Текст книги "Завещание ведьмы"

Автор книги: Михаил Черненок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Бирюков поднялся из-за стола:

– Спасибо, Марина, за угощение. Вы умеете превосходно готовить.

Зорькина погрозила пальцем:

– Нет ничего вульгарнее, чем хвалить человека в лицо.

– Если не изменяет память… – Антон приложил руку ко лбу: – Это Сомерсет Моэм сказал?

Марина лукаво прищурилась:

– С вами опасно разговаривать – нельзя умные мысли классиков выдать за свои.

Антон улыбнулся:

– Банальный вопрос: какие у вас планы на сегодняшний вечер?

– Планов – никаких, но встретиться с вами не смогу, – с внезапной сухостью сказала. Зорькина.

– Почему? – удивился Бирюков.

– Потому, что ни о Тиуновой, ни о бабушке Гайдамаковой больше ничего не знаю. Вы ведь ради них со мной встретились?

– Вот глупости! Поверьте, Марина…

– Позвольте вам не поверить, – вроде бы шуткой не дала договорить Зорькина и, сразу посерьезнев, показала на часы: – Мне пора на работу, Антон Игнатьевич…

– Ну, что ж… – без всякого притворства вздохнул Бирюков. – Как говорится, силой мил не будешь.

Глава 5

Идти домой, где дед Матвей, наверняка, смотрит телевизор, а неугомонная мать, по всей вероятности, занимается бесконечной огородной работой, Антону не хотелось. Через проулок, против родительского дома, он неторопливо вышел на берег Потеряева озера. Здесь, у воды, было прохладнее, чем в селе, и казалось, что солнце печет с безоблачного неба не так жарко. Расстегнув форменный пиджак и сняв фуражку, Антон присел на поваленную бурей засохшую березу. Когда-то к этой березе бабка Гайдамакова привязывала здоровенной цепью свою лодку, на которой сама никогда не плавала. Ветхую посудину часто брали «напрокат» березовские мальчишки-рыболовы, расплачиваясь из улова десятком свежих чебаков старухе на уху.

Как и в прежние годы, озеро сияло будто огромное зеркало. Над водной ширью лениво кружили белогрудые чибисы. Иногда какая-нибудь из птиц резко пикировала к воде, склевывала то ли зазевавшуюся рыбешку, то ли задремавшего жучка и, мгновенно взмыв к небу, опять продолжала парить в плавном полете.

Бирюков попытался сосредоточить мысли на Тиуновой, но из головы не выходила встреча с Зорькиной. Антон с усмешкой стал анализировать свое поведение: «Расшаркался, провинциальный Дон Жуан. На обед бессовестно напросился. Зачем, спрашивается? Это ж не в моем характере – мести хвостом перед девушками. Со стороны, должно быть, смешно было на меня смотреть. Чистой воды пижон! Поэтому Марина и подтрунивала на моими комплиментами… Но почему она, увидев меня в конторе, вроде бы вздрогнула? Неужели я остался для нее страшной памятью о погибшем женихе, которого она, наверняка, любила? Ведь не зря до сих пор не выходит замуж. А вдруг она просто растерялась от неожиданной встречи и не знала, как поступить: сделать вид, что не узнала меня, или вести себя, будто ничего прежнего не было?.. За обедом, кажется, все шло хорошо – подумаешь, вилку не в ту руку взял! Кто теперь на такие пустяки обращает серьезное внимание… Разговор о Тиуновой и Гайдамачихе Марина завела сама. Может, это умышленно: захотела проверить, ради чего перед ней пижоню?.. Мне надо бы промолчать – ведь не ради этого я к ней напросился. А вдруг и у нее что-то шевельнулось ко мне? В таком случае Марина ждала другого разговора, а я, как черт за грешную душу, ухватился за первый же намек о смерти Тиуновой. Вот дурная привычка выработалась – мгновенно хвататься за служебное… Сомерсета Моэма вспомнил! Блеснул эрудицией, называется. Зачем?..»

На взгорке, у недостроенного дома Гайдамаковой, два загоревших до черноты подростка, в джинсах и без рубах, пытались запустить бумажного змея с длинным тряпичным хвостом. Судя по энергичным жестам, мальчишки отчаянно спорили друг с другом. Со всех ног они бросались то в одну, то в другую сторону, но упрямый «змей», едва приподнявшись в воздух, тут же кувырком падал на землю.

