Текст книги "Око за око"

Автор книги: Михаил Учайкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 43 страниц)

– Конечно, мы пытались, – ответил Кирел, – и хотя мне больно возражать недосягаемому командующему флотом, но оказалось, что снаряды тосевитов удивительно примитивны и их можно использовать при стрельбе по наземным целям. Но если они начнут обстреливать тяжелыми снарядами наши тылы, у нас будут серьезные потери. К тому же для борьбы с ними нам приходится расходовать антиракеты. Главная проблема состоит в том, что сделать такой снаряд несравнимо легче, чем антиракету. Мы не раз атаковали заводы, на которых, по нашим сведениям, дойчевиты делают компоненты снарядов, но они продолжают успешно производить и использовать свое гибельное оружие.

Атвар снова вздохнул. Здесь, как в яичной скорлупе, содержится история войны с Большими Уродами. Раса предприняла все необходимые шаги, чтобы подавить их, – однако несла серьезные потери.

Загорелся монитор, стоящий на столе. На экране появился адъютант адмирала Пшинг. Атвар сразу же ощутил беспокойство. Пшинг не стал бы прерывать его совещание с Кирелом из-за пустяков – значит, произошли новые неприятности.

– В чем дело? – резко спросил Атвар, добавив агрессивный оскал к вопросительному покашливанию.

– Прошу простить за беспокойство, благородный адмирал, – нервно заговорил Пшинг, – но Фззек, командующий силами вторжения в Британии, получил встревожившее его послание от Черчилля, главного министра жалкого императора Британии. Он не знает, как поступить, и просит вашего приказа.

– Передайте мне текст послания, – сказал Атвар.

– Будет исполнено. – Пшинг повернул глазной бугорок – очевидно, читал документ с другого монитора. – Черчилль требует, чтобы мы начали эвакуировать наши силы из Британии не позднее чем через два дня, в противном случае тосевиты применят против нас совершенно новый вид оружия, чрезвычайно опасный и эффективный.

– Если Черчилль использует против нас атомное оружие, мы уничтожим их столицу, – заявил Атвар. – Остров Британия слишком мал, несколько атомных зарядов сровняют его с землей.

– Благородный адмирал, Черчилль настаивает на том, что указанное выше оружие не имеет ничего общего с атомным, – ответил Пшинг. – Оно новое и смертельно опасное. Больше представитель Британии ничего не пожелал сообщить.

– Мы начали покорение Британии и не намерены отказываться от своих планов из-за угроз какого-то тосевита, – сказал Атвар. – Можете сообщить Фззеку, чтобы он передал мое решение Черчиллю. Насколько нам известно. Большие Уроды просто блефуют. Передайте Фззеку, что мы не позволим себя обмануть.

– Будет исполнено, – ответил Пшинг.

Экран с его изображением померк.

Атвар повернулся к Кирелу:

– Иногда наглость тосевитов меня поражает. Они обращаются с нами так, словно мы – полнейшие глупцы. Если, они обладают новым оружием, в чем я сильно сомневаюсь, то заявление о его существовании им ничего не даст – ведь мы не раз убеждались в их лживости.

– Вы совершенно правы, недосягаемый командующий флотом, – согласился Кирел.

* * *

Остолоп Дэниелс, скорчившись, прятался среди развалин, надеясь, что бомбардировка ящеров скоро закончится.

– Иначе от Чикаго ничего не останется, – пробормотал он себе под нос.

– Что вы сказали, лейтенант? – спросил из воронки от недавно разорвавшейся бомбы Дракула Сабо.

Прежде чем Остолоп успел ответить, неподалеку разорвалось еще несколько бомб. Его спасло только то, что он прятался за мощной каменной плитой. Остолоп поблагодарил небо, что до сих пор дышит; иногда взрыв разрывал человеку легкие, не оставляя на теле никаких следов.

– Давай за мной, – сказал он и побежал на запад через развороченную лужайку колледжа к развалинам, оставшимся от магазинов и многоквартирных домов на противоположной стороне Саут-Парк-Уэй. Сабо бежал рядом.

