Текст книги "Советский Голем"

Автор книги: Михаил Агурский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Annotation

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

I. ГОЛЕМ

§ 1. РАЗРУШИТЕЛЬНЫЙ ХАРАКТЕР СОВЕТСКОЙ ЭКОНОМИКИ

1. Фетишизм производительных сил

2. Отсутствие экономического регулятора

§ 2. ТЕХНОКРАТИЯ – ОРУЖИЕ МИЛИТАРИЗАЦИИ ЭКОНОМИКИ

§ 3. РАДИКАЛИЗМ ПРОТИВ КОНСЕРВАТИЗМА

§ 4. ЭКСПАНСИОНИЗМ И ИЗОЛЯЦИОНИЗМ

II. PAX SOVIETICA

§ 1. ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ

§ 2. ИНТЕРНАЦИОНАЛИЗАЦИЯ

§ 3. ИНТЕГРАЦИЯ

§ 4. УРБАНИЗАЦИЯ

III. ПОБЕДА И ТУПИК

IV. ВНУТРЕННИЕ ПРОТИВОРЕЧИЯ

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

notes

1

2

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Когда в середине XVI века усилились гонения на пражских евреев, мудрый и ученый раввин Лёв, по внушению Неба, решил создать из глины гиганта Голема, чтобы разрушал он ковы врагов Израиля, охранял еврейское население Праги от провокаций, нападений, насилий. Но один он не мог создать Голема. Ибо в создании этого гиганта, кроме материала (глина, прах – одна из четырех стихий мироздания: земля), должны были участвовать и три других мировых стихии: огонь, вода и воздух. Он, раввин, был воздухом. По счастью, его зятем был священник по роду своему, по роду Аарона, брата Моисеева (огонь), а учеником – левит (вода). Вот и создали они Голема – для успешного разрушения вражеских козней. Но, понятно, не могли дать ему ни дара слова, ни, вообще, души. Ибо только Бог может даровать это творению Своему, как и сказано в Писании: «И создал Господь Бог человека, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душою живою» (Бытие, II, 7). И не было души живой и языка у Голема. И лишь силою каббалистических заклинаний Голем действовал, круша ковы врагов Израиля. Но стоило ему поручить любое дело не разрушения, а созидания, хотя бы даже просто воды принести жене раввина, как это приводило к катастрофе: Голем чуть было не затопил все пражское гетто. И вышел Голем из повиновения раввину, и чтобы творение не погубило творца, пришлось Голема уничтожить ему.

Трудно было бы выбрать для понимания советской социально-экономической и политической системы более удачный образ, чем образ Голема, созданный старой еврейской легендой. Ибо образ этот далеко не прост. Он многозначен и глубок. Недаром он и в литературе оплодотворил многих. Вспомним, хотя бы Ученика чародея Гете. Вспомним роман Густава Мейринка Голем (1915), в котором, по словам Краткой Литературной Энциклопедии, «социальные противоречия большого капиталистического города являются фоном для фантастического образа двойника Голема...»

Говоря зощенковским языком, «за капитализм – я еще не знаю», но вот современная советская система, как превосходно, убедительно показал в этой небольшой работе Михаил Агурский, прямо без сучка и задоринки укладывается в схему старой народной легенды.

Ибо, вопреки мнению многих, основной движущей силой советского общества является отнюдь не армия, и это несмотря на то, что вся советская экономика (и политика) военизирована, и «военные интересы имеют в советском обществе абсолютный приоритет». Но и партократия сейчас уже не та абсолютная партократия, какой она являлась прежде. Создав милитаристскую и военно-техническую олигархию, она уже не может сама справиться с нею, направлять ее, управляють ею, а непроизвольно плетется за технократией. Технократия же, в своей изобретательской деятельности, живет по преимуществу не своей, самостоятельной творческой жизнью, а отраженным светом изобретательства Запада (особенно – США). «Федосеев, – говорит автор, – подтверждает эту общеизвестную истину. В СССР, говорит он, разработка оригинальных конструкций, не связанных с подражанием западным образцам (в основном американским) не только не поощряется, а прямо препятствуется».

