Текст книги "Клад острова Морица"

Автор книги: Михаил Васин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Теперь более очевидна и зрима еще одна особенность картины: некоторая таинственность, загадочность изображенного. В этом как раз заключается прелесть и очарование «Юдифи»…

Учитывая сказанное, легко понять, как велика заслуга, я бы сказал, как значителен подвиг реставратора Александры Михайловны Маловой. Я имел возможность несколько раз изучать процесс ее работы и знаю: реставрация проводилась с огромной осторожностью, бережностью и, конечно, любовью. Малова все сделала безукоризненно, с большим чувством меры. Полотно не подновлено, каждый видит, что картина старая. Вообще реставрационные работы, выполненные в Эрмитаже, очень высоко ценятся во всем мире. Сделанное же Маловой ярко выделяется даже на этом фоне. Думаю, что реставрационные работы подобного масштаба и с таким результатом случаются раз в столетие. Выбор и картины для реставрации, и мастера для выполнения задуманного – счастливая находка коллектива музея.

…Сотни людей останавливаются в зале Эрмитажа перед прекрасной женщиной, попирающей отсеченную голову врага. Она в странной задумчивости опустила глаза, и, кажется, легкая улыбка тронула ее губы. Она еще не знает, что в этот самый час завоеватели, обнаружив в шатре труп своего предводителя, спешно готовятся к снятию осады и отступлению. О чем же она думает? О совершенном отмщении? Чему улыбается она? Тому удивлению, которое изобразится на лицах горожан, когда они разглядят трофей кроткой и добродетельной вдовы? Или ей просто припомнились на миг хмельные речи грозного Олоферна?

Этого не знает никто. «Юдифь» Джорджоне еще ждет своего исследователя. Все возможности для этого теперь есть.

Восстановленные из праха

В те шесть недель под сводами Растреллиевской галереи Эрмитажа было особенно многолюдно. И не только потому, что здесь можно было увидеть уникальные памятники культуры и искусства разных времен и народов. Повышенный интерес к экспонатам, выставленным в Растреллиевской галерее, объяснялся, главным образом, тем, что многие древние шедевры пришли сюда из небытия, возродились, словно по волшебству, из праха; другие чудесным образом избежали неминуемой гибели; третьи, как «Юдифь» (и она, конечно, была здесь), хотя и прожили многовековую жизнь, полную лишений и опасностей, сохранили, будто время не властно над ними, свою первозданную красоту.

Но чудес на свете не бывает, и время всесильно. Как свидетельствуют фотографии, документы и сами экспонаты, представленные на выставке, не только живопись и фресковая роспись, не только деревянные и металлические изделия, но и художественные произведения из нетленного камня, стекла и самого золота с возрастом болеют и разрушаются. Лишь виртуозное искусство реставраторов, их великое терпение и самозабвенный труд, который часто становится истинным подвигом, способны остановить процессы старения, залечить раны, донести до наших дней краски, форму и смысл древних произведений.

Вот, к примеру, древнеегипетские и ассирийские скульптуры и рельефы. Благополучно просуществовав тысячелетия, они вдруг начинают разрушаться. В чем дело? Причину этого реставраторы выяснили во всех подробностях. Оказывается, в большинстве своем эти высеченные из известняка статуэтки, стелы, плиты долго лежали под землей, прежде чем их извлекли оттуда археологи. Находясь в земле, они напитались почвенными водами, в которых содержится немало солей. Переселение древних камней из земли в самые благоприятные музейные условия, как правило, влечет за собой тяжелое заболевание экспонатов. Соли, оставшиеся в статуэтке или плите, при изменении влажности воздуха начинают «путешествовать» в толще камня, скапливаются в микроскопических трещинах и порах и образуют здесь кристаллы, которые медленно, но неотвратимо растут, раздвигая щели, расширяя пустоты. В конце концов кристаллики солей раскалывают камень, превращают его в щебень.

