Текст книги "Олигарх 2 (СИ)"

Автор книги: Михаил Шерр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Соня с камеристкой ехали в карете. Кучером был Прохор, на запятках был Герасим, он держал наготове заряженные пистолеты. В карете тоже было оружие, но Татьяна о нем не знала. Во второй карете ехал синьор Аньтонио Марино, а Тимофей был кучером. Всё остальные были верхами.

Иван Васильевич и Сергей Петрович замыкали кортеж, а я с Архипом был в свободном плавании.

В городе Бонди под Парижем к нам присоединились двое из ларца, одинаковых с лица, родные братья Шарля близнецы Жан-Батист и Мишель, а Антонио уехал в Париж. Мы договорились что он догонит нас в Лионе.

Увидев братьев, Иван Васильевич сразу же успокоился и даже начал улыбаться. Мишель сразу же доложил обстановку.

Граф клюнул на нашу наживку и готовит засаду в большом лесу перед Арне-ле-Дюк, самонадеянно рассчитывая на свою безнаказанность. Расставаясь с агентшей Шарля, он пообещал ей вернуться после выполнения «миссии», так назвав задуманное им нападение на нас и пообещал сделать её графиней, предварительно избавив даму от уз предыдущего брака.

Это явно был перебор со стороны их графства и развеяло мои последние сомнения.

Именно в этом лесу когда-то и познакомились братья Ланжероны с моим родителем, но уже лет пять лес стал спокойным и безопасным. Но братья все равно присматривали за местми своей «боевой славы».

До Осера мы ехали не спеша и совершенно спокойно. В гостинице, где мы остановились на ночь, нас ждала весточка от Шарля, переданная гарсоном.

Следующую ночь мы должны будем провести в Аваллоне, а затем сразу же за Солье свернуть в сторону и заехать в трактир немного в стороне от дороги.

Там мы должны будем остановиться и ждать известий, хорошо забаррикадировавшись в нем. Братья с Иваном Васильевичем, Архипом и Герасимом уедут вперед к месту засады, где наверняка будет схватка.

А я выйду на арену с заключительном акте этой наверняка кровавой драмы.

Супруга была просто молодцом, когда мы свернули с дороги она без слов все поняла, но вопросов задавать не стала. Камеристка Татьяна поняла, что что-то происходит не совсем хорошее когда мы, оставшиеся ждать в трактире, начали баррикадировать двери и окна второго этажа.

Идея моего неучастия в схватке в лесу мне не нравилась, но трезво рассудив я согласился с главным аргументом Шарля, моя задача сейчас обеспечить безопасность дрожавшей супруги.

Глава 6

За три часа до захода солнца вернулись Иван Васильевич, Архип, Герасим и Жан-Батист с двумя своими людьми.

Сразу же было видно, что они участвовали кровавой схватке, все кроме Жана – Батиста были ранены, тяжелее всех Герасим. От верной смерти его спас большой нательный крест, острие шпаги воткнулось в него и ушло вверх и сторону, проткнув его насвозь где-то ниже середины левой ключицы.

Мало того клинок еще и обломился, Герасима так и привезли с торчащим обломком. Навык слушать ухом легкие у меня был, в своем дальнобое мне приходилось делать еще и не такое. Ничего подозрительного в его легких я не услышал, особого кровотечения тоже не увидел и поэтому смело выдернул обломок клинка.

Франсуа с Николой быстро и ловко обработали рану каким-то своим чудодейственным, как они сказали оживляющим бальзамом, ловко наложили повязку и Герасим тут же заснул.

Я оглядел остальных, у Архипа была завязана голова, он получил хороший удар гардой шпаги, Ивану Васильевичу порвали одежду, но клинок прошел по касательной и только сильно ободрал грудь. Рана была хотя и обширной, но поверхностной, а кровотечение уже остановилось. Двое французов были то же ранены, один в руку, другой в ногу, но раны были легкие и они держались молодцом.