Советский Голем, созданный партократией (воздух) при участии армии (огонь) и при истощении всех жизненных соков населения (вода) и всех производительных сил (земля), этот военно-технократический Голем может двигаться и чего-то достигать лишь при помощи заклинаний:

«Всё для укрепления обороны, для повышения крепости и силы армии!»

«Не дать США возможности перегнать нас в термоядерном вооружении!»

И ни с чем реальным, жизненно-творческим бытие Голема не связано, ибо в основе основ советского общества лежит абсолютный примат производства над потреблением, а в фетишизированном производстве – непререкаемый приоритет военной индустрии, и всё решительно советское планирование – не планирование, а директива свыше, ибо советский «план означает лишь то, что любое вложение должно быть санкционировано сверху и не может быть сделано произвольно снизу, но учреждения, утверждающие эти капиталовложения, лишены какого-либо экономического критерия при оценке их эффективности»...

Стоит технократическому Голему воззвать:

– Мы отстаем от Америки в таком-то виде термоядерного оружия! – как его поддержит и огонь – маршалы, и стремящиеся ускорить карьерный взлет производственники (вода), и партийным воротилам (воздух) нужно лишь оратъ квартетом:

– Всё для повышения силы и крепости наших вооруженных сил!

И всё, главным образом, с оглядкой на других, на Запад, на Америку. Ибо оригинальное – подозрительно всё-таки: а вдруг – что-либо не так. А американское, как ни говори, а высший класс.

Так советский Голем – военно-технократический идол – вырвался из рук его творцов. Но души-то в него не вдунуто. Но дэижется-то он тоже каббалистическими заклинаниями, теперь почти вовсе утратившими смысл для самих заклинателей. А разрушительная сила Голема велика. А к живой социально-экономической деятельности его не приучили. Да и не могли, ибо назначение Голема – разрушение. И сила его непреодолима.

Партократия сама начинает топорщиться: – Нет, мол, основная движущая сила – ив эру Научно-Технической Революции – пролетариат (читай: партократия). И даже – еще в большей степени, чем раньше.

Но Голема не уничтожишь. Что удалось ученому раввину в Праге, то едва ли по силам партократии.

Читайте книгу внимательно и вдумчиво. Автор блестяще показывает, как советское общество превращается «из гигантской монолитной системы, какой оно было раньше, в совокупность массивных, пересекающихся структур, соревнующихся друг с другом в борьбе за власть…»

А Голем, увы, всё набирает и набирает силу. Сожрет ли он своих творцов – или они сумеют овладеть им и обуздать его?

Борис ФИЛИППОВ

I. ГОЛЕМ

Корнелиус Касториадис называет советское общество «стратократией», т.е. обществом, в котором правит армия, которую он понимает расширенно, включая в нее все, что связано с военной экономикой. Не принимая полностью все его утверждения, можно, однако, согласиться с тем, что господствующей тенденцией советского общества является возрастающее влияние советского военно-промышленного комплекса (ВПК), но все же его полного господства еще нет. Тем не менее его рост, выражающийся в лихорадочном капитальном стратегическом строительстве и гигантской гонке вооружений, которая прекрасно показана Касториадисом, принял характер, который действительно меняет общественно-политическую структуру СССР. Рост масштаба производства, быстрое усложнение общественной системы сделали невозможным ее эффективное руководство из единого центра. То, что происходит сейчас в СССР, является отражением радикальных структурных изменений внутри советского общества.

Уильям Одом полагает, что рост объема производства вошел в противоречие с системой централизованного планирования. Но дело здесь глубже. Во-первых, речь идет о противоречии между экономическим ростом и политической системой в целом, одним лишь из проявлений которого является централизованное планирование. Во-вторых, речь идет о том, что партийный аппарат все более превращается в исполнительную структуру, зависящую от военно-промышленного комплекса, хотя Касториадис полагает, что это превращение уже давно закончено.

Таково, пожалуй, существо нынешнего политического положения в СССР. Хотелось бы напомнить старинную историю о пражском раввине, создавшем глиняного гиганта Голема, исполнявшего все его приказания с помощью каббалистических заклинаний. Но когда Голем вышел из повиновения и стал разрушать все окружающее, раввин должен был его уничтожить.