Ящеры начали стрелять из автоматов. Дэниелс не знал, в кого они целятся, но не собирался проверять это на собственной шкуре. Он тут же упал на землю, не обращая внимания на обломки кирпичей и другой мусор, разбросанный повсюду. От камней можно получить синяки и шишки, а пули… Он содрогнулся.

Бела Сабо растянулся рядом во весь рост.

– Ну, и попали мы в заварушку, – сказал он Остолопу.

– Да уж, – проворчал Остолоп.

На западе американцы продолжали сражаться за развалины заводов; оттуда периодически доносилась стрельба. Сами заводы уже давно превратились в гору щебня, похуже развалин Броунзвилля, где он сейчас прятался. Ящерам наконец удалось прорваться через их позиции к озеру Мичиган.

В результате защитники Чикаго оказались в окружении посреди Броунзвилля, «черного пояса» Чикаго. До сих пор ни одной из воюющих сторон не удалось овладеть территорией между заводами, где сейчас лежал Остолоп.

Дракула ткнул большим пальцем в сторону бывшего колледжа Поро.

– Черт побери, а раньше что здесь было? – спросил он. – Я видел среди мусора фотографии цветных женщин.

– Здесь готовили косметологов, – ответил Остолоп, который заметил валявшуюся на земле вывеску. – Наверное, учили прихорашивать цветных девочек – кажется, ты так сказал.

– Не я, лейтенант, – возразил Дракула.

– Ну, не ты, а кто-то другой, – проворчал Остолоп.

Как и большинство белых с Миссисипи, он считал негров невежественными издольщиками, с которыми не возникало никаких проблем, пока они знали свое место. Показательные зимние выступления против игроков с черным цветом кожи и бесконечные путешествия по северу и западу, где дела обстояли иначе, несколько смягчили его позицию, но в целом она осталась прежней.

Теперь это осложняло ему жизнь, поскольку в Броунзвилле, кроме войск ящеров и отрядов американской армии, было довольно большое число негров – они продолжали ютиться в подвалах и убежищах, наскоро построенных среди развалин красивых домов. Они были непревзойденными мусорщиками; уже одно то, что они выжили в чудовищных условиях Чикаго, воспринималось как настоящее чудо. Негры умудрялись раздобыть самые разные предметы и товары – консервы, лекарства, иногда даже сигареты и выпивку – для сражающихся рядом армейских частей. Но только не для Остолопа: едва заслышав его южный акцент, они сразу притворялись глухими. Один из них, более откровенный, чем другие, сказал:

– Мы ушли на север, чтобы не слышать такого акцента.

Казалось, Дракула Сабо понял, что беспокоит Остолопа.

– Лейтенант, нам должны помочь призраки. Хочу сказать, что я не самый плохой добытчик…

– Ты самый настоящий грабитель и сукин сын, Дракула, – проворчал Дэниелс.

Сабо оказался лучшим фуражиром из всех, кого Остолопу доводилось встречать, а он видел настоящих знатоков этого дела, американцев и англичан, а особенно французов, во Франции, во время Первой мировой войны. Если бы не Дракула, взвод питался бы отвратительно, да и настроение у людей было бы много хуже. У Остолопа до сих пор оставалось в запасе несколько драгоценных сигарет.

Дракула ухмыльнулся и продолжал говорить, словно Остолоп его не прерывал.

– …но все дело в том, что призраки знают, где лежит самый лучший товар, поскольку именно они его спрятали. А я повсюду сую свой нос, и иногда мне везет, вы понимаете, что я имею в виду? Удача – важная штука, спору нет, но гораздо лучше иметь на своей стороне ангела. – Он говорил со спокойной уверенностью человека, у которого в рукаве спрятана пара тузов.

– Не стану с тобой спорить, парень. Вот только в следующий раз переговоры с ними будешь вести ты. Скажешь, что лейтенант сделал тебя официальным представителем армии США по поставкам продовольствия для взвода. Посмотрим, что из этого получится, если, конечно, нас отсюда не вышвырнут и мы не подорвемся на снаряде.

– Хорошо, лейтенант, если вы так хотите, – проговорил Сабо до такой степени равнодушно, что Остолопу пришлось прижать руку ко рту, чтобы сдержать смех.

