Текст книги "Миссия Тревельяна.Дилогия."

Автор книги: Михаил Ахманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 47 страниц)

Глава 12
СТОЛИЦА

Мад Аэг, имперская столица и самый крупный город обитаемого мира, лежал у просторной бухты и был возведен на семнадцати холмах, частью обращенных к морю, частью выходивших к северной равнине, садам и лесу, который считался заповедным охотничьим угодьем правящей фамилии. В прежние времена возвышенностей насчитывалось больше, но тысячу двести лет тому назад, в эпоху правления Матак-Сари Благословенного, когда город начал быстро разрастаться, многие холмы срыли, чтобы засыпать ложбины и овраги по окраинам, куда бурной волной выплескивались городские предместья. Каждый из уцелевших холмов с глубокой старины носил свое имя, и все они были изрезаны террасами, которые укрепляли циклопические каменные стены и соединяли широкие лестницы. Три холма к западу от бухты и четыре к востоку вздымались над морем скалистыми массивами, и их обитатели могли любоваться с вышины гаванью, полной кораблей, огромной торговой площадью, прибрежным храмом Трех Богов и сине-зеленым морским простором. Здесь, на каменных выступах, естественных или рукотворных, стояли дворцы Восьмисот Фамилий, семейные гнезда, которые не перестраивались, а лишь иногда подновлялись, дабы порадовать почтенных предков, проливших кровь на эти скалы. Места на прибрежных холмах было немного, и потому при строительстве дворцов не придерживались традиционного стиля с разделением на павильоны, беседки и отдельные покои. Этот стиль считался древним, но жилища знати в Мад Аэг превосходили его стариной на доброе тысячелетие; некогда их воздвигли так, как полагалось двадцать пять веков назад: массивные каменные строения с передним фасадом в виде уступчатой пирамиды, круглой или прямоугольной башни, украшенной портиком и колоннами. Задняя часть обычно пристраивалась к скале, в которой были выдолблены полости – кельи слуг, кладовые, кухни и конюшни. Эти ласточкины гнезда служили обителями главам родов, а менее важные их члены предпочитали жить с большими удобствами, кто на холмах, обращенных к лесу, кто на виллах в зоне садов, кто даже в предместьях, среди дворян, не отличавшихся особой знатностью, и разбогатевших купцов.

Ввиду особенностей пейзажа, в центральном районе Мад Аэг не было улиц, а только лестницы, террасы и площади между холмами, похожие на ущелья с прихотливыми извивами. Однако ущелья облагороженные, с ровным дном, выложенным гранитной плиткой или мозаикой, с зеленым обрамлением из могучих деревьев, с массой фонтанов и водоемов, украшенные колоннадами, пилонами и статуями, с базарами, храмами, банями, лавками и харчевнями, где с восхода до заката толпился народ. Предместья охватывали холмистый центр полукольцом, и там, кроме жилых домов, тоже имелись храмы, кабаки и рынки, а также казармы, мастерские, школы и первый в Семи Провинциях, почтенной древности университет. От казарм, стоявших точно крепость в окружении рвов, высоких стен, мостов и опускных решеток, начиналась имперская дорога, рассекавшая предместья, плодовые рощи и лес и уходившая на север. Километрах в восьмидесяти от столицы, у цитадели Меча и Щита, она растраивалась; один путь по-прежнему тянулся на север до самого Мад Дегги, два других шли на восток и запад, в соседние провинции.

По современным земным понятиям Мад Аэг был городком небольшим, населенным едва ли миллионом жителей, но все относительно, все познается в сравнении, и всякому миру и всякому времени – свои масштабы и точки отсчета. Средневековый Париж перед Столетней войной считался чудом света, самым крупным из европейских городов, а жили в нем всего-то двести тысяч человек. Так что если обратиться к прошлому, то получалось, что Мад Аэг впятеро превосходит Париж многолюдством, площадь имеет больше в двадцать раз и отличается гораздо лучшим благоустройством. Конечно, теперь на Земле, где Европейская, Сахарская или Сибирская жилые зоны простирались на сотни километров в любую сторону, миллионный город был рядовым явлением, камешком средних размеров среди утесов, валунов и глыб. Пожалуй, в дюжине-другой колоний, на Высокой Горе или Арнибе, заселенных еще в эпоху Темных войн, ситуация была такая же; человечество плодилось и размножалось, благословляя Лимб и контурный двигатель, открывшие дорогу к любым мирам Вселенной. Но тут, на просторной планете, еще не познавшей тяжкой пяты мегаполисов, миллионное скопление людей являлось фактом чрезвычайным, поразительным и приводящим в ужас или в восторг. Тем более что за проливом лежал еще один такой же город, Мад Эборн, лишь слегка уступавший столице.