Коммунистическая партия всей своей деятельностью, самим фактом прихода к власти создала собственный Голем. Сейчас советский Голем вышел из повиновения, но партия уже не может, как это удалось раввину из Праги, обратить его в пр одним заклинанием.

§ 1. РАЗРУШИТЕЛЬНЫЙ ХАРАКТЕР СОВЕТСКОЙ ЭКОНОМИКИ

Советская экономика носит разрушительный характер, а это вытекает из ее общих закономерностей, как экономики, построенной на государственной собственности. Можно сформулировать общие принципы советской политической экономии. К ним в первую очередь относятся фетишизм производительных сил и отсутствие какого-либо экономического регулятора.

1. Фетишизм производительных сил

Когда Маркс формулировал свой тезис о том, что общественный характер производства капиталистического строя противоречит частному характеру его присвоения, он, на самом деле, высказал лишь ценностное утверждение. То, что утверждал Маркс, по существу, означало, что развитию производительных сил в капиталистическом обществе имеются препятствия. В самом деле, отсутствие монополии, отсутствие государственной собственности на средства производства сковывало производительные силы, ибо классический частный капиталист должен был всегда учитывать интересы потребителя, а также тщательно соблюдать принцип экономической эффективности. Частный капиталист вовсе не был склонен идти на риск и вкладывать свои деньги в рискованное предприятие, быть может сулящее отдачей лишь через несколько десятков лет.

Для Маркса такие ограничения были вопиющим нарушением чего-то фундаментального, но таким фундаментальным для него был фетишизм производительных сил, который он не сознавал и который вероятно можно объяснить разве лишь из бессознательного стремления человека к саморазрушению, как это заметил Фрейд.

Так или иначе, признав производительные силы приматом общества, Маркс не сомневался в том, что с их неограниченного развития должны быть сняты всякие препоны. Строй, который может обобществить средства производства, должен обеспечивать неограниченное развитие производительных сил.

Уже в рамках капиталистического общества наметилось стремление смести всякие препятствия развитию производительных сил в форме глубокой монополизации, картелизации, но все же западное общество нашло в себе некоторое противоядие против этого, сформулировав различные антитрестовские законы, позволяющие существовать и возникать также и мелкому бизнесу.

Тем не менее, рост крупного государственного сектора в экономике Запада и особенно быстрая гонка сложнейшего и дорогого вооружения создали благоприятные условия для возникновения гигантского военно-промышленного комплекса, постоянно старавшегося уничтожить ограничения для своего роста.

Так и создалось новое индустриальное общество, развитие которого в значительной мере стало определяться своей внутренней динамикой. Но уровень обобществления производства на Западе низок. Классический капитализм все еще занимает там важное место. Полное же и абсолютное снятие всех препятствий с производительных сил произошло лишь в СССР после победы большевистской революции. Эта революция немедленно установила примат производителя над потребителем и, несмотря на все заклинания, фактически устранила критерий экономической эффективности из экономических решений. Интересы экономики в целом учитывались лишь общими бюджетными ограничениями, экономическим балансом.

Важно, что коммунистические идеологи всегда смотрели на примат производителя, на навязывание потребителю продукции как едва ли на основное преимущество социализма, ради которого и должна была совершиться революция. Революция спасла, по их мнению, общество от перепроизводства. «Никем не потребляемый выпуск машин и механизмов (это фикция, ибо на Западе уже давно почти не работают на склад, а запускают в производство изделия лишь по получении на них заказа – М. А.) приводит к накоплению никому не нужных вещей и является бесполезной потерей для общества как целого, – говорит главный редактор Правды Виктор Афанасьев. – С нарастанием объема производства и совершенствования технологического оборудования, наступает момент, когда этот вид потерь начинает лимитировать рост возможностей общества».

Афанасьев утверждает, что «социалистическая революция плановой экономики» прекращает «все виды бесполезного труда». Допустим на минуту, что это верно. Но из бесполезного она делает его вредным! Ибо если что-то не используется в

промышленности, это полбеды. Но если кому-то насильно навязывается то, что заведомо ненужно, это начинает приносить гигантский вред. Единственный путь ликвидации перепроизводства, – утверждают коммунистические идеологи, – это революция! Здесь – то мы и подходим к глубинным корням экономического учения марксизма как идеологии фетишизма производительных сил.