Дэниелс понимал, что отдал лисе ключи от курятника. Дракула будет добывать товар для себя, а не только для взвода и получит солидную прибыль. Но он достаточно умен, чтобы в первую очередь обеспечить людей самым необходимым. Ну, а если чувство меры ему изменит, Остолоп с ним быстренько разберется.

Со стороны озера Мичиган по улице Калумет, где находились ящеры, начал стрелять миномет.

– Пошли! – крикнул Остолоп и помчался к дому, который сохранился лучше остальных.

За ним бежали солдаты его взвода, держа наготове винтовки и автоматы. Все спрятались среди развалин.

Вновь началась бомбардировка с воздуха – и рядом стали падать осколки. Минометы продолжали обстрел. Остолоп выглянул из-за угла дома, выпустил очередь – ему показалось, что он заметил ящера, – пробежал с десяток шагов и залег за грудой кирпичей, еще недавно исполнявших роль трубы в чьем-то разбомбленном доме.

Пару минут лейтенант лежал, восстанавливая дыхание. Война – занятие для молодых, а он уже далеко не молод. «Стоит ли платить кровью за несколько миль разрушенного города, которые они пытаются отбить у ящеров?» – вдруг подумал он.

Во время первой войны, в которой Остолоп принимал участие, его посещали похожие мысли. Но там ты раз за разом занимал вражескую траншею, продвигался вперед, еще и еще, а потом приходило время, когда боши не выдерживали и сдавались.

Остолоп понял, что имел в виду мистер Вильсон[21]21
  Вильсон Томас Вудро, президент США (1856–1924).


[Закрыть], когда говорил: «Война нужна для того, чтобы покончить с войной». А затем появились Гитлер и японцы, и все пришлось начинать сначала. А когда прилетели ящеры, вдруг оказалось, что он сражается уже не в богом забытой чужой стране – бои идут в Чикаго. Проклятье, парк Комиски – точнее, то, что от него осталось, – находился примерно в миле отсюда.

Судя по доносившемуся с неба шуму товарного поезда, ящеры отправились на расправу с минометчиками. Конечно, Остолоп не хотел, чтобы его товарищи по оружию погибли, но все равно почувствовал облегчение: враг перенес огонь в другое место.

Он пополз к остову старого «форда», стоявшего на четырех спущенных колесах. Вновь усилился огонь стрелкового оружия; ящеры не собирались отступать. Остолоп находился почти рядом с машиной, когда его нашла пуля.

За несколько месяцев боев во Франции и почти за год в Иллинойсе он не получил даже царапины. Остолоп не считал себя неуязвимым; он был разумным человеком. Но он не ожидал, что его дни сочтены.

Сначала он ощутил лишь удар, словно кто-то сильно лягнул его сзади.

– Ох, дерьмо, – сказал он, словно судья не засчитал проход на третью базу и не намерен отменять ошибочное решение.

Остолоп извернулся назад, пытаясь разглядеть рану, но задача оказалась слишком сложной. Он чувствовал, как брюки наполняются кровью.

– Боже мой, – пробормотал он. – Все говорят про задницу, но именно я получил туда пулю.

Он вдруг почувствовал страшную боль, словно кто-то всадил в него раскаленный стержень.

– Санитар! – завопил Остолоп.

Он чувствовал, что кричит, точно теленок, которого клеймят, но ничего не мог с собой поделать.

К нему подполз Дракула Сабо. Увидев, в какое место лейтенант ранен, Дракула принялся хохотать.

– Извините, лейтенант, – сказал он, немного успокоившись. – Просто я подумал, что мой поцелуй не был бы таким болезненным.

– Я звал санитара, а не Ви Кей Филдса[22]22
  Один из ведущих американских комиков 30-х годов.


[Закрыть], – проворчал Остолоп. – У тебя есть бинт? – Сабо кивнул. – Сделай что-нибудь, ладно?

– Конечно. Приподнимитесь немного, я спущу ваши брюки, а то мне не добраться до раны.

Когда Остолоп повиновался, Дракула ловко перебинтовал его – он явно делал это не в первый раз.