Засмотревшись на мальчишек, Бирюков стал вспоминать свое детство, прошедшее в этих самых местах, на берегу Потеряева озера. Неожиданно рядом с Антоном остановилась кривоногая грязно-белая дворняга, а следом за нею словно из-под земли вырос улыбающийся Торчков – в большущих сапогах и в длинной, почти до колен, рубахе навыпуск. Он поздоровался и, видимо, еще издали заметив, как Антон наблюдал за мальчишками, сказал:

– Таньки да Толика Инюшкиных двойняшки пустяками занимаются. Так и знай, очередную пакость изобретают.

– Шалят мальчуганы? – спросил Антон.

– Невыносимо хулиганят! – Торчков сел рядом с Антоном. – В прошлым годе осенью чуть заикой меня не сделали. У тех же, Инюшкиных, заговорился я до ночи с Арсентием, дедом этих бандитов. Выхожу со свету на темное крыльцо, навстречу – черное с двумя головами! Не поверишь, Игнатьич, глаза, ноздри и ощеренные зубы у голов огнем полыхают! Ноги мои разом подкосились: «Змей Горыныч!» Ладно, следом за мной Арсентий до ветру из дому вышел. Сразу заржал, как жеребец, а после схватил хворостину да давай «Горыныча» охаживать! Оказалось, внуки его шутку учудили: внутренности из громадных тыкв выкинули, прорезали дырки, как на человечьей морде, и горящие лампочки от электрических батареек в тыквы всунули. Мне, понятно, ни хрена не случилось от их потехи, быстро оклемался. А учуди они такую штуку перед бабой на сносях?.. Как пить дать, еще одним недоноском на свете больше бы стало. Скажи, Игнатьич, не так?..

– Так, – согласился Антон и, посмотрев на дворнягу, спросил: – Ваша собачка, Иван Васильевич?

– Моя, Игнатьич. Купил щеночком у одного жулика в райцентре. Доказывал, проходимец, будто его мама – породистая овчарка чистых кровей. Папа – тоже интеллигентной породы. Даже золотую медаль из бронзы показывал. А щеночек, как подрос, оказался не овчаркой, а двор-терьером. Это наш завтэхник так выразился. Но, без вранья скажу, шибко умная собака. Смотри, щас калякать с ней буду… – Торчков присвистнул: – Пальма, ходь сюда!

Собака мигом прижалась к его ноге.

– Ну-ка, сучка, скажи Игнатьичу, сколько годов я не злоупотребляю алкоголем?

– Гав! Гав! – дважды пролаяла дворняжка.

– Правильно, вторую годовщину веду тверезый образ жизни, – Торчков погладил собаку. – А теперь подсчитай, сколько я употребил за свою жизнь ныне осуждаемых напитков?

– У-у-а… – задрав морду, протяжно завыла дворняга.

Бирюков расхохотался.

– Во, шавка, выкомаривает! – с гордостью проговорил Торчков. – Не поверишь, кому ни покажу этот номер – все за животы хватаются.

Собака, будто выполнив отведенную ей роль, побежала к озеру. Торчков, проводив ее взглядом, усмехнулся.

– А Гайдамачиху не любила – пуще, чем я. Бывало, как увидит старуху, аж из кожи вон лезла. Хочешь, Игнатьич, верь, хочешь – проверь: даже теперь, мертвую ведьму, узнает…

– Как это мертвую?.. – не понял Антон.

– А вот так! В самую ту ночь, когда Томка Тиунова сгинула, Пальма извелась от лая. Как зарядила в полночь гавкать – спасу нет. Не вытерпел я, вышел из хаты на двор и обомлел… Не поверишь, Гайдамачиха в черном одеянии, в каком ее в гроб уложили, сгорбившись, от Томкиной избы – к кладбищу, к кладбищу – и пропала. Видать, не может, ведьма, угомониться – выгребается ночами из могилы и шастает по деревне.

Бирюков недоверчиво посмотрел на Торчкова:

– Не сочиняете, Иван Васильевич?

– Истинный бог! – Торчков даже перекрестился. – Можешь спросить у моей Матрены Прокопьевны, каким заполошным я в хату со двора влетел – считай, полный час мыкал, слова сказать не мог. Матрена у меня – баба сурьезная, не даст что попало соврать.