Примерно об этом думал Тревельян, когда, распрощавшись с Хьюго Тасманом и его великолепной яхтой, пробирался вдоль шеренги длинных причалов к выходу из гавани. Несмотря на утренний час, тут уже было шумно, ярко, пестро; развевались флаги, с резким щелчком падали паруса, сияла медная оковка бортов, пахло потом и деревом, водой и какими-то неведомыми пряностями, а крики, топот ног и гул голосов заглушал временами пронзительный скрежет якорной цепи. У пристаней и на рейде разгружались торговые парусники со всех концов моря Треш, сновали между ними катамараны, баркасы и лодки, щеголеватые прогулочные галеры покачивались за каменным молом или, гордо растопырив весла, плыли по лазоревым волнам под грохот барабанов. Отдельно, у высокой башни маяка, стояли парусные и гребные корабли морской охраны, небольшие, но юркие и быстроходные, с катапультами на носу и корме, под вымпелами с семью имперскими драконами. Там звякало железо, ревели туаны, равняя строй, поблескивали острия пик, и яркое утреннее солнце отражалось в бронзовых шлемах и панцирях. Мимо Тревельяна катились телеги, забитые мешками, корзинами и бочками, шагали чередой грузчики, торопясь то к складам, то к кораблям, шли, переругиваясь, купцы: один тащил другого к судну, груженному чем-то гнилым, тканью или канатами. Гавань ограждала стена шестиметровой высоты, и у ее подножия в живописном беспорядке ютились харчевни и лавки, навесы торговцев, ночлежки, кабаки и прочие заведения, где сошедший на берег мореход мог с толком позвенеть серебром. Порядка, однако, было куда больше, чем в Бенгоде; не попадалось ни куч мусора, ни попрошаек, ни бродячих тарлей, ни подозрительных рож, изукрашенных шрамами, зато через каждую сотню шагов маячили стражники при палках, плетках и кинжалах. В толпе людей континентальной расы, высоких и темноволосых, встречались смуглые гибкие пришельцы с запада и обитатели востока с медной кожей, огромными носами и вытянутыми до плеч мочками, но тех и других – не очень много; по виду, купцы, приплывшие за столичным товаром, или посыльные чиновники. Аристократов Тревельян тут не заметил – похоже, гавань их ничем не привлекала.

Ошибочное мнение! Сразу за огромной аркой с тремя пролетами, ведущей на торговую площадь, была таверна с постоялым двором, фонтаном, цветником и парой десятков скамей под навесом из зеленой парусины. На скамейках лежали мягкие подушки, фонтан сиял мозаикой и позолотой, а запахи блюд, витавшие в воздухе, определенно намекали, что цены здесь кусаются. Вполне приличное заведение, не для простых мореходов, пьяниц и трудяг; сидели в нем солидные мужи торгового сословия, пили торвальские вина, закусывали жарким из клыкача и толковали о своих делах. Тревельян, шагавший мимо, только успел принюхаться к мясному аромату и подумать, что клыкач, видать, молоденький, не кабан, а поросенок, и хоть он откушал на яхте, но, пожалуй, стоит…

Знакомая фигура заступила ему дорогу. Щеголеватый нобиль субтильного сложения, с хитроватым взглядом и бакенбардами до пояса… Теперь он был не в персиковом наряде с золотым шитьем, а в лиловом, отороченном понизу перьями птицы ках, и в синей накидке, заколотой у горла жемчужной брошью. Наушные украшения тоже были из жемчугов, и не каких-нибудь, а голубых, самых редкостных, что добывают на побережье Хай-Та, и, разглядев это диво, Тревельян вдруг ощутил вкус похлебки, которой его угощали Вашшур и Нухассин, и услыхал их голоса. Как давно это было! И как далеко от моря Треш…

