Текст книги "Миссия Тревельяна.Дилогия."

Автор книги: Михаил Ахманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 47 страниц)

То была цитадель Меча и Щита, первая настоящая крепость, увиденная Тревельяном. Здесь стояли четыре тарколы, около пятнадцати тысяч солдат – внушительный гарнизон, охранявший подходы к столице и важный транспортный узел, откуда имперские тракты вели на три стороны света, ко всем цивилизованным державам. Впрочем, эти стены и башни, как и сама Полуденная Провинция, не видели врагов два с лишним тысячелетия. Воевали здесь в глубокой древности, когда Уршу-Чаг Объединитель бился с непокорными князьями.

– Грозный вид, – произнес Завитые Бакенбарды, поглаживая свисавшую на грудь золотую цепь. – Мощь Светлого Дома нетленна, и тверда его рука.

– Да будет он жив, здоров и могуч! – в один голос откликнулись служители, а их господин очертил под сердцем круг.

Возок добрался до растроения дороги, где была круглая площадка с пилоном посередине. Тревельян напряг глаза, пытаясь прочитать надпись, и вдруг инерция прижала его к стенке кареты – они поворачивали. Через несколько мгновений их экипаж, удалившийся от моста и центральной дороги, уже мчался, набирая скорость, мимо лестницы, поднимавшейся к восточным крепостным вратам.

– Мы свернули! – сообщил Тревельян, бросив за окно недоуменный взгляд. – Похоже, наши возницы не в ладах с географией. В Мад Дегги – на север, а эта дорога в Провинцию Восхода!

– Клянусь богами, рапсод прав! Едем не туда, – поддержал его Важные Бакенбарды. – Ну-ка, ты! – От ткнул пальцем в пучеглазого. – Разберись!

Служитель открыл задвижку в передке кареты, высунул голову в маленькое оконце и пустился в переговоры с возницами. Затем, вернувшись на место, доложил:

– Объезд, мой господин. Возничие говорят, мост рухнул через Мийош. А река глубокая, бродом не перебраться… Едем к другому мосту, старому, что около Мад Ская.

– Не предупредили, сыновья пацев! – недовольно пробурчал Важные Бакенбарды. – А плачено им за быстроту! Я с них деньги назад стребую! Треть или даже половину!

– Клянутся, что будем на месте вовремя, как обещались, – сообщил пучеглазый. – Сказали, объезд недолгий, только чуть потрясет – к старому мосту лесом поедем.

– Чтоб их прах не доплыл до Оправы! – проклял возниц Важные Бакенбарды, и тут экипаж свернул с имперского тракта на север, в лес. Дорога была грунтовая, узкая, но довольно ровная – трясло не сильно. Звонкий цокот копыт по камню сменился глухим монотонным стуком, скорость упала, однако возок благополучно пробирался вперед среди огромных сосен. Этот лес уже не был заповедным, и кое-где виднелись следы вырубки – сосны шли на мачты и обшивку кораблей.

Успокоившись, Важные Бакенбарды повернулся к Тревельяну.

– Так что насчет этого зелья? Которое по золотому за ложку? Есть у Нурам-Сина запас?

– Есть, мой господин, не сомневайся. Нурам-Син – дарующий кров, а значит, человек запасливый. Коли ты с ним в дружбе, он, быть может, тебе бесплатно даст.

«Догонит и еще даст», – ехидно добавил командор.

– Хрмм, бесплатно… Бесплатно – это хорошо. Мы служители Светлого Дома, и хоть эта служба почетна, на ней не разбогатеешь. Хрмм… А как это зелье пользуют? Надо ли только нюхать или можно внутрь принять?

– Можно и внутрь, – с любезной улыбкой сообщил Тревельян. – Все от цели зависит, почтенный. Если ты хочешь осчастливить женщину один раз, достаточно нюхнуть, а если два или три, то лизнуть. Самым кончиком языка.

– А если каплю в вино и выпить?

– Ну, тогда одной женщины не хватит. Одной такого счастья не вынести, нужны по меньшей мере четыре или пять.

– Четыре… – задумчиво произнес Важные Бакенбарды, подняв глаза вверх. – У меня как раз четыре жены… Если Нурам-Син все же потребует денег, во что мне обойдутся их радости?

