Текст книги "При загадочных обстоятельствах"

Автор книги: Михаил Черненок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

 
Шумно в нашем сельсовете.
Ба! Знакомые все лица.
Разлетевшиеся дети
Прилетели подкормиться…
 

Возвращая сборник, улыбнулся:

– Совершенно точно подмечено. По воскресным и праздничным дням молодежь из города в село, словно саранча, налетает. И мясо отсюда в город везут, и овощи разные. Родители едва-едва успевают разворачиваться.

– Из «прилетающих подкормиться» пасечник ни с кем не конфликтовал?

– Исключать такое, полагаю, нельзя, но доложу вам, серьезных конфликтов у Репьева с односельчанами не было. Пьяные его куражи близко к сердцу не принимали, напротив – потешались и только.

– Откуда Репьев здесь появился?

– После исправительно-трудовой колонии. Отбывал семилетнее наказание по статье сто двадцать пятой.

– Да?.. – удивился Голубев. – Редкая статья. Выходит, он детей воровал?

– Выходит, так. Подробностей не знаю. Пробовал вызвать Репьева на откровенность, однако Гриня под разными предлогами уклонился от разговора:

– Не отомстил ли ему кто из родителей?

– Затрудняюсь ответить… – Кротов, поджав губы, задумался и вдруг предложил: – Давайте отдохнем, товарищ Голубев, а то мы до утра будем ломать головы и все равно ничего путного не придумаем.

Заснул Слава, как всегда, быстро, но спал на редкость беспокойно: ворочался с боку на бок, бормотал что-то невнятное, всхлипывал и по-настоящему окунулся в сон лишь под самое утро. Очнулся от громкого возгласа:

– Товарищ Голубев!..

Слава открыл глаза – в дверях комнаты стоял одетый по форме Кротов.

– Цыганская лошадь нашлась, – сказал участковый.

– Где?! – вскакивая с постели, спросил Слава.

– У железнодорожного разъезда Таежный, который на полпути от Серебровки к райцентру.

– Немедленно едем туда!

Голубев, торопясь, стал одеваться.

– Лошадь уже здесь, во дворе, – Кротов, словно оправдываясь, принялся объяснять: – В шесть утра мне по телефону сообщили с разъезда, что со вчерашнего дня там бродит пегая монголка, запряженная в телегу. Я немедленно – на мотоцикл и в Таежный. Как увидел лошадку, сразу признал – цыганская. Оставил у начальника разъезда свой мотоцикл и на подводе сюда…

Голубев вместе с Кротовым вышел во двор. Лошадь, с натугой вытягивая шею из хомута, жадно срывала зубами растущую во дворе густую траву. Заложив руки за спину, бригадир Гвоздарев хмуро разглядывал на телеге бурое пятно величиною с тарелку. У передка телеги желтела кучка свежей соломы и стояла завязанная в хозяйственную сетку трехлитровая стеклянная банка, наполненная чем-то золотистым. Поздоровавшись с бригадиром, Голубев спросил:

– Это и есть цыганская лошадь?

– Она самая, – ответил бригадир и показал на левое переднее колесо. – А вот это от пасечника Репьева к цыганам перекочевало…

Голубев подошел к телеге. Бурое пятно на ней оказалось засохшей кровью.

– Было соломой прикрыто, – сказал Кротов. – Банка тоже под соломой находилась. На месте обнаружения. Я в присутствии понятых все это документально зафиксировал.

– Молодец. Что в банке?

– Натуральный мед.

– Давай-ка, Михаил Федорович, срочно приглашай еще понятых. Для гарантии сделаем с каждого пятнышка отдельные соскобы. И надо срочно укрыть телегу полиэтиленовой пленкой, чтобы сохранить все для осмотра экспертом. Есть надежная пленка?

– Так точно, в парнике имеется.

– Неси быстренько.