– А раньше по ночам собака не лаяла?

– Брехала, но я не выходил для проверки, поэтому болтать не стану. Вот одну загадку, Игнатьич, приметил… Ведьму в феврале схоронили, так?.. Зиму и весну Пальма молчала. А последний месяц чуть не каждую ночь стала нервничать. Ухватываешь мою мысль?..

– Не совсем, – стараясь не разочаровывать Торчкова недоверием, сказал Антон.

– Тогда поясню: не чудят ли тут инопланетяне?.. Небось слыхал про неопознанные летающие объекты?

– Слышал, – сдерживая улыбку, ответил Антон.

– Дак вот… Аккурат той ночью, когда мне увидеть ведьму, над Березовкой сильный гул пронесся, и сразу по всему селу электричество отключилось…

– Не самолет пролетел?

– Самолеты постоянно над нами летают, а тут электросвет погас. Вот в чем вопрос! Утром спрашиваю колхозного электрика Женьку Гуманова, чо, мол, у тебя, друг, ночью с электром случилось? Он в ответ: «Вставки, Иван Васильевич, на подстанции сгорели». Я глубже копаю, дескать, почему? Он туда-сюда: «От перегрузки». Я еще глубже: раньше, мол, не перегружались, а непременно в эту ночь вдруг перегрузились… Женьке деваться некуда, растерялся: «Наверное, пролетающий НЛО энергией подпитывался». Ухватываешь, Игнатьич, что к чему?.. К слову сказать, этот электрик давно у меня на примете. Шибко уж подозрительная фамилия – Гуманов… Тебе это ни об чем не говорит?

– Нет.

– Телевизер редко смотришь. А я вот своими ушами недавно по телеку слыхал: гуманоид – это, значит, с летающей тарелки.

– Раньше такой фамилии вообще в Березовке не было, – сказал Антон.

– Дак откуда ей раньше было взяться! Весной нынче, как земля оттаяла, Женька тут объявился. Парень здоровый, в годах – под тридцать, но не пьет, не курит, с жинкой не живет. С чего бы?..

Бирюков улыбнулся:

– Я тоже, Иван Васильевич; не пью, не курю и до сих пор еще ни разу не женился.

– Ну, Игнатьич, ты себя с Гумановым не путай! – Торчков смущенно кашлянул. – Ты – в доску нашенский, а Гуманов – залетная птица. Вот я и думаю: не специально ли Женька сюда запущен из другого мира, чтобы курс направлять пролетающим объектам?..

– А лично вы, Иван Васильевич, не видели этих объектов? – стараясь не рассмеяться, спросил Антон.

– Видал, Игнатьич! – Торчков с самым серьезным выражением лица показал рукой под обрывистый берег, где шелестел широкими листьями густой камыш. – На прошлой неделе, вон у тех камышей, приспособился я рыбеху на удочку дергать. Прикорму из каши с постным маслом полную кастрюлю в воду вывалил. Клев – как никогда! Завлекся рыбалкой, не успеваю червяков надевать. Вдруг слышу над головой – ш-ш-шух-х-х! И сразу: тарелка – не тарелка, а что-то круглое – ш-ш-шлеп об воду! Не поверишь, меня с ног до головы обкатило мокрым фонтаном и вроде как взрывной волной на крутояр выкинуло. Закрутился я туда-сюда – кругом ни единой людской души. Откуда что свалилось – не могу понять, хоть разбейся. Глянул на озеро: где объект шлепнулся – мазутное пятно, а вон там за камышами, – Торчков показал в конец обрыва, – зеленые человечки мельтешат…

– Как они выглядели?

– Ростом – небольшие, вроде карликов. А костюмчики на них – будто у нашенских космонавтов. Все отличие только в том, что на блестящих кумполах вокруг голов – рожки, как у комнатной телевизерной антенны.

– Много их было?

– Кажись, двое или трое.

– И долго они «мельтешили»?

– Нет, не долго. Я очухаться не успел, как человечки, по-моему, в воду ушли.

– Кроме вас, никто их не видел?

– Дак я ж в единственном числе, Игнатьич, у озера находился. Утром рассказал мужикам возле колхозной конторы. Некоторые, говорят, тоже слыхали подозрительный шумок пролетающего объекта, но видеть его никому, кроме меня, не посчастливилось.