– Вот и ты, рапсод Тен-Урхи, вот и ты, – сказал щеголь, ухватившись за краешек Тревельянова пончо. – А я тебя который день тут поджидаю! В Мад Эборне ты исчез с такой быстротой, что мои друзья не успели насладиться твоим искусством. Зато теперь…

– Прости, мой благородный господин, я очень спешу в обитель Братства. – Тревельян попытался вырваться из цепких пальцев щеголя. – Я даже не буду спрашивать, где расположена обитель; во-первых, я это знаю, а во-вторых, встреча с тобой – плохое предзнаменование.

– В самом деле? – Хитроглазый потянул его к скамье. – Разве знакомство с прелестной Лианой-Шихи закончилась так плохо? Ах, да-да, я что-то припоминаю о клетке с пацами, от которой ты избавился по доброте и мудрости правителя Лат-Хора… Кажется, потом тебя отвезли на некий остров, где ты гостил целых четырнадцать дней?

«Этот хмырь слишком много знает, – буркнул призрачный Советник. – Не нравится мне его рожа! Наверняка из местных филеров!»

Пожалуй, командор был прав, и в этом случае не исключались решительные меры. Оглядевшись, Тревельян сгреб нобиля за шиворот и обнял, будто старого друга, слегка прижимая кончиком пальца сонную артерию.

– А вот этого не советую, – просипел хитроглазый. – Не советую, ибо я тут не один. – Он дрыгнул ногой, и рядом с Тревельяном выросли четверо крепких молодцов. – Я знаю, рапсод, что ты нас всех положишь… знаю, какой ты боец, наслышан про Аладжа-Цора… Да только драться-то к чему? Ты ведь с каким-то делом прибыл, и не надо, чтобы тебя искали по всей столице за сопротивление властям.

– А ты – власть? – спросил Тревельян, слегка ослабив захват и скосив глаза на подручных хитроглазого.

– Всякой власти нужны такие, кто ищет и следит, – неопределенно ответил тот. – Мы стараемся… Я и мои приятели… Ках-Даг, Пия-Гези, Тирина-Лу…

– Благородные нобили?

– В том, чтобы искать и следить, нет урона чести! Тем более, если того пожелала высокая персона, – гордо ответил щеголь и дернул Тревельяна за одежду. – Пойдем, рапсод, поговорим.

Они направились к скамье под тентом, сев подальше от пирующих купцов. Четверо из группы захвата исчезли, но Тревельян подозревал, что в нужный момент они возникнут как из-под земли. Впрочем, скрыться от них было нетрудно – за постоялым двором бурлила площадь, огромная, шумная и полная народа. Целые толпы сновали между торговых рядов, кто продавал, кто покупал, кто пил или бранился, не сойдясь в цене, и ускользнуть от шайки хитроглазого он мог в любое время. Но тот глядел в корень – были у Тревельяна дела в столице, так что уходить в подполье или бежать ему совсем не улыбалось.

– Где твой зверек? – спросил щеголь, устроившись на мягкой подушке.

– Здесь. – Тревельян приоткрыл клапан мешка, и Грей робко высунул мордочку. – Он не любит суеты и шума. Лесной житель, понимаешь.

Почтительное обращение «мой господин» было опущено, но хитроглазый словно не заметил вольности. Был ли он в самом деле нобилем? В конце концов, манеры и богатая одежда ничего не значили; лицедейское искусство в Империи достигло больших высот.

– Забавная тварь. – Хитроглазый протянул руку, но тут же ее отдернул. – Меня, рапсод, зовут Сач-Гези, и в этом городе, как и во многих других, я знаю каждого купца, певца или бродягу, что притащился в Семь Провинций с востока или запада. Обычно я живу в свое удовольствие по ту или по эту стороны пролива, но бывает, ко мне обращаются с просьбами. То ли найти кого-то, то ли за кем-то присмотреть… Такие люди просят, что им никак не откажешь, клянусь солнечным глазом! – Он поднял лицо к ясному небу и начертил у сердца круг. – Понимаешь, Тен-Урхи, в моем ремесле очень важно не дожидаться приказа. Приказ напоминает, что хоть ты человек из знатного рода, однако лицо подчиненное, тогда как просьба…

– Это все философия и благородные слюни, – оборвал его Тревельян. – Тебе поручили меня найти, ты поискал и нашел. Что дальше?