Именно этим объясняется также и тяга к массовому производству в ущерб мелкосерийному и индивидуальному. В самом деле такое производство вносит в экономику большую определенность. Как только создается завод массового производства, его продукцию легко распределить на несколько лет вперед в условиях централизованного хозяйства. По существу же, она просто навязывается потребителю. Мелкосерийное производство вообще-то призвано удовлетворять индивидуальные запросы потребителя. Но оно хуже всего поддается экономическому контролю.

Именно поэтому в СССР наблюдается постепенный отход во всех отраслях производства от мелкосерийной продукции, которая клеймится как «диверсификация» производства, т. е. придание ему ненужного разнообразия. Мелкосерийное производство стало якобы тормозом технического прогресса, – утверждают советские идеологи. В социалистической промышленности такая диверсификация, по словам Джермена Гвишани, зам. председателя Госкомитета по науке и технике, вредна, так вместо учета индивидуальных и групповых интересов потребителя советская экономика все более освобождается от него и переходит на тотальное навязывание своей продукции.

Но именно массовое производство является самым разрушительным видом технологии, зловещей мегамашиной Льюиса Мамфорда. Раз созданное, оно превращается в прожорливое чудовище, требующее постоянного стимулирования спроса и детерминирующее общественную систему. В особенности, это касается массового производства оружия. Раз созданная крупная военная промышленность, ориентированная только на производство средств уничтожения, милитаризирует все общество и толкает его к войне, даже если международное положение вовсе не является угрожающим для данной страны. Нигде за пределами СССР не создана такая огромная военная промышленность, связанная с массовым производством оружия, и нигде эта военная промышленность так сильно не влияет на общественную систему в целом, являясь могущественным катализатором различных социальных процессов.

2. Отсутствие экономического регулятора

Другим фактором, определяющим разрушительный характер советской экономики, является отсутствие в ней экономического регулятора, иначе говоря отсутствие в ней внутреннего критерия экономической эффективности принимаемых решений. Стремление к экономической эффективности клеймится в СССР как погоня за прибылью. Гвишиани и Микулинский очень точно формулируют это положение: «Движущей силой научнотехнического прогресса в условиях капитализма является конкуренция и погоня за прибылью, что противоречит потребностям науки и техники». Они совершенно прави! Дело в том, что конкуренция и погоня за прибылью в условиях классического капитализма заставляют искать экономически эффективные решения, а они-то и накладывают ограничения на технику. Стало быть внутренние потребности производительных сил состоят также в том, чтобы полностью избавиться от критерия экономической эффективности. В СССР это реализовалось полностью, ибо там, по существу, ни одно техническое решение не принимается на основе расчетов экономической эффективности. Такие расчеты используются лишь постфактум для получения премий.

Экономический регулятор в советской экономике, по существу, присутствует лишь в бюджетных ограничениях, но не в самом механизме ее функционирования. В последнее время советские идеологи все чаще прибегают как к критерию эффективности – времени, ссылаясь при этом на Маркса, между прочим утверждавшего и это. Согласно упоминавшемуся уже Афанасьеву «время... выступает, как важный, если не важнейший показатель эффективности». Что это означает? Любая техника, которая будет экономить время, затрачиваемое оператором непосредственно, будет приветствоваться. Можно, например, сделать полностью автоматический завод по производству автомобильных поршней, исключив из него все ручные операции, не заботясь, однако, о том, чего это будет стоить и сколько уйдет сопряженного труда, необходимого для изготовления этого самого завода и, наконец, легко ли будет переналадить этот мастодонт массового производства на другое изделие.

В некоторой степени пародией на такую технику является известный кинофильм Чаплина «Новые времена» с машиной по автоматическому кормлению человека сосисками. Но от этото мало чем отличается, например, лифт, в котором автоматизировано движение руки по открыванию двери ценой сильного усложнения автоматики, необходимости ухода за ней и более того опасности для пассажиров в случае выхода автоматики из строя во время движения лифта.