Именно такая судьба постигла древнеегипетские произведения – статуэтку Птаха и Пирамидион (небольшую стелу в виде пирамиды): они распались на сотни мелких фрагментов. «Лечение» этих памятников древности, которое проводила реставратор Эрмитажа М. Н. Лебель, потребовало нескольких лет. Многие месяцы каменная крошка вымачивалась (чтобы удалить соли) в теплой дистиллированной, регулярно сменяемой воде, затем многократно пропитывалась специальным полимерным составом, укрепляющим структуру камня. Потом кусочек за кусочком и Пирамидион, и статуэтка Птаха были собраны воедино, склеены, оставшиеся швы и щели заполнены специальной мастикой, мало отличающейся по внешнему виду от древнего известняка… И сейчас, глядя на статуэтку Птаха – маленького печального бога города Мемфиса, высеченную чуткой рукой мастера три с лишним тысячи лет назад, трудно поверить, что еще в 1968 году это уникальное произведение искусства не существовало, а было лишь грудой каменной крошки.

Точно так же сейчас не верится, что какая-нибудь опасность угрожала древним изящным изделиям из стекла, покоящимся в высокой витрине. Настораживает лишь упоминание на табличке о том, что витрина эта герметична и что она оснащена поглотителем атмосферных паров. Зачем такие предосторожности? Ведь всем известно, что стекло – химически стойкий, долговечный материал… Но работники Эрмитажа, в фондах которого хранится несколько тысяч стеклянных предметов, созданных мастерами античного мира и древнего Египта, стран Востока и Европы, утверждают, что широко бытующие представления о стекле как инертном, нестареющем материале не совсем верны: многие его виды подвержены губительным воздействиям почвы и атмосферы. И главный враг – вода.

Исследования показали, что поверхность стеклянных предметов обладает свойством собирать пары влаги, содержащиеся в воздухе. Вода разлагает вещества, входящие в состав стекла, и превращается в раствор щелочей и карбонатов. Эти растворы гигроскопичны и довольно энергично поглощают атмосферную воду. В результате старинные бокалы, флаконы, кувшины начинают «плакать», ядовитые «слезы» еще более разъедают стекло, оно расслаивается, покрывается чешуями, кавернами, трещинами.

Особенно сильно страдают изделия из так называемого больного стекла, в составе которого много щелочей, но недостаточно окиси кальция. Чтобы спасти их, реставраторам Эрмитажа приходится регулярно устраивать для произведений из стекла «банные дни», обрабатывать растворами, которые парализуют вредные химические процессы, протекающие в трещинах и порах, бережно приклеивать отслоившиеся чешуйки и восполнять с помощью полимерных пленок и смол утраты. Главное же средство, гарантирующее долгий век драгоценного древнего стекла, – хранение его в герметичных витринах и шкафах, оборудованных осушителями.

Закономерен вопрос: уж если время так беспощадно по отношению к камню и стеклу, то что остается, если прошли века, от произведений культуры и искусства, созданных из действительно недолговечных, подвластных и горению и гниению материалов?

Действительно – что?

Вот одна из витрин выставки в Растреллиевской галерее. За стеклом – черный, слоистый ком. И, лишь прочитав пояснения и присмотревшись, обнаруживаешь, что это не остатки сгоревшего в печи полена, а… «Рукописная приходо-расходная книга» начала XVII века, найденная при раскопках в Пскове экспедицией сотрудников Эрмитажа. Когда книгу извлекли на белый свет, все ее листы были не только полностью обугленными, но и сцементировались от времени и сырости в плотную массу.

И тем не менее реставратор А. М. Аносова смогла и «перелистать» эту книгу, и сохранить ее для наших потомков. Каждый листок бумаги, если позволительно так назвать тонкие слои черного угля, она отчленила от общей массы, пропитала скрепляющим составом, очистила от загрязнений и сложила в аккуратный блок. А фотографирование листов, выполненное при бестеневом освещении, позволило выявить чернильные строки, написанные более трех веков назад.