– На вид ничего страшного, сэр. Не царапина, конечно, но ранение сквозное, к тому же кость не задета. Вам нужно тихо посидеть и подождать санитаров. Я думаю, с вами все будет в порядке.

– Тихо посидеть? – Остолоп закатил глаза. – Я не собираюсь никуда отсюда уходить, но и сидеть у меня нет ни малейшего желания.

– Да я уж понял, – ответил Дракула и слегка похлопал Остолопа по плечу. – Будьте осторожны. Удачи вам. – И Сабо побежал вперед, догонять остальных.

Прошло всего несколько мгновений, и Дэниелс из командира взвода – правой руки Бога – превратился в отходы войны.

– Санитар! – снова крикнул он.

Остолоп мог привлечь к себе ящеров, но решил рискнуть. Ящеры никогда не добивали раненых и вели себя более благородно, чем немцы и американцы во время предыдущей войны.

– Куда тебя ранили, солдат? – Человек с красным крестом на рукаве был черным.

Впрочем, сейчас Остолопа не смутило бы, даже если бы он оказался зеленым.

– Прямо в задницу, – ответил он.

– Ясно. – У чернокожего санитара был белый напарник. Остолоп заметил это, но промолчал, хотя вести переговоры продолжал негр. – Мы поставим носилки рядом с тобой, а ты ложись на живот, договорились?

– Договорились. – Остолоп сделал, как ему велели. – Англичане называли такое ранение билетом на родину: слишком серьезное, чтобы сражаться дальше, но недостаточно опасное для жизни. Их отправляли в Англию, и для них война заканчивалась. А я… – Он покачал головой.

Негр сочувственно кивнул.

– Боюсь, вы правы, лейтенант. Вас починят и отправят обратно. – Он повернулся к своему белому напарнику. – Давай, Джимми. Отнесем его на медицинский пункт.

– Хорошо, док. – Джимми взялся за свой конец носилок.

– Док? – переспросил Остолоп. Теперь понятно, почему с ним разговаривал чернокожий парень. – Врач? – Лишь невероятным усилием воли он удержался, чтобы не добавить «парень». – Вы?

– Верно. – Негр не смотрел на Дэниелса. В первый раз в его голосе появилось напряжение. – Вас это беспокоит, Алабама? Если я недостаточно белый, чтобы позаботиться о вас, оставайтесь здесь, – сказал он совершенно серьезно.

– Я с Миссисипи, – автоматически поправил его Остолоп. Потом сообразил, что не ответил на вопрос. – И уже довольно давно оттуда уехал. Если ты американец настолько, что готов починить мою задницу, то я американец настолько, чтобы сказать тебе спасибо.

Он ждал ответа; Остолопу приходилось встречать образованных негров, у которых ненависти было не меньше, чем у белых расистов.

Несколько шагов доктор ничего не отвечал, а потом кивнул.

– Ладно, Миссисипи. Звучит честно.

«Так-то лучше, – подумал Дэниелс. – И ты не услышишь от меня ничего другого».

Однако он ничего не сказал вслух. Цветной врач делал свою работу. Учитывая положение, в котором оказался Остолоп, на большее он и не мог рассчитывать.

Перед медицинским пунктом, большим четырехугольным кирпичным зданием, расположенным неподалеку от озера Мичиган, развевался большой флаг с красным крестом. Еще несколько флагов находилось на крыше.

– Эй, Миссисипи, знаете, что находилось в этом здании до войны?

– Нет, но вы ведь все равно мне сейчас расскажете, – ответил Остолоп.

– Точно, – кивнул негр. – Вас мало что тревожит, не так ли? Здесь был – да и сейчас остается – Центр Авраама Линкольна.

– Еще один проклятый янки, – проворчал Дэниелс с таким невозмутимым видом, что цветной врач не удержался и бросил на него внимательный взгляд, после чего рассмеялся. – Док, я сражаюсь уже во второй войне, а между ними, лет сто, работал менеджером бейсбольной команды. Так что умники, даже если они врачи, меня не слишком тревожат. А вот то, что мне прострелили задницу, беспокоит довольно сильно.

– Вижу, день у вас безнадежно испорчен, сэр, – заявил Джимми, напарник черного врача.