– И откуда, Иван Васильевич, у вас такие обширные познания по летающим объектам? – стараясь польстить старику, спросил Антон.

Торчков приосанился:

– Коля Синицкий меня заразил. Молодой паренек после института два года учителем в нашей школе работал. Теперь в районную газету ушел, фантастические рассказы своего собственного изготовления там печатает. Ух, крепко парень подкован в этих вопросах! Бывало, сойдемся – до третьих петухов можем дискуссию вести. Я ему – про колдовские дела, он мне – про НЛО. Убедительные факты приводил. К слову сказать, думаешь, с бухты-барахты появилось выражение «Не в своей тарелке»? Ты хоть одного чудака, видал, который бы вместо стула, скамейки или, скажем, табуретки на тарелку сел?.. Дудки! Даже беспросветный дурак не перепутает стул с тарелкой. А вот говорят же так. Почему?.. Хочешь знать, Игнатьич, это еще до нашей эры появилось. Коля Синицкий в Библии вычитал о пришельцах, которые прилетали на Землю, и, отправляясь к себе домой, прихватили в качестве вещественного доказательства нашего земляка. Вот тот бедолага-земляк и оказался… не в своей тарелке. С той поры и пошло гулять в народе это, вроде бы непонятное, выражение.

– Да-а-а, – будто соглашаясь со стариком, проговорил Бирюков и, чтобы остановить увлекшегося «тарелками» Торчкова, быстро спросил: – Значит, Иван Васильевич, в ту ночь, когда Тиунова исчезла, электричество в Березовке было выключено?

– Я ж русским языком об этом сказал. Не веришь, у любого спроси… – Торчков почесал за ухом. – Могу тебе добавить еще интересную примету: Женька Гуманов перед той ночью к Томке не приходил, а вот раньше частенько у нее гостевал. Врать не стану, на ночевку вроде бы не оставался, а все так это… Под предлогом душевных отношений: то дровишек Томке нарубит, то сарайку починит, то по электрической части чего-нибудь смастерит. И все подобные работы выполнял без материальной заинтересованности, за одно лишь спасибо. С других колхозников за свои услуги тоже никогда ни копейки не взял. Откуда у него такое высокое сознание?.. Наверняка – из другого мира. Вот бывший мужик Томкин, Павлик Тиунов, тот был наш, коренной земляк. На автомашине работал. И дрова, и сено, и чего только он березовцам не возил. Врать не стану, вымогательством Павлик не занимался. Но, если за выполненную работу ему бутылек или пятерку предложишь – никогда не откажется! Проще говоря, как все земляне, безотказный был парень, пока Кротов из шоферов его не вытурил…

– После развода часто Павлик к Тамаре наведывался?

– Зимой – нет. С весны же заглядывал сюда. Вроде бы назад к Томке просился, но она к этому времени уже с Гумановым шашни завела и со скандалом выпроваживала Павлика на все четыре стороны.

– Пальма на него лаяла?

– Не-е. Он ведь, пока с Томкой не разбежался, в соседях со мной жил. Собака его знала, как облупленного. Вот на Женьку Гуманова постоянно брехала пуще, чем на Гайдамачиху. Поэтому я и предполагаю, что Женька с нечистой силой одной веревочкой связан, – Торчков внезапно спохватился: – Который час, Игнатьич, а?..

Антон посмотрел на часы:

– Без пятнадцати шесть.

– Ох, елки-моталки! Щас же по телеку «Очевидное-невероятное» начнется. Может, новенькое покажут, – Торчков, резво вскочив, окликнул прохлаждавшуюся у воды собаку: – Пальма, ходь сюда! Домой потопаем.

Бирюков вновь остался на берегу один. Неприятный осадок от встречи с Зорькиной после разговора с фантазирующим Торчковым сменился необъяснимой грустью. Антон задумался. Было в торчковской «фантастике» что-то реальное: неожиданно погасший в селе электросвет, неистовый лай собаки, сгорбленная фигура, удалившаяся от дома Тиуновой к кладбищу…

Надо проверить эти факты показаниями других сельчан, не увлекающихся «тарелками», – невесело подумал Бирюков, глядя на недостроенный особняк Гайдамаковой.