В засаде нас ожидало семнадцать человек, а наших было с моими людьми двадцать. Неожиданно напасть не получилось, поляки обнаружили противника и изготовились к бою.

Дрались только холодным оружием, на шпагах, саблях и ножах, шум стрельбой поднимать было ни к чему.

Поляки были воробьями стрелянными и сразу же поняли, что нападавшие пришли по их души. Поэтому драка была страшной и кровавой. Трусов и неумех ни у одной из сторон не оказалось и если бы не боевая виртуозность братьев Ланжеронов еще не известно какой был бы исход боя.

Все поляки полегли в схватке, а графа и бывшего майора взяли живыми и здоровыми, да еще и без единой царапины. Из братьев в руку был ранен Мишель, а вот среди их людей потери были значительные, в схватке были убиты пятеро наших людей.

Иван Васильевич с Герасимом остались в трактире, а я Архипом и Жаном-Батистом с его людьми поспешил к месту схватки.

Граф Белинский с бывшим майором сидели спина к спине под развесистым дубом.

– К сожалению, господа, я не участвовал в схватке. Но что бы никто ни здесь, ни на небесах, не обвинил меня в трусости и в том, что я расправился с вами чужими руками вы сейчас, господа, возьмете вновь в руки шпаги и мы с вами сразимся. Сразу говорю, что у вас только шанс убить меня, но не остаться в живых.

Граф с племянником молча встали, взяли брошенные к ногам шпаги и в ту же секунду бросились в атаку на меня.

Бывший майор оказался немного проворнее и подскочил ко мне первым. Шпагу он держал в левой руке, но очень уверенно. Я поймал его выпад, отбросил в сторону клинок и с левой врезал ему кулаком в грудь. Он зашатался и медленно опустился на пятую точку, вытаращив глаза и хватая по-рыбьи воздух.

Я же сделал два шага в сторону и назад. Это позволило мне занять боевую стойку и отразить первый выпад графа. Он меня наверняка проткнул бы меня, останься я на месте.

Мне удалось поймать его кипящей ненавистью взгляд, страха в нем не было. Если бы он атаковал немного расчетливей, то его бешеный выпад возможно достиг бы цели.

Буквально подождав несколько секунд, граф бросился вперед в новую атаку. Соперник он был серьезный. А ненависть похоже придавала ему только силы и мастерство. Вдобавок ко всему бывший майор тоже изготовился для атаки. Похоже пришло время самому атаковать, сразу с двумя соперниками мне не справиться, слишком граф хорош.

Я нанес два быстрых прямых удара, четко фиксируя, что еще мгновение и майор атакует меня. Сделает это он слева, а я в любом случае не успею развернуться к нему.

Граф парирует мой прямой удар вниз, я, не отступая назад и не меняя положения предплечья, подаю корпус вперед и одной кистью быстро поднимаю шпагу соперника. Его клинок превратился в простую бесполезную железную палочку, а мое жало беспрепятственно вонзается ему промеж глаз.

Бывший майор на какое-то неуловимое мгновение оторопел и как бы замер и этого мне хватает. Я разжимаю правую кисть, моя шпага остается в теле графа, а левая рука автоматически подхватывает шпагу, выпавшую из разжавшейся руки графа.

Мой противник делает небольшой шаг и собирается нанести удар в незащищенную половину моего тела.

Но я неожиданно и резко разворачиваюсь к нему левым плечом, защищаясь этим движением и тут же через это плечо, не глядя, наношу укол.

Клинок входит в тело майора, я не просто это ощущаю, я слышу как он разрывает человеческую плоть. Шпага вырывается у меня из руки и обламывается у самой гарды..

Я оборачиваюсь и вижу падающего навзничь майора. В его груди торчит обломленный клинок. Он начинает хрипеть и изо рта у него фонтаном начинает бить кровь. Бой закончен. И только в этот момент я почувствовал жгучую боль в правом плече и скосив взор, увидел разорванный рукав и свою кровь.