Закончив юридические формальности, связанные с обнаружением кровяных пятен, Голубев принялся звонить в прокуратуру. Прокурорский телефон на вызов не ответил. Не оказалось на месте и следователя Лимакина. Лишь начальник РОВД подполковник Гладышев снял трубку после первого же звонка. Обстоятельно доложив ему о лошади. Слава спросил:

– Что делать, товарищ подполковник? Прокурор и следователь на мои звонки не отвечают.

Гладышев, прежде чем ответить, вроде бы закурил. Голубев представил хмурое, с насупленными густыми бровями лицо подполковника и тут же услышал:

– Прокурор и следователь разбираются с цыганами. Вчера мы здесь притормозили этих кочевников, ну и весь табор перед прокуратурой свои шатры раскинул…

– На чем цыгане добрались до райцентра?

– Говорят, на попутной машине, а лошадь якобы у них украли… Ты поручи теперь оперативную работу Кротову, пусть он держит нас в курсе дела. А сам гони цыганскую подводу сюда. Тут и решим, чем дальше заниматься.

4. Оперативное совещание

Передав лошадь с телегой эксперту-криминалисту Семенову, Голубев зашел в свой кабинет. Вскоре позвонила секретарь-машинистка и предупредила, что в двенадцать ноль-ноль у подполковника Гладышева собираются все участники следственно-оперативной группы, выезжавшей на серебровскую пасеку. Слава занялся текущими делами и почти не заметил, как пролетело время. Когда он вошел в кабинет подполковника, там, кроме самого Гладышева, уже сидели прокурор, следователь Лимакин и судмедэксперт Борис Медников. Разговаривали, как догадался Голубев, о цыганах. Точнее, говорил Медников – остальные слушали. Сразу за Голубевым появился эксперт-криминалист Семенов с неизменной кожаной папкой. Разговор прервался. Подполковник посмотрел на часы:

– Товарищи, минут через пятнадцать к нам приезжает…

– Ревизор? – шутливо вставил Медников.

– Нет, Боря, – Гладышев улыбнулся. – Новый начальник нашего отделения уголовного розыска.

– Любопытно, кто?

– Скоро увидите, – подполковник обвел взглядом присутствующих. – Есть предложение подождать, чтобы… новый товарищ сразу включился в дело.

– Резонно. Как говаривал один замполит: «Поступило предложение принять предложение», – сказал Медников и продолжил прерванный разговор: – Так вот… Морской капитан нанял цыганскую бригаду покрасить пароход. Написал договор, выдал цыганам краску и ушел на берег. Возвращается – пароход сияет, как новенький, а цыган-бригадир ждет деньги за выполненную работу. Пошел капитан проверять сделанное. Смотрит – другой борт парохода совсем не крашен. Спрашивает цыгана: «Какие ж вам деньги, дорогие друзья? Вторую сторону ведь не красили». Цыган достает договор: «Ты, капитан, эту бумагу писал?» – «Я». – «Так читай, батенька, чего тут написано: мы, цыгане, с одной стороны, капитан парохода – с другой…»

Все засмеялись.

– Опять свежий анекдот где-то подхватил, – глядя на судмедэксперта, улыбнулся подполковник.

– Из жизни случай, – флегматично возразил Медников. – На пасеке вчера бригадир Гвоздарев рассказал. Он много лет в Морфлоте проработал.

Дверь кабинета внезапно распахнулась. Появившийся в ее проеме широкоплечий рослый капитан милиции проговорил:

– Прощу разрешения, товарищ подполковник.

– Разрешаю, – живо отозвался Гладышев и быстро представил вошедшего: – Вот и Антон Игнатьевич Бирюков – новый начальник нашего уголовного розыска.

– Антон? – словно не веря своим глазам, воскликнул Голубев. – Игнатьич! Согласился все-таки вернуться к нам?

– Как видишь…

Бирюков стал здороваться. Прокурор, придержав его руку, спросил:

– Сколько проработал в областном управлении?