Близнецы Инюшкины все-таки запустили в небо бумажного змея и еще раньше Торчкова убежали в Березовку. Антону вдруг захотелось без свидетелей побывать в желтеющем на взгорке особняке Гайдамаковой. Не давала покоя мысль: зачем одинокая, доживающая последние дни старуха затеяла строительство такого терема?..

Бирюков надел фуражку, перекинул через плечо пиджак и неторопливо пошел к особняку. Внешне двухэтажный дом напоминал коттеджи, в которых жили руководители районных организаций. Только те были кирпичными, а этот – из добротных сосновых бревен. Схожа была и внутренняя планировка дома. Видимо, поднаторевший на строительстве коттеджей Хачатрян использовал здесь уже апробированный проект, слегка изменив его в сторону уменьшения.

Антон обошел нижний этаж с пустующими кладовками, кухней и туалетом. По широкой лестнице с красивыми перилами поднялся на второй этаж. Отсюда через большие окна без рам можно было разглядеть буквально каждую усадьбу в Березовке. Фасадом особняк был обращен к неоглядной дали Потеряева озера с небольшим островком на середине. Там, у острова, на ледяной дороге в метельный февральский вечер 1917 года трактирщик Гайдамаков ограбил подводы сибирского миллионера Кухтерина, пытавшегося сплавить часть своих драгоценностей из тревожно заволновавшейся России в Китай.

На противоположном берегу озера, над черной полоской горизонта виднелись крыши домов старинного села Ярское. Засмотревшись на них, Бирюков вспомнил, как десять лет назад в том самом Ярском он, совсем еще начинающий сотрудник уголовного розыска, проводил первое в своей жизни расследование, связанное с убийством жениха Марины Зорькиной. Тотчас, будто наяву, вспомнилась первая встреча с Мариной, и сразу почему-то защемило сердце.

Задумавшись, Бирюков хотел присесть на подоконник и вдруг увидел на нем нарисованного зеленым фломастером человечка с короткими, как у лилипута, ножками и такими же, непропорционально укороченными по отношению к туловищу, руками. Вместо головы человечек имел круглый, словно выведенный циркулем, шар с двумя расходящимися кверху лучами антенн. Над правым лучом стоял крестик, каким принято обозначать знак «плюс», над левым – черточка, знак «минус». Антон с любопытством посмотрел на соседний подоконник – там тоже красовался человечек. Точно такие же, будто сделанные по трафарету, зеленые человечки были изображены на всех восьми подоконниках верхнего этажа.

Бирюков сосредоточенно стал осматривать чисто подметенный паркетный пол. Кроме его собственных, едва приметных, следов, на паркете ни малейших отпечатков не было.

Глава 6

Полина Владимировна встретила Антона обеспокоенно:

– Ты где, сынок, полный день пропадал? Обедать не приходил и хмурый чего-то…

– В гостях пообедал, – ответил Антон.

– Неужели, правда, у Марины Зорькиной был?

Антон удивился:

– Кто это тебе успел доложить?

– В селе, сынок, живем. Здесь, сам знаешь, люди как на ладошке, – уклончиво сказала мать.

– А все-таки?..

– Бронислава Паутова по секрету сообщила. В сельмаге лучше, чем по радио, новости известны, – Полина Владимировна пристально посмотрела Антону в глаза:

– Ну, понравилась Марина? Славная она, правда?..

– Я не, понравился ей, мам.

– Не говори глупости! Маринка, считай, не выходит от нас. Все книжки, оставшиеся после тебя да от Сергея, перечитала. А у самой этих книг – хоть отбавляй! Когда тебя орденом наградили, газету приносила с твоей фотографией: Спрашивала: не женился ли? Думаешь, это спроста?..

– Ничего я не думаю, – усмехнулся Антон. – Не надо об этом. Может, помочь тебе что?..

Полина Владимировна посмурнела:

– Да какая мне помощь… Вот, разве, в сельмаг сходил бы, деду Матвею рафинаду купить. Он с сахарным песком чай не пьет, вприкуску чаевничает.

– Больше ничего не покупать?

– Остальное, сынок, у нас все есть.

Березовский сельмаг находился рядом с новым Домом культуры, на месте которого, как помнил Антон, совсем недавно стоял невзрачный домик со скромной вывеской «Клуб». Напротив сельмага, через дорогу – дом, где одну половину занимала Зорькина. Сворачивая к магазину, Бирюков не утерпел и скосил взгляд в сторону этого дома. На крыльце, одетая в светлое домашнее платьице, с книгой в руках сидела Марина. Антону показалось, что она тоже покосилась на него.