Если время – решающий критерий, то этим автоматически оправдываются все сложнейшие технические решения в ущерб простым. Критерий экономической эффективности может здесь действовать лишь как вспомогательный для анализа сопоставимых вариантов новой техники, сравнимой по уровню автоматизации. В СССР постоянно делаются попытки среди экономистов настаивать на критерии экономической эффективности новой техники, но им практически никто не пользуется.

Отсутствие экономического регулятора оказывает решающее влияние на механизм ценообразования. Это оказывается еще одним разрушительным качеством советской экономики. Дело в том, что цены на промышленную продукцию, особенно на мелкосерийную, и уж во всяком случае на военную, сметы на научно-технические разработки составляются совершенно произвольно, исходя лишь из интересов производителя или разработчика, в расчете на централизованное распределение.

Один из крупных советских конструкторов в области военной электроники, бежавший на Запад, Анатолий Федосеев, говорит, что «и министерство, и предприятие кровно заинтересованы в максимальной величине... добавки, так как она определяет рентабельность предприятия... Где же факторы, противодействующие установлению цены, не соответствующей потребительной стоимости товара? Их фактически нет... Цена, утвержденная министерством, никогда не отвечает ни потребительной стоимости товара, ни его общественной стоимости».

Таков же совокупный опыт всех, знакомых с советской промышленностью.

Одом говорил, что истинным признаком мирных намерений ООСР будет отказ от централизованной системы ценообразования. Мнение Одома вызвано непониманием советской политической экономии, в котором рыночная система ценообразования невозможна.

Но наиболее разрушительным последствием фетишизма производительных сил и связанного с ним отсутствия экономического регулятора является иррациональный характер советских капиталовложений. Если существующее уже предприятие можно с грехом пополам втиснуть в те или иные экономические рамки, то вопрос о капиталовложениях является исключительно волевым, ценностным, политическим, как бы его не называть. Решение о строительстве нового завода даже еще не является наиболее ярким примером, где может проявляться иррациональность подобных решений. В особенности, далеко идущие последствия может иметь произвольность решений в области долгосрочных капиталовложений в транспорт, топливно-энергетическую, добывающую промышленность; решений, связанных с размещением производительных сил. В экономике, освобожденной от ограничений классического капитализма, такие решения могут быть вызваны любыми соображениями.

Существует представление о плановости советских капиталовложений, как о чем-то полностью продуманном и вытекающем из экономических и социальных потребностей общества. На самом деле советский план капитального строительства – лишь совокупность произвольных решений. Решения о капиталовложениях – совокупность решений, вырабатываемых под действием различных групп давления часто безо всякого экономического обоснования. План означает лишь то, что любое вложение должно быть санкционировано сверху и не может быть сделано произвольно снизу, но учреждения, утверждающие эти капиталовложения, лишены какого-либо экономического критерия при оценке их эффективности. Кроме того капиталовложения должны удовлетворять требованиям баланса. Как показывает советская же пресса, капстроительство в СССР предпринимается часто спонтанно и вне всякого координированного плана лишь под сильным политическим давлением, против которого плановые органы не в силах устоять, дабы не быть обвиненными в саботаже обороноспособности страны. Кроме того решения о капвложениях определяются региональными соображениями. Так решение о строительстве того или иного завода в Сибири может быть принято не потому, что там есть для этого необходимые условия, а именно вопреки им – для какой либо цели, часто не имеющей ничего общего с экономикой.

Например, Хрущев, узнав, что в дельте Дуная имеются мощные предприятия по переработке камышита, приказал в свое время строить целлюлозно-бумажный комбинат в Астрахани. Но выяснилось, что условия произрастания камышита в дельте Волги и Дуная столь различны, что рассчитывать на местный камышит в качестве исходного сырья для комбината не приходилось, по крайней мере, в первые годы его существования, так что в Астрахань стали сплавлять лес по Волге с севера.

Советские капвложения, как хорошо известно, могут быть не обеспечены ни оборудованием, ни рабочей силой по причине отсутствия их экономического обоснования и поэтому полностью неэффективны и даже убыточны. Могут начать производиться ненужные (и даже вредные!) машины, товары, вещества. Могут быть построены электростанции, не имеющие потребителей электроэнергии.

Хаотичность капвложений, их неэффективность – одна из самых разрушительных черт советской экономики.