Он погрузился в сложные вычисления, а Тревельян глядел на него, развлекаясь от души. Глядел, хихикал про себя, потешался и потому пропустил нечто новое и странное: в глухом лесу вдруг возникли за деревьями высокие стены с башенками по углам, а в стене – небольшие, но прочные ворота. Створки их были гостеприимно распахнуты, и экипаж, свернув с дороги, въехал во двор и остановился.

– Прибыли, – сказал Завитые Бакенбарды, снимая висевшую на шее цепочку.

– Точно, прибыли, – подтвердил пучеглазый, сунулся в баул, но вытащил на этот раз не закуску и не кувшин с вином, а прочный кожаный ремень.

– Должно быть, харчевня, – сказал Тревельян, выглядывая в окошко.

– Харчевня, – кивнул Важные Бакенбарды, ощерясь в ухмылке. – И ты, сын паца, будешь столоваться в ней, пока зубы не сгниют. – Он приподнялся с сиденья и вдруг гаркнул: – За дело, молодцы! Хватай его! Вяжи!

На Тревельяна навалились трое. Не просто навалились: Короткие Бакенбарды ткнул его дубинкой в живот, пучеглазый схватил за ноги, пытаясь обкрутить ремнем лодыжки, а Завитые Бакенбарды с неожиданной ловкостью захлестнул вокруг шеи цепь. Она оказалась очень прочной, явно не золотой, а бронзовой.

Грей негодующе пискнул и, снявшись с хозяйского плеча, вцепился Завитым Бакенбардам в волосы. Испуганно вскрикнув, тот ослабил нажим, и Тревельян, полузадушенный и ошеломленный, смог глотнуть немного воздуха. В следующий миг он лягнул Тощие Бакенбарды в челюсть, отбросив его на заднее сиденье, врезал под дых Коротким Бакенбардам, сбросил Завитые со спины и размахнулся, собираясь засветить их шефу в глаз. Драться в тесноте кареты было неудобно и опасно – тут он мог рассчитывать лишь на силу, а все познания в боевых искусствах пропадали втуне. Чтобы прыгать и бить, бить и прыгать, требовался простор, а его-то как раз и не хватало.

В глаз Важным Бакенбардам он не попал – завитой помощник, выдрав Грея из волос и выкинув в окно, повис на его руке. Зарычав от ярости, Тревельян принялся шарить другой рукой у пояса, пытаясь вытащить кинжал, но запястье обхватили цепкие пальцы Тощих Бакенбард. Короткие Бакенбарды, третий из нападавших, ворочался где-то под ним на дне возка, сипел, хрипел и рвался ударить куда-нибудь палкой, но не мог размахнуться и только тыкал Тревельяна то в ребра, то в ягодицы. «Выпусти им кишки! Лазерный хлыст у тебя, недоумок!» – рявкнул командор, но до этого главного оружия было никак не дотянуться, мешали чужие руки, ноги и челюсти. Да и махать хлыстом в такой тесноте не очень хотелось, чтобы не отхватить себе ногу. Но если разрезать проклятый экипаж…

С этой мыслью Тревельян вырвался от пучеглазого, чтобы залезть в сапог, но тут Важные Бакенбарды взревел: «Пакса, Дорри, сюда!» Дверцы распахнулись, в карету ворвались двое дюжих возниц, и первого пришлось встретить тычком в промежность. Заорав, он вылетел вон, но по двору уже бежали какие-то другие люди, в каждую конечность Тревельяна вцепились четыре сильные руки, цепочка снова захлестнула горло, потом колени и локти обхватили ремнями и потащили его из экипажа точно куль с мукой.

Он лежал на спине, осматривая узкий дворик, высокие стены и башни, крепкие ворота и мрачное каменное здание поперек двора. На харчевню это решительно не походило. Решетки в окнах-амбразурах здания лучше всяких слов подсказывали, куда он попал. Но почему? За что?

Пыльный башмак уперся ему в грудь, потом над ним склонилась торжествующая рожа Важных Бакенбард.

– Не жмет? – осведомился он, поддевая носком башмака связанные руки Тревельяна. Ухмыльнулся и врезал ему по ребрам. – Думаешь, рапсод, ты очень умный? Очень хитрый, да? – Новый удар. – Думал, нашлись болваны, которым можно вешать на уши шерсть пацев? Про бальзам, про девок и вашего Наставника? – Тычок в живот, такой сильный, что замерло дыхание. – Ну, и как теперь?

