Текст книги "Завещание ведьмы"

Автор книги: Михаил Черненок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

– О чем, отец, разговорился? – с иронией спросила внезапно вошедшая в горницу Анна Трифоновна.

– Да вот, мать… про войну молодежи рассказываю, – мгновенно выкрутился Арсентий Ефимович.

– А кто испеклась-то, война, что ли?..

Толик засмеялся:

– Блины испеклись, которыми ты выдающегося гармониста приколдовала.

Анна Трифоновна на мгновение оторопела, но тут же отделалась шуткой:

– Подумаешь, три раза собаку накормила. Другие девушки неделями потчевали Ходю оладушками.

– Кто тебя научил такому колдовству?

– Бабка Гайдамакова приметила, что выдающийся гармонист сохнет по мне, и подсказала, как его спасти.

Арсентий Ефимович шевельнул гусарскими усами:

– Выходит, ты по мне не сохла?

– Нисколько.

– Чего ж к Гайдамачихе за присушкой побежала?

– Мама, если – откровенно, ты действительно верила тогда в колдовство? – спросил Толик.

– Молодая была… – уклончиво ответила Анна Трифоновна.

– А какую роль блины в колдовстве играли?

– Надо было, чтобы тот, кого привораживают, перешел через них.

– Но ведь отец, по его словам, ни разу не перешел, а на тебе все равно женился… – не отставал Толик.

Анна Трифоновна улыбнулась:

– Любили мы с ним друг друга.

– Так бы сразу и сказала! – воспрял духом Арсентий Ефимович. – Я вам, молодежь, такую штуку объясню… Бабка Гайдамачиха по любовной части наблюдательная старуха была. Приметит, у кого из заневестившихся девчат не получается контакта с женихом, приглядится и, если выявит, что жених лопоухий и сам не может с приглянувшейся невестой дотолковаться, тут она с присушкой и подкатывается. Многих таким фертом старуха и в Березовке, и в Ярском сосватала. И ни одна пара, считай, после ее вмешательства не развелась впоследствии. Почему?.. Да потому, что Гайдамачиха любовь молодым внушала, и люди ей верили. Теперешняя же молодежь ни в какие чудеса не верит. Попрыгали друг с дружкой разок на танцульках и прытью – в загс. Зарегистрируются, а любви-то между ними и в помине не бывало. По этой вот статистике и получается, что количество разводов на душу населения с каждым годом возрастает.

– Проблемный вопрос, – глянув на Бирюкова, с подчеркнутой серьезностью сказал Толик.

– Очень проблемный, – в тон ему подтвердил Бирюков и спросил Арсентия Ефимовича: – Значит, напрасно Гайдамакову колдуньей считали?

– Старуха была такая же колдунья, как Кумбрык – марсианин, – усмехнулся Арсентий Ефимович. – Вот страшные сказки Гайдамачиха умела рассказывать. Мы ведь ровесники с ее Викентием были. Пацанами, бывало, соберемся зимним вечером в избушке Гайдамаковых, раскочегарим дровами докрасна печку-чугунку, сядем возле нее на пол и ждем. Гайдамачиха убавит фитиль в керосинке, чтобы чуть-чуть лампа светилась, и начинает… Каких только страстей она не знала!..

– Сибирская деревня с давних пор сказками да легендами полнилась, – со вздохом сказала Анна Трифоновна. – В глухомани жили. Зимой – вечера долгие. Надо было чем-то их заполнять. Вот и придумывали. Это теперь и книжек разных полно, и кино, хоть каждый день смотри по телевизору. А до войны ничего развлекательного не было. Ночью выйдешь за дверь – темь кромешная, едва керосинки в окнах светятся…

– Зато как привольно жить перед войной начинали! – вновь перехватил инициативу Арсентий Ефимович. – Всеобщий подъем прямо-таки рвался из людей наружу. Бывало, лишь травка зазеленеет весной – такие игрища начинались, аж сердце пело. Даже женатые мужики в годах напропалую резались с молодежью и в лапту, и в чижика, и на спор боролись. А работали как! Любо посмотреть было… Часто задаю себе вопрос: если б не проклятая война, насколько бы лучше мы теперь жили?!