В результате создается исключительно благоприятная обстановка для милитаризации советской экономики. Поскольку военные интересы имеют в советском обществе абсолютный приоритет, на все экономические решения неизбежно накладывается их отпечаток. Поскольку экономических регуляторов, по существу, не имеется, давление сил, мотивирующих свои требования военными интересами, всегда будет преобладать. Никаких сдерживающих механизмов против этого не имеется.

Поэтому разрушительный характер советской экономики приводит к ее глобальной милитаризации.

§ 2. ТЕХНОКРАТИЯ – ОРУЖИЕ МИЛИТАРИЗАЦИИ ЭКОНОМИКИ

Казалось бы, что движущей силой советской экономики являются военные интересы, что и утверждает Касториадис. В самом деле стратегические интересы СССР, потребности армии определяют количество производимого вооружения, сроки его обновления и т. п. и тем самым существенно влияют на общие экономические показатели страны. Но, во-первых, военное производство составляет лишь часть советской экономики, пусть даже и очень существенную. Во-вторых, сами по себе военные заказы еще не определяют всего технического прогресса. Ни армия, от которой исходят военные заказы, ни бюрократия, которая производит окончательное планирование, не выступают в роли инициаторов технического прогресса. Они могут выбирать лишь из того, что им предложат ученые и инженеры, т.е. советская технократия. Только на основе их предложений, на основе их рекомендаций определяются основные направления развития экономики.

Можно поэтому утверждать, что élan vital советских производительных сил является ни армия, ни промышленная бюрократия, а технократия. Но технократия действует в конкретных условиях советского общества, где военные интересы имеют абсолютный приоритет. Поэтому технократии очень трудно или невозможно добиться финансирования тех или иных наиболее сложных идей и проектов, кроме как обещанием использовать полученные результаты в военных целях, даже если сама армия и не выступает инициатором того или иного новшества. Таким образом, роль армии сводится к функции мощного катализатора советской экономики, но не к роли движущей ее силы.

Благодаря присутствию этого катализатора, технократия оказывает постоянное давление на бюрократию, сопровождающееся шантажом, согласно которому СССР проиграет гонку вооружений и войну, если только в то или иное предлагаемое новшество не будут вложены требуемые средства. Таким образом, технократия милитаризует почти всю свою деятельность, даже если она и не направлена на непосредственное создание орудий разрушения. Для любого новшества подыскивается стратегическое оправдание, и если оно не находится, то отбрасывается учеными и инженерами на ранних стадиях разработки. Но если у технократии оказываются вдруг иные средства получить бюджеты, она вовсе не обязательно использует в своих аргументах военные интересы. В самом деле, где это удается, она это и делает. Но ввиду абсолютного приоритета военных интересов в СССР, делать это ей трудно. Таким образом, хотя большей частью динамика советских производительных сил действительно определяется военными интересами, технократия оказывается движущей силой милитаризации советской экономики, создавая непрерывно новый военный потенциал во всех областях, который сама армия не могла бы планировать.

Давление создается, главным образом, учеными и инженерами, ищущими точки приложения своей деятельности, возможности повысить свой статус, ученую степень, получить новую должность, штаты и т. п. Во многих случаях их инициатива поддерживается также промышленными администраторами, делающими карьеру на успешной реализации того или иного изделия.

Выгодная идея, во время подхваченная специалистом, позволяет ему быстро выдвинуться на работе, защитить ученую степень, возглавить лабораторию, отдел, институт и т. п. Происходит подлинная охота за идеями.

Поскольку, однако, защита подобных идей перед руководством может производиться лишь путем ссылки на международных соперников, то внутренняя динамика научно-технического прогресса в СССР, определяется быстрым подхватыванием технократами именно иностранных технических идей и пропагандированием их в ССОР как жизненно важной необходимости для укрепления советского военного и стратегического потенциала.

Федосеев подтверждает эту общеизвестную истину. В СССР, говорит он, разработка оригинальных конструкций, не связанных с подражанием западным образцам (в основном американским) не только не поощряется, но и прямо препятствуется. «Только очень и очень немногие разработчики, – говорит Федосеев, – рисковали разрабатывать что-то свое, оригинальное. Это хоть и поощрялось на словах, но на практике существовало страшное недоверие к своему новому. Поэтому из-за естественной мелкой ошибки или опоздания в оригинальной разработке разработчика с позором снимали с поста, и карьера его кончилась» .