«Теперь я дурак дураком», – подумал Тревельян, а вслух прохрипел: – Наше Братство… так не оставит… Ты на стража… на стража справедливости… руку поднял… Меня найдут…

В глазах Важных Бакенбард мелькнуло злорадство.

– Только и дел вашему Братству тревожиться из-за отступника-рапсода! Да если хочешь знать… – Внезапно он прикусил язык и со всей силы ударил Тревельяна в челюсть. Раздался хруст, кровь затопила рот, и от болевого шока Тревельян чуть не потерял сознание. Но медицинский имплант тут же добавил успокоительного, позволив ему не выпасть из реальности. Он глядел в синее бездонное небо, терпел боль и слушал, как Важные Бакенбарды с кем-то говорит – должно быть, с местным начальством:

– Ну, Ти-Хор, наша работа закончена. Мы тебе его доставили, чтоб ему ока Таван-Геза не видать!

– И не увидит. – Короткий смешок. – Ни дневного не увидит, ни ночного. Мешок его где?

– Вот мешок, но кошель с деньгами я заберу. Нам, знаешь ли, досталось! Кому ребра сломал, кому зубы вышиб, а Пакса, вон, до сих пор промежность трет и стонет… Поосторожнее вы с ним. Силы, как у клыкача…

– С каменной стеной не повоюешь, – раздался ответ. – Тащите его!

Тревельяна подняли и понесли через двор к мрачному зданию. Последнее, что он увидел, было крылатой тенью, мелькнувшей над угловой башней. Страх и горечь Грея полоснули его как ножом.

* * *

Трещина в челюсти зажила через двое суток, и все это время Тревельян не мог жевать. Впрочем, жевать особо было нечего – спускали раз в день корзину с сухой лепешкой да кувшином затхлой воды. В эти считаные секунды в камере был полумрак, ибо стражники наверху являлись с факелами, а все остальное время царила непроглядная тьма. Но в свете он не очень нуждался, он и так уже исследовал свое узилище во всех подробностях.

Каменный мешок два с половиной на два метра. Пол – цельная скала, потолок – на высоте тройного человеческого роста, и в нем люк, в который едва прошла узкая деревянная лестница, когда его спускали вниз. Люк прикрывали железной крышкой, которая, судя по доносившемуся скрежету и лязгу, крепилась на нескольких засовах. Ни топчана, ни табурета, ни стола… Единственным предметом обстановки мог считаться нужник – дыра, пробитая в полу, от которой несло мерзким запахом. Дыра уходила глубоко, и Тревельян, напрягая слух, различал, как где-то внизу тихо плещет и журчит вода. Видимо, под скалой текли подземные воды, уносившие нечистоты – те, что не оседали на стенках вонючей трубы.

Этот далекий плеск был единственным звуком, который он слышал, вонь – единственным запахом, который обонял. Имелись и другие развлечения – можно было лежать на жестком холодном полу, сидеть, подпрыгивать и ходить, четыре шага в одну сторону и четыре в другую. Все точь-в-точь как на голограмме, присланной ему в шкатулке: камера-мешок, мрак и фигура узника, что скорчился в отчаянии у каменной стены. Отчаяния Тревельян еще не испытывал, но полагал, что вскоре будет с большой теплотой вспоминать хищные леса Селлы, плавучие джунгли Хаймора и пустыни Пта.

Его мешок забрали, отняли пояс с кинжалом, содрали новые ушные украшения, купленные в столице, но сапоги и одежду оставили и обыскать не удосужились. Как правило, обыскивают там, где в одежде есть карманы и где придумано множество маленьких полезных штучек, крохотные компьютеры и передатчики, миниатюрные капсулы со взрывчаткой или парализующим газом, голографические пугалки и тому подобное. На Осиере цивилизация до этого не дошла, и потому Тревельян сохранил свой лазерный хлыст, что позволяло тешиться иллюзиями. Например, он мог мечтать о ступеньках, которые вырежет в стене, и подсчитывать, на сколько хватит заряда, на две ступени или только на одну.

Кроме этой забавы да изучения стен и смрадной дыры в полу, он спал и провел во сне большую часть двух истекших суток. Сон в данном случае являлся полезным и даже необходимым, так как заживление ушибов и особенно трещины в нижней челюсти шло быстрее, а дергаться до обретения нужной физической формы было бессмысленно.