Неподалеку от «книги из угля» – другой, не менее удивительный экспонат – превратившееся в уголь резное дерево. Когда-то (с тех пор минуло значительно больше тысячи лет) во время пожаров в среднеазиатских дворцах вспыхнули, обрушились наземь и были погребены под развалинами оригинальная деревянная скульптура и резные архитектурные детали, покрытые орнаментом. И лишь в наши дни советские археологи, производя раскопки, обнаружили эти погибшие произведения – кусочки хрупкого, пористого угля, смешанные с песком, пеплом, обломками штукатурки. Не прикасаясь к ним руками, специалисты заливали угольки расплавленным парафином, обклеивали несколькими слоями марли и лишь после этого осторожно извлекали их из завала, чтобы отправить в реставрационную мастерскую Эрмитажа для окончательной обработки. И сегодня более сотни интереснейших памятников резьбы по дереву – балка с орнаментом, кариатида, резной медальон – благодаря труду реставраторов Л. П. Гаген, П. И. Кострова, Е. Г. Шейниной и многих других обрели вторую жизнь и украшают музейные экспозиции.

В Растреллиевской галерее можно было не только увидеть возрожденный шедевр Джорджоне, но и проследить по представленным здесь материалам важнейшие этапы этой выдающейся работы реставраторов. Стенды и экспонаты позволяют ознакомиться с методами исследования и восстановления многих других известных картин. А одна из них – «Флора», принадлежащая кисти Амбруаза Дюбуа – переселена на выставку из реставрационной мастерской в самый разгар работы над нею.

Это полотно наглядно демонстрирует, к каким печальным последствиям приводит небрежное хранение живописных произведений: картина, поступившая в музей несколько лет назад, была прорвана и изломана, холст, на котором она написана, расслаивался, краски и грунт во многих местах осыпались. Но это же полотно – свидетельство, я бы сказал, животворного могущества реставраторов Эрмитажа: осыпающийся слой живописи надежно закреплен, деформации устранены, картина сдублирована на новый холст, утраты грунта восполнены. Болезнь остановлена, и произведение, возраст которого приближается к четыремстам годам, начинает выздоравливать. В той части картины, где по желтому, загрязненному лаку осторожно прошелся скальпель реставратора И. В. Жмаевой, исчезла мутная пелена, подлинные краски ожили, чистые тона радуют глаз…

Заботливые, терпеливые руки реставраторов З. В. Николаевой, О. И. Панфиловой, М. П. Винокуровой и многих других вернули молодость картинам «Мужской портрет» Рембрандта и «Портрет артистки Жанны Самари» Ренуара, «Клеопатра» Станционе и «Античные развалины» Робера, фигурному сосуду «Сфинкс» из Фанагории и итальянской «Царице ваз», древней стенной росписи из Туркестана и фрескам Смоленска и Пскова. Всего не перечислить: около 200 лет существует эрмитажная служба сохранения красоты, благодаря ей многие тысячи «заболевших» произведений искусства и культуры обрели былую прелесть и выразительность.

Из поколения в поколение передаются в Эрмитаже «секреты» реставрации картин, скульптуры, графики, предметов прикладного искусства. И каждое поколение обогащает сокровищницу опыта предшественников. На научной конференции, посвященной консервации и реставрации памятников, этот богатейший опыт едва вместился в сорок два пространных доклада.

Сейчас эрмитажная служба сохранения красоты – крупный научно-исследовательский и художественный комплекс, включающий в себя физикорентгеновскую и химическую лаборатории, биологическую группу и шесть мастерских, которые занимаются широким кругом проблем консервации и реставрации, начиная от живописи и скульптуры и кончая изделиями из «археологического меха» и древних тканей. Здесь проверяются старые, разрабатываются и используются новые методы исследования музейных экспонатов, их гигиены и «омоложения». Здесь осваиваются достижения коллег из Москвы и Киева, Прибалтики и Средней Азии. Но, главное, здесь, не жалея ни сил, ни времени, упорно, вдохновенно и виртуозно отражают набеги веков и тысячелетий на красоту.