– Это у тебя тоска по невозвратно ушедшему прошлому, – сказал Толик.

– Тоска тоской, но… Верили люди тогда в будущее. А теперь?.. Ни во что уже не верят!..

Анна Трифоновна вздохнула:

– Однако заговорились мы, отец. Не пора ли чайку попить?

За чаепитием Таня опять повернула разговор к Тиуновой:

– Антон Игнатьевич, вы давно в уголовном розыске. Встречалось в вашей работе хоть одно такое же преступление, как с Тамарой?

– Стандартных преступлений, Танечка, не бывает, – ответил Бирюков. – Что-то похожее припоминается… Несколько лет назад в райцентре в небольшой избенке соседи обнаружили мертвую женщину. Вся комнатушка была залита кровью, а на полу так же, как у Тиуновой, мяукал черный котенок.

– Кто же ее убил?

– Никто не убивал. Умерла от легочного кровотечения.

Таня резко повернулась к Толику:

– Толь, а ведь у Тамары тоже с кровотечением что-то было. Помнишь, она недавно палец порезала и несколько дней ранка не заживала. Кровь все сочилась и сочилась…

– Это, Танюшка, болезнь такая, – авторитетно вставил Арсентий Ефимович и глянул на Антона: – Не знаешь, Игнатьевич, как по медицине такое заболевание называется?

– Гемофилия, – ответил Антон. – Несвертываемость крови.

– А она не заразная? – вроде испугалась Таня.

– Нет, от родителей унаследуется.

– Так, может… Тамару и не убивали?..

– Все может быть, Танечка, – Бирюков посмотрел на часы – время приближалось к полночи. – Кажется, засиделся я у вас…

– Давайте, на дорожку, еще – чайку, – предложила Анна Трифоновна.

– Спасибо, – с улыбкой отказался Антон, поднимаясь из-за стола.

Толик с Таней вышли проводить Антона. У калитки все трое остановились. Ночная прохлада освежала мирно засыпающее село. В черно-синем небе ярко сияли звезды. Вязкую тишину нарушал однотонный скрип коростеля, доносившийся от Потеряева озера. Словно перекликаясь с ним, где-то вдали, в приозерном болоте, постанывала выпь. В домах почти не было огней, но окна Зорькиной светились.

– Марина, как всегда, еще не спит. Привыкла полуночничать, когда на заочном в институте училась, – сказала Таня и, вроде специально для Антона, добавила: – Она у нас – ученый экономист, с высшим образованием.

– Ого! – шутливо удивился Антон.

– Кроме шуток, Зорькина толк в экономике знает, – поддержал жену Толик.

– И вообще Марина хорошая. Мне нравится, как она на школьных утренниках Снегурочкой выступает и в самодеятельности поет, – Таня посмотрела Антону в глаза и вдруг предложила: – Вот бы вам, Антон Игнатьевич, жениться на Марине…

– Боюсь, что на душу населения еще одним разводом больше станет, – засмеялся Бирюков.

– Танюшка дело говорит, – подхватил Толик. – Лучшей пары тебе не подыскать, по-дружески советую.

Антон протянул Толику руку, улыбнулся:

– Спасибо, сосватали…

В кухне дома Бирюковых горел свет. Полина Владимировна сосредоточенно вязала пуховую шаль, а Игнат Матвеевич, придерживая одной рукой очки, пристально изучал лежащую перед ним на столе сводку со множеством цифровых столбиков.

– Наконец-то, – сказала Полина Владимировна, когда Антон вошел в дом. – У Инюшкиных был?

– У них, мам.

– Значит, ужинать не будешь? От них голодными не уходят…

– Это точно, – Антон подсел к отцу. – Ты, правда, отправляешь завтра Толика Инюшкина за спасателями?