– Два с лишним года.

– Уезжал туда, помнится, старшим оперуполномоченным, а вернулся начальником отделения. Заметно вырос.

– Генерал приказал вырасти.

– Ну, да не скромничай. Это ведь дело хорошее.

– Его больше месяца на повышение уговаривали, – с восторгом вставил Голубев.

Прокурор подмигнул Славе:

– Не радуйся прежде времени. Неизвестно, как с новым начальником служба пойдет.

– У нас пойдет! Не первый год друг друга знаем.

Судмедэксперт Медников, пожимая широкую ладонь Бирюкова, упрекнул:

– Впустую из-за тебя веселую историю выдал. Только бы смеяться надо, а тут ты – с корабля на бал прикатил.

– Давайте вместе посмеемся.

– Смех у нас невеселый. В Серебровке вчера пасечника убили, – сказал прокурор и, повернувшись к следователю Лимакину, вздохнул: – Что ж, Петре, рассказывай…

Лимакин открыл записную книжку. Утешительного в его рассказе было мало. Опрошенные цыгане объясняли свой внезапный отъезд из Серебровки опасением, что их могут обвинить в убийстве Репьева, который накануне отдал вожаку Козаченко колхозное колесо для телеги. Первым увидел убитого пасечника цыганенок Ромка – искал якобы угнанную неизвестно кем лошадь и забежал на пасеку.

– В это можно бы поверить, но один факт настораживает… – Лимакин задумчиво помолчал. – Кто-то очень жестоко избил цыганочку Розу, Когда я предъявил ей обнаруженные в пасечной избушке туфли, она страшно перепугалась и стала утверждать, будто Репьев угостил ее медом и предложил остаться на ночь. Роза отказалась. Тогда пасечник отобрал туфли и стал хлестать Розу кнутом. Вот тут и возникает «но»… По словам бригадира Гвоздарева, Репьев жестокостью не отличался, да и кнута у него на пасеке никакого не было…

Подполковник повернулся к судмедэксперту:

– Что показало вскрытие?

– Вот официальное заключение, – Медников протянул бланк. – Коротко могу сказать… Пасечник находился в легкой стадии алкогольного опьянения. Весь заряд дроби пришелся ему в сердечную полость и застрял там. Смерть наступила вчера между девятью и десятью часами утра, а горло перерезано примерно на полчаса позднее. Резаная рана создает впечатление, будто нанесена опасной бритвой, однако исследование показало, что сделано это остро заточенным ножом с широким и коротким лезвием.

Едва Медников замолчал, снова заговорил следователь:

– Могу добавить, что особое внимание мы уделили осмотру ступней Репьева. Они чисты. Обувь снята уже с мертвого… Из груди Репьева извлечено двадцать восемь свинцовых дробин третьего номера. Выстрел произведен из гладкоствольного оружия небольшого калибра, что так же подтверждается найденными на месте происшествия газетными пыжами и латунной гильзой. На одном из пыжей – часть фотоэтюда с подписью «Тихий вечер». Удалось установить: оба пыжа сделаны из районной газеты за девятое августа этого года. Порох для заряда был применен охотничий, дымный. Характер пороховых вкраплений в области ранения показывает: выстрелили в Репьева с расстояния не далее двух метров. При нормальной длине ружейного ствола заряд дроби на таком расстоянии практически не успевает рассеяться. В данном случае – заметное отклонение от нормы. Можно сделать предположение, что стреляли из ружья с укороченным стволом…

– Из обреза? – удивился подполковник.

– Да, что-то в этом роде.

Подполковник встретился вопросительным взглядом с экспертом-криминалистом. По привычке всегда докладывать стоя, капитан Семенов поднялся. Положил на край стола папку и сухо-официально сказал:

– Предположения следователя поддерживаю.

– Повышенное рассеивание дроби возможно и при непропорционально большом, по сравнению с дробью, заряде пороха, – заметил Бирюков.

