллианты?

– Брильянты, золотишко да серебро как корова языком слизнула. К тому же люди, сопровождавшие обоз, все оказались застреленными.

– Неужели никто из березовцев выстрелов не слышал? До острова не так уж от Березовки далеко.

– В лютый сибирский буран выстрелы словно в воде глохнут. – Дед Матвей налил в блюдце из чашки уже остывший чай, отхлебнул пару глотков и поставил блюдце на стол. – Так вот, следователь подозревал в ограблении обоза Гайдамакова и Цыгана. На Скорпиона Глухова опять же частично грешил, но выяснилось, что Скорпион не виноват.

– И чем дело кончилось?

– Можно сказать, ничем. Осенью, как известно, революция совершилась. Потом Колчак по Сибири свирепствовал. Цыган к нему пристроился, пакостным человеком оказался. Многих березовцев жизни лишил. На кладбище братская могила с памятником есть, захороненные в ней – дело рук Цыгана.

– Как его фамилия была?

– Цыган да и Цыган… Пришлым человеком он в Березовке был, никто его роду-племени не знал. – Дед Матвей, словно припоминая, помолчал. – Между прочим, когда Гайдамаков помер, Цыган быстренько подженился на молодой вдове Лизавете Казимировне.

– Это которую сейчас Гайдамачихой называют? – опять спросил Слава.

– На ней самой. Теперь Лизавета, конечно, окончательно состарилась. Но в ту пору краше ее в Березовке женщин не было. Гайдамаков совсем девчонкой Лизавету откуда-то привез. Ходил слух, что из нищенок подобрал и, чтобы не унизить свое штабс-капитанское звание, укатил с молодой женой в Сибирь, да у нас здесь и обосновался… Нажила, значит, Лизавета с Цыганом сынишку, души в нем не чаяла. В году двадцать пятом этот совсем еще неразумный мальчонка как в воду канул. С той поры Лизавета будто умом тронулась.

Голубев повернулся к Антону:

– Ты говорил, что сын Гайдамаковой погиб на фронте…

– Это старший, от Гайдамакова. Он вместе с моим отцом воевал, – ответил Антон и посмотрел на деда Матвея. – Дед, а как Иван Серапионович Глухов теперь живет?

– Чего ему не жить?.. Мужик трудолюбивый, пенсию добрую в колхозе заработал…

Неожиданно у дома Бирюковых, скрипнув тормозами, резко остановился запыленный «газик». Антон, посмотрев в окно, увидел вылезающего из машины отца. Кряжистый, с непокрытой седеющей головой, Игнат Матвеевич размашисто миновал двор, грузно протопал в сенях и, войдя в кухню, почти заполнил ее своей рослой фигурой. Поздоровавшись с Антоном и Славой Голубевым, заговорил:

– Чаевничаете, рыболовы? О своих милицейских делах деду рапортуете или он вам о старине заливает?

– Про кухтеринские бриллианты разговорились, – ответил Антон.

Игнат Матвеевич торопливо присел к столу, словно заглянул домой всего на минутку. Посмотрел на Голубева и тут же перевел взгляд на сына:

– Вы, друзья-сыщики, чем купеческими бриллиантами интересоваться, лучше нашли бы деньги Торчкова. Только что Матрена, жена его, со слезами ко мне приходила. Говорит, что на ветер чудак пятьсот рублей выкинул. Шуточное ли дело! Побеседовал я с ним. Смотрит наивным взглядом, как дите малое, плечами жмет. Вот артист, не приведи господи! Главное – билет-то лотерейный Матренин был. Товарки с фермы ко дню рождения ей подарили.

– Значит, Торчковы действительно выиграли «Урал» с коляской? – спросил Антон.

– Конечно!

– Ты сам тот билет видел?

– Лично по таблице проверял.

– Номер и серию билета не запомнил?

Игнат Матвеевич нахмурился:

– У меня, сынок, есть поважнее дела, которые надо запоминать.