Игнат Матвеевич снял очки:

– Прокурор звонил. Хочет, чтобы спасатели на моторной лодке покружились по озеру. Может, труп быстрее всплывет.

– Мне кажется, это пустая затея.

– Почему?

– Потому, что… – Антон трижды вроде бы сплюнул через левое плечо. – Таких баек сегодня наслушался, что становлюсь суеверным.

Игнат Матвеевич нахмурился:

– Кротов просил тебе передать… Павлик Тиунов разбился.

– Как?!

– Завел колхозный трактор «Беларусь» и вместе с другим шабашником Алексеем Резвановым покатил из Серебровки в райцентр. В каком состоянии и как они там ехали, не знаю, но в результате оказались под Крутихинским мостом. Резванов отделался переломом ноги, а Тиунов чуть не вдребезги расшиб голову и вряд ли выживет…

Глава 8

Обычно Антон Бирюков не жаловался на бессонницу, однако в эту ночь он спал плохо. Слишком много накопилось за день впечатлений и отделаться от них было нелегко. Исчезновение Тамары Тиуновой казалось настолько странным, что вопросы цеплялись один за другой. Подвешенная к потолку петля вроде бы отметала версию о преднамеренном преступлении. Зачем преступнику имитировать самоубийство потерпевшей, если он не оставил на месте происшествия ее труп? И в то же время… может быть, как раз это убийца считает своим козырем?.. Имитация рассчитана на то, будто Тиунова намеревалась повеситься, но у нее, по казенному выражению участкового Кротова, «не хватило решимости кончить жизнь через повешение и она утопилась в озере». В таком случае, чем объяснить кровяные пятна? Сопротивлялась Тамара преступнику или сама нанесла себе рану? Если у нее действительно была несворачиваемость крови, тогда из пустяковой ранки могло кровоточить долго… А если Тиунова на самом деле хотела повеситься, но не повесилась, что ей помешало? Внезапно погас свет или, скажем, подвернулась табуретка. Может быть такое? Вполне – у табуретки отломлена ножка. А вдруг ножку отломили при сопротивлении?.. Но других признаков сопротивления нет. Даже посторонних отпечатков ног в избе Тиуновой не оставлено. На чистом полу они наверняка бы остались… Почему на берегу озера оказался окровавленный носовой платочек? Чей он?.. По группе и резус-фактору крови – вроде бы Тиуновой, но ни понятые, ни опрошенные доярки не могли уверенно сказать, что платок принадлежал Тамаре, потому как Паутова уже полгода торгует в сельмаге точно такими платочками… Отчего разбился Павлик Тиунов на небольшом Крутихинском мосту? Чистая случайность это дорожное происшествие или оно какими-то ниточками связано с исчезновением Тамары?..

Проснулся Бирюков невыспавшимся и вялым. Упражнение с двухпудовкой разогнало сон. В теле появилась свежесть. Завтракая вместе с отцом, Антон спросил:

– Ты ездишь на своих «Жигулях»?

– Нет. На служебном «газике» так за день укатываюсь, что к вечеру голова кружится, – ответил Игнат Матвеевич.

– Разреши мне в райцентр съездить?

– Когда?

– Сразу после завтрака.

– Поезжай. Только прихвати попутно Марину Зорькину. Ей надо в районный агропром сегодня, – Игнат Матвеевич взял с буфета сводку, которую изучал вчерашним вечером, – вот с этой цифирью явиться.

Упоминание о Зорькиной словно укололо Антона.

– Разве Марина с Толиком Инюшкиным не может съездить? – недовольно спросил он.

– Толик поедет на грузовике, чтобы со спасателями и моторку их привезти. Вдобавок ему предстоит еще свозить доярок на утреннюю дойку. Это часов до двенадцати затянется, а Марине надо быть в агропроме к десяти… – Игнат Матвеевич недоуменно поднял брови. – Чего ты вдруг зачванился? Или попутчица помешает по службе?..