– Ну, если ты не желаешь дружеской беседы… – Сач-Гези скроил обиженную мину. – Если так, перейдем к делам. С тобой желают встретиться, рапсод. Оч-чень, оч-чень важная персона! – Он снова поднял глаза вверх. – Некий заботливый дядюшка, узнавший о приключениях своей племянницы.

– Узнавший от кого?

– Ну, предположим, от меня. Девица взбалмошная, с норовом, за такой нужен глаз да глаз… С Теки ты ведь знаком? Ну, я присматриваю, а он помогает. Без нас почтенному Лат-Хору было бы не справиться, никак не справиться. Воистину женщина сведет с ума любого мудреца! – Сач-Гези вздохнул и закончил: – Так что я должен тебя доставить на Сигнальный холм, в Старый дворец, где обитает господин мой Ниган-Таш. Надеюсь, ты не очень огорчен?

– Смотря по тому, чем это грозит. Клеткой с пацами? Или крюком?

– Как договоритесь, но обычно господин наш милостив. Понимаешь, рапсод, наследника Светлого Дома не красит жестокость, о чем известно и ему, и Нобилям Башни. Так что если он решит тебя прихлопнуть, то сделает это не в своем дворце.

Деваться некуда, подумал Тревельян. Сбежать? Исчезнуть? Но Ниган-Таш, конечно, оскорбится, а обижать такого вельможу штука опасная – из-под земли достанет! Ну, не достанет, так затруднит работу… Конца у миссии еще не видно, и странствовать, озираясь через шаг, было бы лишней и неприятной нагрузкой. Сменить личину? Это возможно, но он так вжился в образ рапсода! Были у него резервные обличья, были, но так не хотелось бросить лютню, снять голубое пончо и кинжал и превратиться в бродячего торговца или фокусника, как недоброй памяти Тинитаур! Опять же, Ниган-Таш в благоприятном случае мог посодействовать с Архивами, и эта мысль вдохновила Тревельяна. Запихнув Грея обратно в мешок, он решительно поднялся и кивнул:

– Пойдем! Нельзя, чтобы такой господин совсем истомился от ожидания. Не хочу вызывать его гнев. Зачем мне лишние дни в клетке с пацами?

– Это мудро! – сказал Сач-Гези, похлопав его по спине. – Оч-чень мудро, рапсод! Только мы не пойдем, а поедем.

Он щелкнул пальцами, и из-за угла таверны выкатилась коляска, запряженная парой серых жеребцов. Тревельян уставился на них в немом восхищении, но тут его проворно взяли под обе руки и, приподняв, водрузили на мягкое сиденье, как самый ценный груз. Двое помощников Сач-Гези встали на запятках, двое устроились на облучке, свистнул бич, и коляска понеслась сквозь разбегавшуюся толпу. Они ехали вдоль стены, что огораживала гавань, направляясь к самому высокому из прибрежных холмов, и Тревельян, прикрыв глаза, вспоминал его историю.

Тут, на Сигнальном холме, названном по вышке с барабанами и трубами, начинался Мад Аэг. Согласно легендам, тут была крепость нобиля, чьим потомком, через двадцать поколений, станет Уршу-Чаг Объединитель, и отсюда его славный пращур совершал набеги на соседей, расширяя свои владения, обогащаясь землями, скотом, зерном и новыми подданными, пока не раздвинул границы княжества до Кольцевого хребта. За три поколения до Уршу-Чага здесь был уже немалый город с гаванью и сотней тысяч населения, и тогда старую крепость частью развалили, частью засыпали землей, на вершине возвели дворец, а на нижних бастионах, превращенных в террасы, – жилища знатных воинов, будущих Нобилей Башни. Этот дворец теперь называли Старым, и именно в его стенах Уршу-Чаг бил зеркала и клялся, что не увидит собственного лица, пока не расправится с врагами. Спустя пять-шесть веков началось строительство новой резиденции на острове Понт Крир, куда со временем перебрались сам император, императорский двор и все основные департаменты. Но Старый дворец не разрушили, не забросили и не покинули – не было на Осиере такой традиции что-то бросать, тем более святую землю с кровью предков. Дворец остался собственностью правящего рода, и один из принцев, самый уважаемый и знатный, обитал на Сигнальном холме как наследник отчего достояния. Теперь это был Ниган-Таш, и, значит, он являлся самым верным кандидатом в императоры.