– Так ведь и мы, отец, если говорить откровенно, не рыбачить в Березовку приехали. Случилась неприятность, похлесте торчковской, – сказал Антон. – С лотерейным билетом мы, конечно, разберемся, но где последние пятьсот рублей Торчкова искать – ума не приложу. Он ведь даже толком не знает, с кем выпивал в тот день.

– Свидетелей надо поискать.

– Само собой разумеется. А ты знаешь, как туго разбираться с делами, совершенными по пьянке?..

– Ну, милый мой! Без труда не вытащишь и рыбку из пруда. – Игнат Матвеевич поднялся. – Поработайте не за страх, а за совесть.

– Как дед Иван Глухов у вас тут живет?

Уже шагнувший к двери Игнат Матвеевич остановился.

– Нормально. Здоровьем бог его не обидел, пенсия приличная вышла, дом – полная чаша. В прошлом году при оформлении на пенсию по моей протекции «Запорожца» ему вне очереди продали.

– Говорят, он эту автомашину племяннику подарил?

– Дело хозяйское: хочет – сам ездит, хочет – дарит.

– Не дорогой ли подарок?

– Для Глухова – нет. У Ивана Серапионовича на сберкнижке больше десяти тысяч сбережений, а родственников, кроме племянника, – ни души. Умрет старик – все племяннику останется.

– У тебя нет никаких претензий к нему?

– Абсолютно. Какие могут быть претензии к пенсионеру? Живет тихо, мирно. Частенько прошу его помочь колхозу по плотницкой части – ни разу не отказался.

– Племянника он часто навещает?

– Пожалуй, чаще племянник сюда приезжает – рыбак заядлый. Тебе, наверное, Торчков на Глухова наговорил? Так ты особенно не верь этому пустобреху. У Торчкова после выигрыша мания величия приключилась, чуть не со всеми колхозниками перецапался.

– А что за однорукий заготовитель у вас тут объявился? – опять спросил Антон.

– Не видел его ни разу, – Игнат Матвеевич открыл дверь. – Ну, ладно. Время для меня – золото, к механизаторам срочно надо. Если не увидимся сегодня, прошу вас: разберитесь обстоятельно с торчковскими деньгами. – И, кивнув на прощание, вышел из дома. Едва он сел в машину, «газик» всхрапнул мотором, развернулся и запылил вдоль деревни.

Примолкший было дед Матвей оживился.

– Однорукий заготовитель, Антоша, последнее время часто в Березовку наведывается, люди-то уж все ему посдавали, а он продолжает сюда ездить. А насчет Глухова скажу тебе так: чего-то неладное со Скорпионычем в последние дни происходит. Будто о смерти мужик задумался. На днях подсел ко мне на скамейку возле дома, чую – выпивши. А раньше в рот спиртного не брал. Из кержаков он, которые выпивку категорически не переносят. Спрашиваю: «Не с Кумбрыком снюхался?» Вздохнул Скорпионыч тяжко: «Все одно помирать скоро». И невеселый разговор повел. Мол, не так свои годы прожил, как следовало прожить. Понятно, ядрено-корень, жизнь, случается, так прижмет, что небо овчинкой кажется. Только с чего это Глухов на старости лет запаниковал? В его годы человек уже не сердцем – умом живет. По себе знаю.

– Что ж у него случилось?

– Не доложился он мне в подробностях. Повздыхал, повздыхал да и отправился домой.

Глава VI

Как обычно, в страдную пору Березовка словно вымерла. Колхозники, пользуясь устойчивой погодой, старались не упустить ни одного погожего дня и почти все до единого были в поле. Теплую вязкую тишину, нависшую над деревней, нарушал монотонный гул комбайнов, работающих вдали за околицей, да во время школьной перемены всплескивался звонкий разнобой ребячьих голосов.