– Нет, не помешает. Надо – увезу и привезу.

– Вот и хорошо. Подъедешь к Зорькиной домой и скажешь, чтобы обещанный ей «газик» не ждала. Ты ведь знаешь, где Марина живет…

– Знаю, – хмуро сказал Антон. – Давай твои бумаги.

– У меня – копия, подлинник – уже у Марины.

Через полчаса Бирюков остановил «Жигули» против Марининых окон и коротко надавил на сигнал. Зорькина собралась быстро. Антон решил ехать по проселочной дороге через Серебровку, чтобы попутно посмотреть Крутихинский мост, где случилось происшествие с Павликом Тиуновым. Новенькая машина почти бесшумно катилась проселком. По обочинам мелькали небольшие березовые рощицы, тянулись широкие колхозные поля с набравшими силу изумрудно-зелеными всходами пшеницы.

Зорькина, в легкой голубой кофточке и в джинсовой юбке, сидела справа от Бирюкова на переднем сиденье, придерживая на коленях толстую папку с документами. Ехали, будто сговорившись, молча. Бирюков непроизвольно нет-нет да и косил вправо: то на четкий профиль Марины, то на ее красивые загоревшие ноги. Зорькина краем глаза, видимо, заметила это. Она отвернулась к боковому стеклу и, словно припоминая мотив старой песенки, тихонько пропела:

 
Чтобы не пришлось любимой плакать,
Крепче за баранку держись, шофер…
 

Антон чуть улыбнулся:

– Намек понял, но плакать обо мне некому.

– Ой ли?.. – внезапно повернулась к нему Марина. – Вы, кажется, обиделись на меня вчера?

– Я не обидчивый.

– Почему же сегодня такой хмурый?

– Обстоятельства невеселые складываются.

– Не сердитесь, пожалуйста. Знаете, почему отказалась провести с вами вечер?.. Чтобы сплетен меньше было. Паутова и так уже интересовалась: «Когда, Мариночка, свадьбу сыграем?» Пришлось ее огорчить: «Сегодня, тетя Броня, не будем, а завтра – посмотрим».

– Вы за словом в карман не лезете.

– У меня, Антон Игнатьевич, карманов нет. Поэтому приходится все слова в голове носить. Ну, пожалуйста, не обижайтесь… – вдруг будто испугалась Марина. – Меня часто заносит, когда волнуюсь.

– С чего бы вам сегодня волноваться?

– Ну, как же… Вот, еду вместо Игната Матвеевича отчитываться по заготовке кормов для общественного стада.

Сказано это было таким тоном, что Бирюков не понял, серьезно говорит Зорькина или шутит.

Машина легко взбежала на пригорок, и внизу показалась заросшая камышом небольшая речушка Крутиха с широким добротным мостиком. К удивлению Антона, Павлик Тиунов свалился в речку на «Беларуси» не вправо по ходу, как он ехал из Серебровки, а влево, свернув на встречную полосу движения.

У моста желтый К-700 мощно тянул на пологий берег небольшой синий тракторишко с помятой кабиной. На обочине перекуривали человек пять колхозников Серебровской бригады. Среди них Бирюков узнал могучую фигуру бригадира Гвоздарева – бывшего боцмана, который в память о флотской службе неизменно продолжал носить старую капитанскую фуражку с давно почерневшим «крабом».

Проехав мост, Бирюков свернул с проезжей части дороги и заглушил мотор. Извинившись перед Зорькиной за незначительную задержку, он вышел из машины и подошел к колхозникам. Здороваясь с бригадиром за руку, спросил:

– Что, Витольд Михайлович, натворил Павлик Тиунов дел?

– Не говори, Антон Игнатьевич, – густым басом ответил Гвоздарев. – И себе, циркач, башку разбил, и трактор угробил.

– Из Серебровки ехал? – уточнил Антон.

– Ну.

– Как же он в левую сторону ухнул?..

– Кто его, дурака, поймет!