Мимо них в сторону фронта пробежал взвод пехоты. Примерно половину отряда составляли мрачные ветераны вроде Остолопа, а остальные – совсем молоденькие парни. Некоторые с испугом смотрели на раненого. Остолопу было все равно. Когда он в первый раз увидел раненых во Франции, он вел себя точно так же. Война отвратительна, и с этим ничего не поделаешь.

Однако ему совсем не понравилось то, что каждый четвертый солдат был черным. Как и любое учреждение, достойное уважения, армия всегда гордилась сегрегацией. Белые и черные солдаты в одном взводе беспокоили Остолопа не меньше, чем игроки с разным цветом кожи в одной команде.

Доктор больше не бросал на Остолопа внимательных взглядов, он прекрасно понимал, о чем думает Дэниелс.

– Когда сражаешься за свободу, ты становишься свободнее.

Остолоп ничего не ответил.

Док и Джимми внесли его внутрь здания. Остолоп наморщил нос – воняло здесь отвратительно.

– Ранение серьезное? – спросил кто-то.

– Не слишком, – ответил док. – Нужно сделать укол от столбняка, если у нас остался антитоксин, а потом наложить швы. С ним все будет в порядке.

– Антитоксин у нас еще есть, – послышался чей-то усталый голос. – Сейчас у нас относительно спокойно, наложи ему швы, пока не принесли полдюжины тяжелых.

– Ладно. – Док и Джимми поставили носилки с Остолопом чуть в стороне, чтобы они не мешали на дороге.

Вскоре врач вернулся со шприцом, наполненным прозрачной маслянистой жидкостью, и чистым тампоном и ловким движением вонзил иглу в зад Остолопа.

– Ой! – сказал Остолоп. – А почему без эфира?

– Миссисипи, если ты жалуешься на иглу после того, как получил в задницу пулю, значит, ты обязательно выживешь, – заявил цветной врач.

Он открыл флакон, намочил тампон и поднес его к лицу Остолопа.

От резкого запаха Остолоп закашлялся, попытался отодвинуться, но рука доктора помешала ему повернуть голову, все перед глазами поплыло и исчезло – как в кино.

Когда он пришел в себя, во рту у него все пересохло, а вкус был такой, словно там устроили отхожее место. Однако для Остолопа это было мелочью; у него ужасно болела голова и казалось, будто аллигатор отгрыз ему половину задницы.

– Док? – прохрипел Остолоп.

– Доктора заняты, – сказал санитар. – Вам принести воды?

– О боже, как я хочу пить, – пробормотал Остолоп.

Голос санитара показался ему педерастическим, но если санитар принесет воды, плевать на то, чем он занимается в свободное время. Негр – врач, гомик – санитар, черные сражаются плечом к плечу с белыми… куда катится мир?

Санитар принес не только воды, но и пару маленьких белых таблеток с надписью «Байер».

– Я нашел немного аспирина, – сказал он. – От него должна пройти головная боль. Сейчас вы наверняка плохо себя чувствуете.

– Приятель, кажется, ты не шутишь, – простонал Остолоп и дрожащей рукой потянулся за таблетками. Недовольно нахмурившись, он продолжал: – Неужели ты думаешь…

– Вам плохо после анестезии, – прервал его санитар. – Так бывает со всеми, а не…

Он замолчал и протянул Дэниелсу стакан с водой.

«А не только с такими старикашками, как ты» – Остолоп мог и сам продолжить фразу. Ему было все равно; головная боль и зияющая рана в заднице – он чувствовал себя дряхлым стариком. Положив таблетки на язык, он запил их водой. Наверное, воду брали прямо из озера Мичиган; в Чикаго уже давно не работал водопровод, и с чистой водой возникали перебои. Но человек не может обходиться без воды, даже если она и не прошла через фильтры.

– Спасибо, друг, – со вздохом сказал Остолоп. – Ты очень добр, хотя я бы предпочел сейчас бутылочку пива.

– О, я бы тоже не отказался! – воскликнул санитар, что заставило Остолопа заморгать; когда он размышлял о гомиках – что случалось с ним не слишком часто, – он представлял себе, что они потягивают вино, а не пьют пиво.