Потеряево озеро сияло огромным зеркалом, над которым, будто любуясь своим отражением, лениво кружили белогрудые чибисы. Клев был вялым. Глядя на неподвижные поплавки, Антон и Слава вполголоса разговаривали о Торчкове. Внезапно с пригорка от деревни послышалась веселая транзисторная музыка. Тотчас на тропе показался Торчков в большущих сапогах и, по-утиному спускаясь к озеру, еще издали бодро поздоровался:

– Здравия желаю, товарищи рыболовы!

– Легок на помине, – шепнул Славе Антон и, обернувшись к Торчкову, ответил: – Здравствуйте, Иван Васильевич. По-молодежному, с музыкой, ходите?

– Люблю, Игнатьич, это дело. – Торчков похлопал по висящему на ремне через плечо транзистору, подойдя к берегу, присел на борт Гайдамачихиной лодки. – С выигрыша такую музыкальную шкатулку приобрел. Теперь каждую новость прежде всех в Березовке узнаю. Даже иностранцев пробовал слушать, которые на русском языке бормочут.

– И что они говорят?

– Всякую ерунду несут! Злятся, что мы перед ними шапки не ломаем. А на хрена нам перед заморскими пузанами шапки ломать, правда? – Торчков, чуть помолчав, вздохнул: – Я, Игнатьич, по делу ведь тебя здесь отыскал. Баба мне покою не дает. Выкладывай, понимаешь, ей книжку – и баста!..

– Какую книжку? – не понял Голубев.

– Не букварь, конечно. Сберегательную… – Торчков мельком взглянул на Славу и опять уставился на Антона умоляющими глазами. – А где это я сберкнижку возьму, если меня до единой копейки обчистили. По моей натуре, сгори они огнем, дармовые деньги, однако баба есть баба… Председателю нажаловалась. Тот с меня крупную стружку снял, а ей все мало, шумит: «Из дому выгоню! В суд подам!» Возможно, она так для испуга заявляет, но если подаст?.. Суд как припаяет уплатить женке полную стоимость мотоцикла!.. Я ж без штанов останусь. На одного тебя, Игнатьич, надежда…

Антон присел рядом с Торчковым.

– Хорошо, Иван Васильевич, постараюсь вам помочь, но давайте условимся, что на мои вопросы будете говорить только, правду.

Торчков убавил громкость транзистора.

– Перед тобой, Игнатьич, как перед попом на исповеди.

– Прежде мне надо знать: сколько вы получили денег в сберкассе?

– Тысячу домой привез.

– Я спрашиваю: сколько получили?

– Ну это… Не пересчитывал. Сколько дали, все – в карман и вместе с Гайдамачихой по дому. – Торчков, заметив пристальный взгляд Антона, опять склонился к транзистору. – За сберкассу ты, Игнатьич, не переживай. К сберкассе у меня никаких требований нет. И женка по этому поводу ровным счетом ничего не имеет – деньги ведь даром достались. Ее другое принципиально задело: что последние пятьсот рублей я профуговал. Хочешь – верь, Игнатьич, хочешь – не верь, но категорически утверждаю: это в ресторане меня облапошили. Заготовитель может подтвердить, что до ресторана все денежки при моем кармане были.

– Давно с ним знакомы?

– Какой там давно! Всего пару раз за компанию выпили, да на одну ночь у себя его приютил.

– Имя-то заготовителя хоть знаете?

– Спрашивал при ночевке, он ухмыльнулся: «Хоть горшком называй, только в печь не станови».

– Не сказал, что ли, имени?

– Может, и говорил, так теперь уже не помню… – Торчков словно задумался и вдруг резво вскочил на ноги. – Игнатьич!.. Чтоб раз и навсегда не сомневаться в моем лотерейном выигрыше, не посчитай за труд, дойдем до моей усадьбы. У женки газетная таблица должна сохраниться, по какой билет проверяли. Из нее можешь и цифры узнать моего «Урала» с люлькой. Там еще «Уралы» выигрались, а мой – аккурат в среднем столбце, чуток книзу.

– Пошли, Слава, посмотрим, – обратился к Голубеву Антон.