Подбежавший Шарль молча разорвал рукав и достав носовой платок, наложил выше раны жгут. Кровотечение тут же прекратилось.

Рана была неглубокой, но граф клинком мне повредил какую-то поверхностную артерию и крови было много.

Французы тут же дали мне выпить какой-то очень ароматный бальзам с выраженным вкусом валидола. В голове тут же загудело и все помутнело в глазах, а еще через несколько мгновений я как тумане увидел, что Шарль прижигает мне рану. Удивительно, но боль была терпимая.

Через полчаса в голове просветлело, боль почти прошла, осталось только небольшое жжение.

Пока я приходил в себя, братья Ланжероны полечили и перевязали всех раненых. Кроме Герасима, тяжело раненных было еще двое. Когда я окончательно пришел в себя, все наши бойцы чисто внешне были в совершенном порядке, только у Архипа были видимые следы полученных ранений, повязка на голове.

Убитых поляков, графа и его племянника погрузили на лошадей и увезли, Шарль сказал, что их сегодня же отпоют, а завтра он покажет мне где их похоронили. Своих павших и тяжелораненых французы увезли отдельно.

В трактир, где нас с нетерпением ожидали мы вернулись уже далеко затемно. С нами опять поехал Жан-Батист со своими людьми.

По дороге он, упреждая разговор на гнилую тему сказал, что им не нужны никакие деньги, а вот семьям погибших помочь не помешает и назвал сумму, значительно меньше намеченных мною для этого сто тысяч фунтов.

В полдень следующего дня мы тронулись в дальнейший путь. Помимо Франсуа и Николя, нас до Марселя сопроводил и Жан-Батист со своими людьми.

Особых впечатлений от Франции у меня не было, я её в свое время исколесил вдоль и поперек. На каком-то этапе своей водительской работы у меня стало получаться через всякие признаки прогресса видеть красоту природы и то, что люди создавали и чем жили веками, ну или остатки этого.

Поэтому у меня легко получалось представить в своей голове, какой например была жизнь французской провинции много лет назад, также как и нашей России. Для этого мне лично достаточно было выезда куда-нибудь на место, а потом походить по музеям, особенно где было много картин и различных панорам, типа Бородинской или Севастопольской.

Но одно меня потрясло до глубины души: Франция была французской. Конечно в Марселе, особенно в порту и окрестностях, я видел иностранцев и не только европейцев, но и арабов, турок, достаточно часто, встречались негры. Но это было не массовое явление. А провинция была сплошь французской.

Соне непарижская Франция понравилась, а её камеристка Татьяна вообще была без ума от наших сопровождающих.

В Геную мы приплыли через две недели. Удивительно, но факт, супруга действительно справилась со своим токсикозом. Погода как по закакзу стояла великолепная, чуть ли не летняя, море было на удивление спокойным и морское путешествие из Марселя в Геную доставило нам огромное удовольствие. Слева действительно был Лазурный берег, рядом постоянно были устраивающие представление дельфины, безумно красивые восходы и заходы солнца и прекрасная морская гладь.

О случившимся во Франции не было никаких разговоров. Даже Соня ничего не спросила у меня, только вечером в постели погладила мою раненую руку, когда увидела повязку. Архип снял повязку на следующий день. А старый солдат просто переоделся и вел себя как ни в чем не бывало, не подавая вида, что у него на груди рана.

С Герасимом было сложнее. Я очень переживал как он перенесет морской переход, но всё обошлось и в Генуе он резко пошел на поправку.

У меня было достаточно времени что бы еще раз всё взвесить и обдумать. Мне очень понравился капитан нашего корабля и я пригласив его в свою каюту, показал ему чертежи Антонио и спросил:

– Месье Перрен, что вы думаете о таком корабле? – капитан моего вопроса естественно ждал и тут же ответил.