И когда вы идете по бесконечным залам, благоговейно останавливаясь перед шедеврами Эрмитажа, вспоминайте иногда, что вокруг вас – множество скрытых, нс видных никому шедевров – шедевров реставрационного искусства.

Что там, в камере грез?

Известно, как глубоко и благотворно воздействие на человека произведений искусства. Но разве не волнует и не возвышает нас красота природы? Разве не звучат в нашей душе струны при встрече с прекрасным в человеке? Разве не радуемся мы изящной, со вкусом и вдохновением сделанной вещи?

Вот загадка: нечто, именуемое красотой, – легкое, трепетное, непрочное, – оказывается долговечнее камня. С древнейших времен философы посвящают ей свои трактаты, художники – полотна, поэты – стихи. Но как ни глубоко исследованы ее тайны за многие века, люди по сей день потрясенно останавливаются перед красотой, любуются ею и… задумываются. И спрашивают себя (помните превосходные строки поэта Н. Заболоцкого?):

 
…Что есть красота
И почему ее обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?
 

И правда – что есть красота?

На этот вопрос подчас отвечают:

– Красота – это труженица, работница, помощница человека в производственных делах и в быту.

Такое утверждение, естественно, нуждается в доказательствах… Что ж, доказательств в Высшем художественно-промышленном училище имени В. И. Мухиной, в Ленинградском филиале Всесоюзного научно-исследовательского института технической эстетики и на многих предприятиях, где работают питомцы училища, сколько угодно. Вот одно. Лет пятнадцать назад училище имени В. И. Мухиной выпустило первую группу специалистов в области промышленного искусства. И хотя их было всего восемь человек, руководители училища долго не могли устроить своих выпускников на работу: художники-конструкторы не были нужны предприятиям. Приходилось требовать, просить, уговаривать… Прошло несколько лет, и в училище стали поступать заявки, в которых теперь уже руководители предприятий требовали, просили, уговаривали выделить им крайне необходимых художников-конструкторов. Мухинцы и по сей день могут удовлетворить, несмотря на расширение выпуска специалистов, далеко не все поступающие заявки. Сегодня уже сотни художников-конструкторов, или, как их еще называют, дизайнеров, посвящают свое время, вдохновение производственной эстетике, помогают красоте чувствовать себя, как дома, на заводах и в объединениях.

Это – убедительная иллюстрация того перелома, который произошел в промышленности.

В человеке наряду со стремлением к новому, необычному порой коренится верность привычке, традиции. Поэтому издавна и, к сожалению, нередко по сей день мы стараемся придавать новым вещам старые формы.

Возьмите автомобиль. Что он представлял собой вначале? Это была обыкновенная карета, у которой сняты оглобли, но с двигателем. Шли годы, автомобиль совершенствовался, но внешне оставался каретой, только к ней привинчивали гудок, потом ветровое стекло, баранку. Чуть изменились лишь колеса: на деревянном ободе появилась резиновая обкладка, а затем и надувная шина.

Нужны были долгие годы, чтобы автомобиль стал похож на самого себя, приобрел современные, привычные нам формы. Теперь его внешний облик меняется по требованиям эстетики, вкусов и моды. И все же мотор у большинства автомашин располагается впереди, хотя удобнее было бы поставить его сзади. Не по той ли косной причине, что лошадь всегда была впереди экипажа?