Площадь закончилась, экипаж замедлил ход и миновал пробитый в скале тоннель, поверх которого шла лестница к нижнему и более верхним уровням-террасам, куда колесный транспорт взбирался по крутой дороге, спиралью обвивавшей холм. Лошади двинулись шагом, будто давая возможность рассмотреть древнюю крепостную стену, что подпирала террасы, и лежавшую внизу, за каменным дорожным ограждением, торговую площадь. Вскоре коляска въехала на первый ярус, куда ступенчатыми пирамидами выходили фасады четырех дворцов; Сач-Гези, бесцеремонно тыкая пальцем, назвал, кому они принадлежат, кто из хозяев хлещет вино, причем пибальскую бурду, кто без ума от тилимских танцовщиц, а кто уличен в низменной дружбе с купцами и пополняет капитал за счет торговли строительным камнем и лесом.

Дорога круто повернула. Ко второй террасе она поднималась над морем, и Тревельян следил, как встают на горизонте острова, подобные то цветочной корзинке, то вулканическому конусу в обрамлении зелени, то золотому песчаному блину с пальмовой рощей. Внизу перед ним раскрылась гавань, лес мачт у пристаней, галеры, бороздившие бухту или плывущие к островам, лодки, склады и судно Тасмана со спущенными парусами. Его хозяин стоял на палубе и, задрав голову, разглядывал холм и ползущую по дороге коляску, будто мог увидеть Тревельяна с окружавшей его компанией. Шум, что доносился из гавани, был едва слышен, заглушенный рокотом волн у подножья утеса.

Один за другим они миновали второй, третий, четвертый и пятый ярусы, проезжая мимо старинных зданий, под арками, несущими лестницы, мимо источника, бившего прямо из скалы и падавшего вниз стремительным радужным водопадом. За ограждением дороги мелькали то морская гладь с яркими солнечными бликами, то заполненная народом торговая площадь, то склоны ближайших холмов, тоже прорезанных террасами и застроенных так плотно, что казалось – тут жилища не восьмисот семейств, а, по крайней мере, пяти тысяч. Наконец экипаж приблизился к вершине, и теперь они остались один на один с золотистым диском Ренура, облаками и просторным бирюзовым небом. Холмы словно осели, ушли вниз, и только соседний, названный в честь Таван-Геза, продолжал соперничать с Сигнальным; его венчало огромное круглое строение, храм Трех Богов с тремя шпилями, что поддерживали бронзовое кольцо, символ Оправы Мира.

Древняя сигнальная башня вздымалась над стеной с треугольными зубцами, прохаживались по стене часовые-арбалетчики, блестели начищенные шлемы, свисал вниз имперский штандарт – семь золотых драконов на пурпурном фоне. У ворот, кованой решетки, скрепленной изображениями нагу и даутов, стояли под командой туана стражи из безволосых, десять воинов с секирами и десять копьеносцев. Сач-Гези был тут, видимо, известен: стражи грохнули оружием в щиты, туан поклонился и сделал знак рукой – мол, проезжайте, благородный господин.

Коляска вкатилась в небольшой двор перед трехэтажным зданием в форме подковы. Мощные квадратные колонны выступали на четверть из фасада, в их основании свернулись кольцом огромные хищные кошки, узкие окна зияли как расщелины в скале, второй этаж сдвинут вглубь над первым, третий – над вторым… Древняя монументальная архитектура, когда считалось: чем прочней, тем лучше. Напоминает древнеегипетскую, решил Тревельян, окинув дворец быстрым взглядом. Он его уже видел, и не раз – на голограммах полного присутствия, снятых сотрудниками Базы.

– Ждать здесь, – бросил Сач-Гези и, оправляя свою роскошную накидку, заторопился во дворец.