– Правильно, – согласился Семенов. – Но в данном случае заряд пороха был небольшим.

– Что показывает дактилоскопическая экспертиза?

Прежде чем ответить, криминалист передал Бирюкову несколько увеличенных фотоснимков. Убедившись, что тот рассмотрел их, заговорил:

– На стакане из пасечной избушки обнаружены отпечатки пальцев Репьева и Розы. Есть отпечатки пасечника и на фляге с медом, которую нашли под хворостом. Однако унес ее туда не Репьев, На ручках и на самой фляге имеются отпечатки ладоней, но кому они принадлежат, пока не установлено. Отпечатков пальцев цыган на месте происшествия не обнаружено. На цыганской телеге – человеческая кровь второй группы с положительным резус-фактором. У Репьева была третья группа…

Наступило молчание. Бирюков снова принялся рассматривать фотографии. Подполковник Гладышев взял лежащую на столе пачку «Казбека», закурил. Борис Медников «стрельнул» у него папиросу. Прокурор, рассуждая вслух, сказал:

– Не ранил ли Репьев перед смертью своего убийцу…

– Чем, Семен Трофимович? – спросил следователь Лимакин. – На пасеке мы даже столового ножа не обнаружили.

– Между тем нож у пасечника был, – вдруг заметил Бирюков. Он отыскал среди снимков сфотографированный стол, где отчетливо пропечатались крупные ломти нарезанного хлеба. – Вот, Петя… Это не топором нарублено. Кроме того, как можно жить на пасеке, не имея ножа?..

– Был, конечно, у Репьева нож, – поддержал прокурор. – Вопрос в другом: куда он исчез?

Бирюков глянул на эксперта-криминалиста:

– Отпечатки следов ног на месте происшествия обнаружены?

– Трава там. Что в траве обнаружишь… – хмуро ответил Семенов и передал Бирюкову фотоснимок трехлитровой банки с медом. – Вот на этой посудине есть пальцевые отпечатки – и Репьева и еще одного человека. Кто этот человек, пока тоже не установлено.

Бирюков, отложив снимок, выбрал другую фотографию, на переднем плане которой просматривался четкий след телеги, проехавшей по жнивью, а через реденькие березки виднелась пасечная избушка. Передавая ее следователю, спросил:

– Это что, Петя?

– Можно предположить, что от этого места на пасеку прошел человек и вернулся назад. Доказательства, что это был именно убийца, нет… – Лимакин помолчал. – Такое могло произойти до убийства или после него.

– Чья телега?

– По отпечаткам копыт лошади, ширине колеи и характерным особенностям колес – телега цыганская. После нее по старому тракту проехал груженый ЗИЛ. К сожалению, зафиксировать рисунок протектора не удалось – тракт сплошь покрыт травой.

– Барса у пасеки применяли?

– Не взял Барс след.

– О пасечнике какие сведения?

– Со слов участкового, Репьев до приезда на жительство в Серебровку семь лет отбывал наказание по статье сто двадцать пятой, – вместо следователя ответил Голубев.

– Семь лет?.. Предельный срок по этой статье за пустяк не дают. Запроси-ка, Слава, подробную справку на Репьева в информационном центре УВД. И вот еще что… – Бирюков отыскал фотоснимок засохшего кровяного пятна на телеге. – Надо обзвонить все больницы и фельдшерские пункты в районе. Не обращался ли туда кто-либо с ножевым или огнестрельным ранением?

Голубев понятливо кивнул, а судмедэксперт лукаво усмехнулся:

– Вот, Славик, взял тебя новый начальник в оборот! Старается время не упустить.

Бирюков нахмурился:

– Опасаюсь, Боря, что мы его уже упустили. Лошадь обнаружена на разъезде Таежный, где в сутки останавливается больше десяти электричек, идущих в оба направления. Преступник мог воспользоваться любой из них. – Повернулся к прокурору: – Семен Трофимович, из цыган никто не исчез?