В магазине не было ни единого покупателя. Скучающая за прилавком Паутова, увидев вошедшего Бирюкова, расплылась в такой радостной улыбке, будто наконец-то встретила долгожданного гостя:

– Здравствуйте, дорогой землячок. И как это надумали заглянуть в мою лавчонку?

– Здравствуйте, тетя Броня, – по привычке с детства поздоровался Антон. – Дед Матвей у нас без рафинада остался.

Располневшая с годами еще больше, низенькая ростом Паутова, словно колобок, метнулась вдоль прилавка и услужливо подала коробку с расфасованным сахаром. Бирюков расплатился и стал разглядывать заложенные и заставленные всякой всячиной магазинные полки. Ему хотелось ненавязчиво начать разговор с заведующей сельмагом, осведомленной «лучше, чем по радио», местными новостями. Однако Паутова, не сдержав любопытства, опередила его:

– Как там, Антон Игнатьич, насчет Тамарки Тиуновой, дело не прояснилось?

Бирюков пожал плечами:

– Дело ясное, что дело – темное.

– Темное, Игнатьич, очень темное… Видать, колдовское богатство, как ни крути, счастья не приносит. Не стала я вчера следователям говорить, но перед тобой, земляком, скрывать не буду. Незадолго до вчерашнего дня состоялся у нас с Тиуновой откровенный разговор. Советовала я Тамарке передать гайдамачихинские деньги государству. Она сначала колебалась, потом согласная со мной стала, да, видно, замешкалась. Тут нечистая сила и попутала ее…

– Тиунова что-то вам рассказывала?

– Чего и зачем, Игнатьич, мне рассказывать? Я сама все видела, – Паутова посмотрела в окно. – Для тебя не секрет, что моя усадьба напротив Тиуновой, как вот Маринки Зорькиной, через дорогу. Не хотелось бы, да и то увидишь. К тому же, вдобавок, дворовая собачка Торчкова последнюю неделю прямо извелась лаем – заснуть невозможно было. Я думала, к Кумбрыку кто-то повадился. Не утерпела в последнюю ночь, приподняла оконную занавеску – возле торчковского двора никого нет, а от Тамаркиной избы вроде как женщина – бегом к озеру!..

– Не на кладбище?

– Нет, Игнатьич, поверь моим глазам, к озеру побежала.

– Не Тамара Тиунова?

– Ни-ни, Игнатьич! Тамарка ж недавно почти наголо волосы обстригла, а у той я приметила такие растрепанные космы, как у ведьмы. Наверное, привидение…

– Это не Торчков о привидении вам рассказал?

– Ей-богу, Игнатьич, сама видела! Кумбрык за последнее время на летающих тарелках помешался. Вечером на днях иду с работы, а Торчков, мокрешенький с ног до головы, в земле, как черт, вывалянный, от Потеряева озера бежит. Спрашиваю: «Что с тобой, Кумбрык?» А он глаза вытаращил: «Молчи, Бронислава! Щас инопланетная тарелка малость не на башку мне приземлилась». Да как ругнется в сердцах, дескать, нашли аэродром, сморчки зеленые! Видать, вправду что-то серьезное свершилось у озера. Обычно Кумбрык грубых выражений не употребляет, а тут, наверное, допекли его, коль он так простонародно выразился.

– А что за электрик Гуманов в Березовке появился, о котором Торчков рассказывает?

– В этот раз Кумбрык ничего о Женьке Гуманове не болтал, перепуганный сильно был. – Паутова вдруг понизила голос: – По секрету, Игнатьич, могу сказать, что Женькина фамилия придумана. Я отца его с довоенной поры знала. Из Ярского мы с ним. И всегда Андрей, Женькин отец, был Тумановым, а не Гумановым.

– Где он теперь? – заинтересовался Бирюков.

– Женька говорил, будто нынешней весной помер в Новосибирске.

– Кто же фамилию изменил: отец или сын?

– Этого не знаю, Андрей после войны в здешних местах не появлялся. Его вообще пропавшим без вести считают. Извещение такое старикам Тумановым в войну приходило.

– Как же вы сына его узнали?