Там он и пропал, и в этот день и в будущие дни Тревельян с ним больше не свиделся. За ним выслали другого нобиля, толстого, как отъевшийся клыкач, в алой мантии, под которой колыхалось объемистое брюхо, с серебряным жезлом в пухлой лапе. Он поманил Тревельяна за собой, нырнул под арку входа, провел его через обширную залу с лестницами из розового гранита, уставленную сотней изваяний императоров – все на одно лицо, в диадеме из рубинов, – и с неожиданной ловкостью проскользнул в узкую дверь в дальней стене. Они прошли здание насквозь, очутившись на зеленом лугу, обсаженном столетними деревьями. С этой стороны, обращенной к морю, дворец выглядел повеселее: окна казались шире, колонны изящней, и в их основаниях не кошки скалили зубы, а распускали мозаичные яркие хвосты птицы ках. Среди колонн высились два монумента: слева – Уршу-Чаг Объединитель, наступивший на осколки зеркала, справа – славнейший из его потомков Фаргу-Тана Покоритель Запада, чьи войска дошли до Островного Королевства, Запроливья и Шо-Инга.

– Господин развлекается, – негромко сказал толстяк в алом. – Ты, рапсод, стой молча, смотри в землю, пасть не разевай и помни, что дышишь одним воздухом с владыкой, что вознесен над людьми и странами, как этот холм над морем.

– Я буду безмолвной песчинкой у его стопы, – заверил толстяка Тревельян. – И постараюсь не дышать, чтобы господину осталось больше воздуха.

Луг, у которого они очутились, был вытянут в длину и отделен от края утеса пальмовыми дубами и живой изгородью из тростника, похожего на бамбук, чьи коленчатые стволы обвивали цветущие лианы. В середине лужайки торчал толстый шест с заструганным концом, где была намалевана человеческая физиономия: два глаза, брови, рот, нос и грубое подобие ушей. Шагах в пятидесяти от этой мишени стоял худощавый сорокалетний мужчина в простой полотняной тунике, что оставляла открытыми сильные плечи и крепкую шею. В руках у него был лук, а двое служителей держали полные стрел колчаны.

Толстый нобиль, приседая и кланяясь, двинулся к лучнику и доложил:

– Рапсод, которого ты пожелал увидеть, доставлен, мой господин. Его привез Сач-Гези.

Лучник – несомненно, Ниган-Таш, – повелительно кивнул.

– Пусть подойдет и встанет здесь. Сач-Гези выдать сотню золотых. Иди!

Толстяк с завидной резвостью исчез, а Тревельян приблизился, склонил голову и очертил круг у сердца. У Ниган-Таша было властное лицо с резкими, но правильными чертами: чуть выпуклые надбровья, пронзительные темные глаза, нос и рот изящной лепки, твердый подбородок и бакенбарды ниже уха. Внешность для императора – лучше не придумать! И, вероятно, наследник был силен – когда он натянул тетиву, на предплечьях тугими шарами вздулись мышцы.

Свистнула стрела, вонзившись в левый глаз мишени. Ниган-Таш вытянул руку, и слуга вложил в нее новый снаряд. Наследник покосился на Тревельяна, и взгляд его не обещал ничего хорошего.

– Я уважаю ваше Братство, – негромким, но звучным голосом промолвил он. – Я полагал, что Братство тоже меня уважает. – Снова свистнула стрела, ударив в правый глаз. – Меня и всю мою семью. – Он согнул лук. – Уважает достаточно, чтобы не отказать в незначительной просьбе. Совсем мелкой. – Он выдохнул и спустил тетиву. Стрела попала в нос мишени. – Исполнить такую просьбу для мужчины, тем более рапсода, – сущий пустяк. Многие сочли бы это счастьем. Но не ты, а?

Тревельян поклонился и с сокрушенным видом развел руками. Лук у наследника был превосходный, в человеческий рост, скленный из полосок медного дерева и рога, – словом, пейтахский лук из самых дорогих. Стрелы тоже точили и оперяли в Пейтахе, где, как известно, трудились лучшие на континенте оружейники. Стрелять из такого лука на пятьдесят шагов было сущим святотатством.