– Козаченко говорит, все на месте. Но мы ведь не знаем, сколько их было в действительности.

– А которые в колхозе работали?

– Те, что работали, все в наличии.

– О лошади что говорят?

– «Кто-то угнал»… Цыганки в то время в палатках находились, не видели, а из мальчишек слова не вытянешь… – Прокурор помолчал. – Подозрительным кажется поведение Розы. Мне она сказала, что спала в палатке, а другие цыганки говорят, будто Роза догнала табор на шоссе, когда цыгане «голосовали», останавливая попутные машины.

– Может, она просто отстала?

– Может быть, но что-то тут не то. Роза сильно запугана, без слез говорить не может…

После оперативного совещания у подполковника остались прокурор и Антон Бирюков. Все трое были невеселы. Посмотрев на Бирюкова, подполковник вздохнул:

– Видишь, Антон Игнатьевич, как приходится тебе вступать в новую должность. Будто нечистая сила подкинула это убийство! – И, словно стараясь приободрить нового начальника уголовного розыска, заговорил бодрее: – С жильем для тебя вопрос решен. Можешь прямо сейчас идти в горисполком. Возьмешь там ордер и ключ от квартиры. В новом доме…

Бирюков ладонью откинул свалившуюся на лоб волнистую прядь волос:

– Спасибо, Николай Сергеевич. Пожалуй, будет лучше, если я сейчас, не тратя времени, поеду в Серебровку. По-моему, ключик от преступления надо искать там.

– Считаешь, Голубев не справится?

– Мне легче, чем ему. В Серебровке ж мои земляки живут…

– Да! – словно вспомнил подполковник. – Ты ведь родом из Березовки, а от нее до Серебровки – сущий пустяк. Родителей попутно проведаешь. Давно у них был?

– В прошлом году.

– С отцом-то твоим, Игнатом Матвеевичем, я часто вижусь. Председательствует он в колхозе славно, на здоровье сильно не жалуется. Рассказывал, что даже дед Матвей и тот еще бодро себя чувствует. Сколько лет твоему деду?

– Как он сам говорит, давно уже со счета сбился.

– Геройский старик! – Подполковник обернулся к прокурору.

– Представляешь, в империалистическую войну всех четырех Георгиев заслужил, а за гражданскую – орден Красного Знамени имеет.

– Так ведь и Игнат Матвеевич с Отечественной вернулся полным кавалером «Славы»…

Бирюков встал. Подполковник живо спросил:

– Значит, едешь?

– Прежде переговорю с Козаченко и Розой.

– Возьми нашу машину.

– Не стоит, Николай Сергеевич, в Серебровку мне лучше на попутной добраться.

– Ну, как знаешь, – Гладышев протянул руку. – Желаю успеха.

Когда Бирюков вышел из кабинета, подполковник сказал прокурору:

– Мировой парень! В свое время я его через год после института в старшие оперативники выдвинул, и он ни одного дела не завалил.

– Голубев слабее? – спросил прокурор,

– Голубеву подсказывать надо. Вот с Бирюковым у него прекрасно получается: Бирюков – голова. Голубев – ноги.

5. Вожак и Роза

Сутулясь на стуле, Козаченко исподлобья смотрел на Бирюкова и молчал. Боковой свет из окна делил угрюмое лицо и окладистую бороду цыгана на две симметричные половины. Затененная левая сторона казалась сизовато-черной. На ней выделялся лищь выпуклый злой глаз да под ухом золотилась круглая серьга величиною с металлический рубль. Поверх атласной желтой рубахи на цыгане была замшевая черная жилетка. Брюки из зеленого вельвета с напуском на хромовые сапоги. Плечи широкие, крепкие. Руки с крапинками въевшегося металла. По паспорту цыгану было за пятьдесят, но выглядел он моложе.