– Я хорошо знаю верфь синьоров Марино. Во всем Средиземноморье им наверное нет равных. Корабли-легенды не раз сходили с их стапелей. Я не слышал ни одного плохого отзыва о построенных ими кораблях.

Старый моряк еще раз внимательно посмотрел на чертежи Антонио и добавил.

– Если они построят это судно, это будет очередной шедевр. Но у всех кораблей построенных на этой верфи есть один большой недостаток, – капитан улыбнулся, – они очень дорогие. Наверное самые дорогие в мире.

Беседа с капитаном Перреном подкрепила мое мнение о проекте Антонио Марино. В нашей компании никто не разбирался с кораблях и тем более в их строительстве и я решил привлечь в качестве эксперта адмирала.

Сразу же после разговора с Антонио я послал ему письмо и даже успел получить на него ответ за те дни, что мы провели в Кале.

Адмирал ответил «да» и тут же направился в Геную, но как истинный моряк он предпочел в Италию плыть, а не ехать.

В Рапалло, примерно в двадцати километрах от Генуи жил один офицер служивший когда-то под его началом. Во времена войн с Наполеоном он женился на итальянке и выйдя в отставку уехал в Италию.

Хозяин верфи Паоло Марино, высокий седовласый, но еще крепкий старик, успел получить письмо внука и провести большую подготовительную работу.

Обсуждать с синьором Паоло по большому счету оказалось нечего, все принципиальное мы обсудили с Антонио. Мои условия и требования для старшего Марино оказались приемлемые и уже вечером дня нашего прибытия мы с ним подписали предварительный договор.

Окончательное решение будет принято после визита на верфь.

Сойдя на генуэзский берег, я сразу же отправил гонца в Рапалло, будучи уверенным, что адмирал уже ждет нас. В своем послании я еще попросил его навести справки о верфи синьоров Марино. И я не ошибся, старый морской волк к полуночи буквально прилетел по моему зову и в полдень мы с ним отправились на верфь.

Но сначала после короткого ночного сна адмирал ознакомился с чертежами корабля и тут же вынес свой вердикт.

– Наши бараны совершили огромную ошибку, отвергнув этот проект. Я не нашел здесь ни одной ошибки. Ты, Алекс, – адмирал «по-родственному» обращался ко мне именно так, – не пожалеешь, что построишь эту посудину. А насчет перехода через Атлантику я тебе скажу так, надо пробовать, а не разглагольствовать, сидя на берегу.

Отзыв товарища адмирала о «Верфи Марино», а именно так она называлась, был хвалебный и она нас не разочаровала.

Финансовое положение верфи сразу же улучшилось, как только прошел слух, что Антонио возможно нашел заказчика для своего корабля и его дед к нашему приезду привел своё предприятие в порядок. Конечно до идеального было далеко, но из рассказа Антонио я всё представлял даже хуже.

Последние три месяца на верфи не было никаких работ и еще бы пара недель и все работяги синьоров Марино просто бы разбежались. Но сейчас почти сотня человек человек плотными группами стояли и смотрели как мы ходим по верфи.

Закончив обход, я посмотрел на адмирала, он мне молча кивнул, так мы с договорились если положение на верфи его устроит.

Сергей Петрович, Иван Васильевич и Архип, у которого был окончательный текст договора, держались немного сзади нас с адмиралом и синьоров Марино.

Я повернулся к Архипу.

– Подай-ка нам бумаги, – подписав договор, я протянул его синьору Паоло. Он медленно и торжественно поставил свою витиеватую подпись и обратился к внуку.

– Антонио, позови синьора Джованни, – синьор Джовании был нотариусом семьи Марино и заранее приехал на верфь.

Как только он все оформил и вручил мне и синьору Паоло наши экземпляры договора, Антонио сразу же вышел из конторы верфи и что-то крикнул.