Ниган-Таш всадил стрелу в левую бровь.

– Мой друг Лат-Хор тебя выручил. – Сильные руки вновь растянули тетиву. – Это я одобряю. Нельзя по капризу девчонки тащить человека в Висельные Покои. Тем более рапсода, стража справедливости! – Резкий щелчок, свист, и стрела воткнулась в правую бровь. – Однако ты виновен. Виновен, ибо не подчинился крови Уршу-Чага. Не девчонке, а священной крови! – Новый снаряд ударился в мишень, прямо меж нарисованных губ. – А раз виновен, то подлежишь наказанию! Однако я не караю людей, не выслушав их оправданий. – Ниган-Таш повернулся к Тревельяну и оглядел его с головы до ног. – Что скажешь, рапсод?

– Скажу, мой благородный господин, что из такого лука надо стрелять на сто пятьдесят шагов. Лучше на двести, но здесь не хватит места.

Казалось, наследник онемел от такой дерзости. Потом, заломив бровь, впился взглядом в лицо нахального рапсода и медленно процедил:

– Говоришь, на сто пятьдесят? Неплохо, клянусь демонами бездны! И ты попал бы с такого расстояния в мою мишень? Из моего лука?

– Попал бы, господин. Желаешь, в левый глаз, желаешь, в правый или куда тебе угодно.

Ниган-Таш насупился и кивнул слугам.

– Рани, Дхот! Отмерьте сто пятьдесят шагов и передвиньте столб! Стрелы вытащить! Мы будем стрелять по дальней мишени. – Лицо наследника посуровело – кажется, он был задет сомнением в его искусстве лучника гораздо больше, чем историей с Лиана-Шихи. – Ну, рапсод, посмотрим, чего ты стоишь! Если не попадешь хотя бы в столб…

– Если не попаду, то встану сам вместо мишени, – предложил Тревельян, опуская наземь свой мешок. – Встану с любым плодом на голове, хоть с тем, что не больше кулака. Надеюсь, мой господин не промажет.

Ниган-Таш нахмурился еще суровей.

– Дурная шутка, рапсод! Я не варвар, чтобы стрелять в живого человека или в плод у него на голове! Мы придумаем что-нибудь другое… – Внезапно он ухмыльнулся, сунул лук под мышку и хлопнул в ладоши. – Что тебе было обещано? Клетка с пацами? Вот ее и получишь! За дерзость! На три дня!

– А если попаду?

– Тогда вина с тебя будет снята.

Тревельян поклонился:

– Господин милостив, а я не настолько дерзок, чтобы стрелять первым. После тебя, мой повелитель.

Мишень уже передвинули, вбив в землю, и один из слуг встал за древесным стволом неподалеку от нее. Тревельян послюнил палец, проверил ветер, но воздух казался неподвижным. Даже облака застыли в бирюзовом небе, расположившись так, чтобы не скрывать солнечный глаз Таван-Геза. Бог, наверно, решил полюбоваться состязанием.

– В правый глаз, – сказал Ниган-Таш, прицелился и пустил стрелу. Она мелькнула над поляной, ударила в столб, пестрое оперение затрепетало, будто призывая лучников к себе. Из-за дерева выскочил слуга, подбежал к мишени, поглядел и вскинул руку с отставленным указательным пальцем. На палец от центра, сообразил Тревельян, принимая лук от наследника.

– Если мне будет позволено заметить, ты, господин, слишком резко отпускаешь тетиву. Надо плавнее… Вот так!

Стрела вонзилась точно в середину правого глаза – туда, где был намалеван черный зрачок. «Ну прямо Робин Гуд! – беззвучно восхитился Советник. – Хвалю! Знай наших!» Ниган-Таш жестом предложил сделать еще несколько выстрелов, и Тревельян поразил левый глаз, переносицу и оба уха. Наследник уставился на него, но уже не с раздражением, а присматриваясь к тому, как гнется лук в умелых руках, как стрелок оттягивает тетиву и с какой скоростью мечет стрелы.

– Важно не только смотреть, но также слушать, – произнес Тревельян. – Плохо, если тетива щелкает или стонет. Она должна петь! Прислушайся, мой господин… – Он выпустил шестую стрелу, попав в бровь над левым глазом.