Санитар внимательно посмотрел на повязки Остолопа, и тот смущенно заерзал. Из того, что он лежит на животе, вовсе не следует…

– Вероятно, вы один из тех немногих людей, которые не станут переживать из-за того, что туалеты не работают. С таким, ранением лучше опуститься на корточки над ведром, чем садиться на стульчак.

– Точно, – согласился Дэниелс. – Я еще не успел подумать на эту тему, но ты совершенно прав.

Постепенно Остолоп начинал приходить в себя. Быть может, начал действовать аспирин или выветриваться эфир.

– Если вам станет хуже или потребуется помощь, позовите меня, – сказал санитар. – Меня зовут Арчи. И не нужно стесняться, я здесь именно для этого.

«Не сомневаюсь». Однако Остолоп промолчал. Как и цветной врач, парень выполнял свою работу. И будет ее выполнять – с удовольствием или без – до тех пор, пока не совершит фатальной ошибки. Остолоп вздохнул. С каждым днем мир становится все безумнее. Впрочем, было бы гораздо лучше, если бы ему не стреляли в задницу.

– Спасибо, Арчи. Если потребуется, я обращусь к тебе за помощью.

* * *

По лицу Джорджа Бэгнолла ручьями стекал пот. Когда лето наконец доползало до Пскова, оно бралось за дело всерьез. Трава на склонах холмов за городом быстро пожелтела от солнца. Лишь хвойные леса к востоку и югу от города оставались такими же темными и мрачными, как и в другие времена года.

Многие немецкие солдаты ходили голыми по пояс, чтобы загореть. Русские не раздевались. Те, кто не носили военную форму и имели смену одежды, перешли на более легкие куртки и штаны. Военная форма Бэгнолла уже давно превратилась в лохмотья, и он обзавелся русской гражданской одеждой, оставил только офицерскую фуражку, которая придавала ему некоторое подобие власти.

К нему подошли и что-то спросили по-русски. Он понял смысл вопроса – где находятся новые конюшни? – и объяснил на своем плохом русском.

– О, – спросил его русский, – вы немец?

– Нет, – покачал головой Бэгнолл. – Англичанин.

С русскими лучше не шутить – никто не знает, как они себя поведут, если примут тебя за немца.

– Ага, англичанин. Хорошо, – сказал русский.

Он что-то добавил, наверное, благодарил за указания, после чего торопливо зашагал в сторону конюшен.

Бэгнолл направился на рыночную площадь. Как и всякий сражающийся солдат, он получал большую порцию черного хлеба, суп из капусты, который назывался щи или борщ, в котором иногда плавали куски курицы, баранины или свинины. Русские ели и нахваливали, немцы ели и не жаловались – зимой, до прихода ящеров, им приходилось питаться мороженой кониной. Бэгноллу хотелось чего-нибудь получше или хотя бы разнообразия; он шел на рынок, чтобы выяснить, не продает ли какая-нибудь бабушка яйца.

Старые и среднего возраста женщины сидели за рядами дощатых столов или прямо на одеялах, где были разложены товары на продажу. Их массивные, угловатые тела с головами, покрытыми платками, напоминали Бэгноллу деревянные русские куклы, которые так ловко вставляются одна в другую. То, как неподвижно они сидели, лишь увеличивало сходство.

Никто не продавал яйца, но это еще ничего не значило. Он уже знал, что торговки часто прячут самые хорошие товары для какого-то определенного покупателя или чтобы их не утащили воришки. Он подошел к одной из бабушек и сказал:

– Добрый день. – Женщина равнодушно посмотрела на него. – Яичница?

Она не ответила на его приветствие, даже не нахмурила брови; просто смотрела мимо, словно он был пустым местом. Пожалуй, его еще никто не воспринимал так презрительно. Она давала ему понять, что у нее нет яиц – а даже если бы и были, она не продала бы их немцу.

До прихода ящеров, пока партизаны не вышли из леса, чтобы предъявить свои права на часть Пскова, она бы не осмелилась так себя вести по отношению к немцу. Если бы у нее были яйца, она бы тут же с ними рассталась или спрятала так, чтобы нацисты их никогда не нашли. А сейчас он решил, что она его просто дразнит.