Я вышел следом за ним и ахнул от изумления. Ни один человек не стоял на месте, все бросились что-то делать. Антонио довольно улыбнулся и сказал:

– Нельзя терять ни минуты, год это очень мало для такого корабля.

После этого мы еще пару часов провели на верфи, Сергей Петрович о чем-то с пристрастием расспрашивал синьора Джованни, Иван Васильевич с адмиралом просто гуляли, внимательно все рассматривая, а я беседовал с синьорами Марино. Мне нужно понять, смогут ли они построить корабль, пригодный к плаванию в северных широтах.

Итогом нашей беседы было мое решение про финансировать Антонио еще на десять тысяч фунтов. Он должен за полгода, максимум за девять месяцев, создать проект нужного мне на Северах транспортного судна. Причем оно обязательно должно нести и какое-то вооружение.

В Генуе нам больше делать было нечего, но мы задержались еще на несколько дней, Герасим в средиземноморском климате выздоравливал не по дням, а по часам.

Мы с Соней осмотрели все красоты древнего города, побывали в строящемся Театре Карло Феличеи и в небольшой деревушке Вилла Ваккарецца, в окрестностях Генуи, где скоро появится монументальное кладбище Стальено, которое будет знаменито на всю Европу великолепными надгробными скульптурами.

Адмирал вызвался помочь синьорам Марино и найме нужных специалистов в Соединенном Королевстве и еще два дня провел на верфи, Сергей Петрович почти все время провел в конторе синьора Джованни, Иван Васильевич с Архипом как тени следовали за нами с Соней. Я хотел было возмутиться, но супруга неожиданно показала характер, заявив мне.

– Это мое распоряжение и прошу вас, Алексей Андреевич, не возражать, – Иван Васильевич только развел руками, а мне пришлось естественно согласиться.

Вечером накануне нашего отъезда Сергей Петрович отчитался о своих беседах с Джованни.

Финансовок положение семьи Марино было незавидное. Если больше не будет никаких проколов, то все равно в течение следующего года надо будет заплатить почти сто тысяч фунтов долгов, даже наш супервыгодный заказ не сможет спасти их от краха, он всего лишь отсрочивает его. Ну, что же я принял это к сведению, если синьоры Марино построят то, что обещали, то им будет сделано очень интересное предложение, но это всё пока планы.

Из Генуи в Россию мы направились через австрийские пределы. Задерживаться где-либо у меня не было ни какого желания. Те, кто хают наше Отечество времен Николая Первого не бывали в Сардинском королевстве и Австрийской империи после наполеоновских войн. Вот где был произвол и разгул реакции, так это в королевствеВиктора-Эммануила.

Сей персонаж в частности возвратил иезуитов, отнял у своих подданных всё, что им принесли французы, снова предписал евреям носить особые знаки и лишил их права владеть недвижимостью, восстанавил всякие особые суды с применением колесования и четвертования.

Правительство этого самодура даже уничтожило проложенные французами дороги, а построенный ими мост через По близ Турина был спасён от разрушения только благодаря часовне возле моста поставленной в честь возвращения короля. А вот все введённые французами весьма тяжёлые подати сохранились.

Даже Австрийская империя на сардинском фоне могла считаться либеральной, хотя Габсбурги действительно построили «тюрьму народов». А уж та же Великобритания была на их фоне светочем свободы и демократии, да и Франция с Россией в этом отношении отличались в лучшую сторону.

В 1821-ом году в Сардинском королевстве произошёл бунт, его кроваво подавили, австрийские войска в этом деле очень посодействовали и после этого Север Италии постоянно трясло, смуты возникали постоянно и их опять силой давили.

В Генуи всё было более-менее спокойно, но задерживаться особых резонов не было. В любой момент иезуитские ищейки могли начать совать свой нос куда не следует, и хотя собеседник Сергея Петровича уверял его о полнейшей нашей безопасности мы, как только Герасим почувствовал себе здоровым покинули родину Колумба.