– Дай-ка мне! – Ниган-Таш выстрелил трижды, остался доволен результатом и, расплывшись в улыбке, сказал: – Вижу, Тен-Урхи, что ты не хвастун, а изрядный лучник и советы твои полезны. Когда я был молод, меня обучал боевым искусствам наставник из вашего Братства, но ты, клянусь богами, его превзошел! Постреляем еще?

– Разумеется, – отозвался Тревельян, и не успело солнце подняться в зенит, как они уже были лучшими друзьями. Просто удивительно, как хобби сближает мужчин, особенно спортивные экзерсисы на свежем воздухе! Рани и Дхот валились с ног, бегая к мишени и вытаскивая стрелы, мотаясь то на дворцовую кухню за пирожками, то в кладовые за прохладительным и фруктами, то в оружейную за вторым луком, а рапсод и наследник престола стреляли и стреляли, стараясь превзойти друг друга мастерством. Но справедливости ради надо заметить, что Тревельян, помня, с кем соревнуется, старался чуть меньше, чем Ниган-Таш.

Наконец его сановитый соперник устал и, опустив лук, промолвил:

– Славно ты мечешь стрелы, Тен-Урхи! Поистине руки твои из железа, спина из бронзы, а глаза острей, чем у птицы-рыболова. Думаю, и с другими членами все в порядке… Что же свой собственный дротик не метнул, когда того пожелала моя племянница? Разве она не красива? Разве не молода?

– Я не видел девушки прекраснее и никогда не увижу, однако… – Тревельян понурился с тоской, – однако, мой господин, я дал обет не прикасаться к женщине.

– Вот как! Ты видный юноша, и ты рапсод и воин, а женщины любят таких. Похоже, с этим обетом ты погорячился. Не говоря уж о том, что чуть не попал в клетку с пацами… – Ниган-Таш приподнял брови и, подумав, предложил: – Я один из владык Семи Провинций и сопредельных стран, и в моих жилах течет священная кровь, такая же, как у Светлого Дома. Я готов пролить ее каплю и освободить тебя от обета.

– Нельзя, мой господин. – Тревельян опечалился еще больше. – Дело идет о фамильной чести. Правда, есть одна возможность… В надежде на нее я и прибыл в Мад Аэг.

Ниган-Таш величественно приосанился, расправил плечи, вытянул руку и повелел:

– Рассказывай!

Какая осанка! Какой баритон! Какой император будет! – подумал Тревельян, изображая лицом и жестами смущение.

– Знай же, мой благородный господин, что я открываю тебе семейную тайну. – Выдержав паузу, он быстро заговорил: – Мой прадед с отцовской стороны считался уважаемым мастером, добытчиком горючего земляного масла, и был он из тех людей, что умеют отыскивать источники в песках и болотах, копать шахты и вычерпывать масло где с поверхности, а где из самых недр земли. На масле он разбогател, и служили ему сорок работников, и были у него в Рингваре, откуда происходит наш род, две красивые жены, хороший дом, лошади и повозки с бочками. Но в зрелых годах вселились в него, должно быть, зловредные духи бездны, подтолкнув к опасному деянию: сотворил он некую жидкость с мерзким запахом, горевшую синим огнем, и пламя от нее было много сильнее и жарче, чем от земляного масла. Подтолкнули его демоны, не иначе! Думал он нажить еще больше богатства, но однажды проклятая жидкость разлилась, вспыхнула, и сгорел его дом, и дома соседей, и, может быть, погибли люди, о чем за давностью лет никто уже не ведает. Прадеда же моего казнили на столбе…

Голос Тревельяна дрогнул и стих. Он шмыгнул носом и вытер бакенбардами увлажнившиеся глаза. Ниган-Таш, сменив одну позу на другую, столь же величественную, покивал головой.

– Грустная история, Тен-Урхи… Но все же что тебя печалит? Да, твой предок был безрассуден, но ни ты, ни твой отец и дед, никто из вас не отвечает за его вину, которую он искупил собственной смертью. – Глаза нобиля вдруг затуманились, потом он вскинул руку и воскликнул: – Великие боги, я понимаю! Ты хочешь знать, какой он смертью умер, так?