– Чего их в райцентр потянуло?

– Да черт его знает!

– Сильно Тиунов разбился?

– Без сознания в районную больницу увезли.

– А второй?..

– Резванов успел выпрыгнуть из кабины, ногу лишь подломил при прыжке, пар-р-рашютист. Не пойму, где успели набраться? Очевидцы говорят, оба трезвыми из Серебровки укатили… – Гвоздарев сердито раздавил подошвой сапога окурок. – Вот, придурки, якорь им в нос!

– Если б водку гнали не из опилок, то что б им было… – с усмешкой сказал молоденький паренек в вылинявших джинсах.

Бригадир сурово глянул на него. Паренек смутился:

– Я пошутил, Витольд Михалыч.

– Смотри у меня! Двое уже дошутились… – Гвоздарев тяжело вздохнул и повернулся к Антону. – Повело Тиуновых в пропасть. В Березовке, говорят, Тамара как в воду канула, здесь бывший муженек ее… прыжки с моста на колесном тракторе устроил. С ума они посходили, что ли?..

Переговорив с Гвоздаревым, Бирюков вернулся к машине и, усевшись за руль, включил зажигание. Плавно тронувшись с места, сказал:

– Что ни день, то хуже. Еще не нашли Тамару – Павлик разбился.

– Краем уха слышала ваш разговор, – тихо ответила Зорькина. – Что-то здесь не просто, Антон Игнатьевич. Павлик Тиунов прекрасно знает технику. Он никогда аварий не делал. Наверное, неисправность какая-то его подвела…

– В ГАИ узнаю.

Притихшая Зорькина, помолчав, заговорила снова:

– И все-таки не верится мне, что Тамару убили.

– Почему?

– А вот почему. В избе у Тамары нашли парик?

– Какой?..

– С длинными вьющимися волосами.

– Нет, мы искали – с короткими ровными, – ожидая подвоха, сказал Бирюков и, покосившись на Зорькину, заметил, что ее светло-голубые глаза вроде бы потемнели.

– Антон Игнатьевич, я вполне серьезно. Нынче на новогоднем концерте Толик Инюшкин уговорил меня спеть под Аллу Пугачеву и раздобыл где-то парик с такими, как у нее, волосами. Когда Тамара Тиунова осталась без прически, она попросила у меня этот парик. Нашли вы его? Паутова, бывшая в понятых, говорит, что не нашли…

– Нет, не нашли, – подтвердил Антон.

– Значит, Тамара в этом роскошном парике куда-то скрылась из Березовки.

– А если она в этом парике да – в озеро?..

– Парик бы не удержался на голове и всплыл.

Бирюков, свернув на обочину, остановил машину. Зорькина удивленно насторожилась.

– Послушайте, Марина… Вы даже не представляете, какую ценную информацию мне подарили, – сказал Антон. – Разрешите, поцелую за это?

– В порядке единовременного вознаграждения?

– Нет, от души.

В глазах Зорькиной засветились озорные искорки:

– Спасибо, Антон Игнатьевич, но целоваться пока не будем. У меня, хотя и бесцветной помадой, а губы все-таки накрашены.

– Чем же вас отблагодарить?

Зорькина улыбнулась и сразу посерьезнела:

– Не думайте, что я такая умная. Это Тамара, когда брала парик, сказала: «Пусть они, черти, теперь меня поищут!» Сразу я не придала значения Тамариным словам, а вот сейчас…

– Кто «они, черти»?

– Этого не знаю. И куда Тамара скрылась, тоже не могу сообразить. – Зорькина коротко глянула на свои золотые часики. – Поедемте, Антон Игнатьевич, а то как бы мне не опоздать в агропром.

– Ох, Марина, Марина… – Бирюков включил скорость. – У меня даже голова закружилась.

– От успеха?

– Нет, честное слово, я становлюсь к вам неравнодушным. Вы, случайно, не собираетесь замуж?