«Мне было непонятно это стремление, – говорит далее Федосеев, – к копированию зарубежной техники и всяческое его поощрение вместо внимательного содействия развитию собственной отечественной мысли и техники».

Тот же Федосеев, сам того не осознавая, воспроизводит механизм давления снизу вверх, т.е. внутреннюю динамику советской экономики. Он дает следующую схему внедрения новой военной техники:

1) получение сведений о новой технике или получение ее образца;

2) два-три года, по его словам, уходят на то, чтобы военные и партийные организации осознали значение новой техники;

3) год-два уходят на получение правительственного решения;

4) два-три года занимает пуск в производство;

5) год-два уходит на принятие на вооружение.

Как видно из этой схемы второй и третий этапы означают не что иное, как постоянное давление на «военные и партийные организации» со стороны специалистов. Ибо если бы эти организации были убеждены в необходимости такой техники, они бы не стали три года «осознавать» ее важность. Ясно, что делают это они только под давлением. Такое давление почти всегда безошибочно, ибо самый жесткий консерватор сопротивляясь ему, рискует оказаться в опасном положении человека, выступающего против интересов обороноспособности СССР – аргумент неотразимый.

Карл Шпилман отмечает, что наиболее динамичной силой являются не чиновники министерств, а именно конструкторы. В самом деле, – говорит он, – если для какого-либо КБ будет потеряна возможность начать разработку нового самолета или ракеты, то это будет большим уроном для этого КБ, в то время как для министра это весьма безразлично, ибо какой бы самолет не был разработан, он все равно будет производиться его министерством, и заказ от него никуда не уйдет. Таким образом, даже чиновники министерств могут скорее оказывать сдерживающее влияние на конструкторов и ученых, являющихся двигательным нервом гонки вооружений.

Внутренняя динамика милитаризации советской экономики может быть продемонстрирована на двух примерах, а именно на примере разработки стратегического оружия и на примере автоматизации производственных процессов. Механизм их одинаков и соответствует тому, что мы видели в схеме Федосеева. Различие лишь в уровне лобби, заинтересованного в том или ином новшестве.

В любопытном «романе» Битва Николая Горбачева, одобренном и изданном Воениздатом, и даже выставленном неудачно на соискание лит. премии РСФСР, показано, как проводилась в жизнь идея создания антиракеты, одного из самых прожорливых видов оружия, и при том настоящего «кота в мешке», которое никому не может дать уверенность в том, будет ли оно эффективно во время войны. Ведь такие системы предназначены лишь для одноразового пользования и любая ошибка, любой сбой может привести к фатальным последствиям. Разумеется, всегда можно провести блистательные испытания антиракеты в мирных условиях. Но такие испытания неизбежно будут проведены в намеренно облегченных условиях. Противник может всегда применить в боевой ракете какую-либо новинку, которая сможет повысить ее защиту от обнаружения и т. п. Но создание и поддержание такой системы стоит колоссальных средств.

По Горбачеву создание антиракеты начинается с письма группы маршалов в ЦК КПСС, в котором утверждается, что та сторона, которая создаст первая антиракету будет диктовать свои условия – «теперь в мире в условиях производства глобальных ракет тот будет обладать силой, будет на «коне», кто первый поставит на «стартовый» стол антиракету». Представитель бюрократии, заместитель председателя СМ СССР, который проводит совещание в ЦК, посвященное разбору письма маршалов, говорит: «речь идет о письме группы маршалов в ЦК – назрела... крайняя необходимость создания противоракетной системы. Доказательства – бурное развитие и накопление стратегических ракет в ряде стран агрессивных блоков Развитие ракет ставит под сомнение значение в будущем авиации и морского флота – точнее бомбардировочной авиации и надводных кораблей». Идея антиракеты, как видно из книги, встречает резкую оппозицию даже среди военных. Один адмирал даже заявил «в сильном возбуждении»: «Мы не можем принять точку зрения, выраженную в письме. В нем все от начала до конца, ерунда!»