Наконец внутренние часы Тревельяна подсказали, что наступает утро третьего дня. Он откусил от лепешки, убедился, что с челюстью порядок, быстро проглотил двухдневный рацион, запил водой и поинтересовался:

«Ну, дед, что скажешь?»

«Что скажу? – пробурчал командор. – Попал ты, парень, как кур в ощип!»

«Это само собой, но я о другом: причина, причина! С чего хватать ничтожного рапсода и хоронить в каземате? Да еще по-тайному, по-тихому!»

«Может, птичка наша расстаралась? Приехала домой и учинила дядюшке скандал? Ну, а он…»

«Это вряд ли. Дядюшка – крепкий кадр, скандалом его не проймешь. К тому же были у него большие планы насчет меня и птички. Я вот думаю…»

«Да?» – поторопил его Советник.

«Помнишь, как этот важный хмырь меня назвал? Рапсод-отступник! И добавил, что Братство из-за меня тревожиться не будет. Даже больше – он что-то еще хотел добавить, но не решился. Подозрительно, а?»

«Подозрительно, – согласился командор. – Опять же, этот медальон с пророчеством… Знаешь, такие предсказания и мне под силу. Вот, например, когда я колонию дроми штурмовал у звезды Барнарда. У меня эскадра крейсеров, фрегаты и транспорты с десантным корпусом, а у них – три занюханных ствола с ракетами да силы самообороны. Я им тоже мог бы пару голограмм отправить! На одной все живые стоят, только руки вверх, а на другой – руины и обугленные трупы… Чем не пророчество?»

«Ну и как, отправил?» – спросил Тревельян.

«Нет. Скомандовал огонь из всех калибров и сбросил десантников. Что поделаешь! Жестокие были времена, суровые… – Испустив ментальный вздох, командор задумался на секунду, потом сказал: – Похоже все-таки, что Братство тебя продало, внучок. Ну, не Братство, так этот Аххи-Сек, наставничья задница! Ему ведь чего надо, раз ты с планеты не убрался? Надо фасон держать, то есть чтобы предсказание исполнилось! Вот он и стакнулся с кем-то, и тебя упрятали… может, заплатил или обещал услугой отдариться… скажем, возбуждающим бальзамчиком».

«Стакнулся с кем-то… – повторил Тревельян, не обращая внимания на подковырку деда. – А с кем? С кем, я спрашиваю? Это ведь непростые люди, особенно начальничек их, который щеки надувал. Ты ведь пойми: пока ехали, я над ним потешался, а он, значит, надо мной… Большой хитрости мужик! Профессионал! – Тут он пощупал челюсть и добавил: – И бьет крепко».

«Профессионал, хитрец и бьет крепко, – повторил Советник. – Ну, и что тебя удивляет? Во всех царствах-государствах есть служба с такими профессионалами, а тем более в империях».

«Служба, может, и есть, но у нас о ней никакой информации. Ни о службе, ни о возможных ее связях с Братством, ни о таких вот замках в лесу с тайными темницами… Полтора века наблюдали за автотронами, а об этом данных нет!»

«Как нет? Теперь есть! – возразил командор. – Данных теперь – выше крыши! И что будешь с ними делать, паренек? Что вообще ты намерен делать?»

«Песни петь», – буркнул Тревельян. Поднялся, встал посреди своей каморки, задрал голову вверх и запел. Голос у него был сильный, громкий, стены темницы резонировали, и пение наверняка было слышно в верхнем коридоре, а может, и по всей тюрьме. Он исполнил на русском «Врагу не сдается наш гордый «Варяг», потом на английском «Правь, Британия, морями» и начал на французском «Марсельезу», но в этот момент люк лязгнул и приоткрылся.

– Эй, отродье паца! – рявкнул стражник. – Прекрати!

– Я рапсод, – с достоинством сказал Тревельян.

– И что с того?

– Рапсод должен упражняться в своем искусстве. Иначе как я буду петь на пирах и увеселять людей?

– Теперь ты никого не будешь увеселять, – сообщил стражник. – Никого и никогда.

– А разве вы, обитающие в этой крепости, не люди? – спросил Тревельян и, не дождавшись ответа, снова запел.