– Где уж нам уж…

– Много бы я отдал, чтобы узнать: почему вы тянете с замужеством?

– Могу ответить в кредит: потому, что в Березовке нет клуба «Кому за тридцать».

– А если без шуток?..

– Какие могут быть шутки в серьезном деле?

– Неужели так сильно любили того погибшего моряка, что до сих пор не можете забыть?

Зорькина вдруг грустно усмехнулась:

– Когда переписывалась с тем заочником, мне было всего семнадцать годиков. В таком возрасте любовь романтическая… Не могу себе простить одного: парень ведь погиб из-за меня. Не писала бы ему – он бы не поехал ко мне в Ярское, а, значит… судьба не свела бы его с тем шофером-убийцей.

– Нельзя из-за случайности ставить крест на своей судьбе.

Марина задумчиво помолчала:

– По-моему, вы тоже с крестом живете. Почему?

– Не хочу жениться без любви.

– Говорят, любовь, как талант, не всем от природы дается.

– Кто ее знает. – Антон с улыбкой посмотрел на Марину. – Может, я действительно бесталанный. Как-то все шиворот-навыворот выходит. Кто мне нравится, тем я не нравлюсь, и наоборот…

– Значит, если вы мне нравитесь, то я вам не нравлюсь?

– Нет, это хорошо, если…

– Но получается, по-вашему, что плохо, – не дала договорить Зорькина и внезапно рассмеялась.

Антон скосил взгляд:

– Я что-то смешное сказал?..

– Нет, Антон Игнатьевич. Вспомнила, как Арсентий Ефимович Инюшкин и Торчков разбирались в теории относительности…

Бирюков улыбнулся:

– Вы очень виртуозно сменили тему разговора.

– Побоялась в вашей теории запутаться, как запутались Инюшкин с Торчковым.

Впереди показались окраинные домики райцентра. Высадив Зорькину возле трехэтажного здания райисполкома, где находился агропром, и договорившись с ней встретиться здесь же через два часа, Бирюков подъехал к районному отделу внутренних дел. Поначалу Антон планировал сразу выяснить в ГАИ обстоятельства происшествия с Павликом Тиуновым, но, узнав от дежурного, что подполковник Гладышев несколько раз звонил в Березовку и не мог его там разыскать, поднялся на второй этаж к начальнику райотдела. Увидев Бирюкова, Гладышев обрадовался:

– Молодец, что приехал. Вот заварила Тиунова кашу. Оказывается, до своего таинственного исчезновения она переоформила у нотариуса завещание Гайдамаковой в пользу Березовского колхоза при условии, что колхоз на эти деньги достроит старухин особняк и оборудует в нем детский сад имени Викентия Гайдамакова. Ты мог такое представить?..

– Именно такое – нет, – честно признался Бирюков. – Но мысли о завещании у меня бродили разные. Больше почему-то думалось, что Елизавета Казимировна готовила какой-то памятник себе, а не сыну.

– Викентий – это ее сын, погибший на фронте?

– Да. И, по-моему, он заслуживает, чтобы детсад в Березовке назывался его именем. Посмертно Викентий Гайдамаков был награжден медалью «За отвагу».

Подполковник задумался.

– Хорошо ли будет увековечить фамилию бывшего трактирщика?

– Дети, Николай Сергеевич, за поступки своих родителей не отвечают. Тем более, насколько знаю, Викентий родился через полгода после смерти отца. Кровавая история трактирщика со временем канет в Лету, а светлое имя хорошего человека надо сохранить в памяти односельчан… – Бирюков чуть помолчал. – Вопрос только в том, чтобы деньги, на которые будет достраиваться детский сад, не пахли кровью.

– Деньги эти, как бы тебе сказать… Словом, за потерю единственного кормильца, каковым являлся Викентий, с сорок седьмого года Гайдамаковой была назначена пенсия. Перечислялась она на сберегательную книжку, и старуха ни рубля с этой сберкнижки не истратила. Таким образом вместе с процентами в сберкассе накопилось около семнадцати тысяч рублей.