– Почему нам не разрешают уехать из райцентра? – наконец хрипло выдавил Козаченко. – Мы не совершили никакого преступления…

Бирюков облокотился на стол:

– Подозрение, Николай Николаевич, на ваших людей легло.

– Подозрение – не обвинение.

– Да вас ведь и не обвиняют. Но пока обстоятельства дела выясняются, придется вам побыть в райцентре.

– Больше десяти суток ждать не будем. Не предъявите за это время обвинение – уедем.

– Думаю, что за десять суток все выяснится, – сказал Бирюков. – Вам доводилось отбывать наказание?

– Нет. Я не нарушаю закон.

– Откуда же знаете уголовно-процессуальный кодекс?

– Я старший в таборе, мне все надо знать.

– Почему, как старший, не хотите отвечать на вопросы, касающиеся убийства пасечника?

– Потому что не убивали его, Я прокурору уже отвечал…

– Неубедительно отвечали. Сами, Николай Николаевич, посудите: разве взятое у пасечника колесо может послужить поводом для обвинения цыган в убийстве? Уезжая из Серебровки, вы чего-то другого испугались… Чего?

Не отводя от Бирюкова немигающих глаз, Козаченко словно воды в рот набрал. Светлая половина лица его нервно вздрагивала, как будто ее кололи иголкой. Чтобы не играть в молчанку, Бирюков заговорил снова:

– И еще неувязка, Николай Николаевич, получается… Никто из находившихся в таборе не видел, как угнали вашу лошадь. А ведь прежде, чем угнать, лошадку запрягли в телегу…

– Ромка, сын мой, запрягал кобылу, – неожиданно сказал Козаченко. – В столовку с братом хотел съездить…

– Столовой в Серебровке нет.

– В Березовку хотел ехать. Пока братана будил – кобылу угнали.

Сказанное могло быть правдой, однако чувствовалось, что Козаченко боится запутаться в своих показаниях.

– Кто избил Розу? – спросил Бирюков.

– Гришка-пасечник.

– За что?

– Пьяный, собака, был. Кнутом хлестал.

– У него не было кнута.

Козаченко напружинился:

– Кобылу Гришка на пасеке держал… Как без кнута с кобылой?..

– Не было у Репьева кнута, Николай Николаевич.

Козаченко хотел что-то сказать, но передумал. Чуть приоткрывшись, он тут же замкнулся, как испуганная улитка. Проводив его, Бирюков снял форменный пиджак – появляться в цыганском табора в милицейской форме не имело смысла. Заглянувший в кабинет Слава Голубев спросил:

– Что толкует Козаченко?

– Ничего конкретного. У тебя какие успехи?

– Больницы обзвонил – никаких раненых за последние двое суток. Сейчас начну по фельдшерским пунктам шерстить.

– Давай, шерсти. А я попробую встретиться с Розой.

Три серых цыганских палатки пузырились за домом прокуратуры, на опушке соснового бора, рассеченного широкой лентой шоссейной дороги, уходящей из райцентра на восток. У обочины шоссе, метрах в двадцати от палаток, пустовал синенький летний павильон автобусной остановки. Бирюков подошел к павильону и присел на скамью. Будто дожидаясь автобуса, стал присматриваться к табору.

У крайней от дороги палатки старая цыганка в пестром наряде сама себе гадала на картах. Чуть подальше от нее молодой чубатый цыган медленно перебирал струны гитары. Рядом с ним худенькая цыганочка кормила грудью ребенка. За палатками двое шустрых цыганят бросались друг в друга сосновыми шишками. Старшему, видимо, надоело это. Он проводил завистливым взглядом промчавшегося по дороге мотоциклиста и вдруг направился к Бирюкову. Не дойдя метра три, остановился. Почесал одна о другую пыльные босые ноги, спросил:

– Куда едешь?

– Пока не еду – автобус жду, – ответил Антон.