– По лицу. У Женьки, как у Андрея, нос на семерых рос, да одному достался. Вот так-то, дорогой Антон Игнатьевич… А Торчков инопланетным жителем обзывает Женьку. Сам Женька тоже постоянно разыгрывает Кумбрыка. Как вместе сойдутся, живот от смеха над ними надорвешь. Кумбрык все исподтишка, намеками Женьку пытает, а тот вроде пужается его…

– Говорят, последнее время Гуманов часто у Тиуновой бывал?

– Похаживал Женька к Тамарке, особенно, как она Павлика своего выгнала да от Гайдамачихи завещание получила. Дело, понятно, житейское. Любовь не картошка – не выбросишь в окошко.

– А не деньги Гуманова интересовали?

Паутова задумалась:

– Зарплата у электрика, конечно, не председательская. Мог Женька вполне заинтересоваться наследством. Но, если с другой стороны посмотреть, вроде это не похоже на него. Мужик серьезный, не крохобор. Работает хорошо, в свободное время рыбалкой занимается. До самого острова на надувной лодке уплывает. Большущих щук оттуда привозит и бесплатно их раздает. Меня много раз свежей рыбкой угощал.

– А о Тиуновой какое ваше мнение?

– Худого ничего о Тамарке не скажу. Простецкая женщина… была или, как теперь говорить, не знаю. И наружность имела приятную, пока волосы не обстригла. По моим приметам, Женька Тамарке нравился. Мужик он – не чета Павлику. Сам по себе Павлик тоже не плохой мужичонка, но очень уж слабохарактерный – ни от одной рюмки не может отказаться. А как примет хмель, ревновал Тамарку до оскорбления. Трудно с такими мужьями жить.

– Может, Павлик вымогал у Тиуновой деньги?

– Ему, понятно, всегда рубля не хватало, но он не из тех, которые добывают рублевки обманным путем. Когда с Тамаркой жил, часто у меня то трешку, то пятерку перехватывал. И не было случая, чтобы не вернул. Если не сам, то Тамарка с получки расплачивалась.

– Тетя Броня, почему в Березовке распространилось мнение, будто Гайдамакова скопила деньги колдовским путем? – внезапно спросил Бирюков.

Паутова всплеснула пухлыми руками:

– Да разве, Игнатьич, честным путем скопишь такие тыщи, как у Гайдамаковой? Она ж только шабашникам за строительство двухэтажного дома не меньше пятнадцати тысяч бухнула, а еще, ходят слухи, нетронутой наличности около двадцати тысченок осталось. Думаешь, у каждого из березовцев такие запасы? Я вот с военной поры беспрестанно работаю. Всего одну дочку вырастила, ну, понятно, немножко помогаю ей. А где мои сэкономленные тыщи?.. Если и наскребется, то всего лишь с тыщонку, не больше.

– У вас дом хороший, обстановка в доме добротная, одеваетесь прилично. Гайдамачиха же одна-одинешенька жила, одевалась как попало, в избе у нее – хоть шаром покати было. А ведь она пенсию за погибшего сына получала да лечебными травами подрабатывала…

– Не получала Гайдамачиха никакой пенсии!

– Как это не получала? Старший сын-то ее погиб на фронте…

– Что верно, то верно: погиб Викентий. Я хорошо его знала до войны, но… Всем березовским пенсионерам в один день из райцентра пенсию присылают, а Гайдамачихе ни разу не прислали.

– Странно, – сказал Антон.

– Вот то-то и оно, что странно! – живо подхватила Паутова. – Насчет же колдовства скажу определенно. Ты, Игнатьич, уже после войны родился. В ту пору, когда мужики с фронта возвернулись, Гайдамачиха притихла. Но в военные годы бабка на дружеской ноге с нечистой силой была. Она и войну-то предсказала. Я тогда в Ярском жила и помню, как старухи между собой шептались, мол Гайдамачиха из Березовки утром, на восходе солнца видела огненную зарю и двух всадников на небе. Один всадник на белом коне, другой – на черном. И вроде бы эти всадники такую кровавую битву меж собой затеяли что полнеба кровью обагрилось. А через неделю после такого видения война и на самом деле грянула. Откуда если не от нечистой силы, Гайдамачиха о начале войны прознала? В предвоенную пору ведь ни в Березовке, ни в Ярском не только телевидения или радио, как теперь электричества и того не было – керосиновые лампы по вечерам палили.