Глава 7

Через две недели мы были в Варшаве. Спешить особо не спешили, но и ни где без необходимости не задерживались, кроме ночевок сделали две короткие остановки в Милане и Вене, Соня хотела посмотреть оперу в «Ла Скала» и в австрийской столице. А вот в Венецию заезжать желание не возникло.

В Варшаве нам пришлось задержаться на пару дней, я умудрился по дороге ужасно устать и совершенно выбился из сил. Скорее всего это была запаздалая реакция на «французское» приключение.

Я об этом не пожалел, так как решил из этой остановке извлечь пользу.

Приближались времена очередных потрясений Европы и России. И если на европейских революционных потрясениях я планировал банально хорошо заработать, то российские бедствия хотелось немного хотя бы смягчить.

В медицине я, со своими житейскими знаниями 21-ого века разбирался почти во всех вопросах куда лучше чем доктора века 19-ого. Поэтому для Матвея я написал медицинский трактат о холере, надеялся быть услышанным и смягчить разгул эпидемии которая придет в Россию через год, а через два прокатится десятками тысячами смертей и холерными бунтами.

А следом и на фоне этого случится Польское восстание с многочисленными жертвами с обеих сторон и последующим разгулом русофобии в «цивилизованной» Европе. И вот с этой заразой я хотел немного побороться.

О Польском восстании я знал мало. Из персоналий знал Петра Высоцкого, князя Адама Чарторыйского, графа Юзефа Залуского и генерала Хлопицкого. Знал, что императорский Наместник Великий князь Константин Павлович проявит соплежуйство и что поляков в конечном разобьет генерал Паскевич.

Причем действительно знал я только биографию и деятельность одного человека – Петра Высоцкого, а про остальных просто паровозом с ним, в частности про Юзефа Залуцкого только то, что его поперли из Варшавы свои же товарищи вместе с Высоцким, а в истории России он прославился только бездарным командованием под Варной во время войны с турками.

Да, еще я знал, что польская армия в итоге почти вся изменила Государю, даже лояльная часть из грекокатоликов, которую великий князь Константин оскорбит, заставив на параде отдать честь установленному памятнику Николаю Копернику.

Информации с одной стороны много, а с другой мало и как действовать я не знал.

Но начинать с чего-то все равно надо и по дороге домой я завел разговор на эту тему с Сергеем Петровичем и Иваном Васильевичем.

У убитого мною графа Белинского с собой были интересные письма. Их было что-то около полусотни, большинство на какие-то житейские темы и я совершенно не горел желанием копаться в чужом белье.

А вот мои сотрудники, господа Охоткин и Тимофеев, думали по-другому и на пару тщательно проштудировали всю эту писанину, а потом дали мне для прочтение пять очень интересных писем.

Одно из них было написано каким-то Петром и говорилось в нем, что скоро король захочет подержаться за корону и надо ему помешать. А когда не будет короля, то проще будет склонить на свою стороны войско.

В остальных письмах Петр сообщал, что сторонников свободы, готовых идти до конца становится всё больше и особенно радует, что в войске. Но это всё были общие слова, ни какой конкретики.

А в пятом письмо её было хоть отбавляй. Сначала Петр написал, что наконец-то его служба в гренадерском полку заканчивается, он возвращается в инструктором в родную Школу подхорунжих и теперь количество офицеров, сторонников их благородного дела освобождения Польши и восстановления исторической Речи Посполитой образца 1772-ого года, будет только увеличиваться.

Далее он рассказывает, что связанных с русскими заговорщиками поляков Польский сеймовый суд скорее всего признает невиновными или назначит очень мягкое наказание и что надо бороться за освобождение патриотов, майора Валериана Лукасинского и полковника Игнацы Прондзиньского.

Здесь я уже предположил, что этот неизвестный Петр и есть господин Высоцкий, а вот кто такие майор Валериан Лукасинский и полковник Игнацы Прондзиньский я не знал.