Примером косности является и электросамовар. Этот кипятильник лишен всех «самоварных прелестей» (запах углей, «пение» и т. д.), но он рабски копирует чуждую ему форму. И многим из нас почему-то нравится…

Вкусы и мода… Это не столько стихия, сколько отражение процессов, происходящих в технике. Когда умы всех занимала авиация, когда особенно широко стало применяться на заводах литье, тогда и автомашины имели обтекаемые, сглаженные, закругленные формы. Резкие, прямые линии кузовов – это в какой-то мере отражение общей тенденции в машиностроении к простоте, лаконизму, некоторой угловатости. Тенденция эта вовсе не «глупая мода». Сегодня самым распространенным, удобным и дешевым способом соединения деталей является сварка. А сварка требует простых форм.

Вкусы надо воспитывать – дома, на улице, на производстве. И не следует думать, что это возможно только с помощью картин, театра, книг, кино. Техника, созданная с помощью художника, тоже несет в себе эмоциональный заряд большой силы.

В последние годы промышленная эстетика завоевывает себе все больше сторонников. Но при этом не обходится без казусов – увлекаясь, люди редко бывают способны сохранять умеренность.

Благодаря широко развернувшейся борьбе за качество, за красоту промышленных изделий, благодаря тому, что художники стали всё больше влиять на облик машин, начало резко меняться отношение руководителей и работников заводов к внешнему виду выпускаемой ими продукции. Неминуемо изменилось и отношение к художникам-конструкторам. В этом секрет вдруг появившегося огромного спроса на новых специалистов. Более того, процесс этот пошел дальше и даже вышел из-под контроля рационального инженерного мышления. Возникла «мода» на художников-конструкторов. Некоторые руководители предприятий теперь считают, что они не могут обходиться без «собственного» дизайнера, что наличие в штате такого специалиста – вопрос «престижа фирмы». Им неважно, есть ли и будет ли в ближайшее время на предприятии работа художественно-конструкторского профиля – важно заполучить дизайнера. А потом пусть он хоть стенгазету оформляет!

Рост интереса к художественному проектированию в последние годы и даже десятилетия наблюдается во всех промышленно развитых странах. Это новый поворот в том процессе, который протекает вот уже сто лет.

До наступления эры машинного производства «отцом» всех товаров и вещей был ручной труд. Ремесленник, создавая свои изделия, был одновременно изобретателем, технологом, рабочим. И непременно художником: к этому его принуждала и конкуренция, и, может быть, в первую очередь, сама психология ручной работы – трудно удержаться от внесения изменений, усовершенствований и новых украшений в очередное изделие. Для ремесленника было привычным сочетать в своей продукции красоту с пользой, форму с функцией, и его изделия сплошь и рядом были уникальными, а порой поднимались до уровня художественного произведения.

В прошлом веке в технологию стала вторгаться машина, восторжествовал полуиндустриальный метод производства. В эту пору еще сохранялись ремесленнические традиции, проявлялась некоторая забота о художественной выразительности изделий. Но новый, более высокий темп работы, другие особенности машинного производства уже заметно ограничивали в работнике художника.

Бурное усиление выпуска машин и станков привело к торжеству инженера и изобретателя и полному вытеснению художественных традиций из производства. К облику машины – главной фигуры индустрии – эстетика даже не коснулась. В те времена было не до сентиментальностей – от машины требовалось лишь получше и побыстрее исполнять заданную работу. Никому не было никакого дела и до удобств человека, управлявшего этой железной «работницей».

Лишь в нашем веке повеяло иным ветром. Индустрия почувствовала легкое влечение к эстетике, к улучшению внешнего вида машин, станков, других изделий. С некоторой робостью на предприятия позвали первых художников. Опыт удался. Когда же над капиталистической промышленностью нависла угроза падения спроса, перед художниками широко распахнулись заводские ворота. Стремительное увеличение ассортимента товаров, появление новых – авторучек, электробритв, фотографической и радиотехники, осознание того факта, что конструктор, изобретатель и технолог не в состоянии справиться с проблемами конструирования изделий и придания им эстетической формы, довершили начатое. Во многих отраслях производства художник занял ведущее положение.