– В газетах могла прочитать. Международная обстановка была очень тревожной и…

– Гайдамачиха никогда газет не читала. Она в грамоте ни бэ, ни мэ, ни кукареку, – не дала Антону договорить Паутова. – А еще знал бы ты, Игнатьич, какие таинственные слухи бабка в военные годы распространяла… В Ярском у нас была заброшенная церквушка. И вот ежегодно, на пасху, Гайдамачиха приезжала в эту церковь и в полночь будто бы видела там два больших гроба, один из которых наполнялся кровью, другой – цветами. И каждый раз говорила старухам, мол, как только наполнение кровавого гроба прекратится, а другой гроб заполнится цветами, тогда только война и кончится.

– Кто, кроме Гайдамаковой, эти гробы видел?

– А. не нашлось в Ярском такого смельчака, чтобы в полночь идти в заброшенную церковь.

– Значит, Елизавета Казимировна просто сочиняла…

– Ой, нет! Весной сорок пятого года женщины из Ярского упросили вашего деда Матвея, чтобы он проверил: правду ли говорит Гайдамачиха? Матвей Василич не побоялся нечистой силы. Надел овчинный тулуп, чтобы не простудиться, и полную ночь в церкви пробыл. А утром вышел оттуда и сказал собравшимся женщинам: «Поступление крови в гроб прекратилось, а в другом гробу цветы уж не вмещаются. Верьте моему слову, бабоньки: через неделю, не то раньше, говоря по-немецки, капут войне настанет». И ведь как в карты глядел! Ровно через семь дней, девятого мая, победу объявили…

Антон покачал головой:

– Выходит, и мой дед к колдовству причастен?

– Ой, что вы! – словно испугалась Паутова. – Матвей Василич всего лишь проверил предсказание Гайдамачихи. И ведь подтвердилось!

– Надо будет мне с дедом потолковать.

– Потолкуй, Игнатьич, потолкуй!

– Говорят, тетя Броня, Гайдамакова гипнозом владела?

– Это как?..

– Торчков рассказывал, будто она могла, скажем, десятку вместо двадцатипятирублевки продавцу подсунуть…

– Да ну его к лешему, Кумбрыка! Заболтал однажды летающими тарелками мне голову, я и передала Гайдамачихе лишнюю сдачу. Она тут же, не отходя от прилавка, деньги те вернула. Чего уж напраслину на бабку плести…

Разговаривая с заведующей сельмагом, Бирюков искоса нет-нет да и посматривал в окно. Марина Зорькина, уткнувшись взглядом в книгу, по-прежнему сидела на крыльце. Антону почему-то подумалось, что она задалась целью проверить: долго ли он пробудет в магазине? Эти косые взгляды Бирюкова, видимо, не ускользнули от Шутовой.

– Что-то Маринка сегодня зачиталась на крылечке, – вдруг сказала она и вздохнула: – Очень хорошая девушка и лицом, и статностью. Умом тоже не обижена. Но не везет красавице на замужество, хоть разбейся.

– Видать, не густо в Березовке с женихами, – улыбнулся Антон.

– От женихов-то у Маринки отбоя нет. Многие из прежних командированных к ней подмасливаются, но… Даже Женька Гуманов, как в Березовку заявился, и тот начал было клинки подбивать, да быстренько получил отставку и на Тамарку Тиунову переключился.

– Может, он решил побогаче невесту выбрать.

– Кто его знает… – Паутова загадочно усмехнулась, – инопланетного жителя.

По селу пропылил грузовик, в кузове которого сидело около десятка молодых женщин, и остановился рядом с магазином. Женщины шустро стали выбираться из кузова.

– О-о-о! – обрадованно воскликнула Паутова. – Толик Инюшкин доярок привез с вечерней дойки. Сейчас отоварятся кто чем, и магазин закрывать можно.

– Заговорился я с вами, – сказал Антон.

– Чего там, Игнатьич! – махнула рукой завмаг. – Не стесняйся, заходи в любое время, если деревенские новости заинтересуют.

Бирюков не успел отойти от прилавка, как в магазин шумной толпой ввалились доярки. Следом за ними степенно вошел рослый, под стать Бирюкову, Анатолий Инюшкин в яркой ковбойской рубахе с засученными до локтей рукавами.