Но зато этих персонажей отлично знал Сергей Петрович. Это были польские заговорщики, причем майор Лукасинский был арестован и осужден еще в 1822-ом году.

У обоих моих сотрудников были достаточно обширные связи в Царстве Польском, особенно у Ивана Васильевича. Среди его сослуживцев и боевых товарищей были и поляки, некоторые из них продолжали служить в армии Царства Польского. У Сергея Петровича связей было намного меньше, но они были на мой взгляд очень серьезными, это были связи деловых людей.

Поэтому вынужденную задержку мы решили использовать для зондирования настроений в Русской Польше, используя связи моих сотрудников. Я же под бдительным оком супруги лежал в постели, отсыпался и пил чай с липой, медом и малиновым вареньем.

Никаких признаков опасности в Варшаве не было, но береженого бог бережет, поэтому визитов мы не делали и старались соблюдать инкогнито своего нахождения в Польше. Иван Васильевич настоял, что бы мы на время нашего пребывания в польской столице разместились в расположении одного из русских кирасирских полков, командира которого когда-то служил в гвардии и мой родитель был его первым командиром эскадрона, а господин отставной капитан вместе с ним бил французов.

Двухдневные изыскания моих сотрудников не принесли нам никакой информации о готовящемся заговоре. Действительно поручик Петр Высоцкий не давно был переведен из 4-ого гренадерского в Школу подхорунжих инструктором по строевой подготовке, но нареканий на него не было и все давали ему лестные характеристики. К моему удивлению абсолютно ничего интересного не узнал и Сергей Петрович, правда у него должна была состояться еще одна встреча, как он выразился с еврейским финансистом, а проще говоря с ростовщиком.

Полковой командир, полковник Антонов, перед нашим отъездом пригласил отужинать. Он оказывается несколько раз видел меня когда я пешком ходил под стол и с удовольствием вспомнил годы боевые когда они с Иваном Васильевичем били вместе супостатов.

Когда закончились воспоминания зашел разговор о настоящем и полковник рассказал нам очень интересные вещи.

– Несколько лет назад здесь были сильные сепаратистские настроения, никакие доводы, что под сенью имперских орлов наконец-то началось процветание этого края, на польский гонор повлиять не могли. Различные общества, ратующие за восстановление Речи Посполитой действовали почти открыто. Сейчас после разгона всех этих обществ, проведенных арестов и первых судов все притихли. Но сеймовый суд уже большинство привлеченных к суду за связь с нашими заговорщиками признал не виновными и я уверен, что наказаны будут единицы, да и то чисто символически, особенно на фоне того как своих наказали, – полковник замолчал и нервически закашлялся. Тема декабристов была очень болезненной для всего русского общества, особенно для гвардии и армии в целом. Практически каждый офицер в чинах старше поручика знал кого-нибудь, кто был в той или иной степени привлечен по этим делам.

– Это неминуемо приведет к появлению новых тайных обществ, только они теперь будут хитрее и изощрённее. Наместник заигрывает с ними, в польской армии огромное количество офицеров и генералов воевавших с нами на стороне Бонапарта. А ты, Иван, я думаю хорошо помнишь как они воевали с нами. Особых лавров на поле боя они не снискали, а вот мародерство и величайшие неистовства в Москве это на их совести, – старый вояка в ярости сжал кулак, если бы была возможность он сейчас наверняка пустил бы его вход. Несколько секунд длилась пауза пока полковник успокаивал свою вспыхнувшую ярость.

– Господин полковник, а какие настроения в армии? – спросил я, мои знания 21-ого века вполне могли отличаться и не точностью.

– А армии, как это не удивительно, пока всё неплохо. Думаю большая часть генералитета и обер-офицеров при случае останутся верными Государю. Как и в России революционной заразой больше заражены младшие офицеры, – это был уже исторический факт. Большинство старших офицеров и генералов, в частности многие командиры полков, на кого серьезно рассчитывали декабристы, особенно на Юге, не поддержали выступление.