И пел, с перерывами на еду и сон, целых восемь дней. Пел, большей частью, древние земные песни, «Интернационал» и «Янки дудль», «Дубинушку» и «Долог путь до Типперери», «Очи черные» и «Боже, царя храни». Пел во весь голос, и от того стража не слышала, как он шаркает ногами, ползая по стенам, и иногда свергается вниз с шестиметровой высоты. Стены темницы сложили без раствора из плотно пригнанных друг к другу плит, но все же между ними были щели и трещины, где поменьше, а где и побольше. Большие Тревельян аккуратно расширял своим лазером, совсем чуть-чуть, чтобы только зацепиться пальцами. Влезть наверх по стенке не составляло для него труда, но дальше шел потолок, и из самой удобной позиции до люка оставалось около метра. План его был таков: в то мгновение, когда откинут крышку, уцепиться за стражника, рвануть наверх и, пользуясь всеобщим ошеломлением, вырубить охрану. Вряд ли пищу разносили целым взводом, а успокоить троих-четверых он смог бы в полной тишине и быстро. Дальше действовать по обстоятельствам, либо бежать, либо остаться и переловить тюремщиков. Ему казалось, что это тайное узилище в лесу невелико – может, сидят тут несколько особо ценных заключенных, а сторожат их ленивые мерзавцы числом десятка два. Повязать бы их, не пуская кровь, и добраться до лютни… Лютню с пугалкой и передатчиком он бросить не мог.

План был вполне реален за исключением единственной проблемы: он пока что не придумал, как закрепиться у потолка, чтобы пролезть в люк с необходимой быстротой. Нужна надежная опора, а где ее сыщешь на гладком потолке? Разорвать пончо и сделать петлю? Но как закрепить ее поосновательней?.. Тревельян размышлял на эти темы, распевая во весь голос: «Сижу я на нарах в темнице сырой, вскормленный в неволе орел молодой». Однако песня древних террористов не подсказала выхода, и он перешел к классическим ариям, исполнив «Сатана там правит бал» и «Паду ли я, стрелой пронзенный». Затем ему вспомнились Чарейт-Дор и Лидочка, младший пилот-навигатор с «Пилигрима». Потянуло к любовной лирике, и Тревельян начал было «Я встретил вас», но тут наверху послышались странные шорохи. Он смолк, прислушался и, не услышав ничего, вжался в угол и приготовил на всякий случай свой лазерный хлыст.

Лязгнула крышка люка, и сверху свесился человек. В отблесках факелов Тревельян разглядел его лицо – широкоскулое, бледное, лишенное всяких следов растительности. Безволосый! Воин, несомненно… Убийца? С шести метров он не мог достать его хлыстом, но если солдат спрыгнет в камеру…

– Ивар? Ты где? Я ни черта не вижу, – раздался знакомый голос, а вслед за ним сверху упала веревка. – Вылезай! Быстрее!

К люку Тревельян взлетел как выпущенная из клетки птица. Там, в нешироком коридоре, валялись тела трех стражников, стояла корзинка с кувшином и сухой лепешкой и с пронзительным писком метался под каменными сводами Грей. Завидев хозяина, он тут же рухнул к нему на плечо, потерся о щеку мохнатой мордочкой и довольно заурчал. Безволосый солдат прикоснулся к браслету на предплечье, что-то щелкнуло, и перед Тревельяном возник Хьюго Тасман. Они обнялись.

– Не удивляйся, у меня проектор, – сказал Тасман, демонстрируя свой браслет. – Тут оказалось девять олухов, и каждый теперь присягнет, что на них напал какой-то бешеный дикарь. А Уго-Тасми сейчас на своем корабле, болтается у побережья и, очевидно, ловит рыбку… С ним верная команда, и парни точно знают, что хозяин никуда не отлучался. – Его зубы сверкнули в усмешке. – Так, на всякий случай…

– А эти что? Мертвы? – Тревельян покосился на стражей.

– Ну почему же? Как сказал один из местных властелинов, к исполняющим долг относись с почтением… – Приподняв край туники, Тасман показал кобуру с парализатором. – Придут в себя через пару часов и вспомнят безволосого бандита. А мы тем временем… – Он включил и тут же выключил браслет, превратившись на секунду в уроженца запада, по виду – богатого купца.

– Мнится мне, что ты не только КПЖ с генератором утащил, – заметил Тревельян. – И много у тебя таких забавных штучек?