Если сегодня вы побываете на крупном предприятии в капиталистической стране, где промышленное искусство достигло высокого уровня, вас могут познакомить, пожалуй, почти со всеми производственными подразделениями. Но вы никогда не проникнете в отдел, где работают художники-конструкторы. То, что делают там, в «камере грез», – самый большой козырь предприятия и самая большая его тайна.

Вход к нашим, советским, дизайнерам свободен. Они с воодушевлением покажут свои разработки, благодаря которым машины и станки становятся стройными, если хотите, изящными, а производственные интерьеры делаются просторнее и уютнее. Это, как теперь все понимают, экономически очень выгодно: у человека, попавшего в приятную обстановку, настроение поднимается, усталость исчезает, и работается ему лучше.

Техническая эстетика – переплетение искусства, чутья художника и науки, дающей вполне определенные и четкие рекомендации. Скажем, ни один художник не предложит окрасить цех и станки в красный цвет, хотя лично ему, может быть, и кажется, что это будет красиво. Потому что наука (психология и физиология)утверждает: красный цвет возбуждает, утомляет. Зато зеленый цвет полезен для глаз, способствует нормальному кровенаполнению сосудов. Значит, этот цвет надо использовать почаще. Недаром же в лечебных учреждениях врачи стали отказываться от традиционного белого цвета и покрывают стены операционных светло-зеленой краской.

Огромное значение имеют сочетание цветов, их контрастность, форма окрашиваемых предметов. Цвет может призывать, предупреждать, отвлекать. Он может «раздвигать» стены и «поднимать» повыше потолки, «выдвигать» предметы вперед и «прятать» в отдалении. Выбрать из этого огромного арсенала то, что нужно, совсем нелегко. Например, представим, художникам поручено сконструировать диспетчерский пульт, на котором будет отражаться вся жизнь предприятия. Чтобы найти нужное решение, приходится пробовать десятки вариантов, делать множество набросков и эскизов, терпеливо сравнивать их и по крупицам отбирать нужное. При этом учитывается освещенность помещения, выбирается вполне определенная окраска стен, продумывается оформление каждого прибора. В общем, цель художников – сделать так, чтобы оператор, сидя в удобном кресле, без напряжения видел все, что видеть надо, и не обращал внимание на то, что ему не нужно. Тогда он будет работать хорошо, что благотворно скажется на работе всех служб и цехов.

Закономерности одновременного восприятия цвета и шума, установленные физиологами, позволили дизайнерам Всесоюзного научно-исследовательского института технической эстетики «закрашивать» производственный шум. В помещениях, в которых властвуют холодные голубые и зеленые тона, люди легче переносят грохот. Красный и желтый цвета «гасят» гул машин.

Конечно, тот вклад в производство, о котором идет речь, нельзя пока учесть в денежном или ином цифровом выражении. Зато вполне можно учесть кое-что другое. Вот, к примеру, работа дизайнеров над металлообрабатывающим станком. Стремление придать станку современные, простые и четкие формы привело к тому, что он оказался на 500 килограммов легче. В результате красота подарила… 700 рублей экономий на каждом станке.

Можно было бы привести немало подобных примеров. Но будет достаточно назвать лишь три цифры. По данным советских и зарубежных исследователей (а они неплохо согласуются), только правильная, рациональная окраска станков и машин позволяет в ряде отраслей производства снизить брак до 40 процентов, травматизм – до 50 и поднять производительность труда на 12–17 процентов!

Но и это не все. Человек так устроен, что ко всему красивому он относится с особым вниманием, заботливостью, даже нежностью. И если шоферам и трактористам понравятся сконструированные с помощью художников самосвал, тягач и мощный трактор, то эти машины, окруженные заботой, будут служить гораздо дольше.

Вот и попробуй после этого не согласиться с поэтом С. Надсоном, написавшим однажды:

 
Ах, красота – это страшная сила…