– При таком раскладе, как говорится, и раздумывать нечего. Быть в Березовке детскому саду имени Викентия Гайдамакова!

Подполковник внимательно посмотрел на Бирюкова:

– Что-то ты сегодня приподнятый, как на крыльях. Что-нибудь хорошее узнал о Тиуновой?

– Разве это плохое, что Тиунова отказалась от завещания в пользу колхоза? – вопросом на вопрос ответил Антон.

Гладышев погрозил пальцем:

– Не увиливай в сторону. Докладывай, чем Березовка дышит.

Бирюков профессионально четко, буквально в пятнадцать минут, доложил всю собранную о Тиуновой информацию и глянул на часы. Подполковник, заметив его взгляд, спросил:

– Куда торопишься?

– В ГАИ – насчет Павлика Тиунова. После надо переговорить в прокуратуре со следователем Лимакиным.

– С Лимакиным наговоришься в Березовке. По заданию прокурора он выезжает туда со спасателями. Разумеется, и тебе придется поприсутствовать на поисковых работах.

– По-моему, нечего там искать! – горячо сказал Антон.

– Нечего или чего, – проворчал подполковник, – а перестраховка в таком деле не повредит. Я, например, не разделяю твоего оптимизма. И вообще ты сегодня вызываешь у меня подозрение…

– Интуиция мне подсказывает, что Тамара Тиунова жива.

– На одной интуиции, Антон Игнатьевич, далеко не уедешь. Нужны факты, а их у тебя нет.

– Будут, Николай Сергеевич. По-моему, таинственная беглянка вот-вот должна обратиться в сберкассу за своими собственными деньгами. Не была она еще там?

– Нет, не была. Работников сберкассы мы на всякий случай предупредили.

– Значит, скоро будет. Вот с Павликом, чувствую, дело хуже. Жив он еще?

– Пока держится, но без сознания. Из Новосибирска вертолетом хирурга привозили. Сделали операцию на черепе, однако какой будет исход, врачи пока не знают, – подполковник достал из лежащей на столе пачки «Казбека» папиросу и стал разминать ее в пальцах. – По этому происшествию я полностью в курсе дела. Медэкспертиза установила, что в момент совершения аварии и сам Павлик, и его дружок Резванов были трезвыми…

– Выходит, что-то случилось с рулевым управлением трактора?

Гладышев нахмурился:

– Сотрудники ГАИ утверждают, что рулевое управление было исправно.

– Тогда что же произошло? – с недоумением спросил Антон.

– Резванов ничего объяснить не может. Говорит, Павлик упросил его съездить за компанию в райцентр, а зачем – не сказал. На Крутихинском спуске к мосту Тиунов до предела разогнал трактор и крикнул Резванову, чтобы он выпрыгнул из машины. Едва тот выпрыгнул, трактор рухнул под мост.

– Почему Павлик в левую сторону свернул?

– Вероятно, чтобы оставить в живых Резванова, который сидел в кабине справа.

– Странно все это… – Бирюков задумался. – Если Тиунов хотел покончить с собой, зачем ему понадобилось брать из Серебровки свидетеля?

– Вот и я над этим голову ломаю, – хмуро сказал подполковник и сразу спросил: – Ты на чем приехал?

– На отцовских «Жигулях».

– Значит, транспортом обеспечен. Пока следователь собирает спасателей, повстречайся в больнице с Резвановым. Может, он тебе что-то новое расскажет.

Антон глянул на часы и торопливо поднялся. Заметив вопросительный взгляд подполковника, сказал:

– До отъезда в Березовку надо у райисполкома с одним товарищем встретиться.

– Товарищ в юбке? – быстро спросил Гладышев.

– В джинсовой.

Подполковник облегченно вздохнул:

– Теперь все понятно. А то никак не мог сообразить, чего ты сегодня такой суетливый?..

– От вас, Николай Сергеевич, даже пустяка не скроешь, – улыбнулся Антон.