– На мой век хватит. Пошли!

В конце коридора была крутая лестница, и, судя по ее длине, камеры располагались в глубоком подземелье. Поднявшись на несколько ступенек, Тревельян оглянулся и спросил:

– Тут кто-то еще есть? Другие узники?

– Никого, кроме тебя. – Лицо Тасмана стало задумчивым. – Слышал я о таких секретных апартаментах, но видеть не видел… Здесь обычно те сидят, кто не вписался в легальное правосудие. Вины как будто нет, вешать не за что и в Висельных Покоях тоже держать неудобно, а все же надо изолировать. К примеру, слишком любопытного рапсода.

– Люди, которые меня схватили… Ты что-нибудь о них знаешь? Может, они с Братством связаны?

– Может, и связаны, но об этом мне ничего не известно. А люди, думаю, из Ночного Ока, тайной имперской службы, что разрешает по-тихому всякие проблемы. Кое-кого я даже лично знаю… – Тасман поднимался по лестнице, перепрыгивая через несколько ступенек. – Я ведь, Ивар, почему забеспокоился? Есть у меня надежные помощники, плачу им золотом за каждую услугу, можно сказать, своя агентурная сеть в Семи Провинциях. Один за тобой присмотрел, когда ты в карету садился, и тех четверых описал, что были с тобой, другому я велел встречать тебя в Мад Дегги, о чем передали барабанами…

– Через сигнальные вышки? Разве такое возможно? – спросил удивленный Тревельян.

– Возможно, все возможно, если платишь. Ну, отбарабанили мне, что ты не прибыл. Очень подозрительно, учитывая вид твоих попутчиков… Ну, а потом зверюшка твоя прилетела, умница шерр! Яхту нашел, спустился прямо мне на плечи и как заверещит! Показал дорогу, и вот я здесь.

– Умница шерр… – повторил Тревельян благодарно, поглаживая мягкую шерстку. Грей пискнул – он был чуток к ласке.

Они поднялись в каземат с массивной, прочной дверью, сейчас распахнутой настежь. Тут, между лавкой и топчаном, лежали еще двое охранников, и на одном Тревельян обнаружил свой пояс с кинжалом, а на другом – наушные украшения. Мешок нашелся на полке, вделанной в каменную стену, но в нем были только лютня и принадлежности для разжигания огня. Плащ, шкатулка с медальонами, фляжка и даже пергамент с манускриптом С’Трелла Основателя исчезли, не говоря уж о деньгах, экспроприированных Важными Бакенбардами.

Тревельян наклонился, снял с бесчувственного стража пояс и кинжал.

– Я все пытаюсь сообразить, почему тебя схватили, – раздался за его спиной голос Тасмана. – Вроде ты никому не насолил, кроме капризной девицы. Конечно, Ниган-Таш, дядя ее, большой вельможа, но не самодур, и слывет человеком справедливым… Информация из первых рук, от Лат-Хора, моего приятеля. Они с Ниган-Ташем…

– Ниган-Таш здесь ни при чем, – сказал Тревельян, застегивая пояс. – Ты ведь в курсе, что я в Мад Дегги направлялся, к нашему Великому Наставнику… Так вот, кто-то не хочет, чтобы я туда попал.

– Кто? Есть гипотезы?

– Есть. Но пока, извини, я ими делиться не буду. – Он заглянул в мешок, недовольно хмыкнул и проворчал: – Тоже мне Ночное Око, имперская служба! Пацы вонючие! Грабители!

– Ты не нервничай, я тебе приготовил кой-чего в дорогу, – молвил Тасман. – Арбалет, еда, монеты, а еще… еще сюрприз! – Он загадочно усмехнулся.

– Какой сюрприз?

– Увидишь. Ты ведь в Мад Дегги собрался, так? Ну, не пешком же тебе туда идти!