– Нет немец, – сказал он. – Англичанин.

– Англичанин? – И она быстро заговорила по-русски.

Бэгнолл почти ничего не понял.

Вытащив из корзинки несколько гнилых картофелин – нужно голодать несколько дней, чтобы согласиться их съесть, – она показала, что на донышке лежит несколько яиц.

– Сколько? – спросил он.

Она хотела 500 рублей за яйцо, или 750 марок. С того момента, как Бэгнолл появился в Пскове, немецкая валюта относительно рубля постоянно падала. Советский Союз и Германия продолжали сохранять государственность, но ящеры в Польше и с юга от Пскова полностью перекрыли все контакты местных немецких сил с вермахтом. А вот советское присутствие постоянно росло. Придет день, и возникнут неприятности, словно у красных и нацистов недостаточно было их в прошлом.

– Боже мой! – вскричал Бэгнолл так громко, что на них стали посматривать бабушки, сидящие неподалеку.

Он уже давно понял, что следует забыть о британском хладнокровии, если хочешь торговаться с русскими. Вежливость здесь воспринималась как слабость – и горе тому, кто ее выказывал.

Он знал, что путает слова и числа – его наказали бы за такие ошибки в шестом классе. Однако здесь не школа, а реальный мир. И хотя его русский не блистал совершенством, знаний вполне хватало, к тому же бабушке было далеко до Пушкина. В конце концов он купил три яйца за семьсот рублей, иными словами, совершил чрезвычайно удачную сделку.

– Ты не англичанин, – сказала бабушка. – Ты жид.

Бэгнолл вспомнил старого, прекрасно одетого еврея, которого встретил на парижской улице. На кармане его пиджака была нашита шестиконечная звезда со словом Juif. На лице еврея застыло выражение достоинства и печали – Бэгнолл не сомневался, что он унесет это выражение в могилу. Но насмешка в голосе бабушки в очередной раз показала ему, почему многие согласились с нацистами, когда те приказали евреям носить желтые звезды.

– Жид? – негромко переспросил Бэгнолл. – Спасибо.

Серые глаза бабушки стали пустыми и бессмысленными, как пара камушков на дороге. Бэгнолл взял яйца и направился к домику, в котором жил вместе с Кеном Эмбри и Джеромом Джоунзом. Оставалось надеяться, что он не встретит снайпера Татьяну.

Гудение в небе заставило Бэгнолла поднять глаза вверх. Он как раз проходил мимо парка, где под внимательным присмотром русских и немецких солдат паслись овцы. Через несколько мгновений он узнал приближающийся самолет: не истребитель ящеров, удлиненный и изящный, точно акула, и в миллион раз более опасный, – а аппарат, построенный людьми, впрочем, такой уродливый, что он не имел никакого права подниматься в одно небо с самолетами ящеров или англичан.

Тем не менее это был самолет, причем без пушек, предназначенных для того, чтобы делать в людях дырки. Уже одно это заметно улучшило настроение Бэгнолла. Солдаты Красной Армии закричали «ура», увидев на крыльях, фюзеляже и хвосте красные звезды.

Русский самолет приближался к Пскову на бреющем полете. Сначала Бэгнолл подумал, что самолет жмется к земле, чтобы помешать ящерам его засечь. Затем он сообразил, что маленький уродец собирается совершить посадку прямо в парке.

– Он окончательно спятил, – пробормотал Бэгнолл.

Но он ошибся. Биплан летел не слишком быстро, к тому же был довольно легким; самолет остановился в ста ярдах от края луга. Пилот даже умудрился не задеть овец. Бэгнолл поспешил к самолету, чтобы поздравить смельчака с мастерской посадкой.

Первым из самолета выбрался высокий худой человек с густой рыжей бородой и в серой гимнастерке. Бэгнолл сразу понял, что это немец – у него было слишком удлиненное и носатое лицо для русского.

Как и следовало ожидать, он тут же принялся кричать по-немецки:

– Идите сюда, болваны, нужно побыстрее спрятать самолет, пока ящеры его не обнаружили и не взорвали к чертовой матери.