– Дай пятак – на пузе и на голове спляшу.

Бирюков подмигнул:

– Сам умею плясать.

– А дым из ушей пускать умеешь?

– Нет.

– Дай сигарету – покажу.

– Рано тебе курить, – Антон достал из кармана гривенник. – Держи без пляски и курева.

– Обманываешь?

– Ну, почему обманываю?

– Бесплатно деньги отдаешь.

– Не хочешь так брать, расскажи что-нибудь или спой.

– Чего рассказать?

– Как тебя зовут, например.

– Ромкой зовут… А спеть чего?

– Цыганское, конечно.

Мальчонка живо схватил монету и, притопывая изо всей силы пятками, зачастил:

 
А ручеечек-ручеек,
А брала воду на чаек,
А вода замутилася,
А с милым разлучилася-а-а-а…
 

– Хорошая песня, – сказал Антон. – Кто тебя научил?

– Сеструха батькина, Розка.

– Пригласи ее сюда.

– Зачем?

– Чтобы она сама мне эту песню спела.

Ромка насупился:

– Нельзя.

– Почему?

– Батька в палатку ее засадил.

– За что?

– Рыжих цыганят хотела в таборе расплодить.

– Чего?..

– За медом к пасечнику повадилась, вот чего.

– А кто Розу кнутом исхлестал?

– Твое какое лело? – огрызнулся Ромка. – Давай еще деньги – сразу две песни про любовь спою.

– Лучше расскажи, кто у тебя лошадь угнал.

– Я это знаю, да?

– Расскажи, что знаешь.

– Хитрый ты…

Ромка разжал кулак, будто хотел убедиться – на месте ли монета, и внезапно со всех ног стриганул к палаткам. Бирюков пошел следом.

Вызвать из палатки Розу оказалось не так-то просто. Старая цыганка, раскладывающая карты, прикинулась, непонимающей по-русски, а чубатый гитарист отрицательно покрутил головой. Пришлось показать служебное удостоверение. Глядя в раскрытые корочки, цыган не столько читал, что там написано, сколько сверял фотографию с оригиналом. Убедившись, кто перед ним, нехотя проговорил что-то на своем языке сидящей рядом цыганке, только что прекратившей кормить ребенка. Та поднялась и вместе с ребенком скрылась в одной из палаток.

Прошло не меньше десяти минут, пока появилась Роза. Бирюков узнал ее по синякам на смуглом лице. В отличие от своих соплеменниц, одетых в крикливо-пестрые наряды с длинными юбками, Роза была в светленьком современном платье, обнажающем до колен загоревшие стройные ноги, исполосованные синяками. Густые смоляного цвета волосы были откинуты за спину. На шее – бусы из разноцветных крохотных ракушек, в ушах – клипсы-висюльки. Особенно Бирюкова заинтересовали Розины глаза. Большие, с сизоватым отливом, они были переполнены ужасом.

Едва Бирюков заговорил о пасечнике, Роза прижала маленькие ладони к ушам:

– Не знаю! Ничего не знаю!

– Вы послушайте… – начал было успокаивать Антон.

– Не буду слушать! Ничего не буду слушать!

– Кто вас так напугал?

– Кровь! Кровь! Кровь! – истерично раз за разом выкрикнула Роза и убежала к палатке.

Чубатый парень с силой ударил по струнам гитары.

– Что это с ней? – сумрачно спросил Бирюков.

Лицо цыгана нервно передернулось:

– Собака-пасечник до крови изувечил.

– За что?

– Спроси собаку!

Бирюков повернулся и зашагал к райотделу.

Слава Голубев к этому времени успел обзвонить все фельдшерские пункты, расположенные вблизи Серебровки и в райцентре. Ни в одном из них медицинскую помощь подозрительному раненому не оказывали.

Решив немедленно ехать в Серебровку, Антон надел форменный пиджак и фуражку.