Миновав мрачный холл и дворик с недвижимым телом стража у ворот, они углубились в лес по грунтовой дороге. Тревельян шагал и раздумывал, сказать ли коллеге про шкатулку с двумя медальонами или нет; посовещался с командором и решил, что не стоит. Не сейчас! Вот когда он разберется с Аххи-Секом и вызовет транспорт для возвращения на Базу, тогда, пожалуй, самое время поговорить… Кто бы ни прятался в тени Великого Наставника, его пророчества нельзя считать неотвратимыми: вот он, Тревельян, угодил в темницу, как предсказано, но все же выбрался оттуда! Значит, и крюк для Тасмана вещь гипотетическая; захочет, улетит с Тревельяном на Базу, дождется «Пилигрима» и…

Обогнув густые заросли бамбука, он замер в восхищении. Тут, на небольшой поляне у дороги, стояла колесница, запряженная серым рысаком, а к ее передку были привязаны поводья еще одной лошади. То был могучий жеребец, черный как ночь, с серебристой гривой и белой полосой вдоль хребта, с гибкой лебединой шеей, длинными ногами и широкими крепкими копытами. И он был под седлом! Старинная земная упряжь в полном сборе: седло, к которому приторочен арбалет, седельные сумки, уздечка, стремена, подпруга… Но главное – конь! Чудо как хорош!

Тасман, улыбаясь, наслаждался его изумлением.

– Кличка Даут, потому как любит иногда кусаться, – сказал он наконец. – Приучен ходить под седлом и в колесничной сбруе, но только в одиночку – партнеры ему не нравятся, грызет. В лесу ты на нем царь и бог, Ивар, никто не догонит! Лесом и поезжай, а на дорогу верхом не суйся – это вызовет ба-а-альшое удивление. К тому же искать тебя могут на дороге. Но если ночью… да, ночью можно рискнуть. Промчишься мимо постов, где не заметят, где примут за зверя или демона… А за ночь ты на Дауте двести километров одолеешь.

– Двести! – восхитился Тревельян. – Неужели двести?

– Это не земной конь, Ивар. Здесь лошади быстрей, выносливей и умней. – Тасман погладил бархатные ноздри жеребца, пошептал ему что-то в ухо. – Ну, садись и отправляйся лесом на север, а я на дорогу поеду. То есть не я, а купец Хуваравус из Тилима, который затем исчезнет, словно его и не было. – Он прикоснулся к браслету и стал смуглым, рыжеволосым и невысоким человеком запада.

– Спасибо тебе, – сказал Тревельян, поднимаясь в седло. – За то, что выручил, спасибо, и за этого коня тоже. Если захочешь улететь со мной, если решишь вернуться… Словом, не думай ты об этом проклятом крюке! Тут, Хьюго, есть варианты.

– Варианты есть всегда, – философски заметил Тасман и положил руку ему на колено. – Послушай, Ивар… тогда, на моем острове, я не все сказал… не все, ибо часть истории с моим неудавшимся плаванием – анализ сделанных ошибок. Сейчас я поступил бы иначе… Я полагаю, нельзя навязывать чужому миру то, что он не приемлет, к чему не готов, что идет вразрез с его традицией. Но Осиер велик, и где-то кто-то в нем желает странного. Кто-то недоволен, понимаешь? Не обижен более ловким и сильным соседом или имперским чиновником, не возмущен налогом или решением суда, не затевает бунт против правителя, желая большей власти, не потерпел фиаско в любви или поражение на дуэли… И в этих случаях люди будут недовольны, но по-иному, по-иному… Истинно же недовольные те, кто ощущает беспокойство без видимой причины и жаждет чего-то такого, чему нет места в повседневном бытии. Чего-то необычного, возвышенного…

– Ты говоришь о романтиках? – спросил Тревельян.

Тасман улыбнулся, и голограмма купца Хуваравуса послушно повторила улыбку.

– Я говорю о недовольных, но ты, коллега, можешь называть их романтиками. Я отыскал бы их, набрал бы экипаж и отплыл в заокеанские земли… Но поздно! Время мое ушло, Ивар. Теперь ты решаешь, что делать и делать ли что-то вообще.

Кивнув, Тревельян пожал его руку, тронул поводья и неторопливо направился в лес. Древесные ветви сомкнулись над ним, спрятали от неба, облаков и солнца, укрыли от чужого глаза, обволокли густыми тенями и негромким прерывистым шелестом. Даут шел легко, потряхивая серебряной гривой, переступая длинными, точеными ногами и изредка пофыркивая. Утренний воздух был свеж и прохладен, и в нем разливался терпкий запах смолы.

– Удачи! – долетело издалека. – Удачи тебе, Ивар! – Потом, совсем уже тихо: – Ищи! Ищи недовольных!