– Хотел бывшего оперативника провести? – тоже с улыбкой спросил Гладышев. – Такие пустяки, голубчик, часто браком заканчиваются.

Бирюков засмеялся:

– Можно и брак сделать без брака.

– На свадьбу не забудь пригласить, оптимист.

– Не забуду, если до этого дойдет.

– Если дойдет… – передразнил подполковник. – А куда ты, голубь, денешься? По глазам вижу, что безнадежно влип.

Прежде, чем встретиться с Резвановым, Бирюков зашел в кабинет судмедэксперта, чтобы выяснить, действительно ли Тамара Тиунова страдала гемофилией. На основании сохранившихся в поликлинике данных медицинского обследования, гемофилии у Тиуновой не было, но кровь ее, по словам Медникова, в общем-то здоровая, имела пониженную свертываемость. В какой-то мере это подтверждало наметившуюся версию, и настроение Бирюкова еще больше поднялось.

– А как состояние Павлика Тиунова? Жить будет? – спросил судмедэксперта Антон.

– Все под Богом ходим… – уклончиво ответил Медников.

– Поконкретнее бы, Боря.

– Конкретно скажу через сутки – двое.

– Резванов как?

– Этот мастер беспарашютного спорта через месяц будет скакать, как кузнечик. Перелом несложный, быстро зарастет.

– Можно с ним поговорить?

– В третьей палате хирургического корпуса лежит. Кроме него там, кажется, сейчас никого нет. Все выздоравливающие на природе гуляют.

Третья палата находилась на первом этаже. Резванов с загипсованной, будто толстая кукла, ногой лежал на койке у самого окна и, тихонько выпуская табачный дым в приоткрытую створку, покуривал. Когда Бирюков вошел в палату, он мигом выщелкнул окурок за окно, болезненно сморщился и застонал.

– Не бойтесь, я – не врач. За курево ругать не буду, – поправляя на плечах наброшенный медсестрой белый халатик, сказал Антон.

– Чего мне бояться… – вроде бы пересиливая боль, ответил Резванов. – Скучно одному лежать.

Бирюков присел возле кровати на легонькую табуретку. На вид Резванову было около двадцати лет. Худощавый, словно мальчишка, он был одет в полосатую больничную пижаму с подвернутой до колена штаниной на правой загипсованной ноге. Длинные, как у попа, волосы переплелись сосульками. Лицо прыщеватое, с мучительной гримасой. Глаза страдальческие, бесцветные. Веки покрасневшие. Еще не приученный к бритью подбородок зарос реденькими рыжеватыми завитушками.

– Чтобы не скучать, расскажи-ка, Алексей, что у вас с Павликом Тиуновым произошло? – попросил Бирюков.

– А кто вы такой?

– Начальник уголовного розыска.

– Чего мне рассказывать… – Резванов опять мучительно простонал. – Сам Павлик гробанулся и меня, падло, чуть не прикончил. Не хотел я с ним ехать, уговорил ведь…

– Зачем в райцентр поехали?

– Павлику чего-то надо было здесь купить.

– Что именно?

– Не знаю.

– Он что, умышленно под мост свалился?

– Спросите у него, чокнутого… Когда из Серебровки выехали, начал бывшую свою жену сволочными словами ругать. Даже проговорился, будто отомстил ей за то, что с березовским электриком Гумановым спуталась.

– Чем отомстил?

– До самоубийства ее довел, что ли…

– Ну, а потом?..

– Потом, когда к Крутихе стали подъезжать, побелел весь, затрясся и как заорет во все горло, козел: «Прыгай, Лешка, пока не поздно!» Как я из кабинки трактора успел выскочить – не помню, – Резванова словно перекорежило от боли. – Ой-ой-ой, нога…

Из больничной палаты Антон вышел с твердым убеждением, что Резванов многое не договаривает и чего-то боится: то ли, чтобы вину за поврежденный трактор не свалили на него, то ли чего-то другого…