Небольшой пятистенок Торчкова рядом с приземистой, крытой проросшим дерном избушкой Гайдамаковой казался добротным домом, однако надворные постройки обветшали так, как будто у хозяина давным-давно не доходили до них руки. Просторный двор был густо перепахан свиньями. По этой «пахоте» от ворот к сеновалу тянулся свежий тележный след. Лениво вылезший из-под крыльца пушистый рыжий кот, едва завидев Торчкова, мигом вскарабкался по углу дома на крышу.

– Чего испужался, Пушок?.. – задрав к нему голову, спросил Торчков. – Слазь, сегодня гонять не буду. Тверезый я. – И как ни в чем не бывало повернулся к Антону. – Вот отдрессировался котина! Только хозяин на порог – он на крышу.

– Боится? – поддерживая разговор, спросил Антон.

– Спиртного запаха не переносит. Как в морду дыхну, у него на загривке шерсть дыбом становится.

На двери висел почти игрушечный замочек. Торчков без ключа ловко открыл его и провел Антона и Славу Голубева в небольшую, но светлую кухню, где царил особый крестьянский уют, постоянно поддерживаемый заботливыми руками хозяйки. Пол был устлан пестрыми домоткаными половиками, на окнах – ситцевые занавески, под потолком – старинный розовый абажур, на столе – ярко-цветастая новенькая клеенка. В углу справа, напротив русской печи, стоял потемневший буфет с незатейливой посудой, а на стене слева висела большая самодельная рамка с семейными фотографиями. Среди снимков выделялся один – увеличенный, на котором около двадцати молодцев в старинных пожарных касках и брезентовых пиджаках напряженно застыли перед объективом фотоаппарата. По низу снимка белела четкая надпись:

«Участники районного конкурса добровольных пожарных дружин. 1939 г.»

Заметив, что Антон заинтересовался снимком, Торчков поставил на буфет транзистор и с нескрываемой гордостью сказал:

– Раньше, Игнатьич, я в Березовке пожарной дружиной руководил. На том конкурсе, когда сфотографировали, чуть было чемпионом среди пожарников района не стал. Вперед всех к условному очагу пожара прикатил. Если бы заминка не вышла, как пить дать победителем оказался бы.

– Какая заминка? – спросил Антон.

– С пустой бочкой приехал. Второпях забыл, холера ее побери, воды налить.

Голубев, не сдержавшись, прыснул со смеху. Антон лишь улыбнулся и сказал:

– Торопиться, Иван Васильевич, надо медленно.

– Истинно так, Игнатьич. Поспешишь – людей насмешишь. – Торчков заглянул в один ящик буфета, в другой и вдруг протянул Антону медаль «За трудовую доблесть». – Во, полюбуйся, что моя Матрена Прокопьевна на ферме заслужила. Доблестная женщина!

Антон подержал медаль на ладони и, возвратив ее Торчкову, спросил:

– Где же газета с таблицей?

– Тут где-то была…

Торчков, подставив табуретку, заглянул на буфет. Затем ушел в комнату, долго шелестел там какими-то бумагами. Вернувшись, виновато развел руками:

– Нету газеты. Должно быть, женка запрятала. Если не возражаешь, Игнатьич, подожди Прокопьевну. Вот-вот она придет с фермы на обед.

В доме было душно. Все трое вышли на свежий воздух во двор. Сбросив со скамейки, стоящей в тени у крыльца, надломленную лошадиную подкову, Торчков предложил сесть и ни с того ни с сего ополчился на Гайдамачиху, «напустившую глаз на его коровенку». Антон, недолго послушав, перебил:

– Выдумки все это, Иван Васильевич.

Торчков кулаком стукнул себя по впалой груди:

– Игнатьич! На прошлой неделе, когда гнал коней в ночное, собственными глазами видел ведьму возле кладбищенской городьбы.

– Что она там делала?