Затем появился пилот и заорал по-русски, явно поддержав немца. Бэгнолл понял не все, но слово «маскировка» уловил. Однако он продолжал стоять и смотреть на пилота совсем по другой причине. Бэгнолл слышал, что у русских есть женщины-пилоты, но до сих пор не слишком в это верил.

Теперь у него не осталось ни малейших сомнений. Девушка сняла кожаный шлем, и по плечам рассыпались волосы цвета спелой пшеницы. Лицо оказалось широкоскулым, кожа гладкой и загорелой, если не считать белого ободка вокруг глаз – следа от очков. Сами глаза были голубыми.

Она заметила Бэгнолла и офицерскую фуражку, которую он носил, быстро выбралась из самолета и подошла к нему. Отдав честь, она доложила:

– Товарищ, я старший лейтенант Людмила Горбунова, прибыла в Псков вместе с немцем сержантом Георгом Шульцем, стрелком, танкистом и прекрасным механиком.

С трудом подбирая слова, Бэгнолл объяснил, что не является офицером Красной Армии, и в двух словах рассказал о себе. Потом без особой надежды спросил:

– Вы говорите по-английски?

– Нет, я не знаю английского, – ответила она и тут же перешла на немецкий: – Вы говорите по-немецки?

– Да, немного. Впрочем, теперь значительно лучше, – ответил он.

Услышав немецкую речь, Георг Шульц подошел к ним и вскинул руку в приветствии.

– Хайль Гитлер!

«Черт бы побрал твоего Гитлера», – чуть не ответил Бэгнолл. Если бы не ящеры, они с Шульцем – а также Шульц и Людмила Горбунова – сейчас перерезали бы друг другу глотку. Союз с немцами давался ему еще труднее, чем с русскими.

На лице старшего лейтенанта Людмилы Горбуновой появилось озабоченное выражение.

– Он рьяный фашист, как вы видите. Однако Шульц очень хорошо поработал для Красной Армии. С инструментами в руках он настоящий гений.

Бэгнолл посмотрел на Шульца.

– Должно быть, вы правы, – медленно проговорил он.

Если бы нацист не был отличным механиком, коммунисты избавились бы от него из принципа. То, что Шульц до сих пор жив, говорило также о тяжести положения, в котором находились русские.

Подбежавшие солдаты утащили самолет под деревья. Другие накинули сверху маскировочную сеть.

– Неплохая работа, – сказала Людмила, бросив взгляд на свой самолет, и повернулась к Джорджу Бэгноллу. – Рада встрече с вами. Англичане выполняют в Пскове роль.. – Она добавила несколько слов по-русски, смысла которых Бэгнолл не уловил.

Потом он сообразил, что она имеет в виду арбитров.

– Да, вы правы, – по-немецки ответил Бэгнолл. – Когда командир сил вермахта и партизанские лидеры не могут договориться, они предлагают нам принять решение.

– А если им не нравится ваше решение? – спросил Георг Шульц. – С какой стати они согласились слушать свору проклятых англичан? – Он посмотрел на Бэгнолла с хорошо рассчитанной дерзостью.

– Потому что они убивали друг друга, пока не начали прислушиваться к нам, – ответил Бэгнолл. Похоже, Шульц будет трудным союзником, но придется найти с ним общий язык. Бортинженер продолжал: – Вы же понимаете, что нам необходимо объединиться против ящеров?

– Это одна из причин, по которым нас сюда прислали, – сказала Людмила Горбунова. – Я русская, а он немец, но мы неплохо работали вместе.

Шульц бросил на нее плотоядный взгляд Неужели они любовники? Бэгнолл надеялся, что нет. Людмила не так уж красива, но она нравилась ему гораздо больше, чем Татьяна. Тут русская летчица заметила взгляд Шульца, и на лице у нее появилось неприступное выражение, которым могла бы гордиться любая англичанка.

Мир сразу стал для Джорджа Бэгнолла более приятным местом

– Пойдемте со мной, – сказал он. – Я отведу вас в Кром, где находятся оба штаба – Людмила Горбунова улыбнулась и кивнула ему.

Бэгноллу хотелось запеть.