– В армии много грекокатоликов, они в целом лояльны к России, многие из них например французов с вилами встречали, – продолжил свой рассказ полковник. – Но боюсь, что наш сумасбродный Наместник сделает какую-нибудь глупость и оттолкнет их от себя. Никто больше Константина Павловича не приносит в Польше вреда русским интересам.

Тут полковник как в воду глядел, скоро Великий князь Константин Павлович это и сделает, когда на параде в честь открытия памятника Николаю Копернику заставит всех без разбора отдавать воинские почести, чем оттолкнет от себя многих солдат и офицеров. Коперник конечно великий астроном, но для массы простых солдат и офицеров он в первую очередь католический священник и требование приветствовать его жуткое оскорбление религиозных чувств и грекокатоликов и православных.

– А в предстоящей войне с турками, – о грядущем очередном столкновении с Портой в российских пределах не говорил только ленивый, – польская армия благодаря заботам Константина Павловича участия наверняка не примет, хотя было не плохо таким способом выпустить пар из польского котла, – закончил полковник, поставив жирную точку в своем повествовании о польских делах.

Ранним утром следующего дня мы выехали из Варшавы. Для сопровождения нас до Ковно полковник выделил целый взвод своих кирасиров, видя мой очень очень понятный интерес к польским делам, он решил подстраховаться.

Сергей Петрович должен будет нас догнать, его важный контакт вернулся из Берлина поздним вечером и сразу же прислал посыльного.

Архипа я решил оставить с господином Охоткиным, афишировать цель задержки Сергея Петровича было не резон, а одного его оставлять было совсем не камильфо.

Из Варшавы я уезжал с тяжелым настроением, никаких рычагов воздействия на ход событий я не видел. Конечно можно просто пристрелить главного фигуранта дебюта будущего бунта, но это скорее всего наоборот подхлестнет польский молодняк, он уже пользовался огромной популярностью в среди кадетов Школы.

Единственной моей надеждой был генерал Бенкендорф, я попытаюсь донести до него свои знания, под маркой каких-то «подозрений и глубокомысленных выводов».

Сергей Петрович с Архипом догнали нас очень быстро и известия он привез тревожные.

Недаром незабвенный папаша Александра Филипповича Македонского говаривал еще больше двух тысяч лет назад про силу осла груженого золотом. За многие века в этом деле ничего не изменилось.

В финансовой паутине охоткинского контакта, судя по всему, завязло очень много больших и маленьких людей Царства Польского и он открытым текстом заявил Сергею Петровичу, что очередной выброс польского гонора неизбежен и ни что не сможет предотвратить его.

Сам он ждал его с ужасом, по древней польской традиции в любом случае рано или поздно начнут бить, как он сам выразился, по его еврейской роже. Но это всё лирика, её к делу не пришьёшь, а вот затем неожиданно последовала и конкретика, причем без какого-либо нажима со стороны Сергея Петровича.

Первое,что конкретно он услышал было то, что опасения полковника не беспочвенные. Покойный граф Белинский успел донести свою негативное отношение в моей персоне до соплеменников и в Варшаве были люди жаждущие свести со мной счеты.

О бесследном исчезновении их сиятельства, его племянника и нескольких французских поляков уже было известно. А так как граф оказывается известил своих варшавских корреспондентов о открытии сезона охоты на меня, то они резонно решили, что эти исчезновения произошли не без моей помощи.

Вторым было обещание прислать весточку когда появится конкретная информация о планах польских заговорщиков.

Такая готовность к сотрудничеству незнакомого еврейского ростовщика меня совершенно не удивила. Когда мы уезжали из Лондона, улучив минуту Сергей Петрович неожиданно для меня вернулся к нашему разговору о верности его служения моей персоне.