– Вот ты, как офицер милиции, сам ее и спроси: чего старухе в полночь на кладбище делать?.. – Торчков прищурился. – Люди старые, Игнатьич, толкуют, что на могилках растет особая трава, в которой смертельный яд имеется. Малый пучок такой травки скормишь скотине – сразу копыта отбросит.

– Не слышал, что на Березовском кладбище ядовитая трава растет, – сказал Антон.

– Так ты, считай, уже десяток лет в Березовке не живешь. За такое длительное время всякое может вырасти. – Торчков достал из кармана кисет и, свернув из махорки самокрутку величиной в палец, повернулся к Антону. – Опять же, Игнатьич, спроси Гайдамачиху, куда это она на старости лет из Березовки лыжи навострила?

– Что в этом особенного?

– Ну как что?.. Вот, к примеру, я всю сознательную жизнь провел тут и вдруг собрался бы уезжать… Интересно, куда бы я поехал, если у меня в других краях сродственников нет?

– Видимо, у Гайдамаковой есть.

– Нету. Сама моей женке слезу пускала, что осталась одна как перст на белом свете.

Антон, стараясь не тратить попусту время, завел разговор о заготовителе. С большим трудом кое-как удалось узнать, что возраст заготовителя около шестидесяти, а левая рука у него от локтя протезная. Лицом смуглый, «заросший, как поп». Одет в старенькую телогрейку, сапоги кирзовые, новые. Лошадь сытая, вороной масти. Ночевать в доме Торчкова заготовитель не захотел, сказал, что переспит в телеге, которую на ночь загнал во двор.

– Это от его подводы след? – показав на колесные вмятины по взрытому свиньями двору, спросил Антон.

Торчков утвердительно кивнул и протянул руку по направлению к сеновалу.

– Вот там подвода стояла. Я лошадке сенца подбросил.

– Почему заготовитель в доме спать не стал? Ночью ведь теперь сентябрит…

– Кто его знает почему. Может, он вовсе и не спал в телеге…

– А где?..

– С вечера, Игнатьич, мы с ним столковались пораньше выехать до райцентра. У меня ж, как известно, под ответственностью колхозные лошади. Встал часиков в пять. Думаю, надо на базе порядок до отъезда навести. За ворота вышел, гляжу, будто от дома Глухова мой заготовитель топает. Дождался его, спрашиваю: «Любовь, что ли, в Березовке закрутил?» – «Рука раненая заныла, – говорит, – глаз не могу сомкнуть. Вот и хожу по деревне, чтоб скорее утра дождаться».

– Выходит, он у Глухова был? – уточнил Антон.

– Утверждать не могу. Показалось, вроде от Скорпионыча вышел.

– Ну а дальше что было?

– Ничего особенного. Только приборку на базе закончил, является Скорпионыч с бумагой от председателя, стало быть, от папаши твоего. Дескать, Игнат Матвеевич приказал конягу на целый день выделить. «Чего тебе целый день с конем делать?» – спрашиваю. «Племяшу надо мешок сахара для варенья отвезти», – говорит. Приказ есть приказ. Выделил я ему Карьку, сбрую выдал, на том и подался домой.

Антон отчетливо, словно наяву, вспомнил труп обгоревшего старика, бутылку, пахнущую ацетоном, и на проселочной дороге, почти рядом с трупом, следы лошади с расковавшейся передней правой ногой. Появилась очень неуверенная, смутная догадка. Чтобы проверить ее, Антон спросил:

– Значит, в четверг Глухов весь день был у племянника?

– Должно быть, так.

– А вернулся он когда в Березовку?

Торчков пожал плечами.

– Не могу сказать. Сам я, как тебе известно, с четверга на пятницу заночевал в райцентровском вытрезвителе. Сменщик мой тоже на этот счет ничего определенного ответить не может, потому как Скорпионыч без него, ночью, Карьку на базу пригнал.

И еще одна внезапная мысль мелькнула у Антона.

– Иван Васильевич, помнится мне, что колхозным лошадям раньше на лето подковы срубали… – начал было он, но Торчков не дал ему договорить: