Текст книги "Улыбка Мицара"

Автор книги: Михаил Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

– Командор, – обратился кибернетик Ян Юханен к Тарханову, – вы уверены, что на планете, куда мы стремимся, есть разумные существа?

За девять земных лет путешествия этот вопрос не раз обсуждался членами экспедиции. И, пожалуй, один Тарханов был уверен, что им, пятерым землянам, впервые придется встретиться с инопланетной цивилизацией. Как пройдет эта встреча, он не знал. И не знал об уровне жизни на незнакомой планете.

Тарханов внимательно посмотрел на кибернетика. Он, кажется, понимал его. Ян Юханен больше ста лет путешествовал в космосе, и за сто лет ему не приходилось еще встречаться сразумными существами. А жажда встречи с инопланетной цивилизацией у каждого космонавта так же велика, как велика жажда у путника, пробирающегося во пустыне.

Тарханов сказал:

– Я верю, что мы встретимся с разумными существами. Я верю, что они похожи на людей. И трижды верю, что нам удастся установить контакт.

– Интересно, очень интересно, – сказал астроботаник и подошел к иллюминатору. За кормой корабля тянулся световой шлейф аннигиляции. За шлейфом лежала черная пустота. – Да, пустота... Я первый раз в космосе. Все так интересно...

Тарханов подошел к роялю. Пальцы неуверенно коснулись клавиш.

Вдруг резкий пронзительный сигнал тревоги поднял звездолетчиков из-за стола. Оборвалась музыка. Приборы неистовствовали. Потом зажглись красные огни. Непривычные огни.

Не один световой год бороздил Тарханов космос. Были разные сигналы тревоги, но этот... Сигнал войны. Перед Тархановым в стенке кабины висел круглый ярко-красный циферблат. Никогда никто его не открывал. Звездолетчики шутя говорили: "Пуговка, украшение". Такие же "пуговки" имелись в рубке командора, в его кабинете, в спальне, в обеденном салоне, в библиотеке...

Войны на Земле давно исчезли. И все-таки, отправляя звездолетчиков в далекое космическое плавание, на Земле программировали электронный центр на "войну". И сейчас, глядя на зловещий сигнал, Тарханов растерялся.

По уставу звездной навигации циферблат мог открыть только командор, а в случае его гибели – ближайший помощник. Если не будет и помощников – электронный центр сам должен был принимать решение. В уставе говорилось, что командору разрешается вступить в переговоры с космическим противником и только в случае провала переговоров принимать необходимые меры для защиты звездолета. Если же противник, несмотря на предупреждение, попытается напасть на корабль, устав предлагал применить оружие. А оружие было такой силы, что могло сокрушить любое препятствие на пути звездолета.

И все-таки Тарханов не решался. Начать войну в космосе? Он чувствовал, как по спине пробежал холодок. Сигнал звучал все тревожнее. Что ж, пора. Тарханов сорвал планку. В небольшой выемке были вмонтированы две кнопки. Белая. Черная. Под первой зажглась буква "П", под второй – "У". Они означали: "Приготовиться к ответному удару" и "Удар". Тарханов, не задумываясь, нажал на белую кнопку – приготовиться к обороне никогда не мешает. Он только защищается, принимает меры, чтобы враг не захватил островок Земли во Вселенной.

В рубку вошел кибернетик. Глаза его сверкали:

– Командор, пора!

– Не торопи. От имени Земли я один должен принимать решение.

Кибернетик ушел. Легкий треск в пульте управления. А вообще была обычная тишина. Не чувствовалось, чго звездолет посланец Земли – встретился с враждебной силой. А электронный центр, получив сигнал "приготовиться", во все концы отдавал приказы. В приборы вводились новые программы. На корабле заработали долго бездействовавшие кибернетические машины. Бесшумно задраивались специальной сеткой иллюминаторы.

"Сейчас электронный центр проинформирует о приготовлениях", – подумал Тарханов. Он еще не совсем верил в опасность. Он рассекал космические просторы, чтобы нести в разумные миры дружбу и братство Земли. Он жил этой мечтой. А иные миры, оказывается, не хотят дружбы. Быть может, электронный центр ошибся?

На обзорном экране исчезло изображение планеты, к которой все эти годы мчался звездолет. Экран был белый, аамутненный. Радарные установки не предсказывали никакой опасности. Тарханов вызвал членов экспедиции – в такие минуты лучше быть всем вместе. На панели ручного управления вспыхнул зеленый огонек. Тарханов усилил громкость микрофона.

– Докладывает главный ЭЛЦ. Звездолет приготовился к ответному удару. Все оружие в боевой готовности. Вокруг корабля создано тридцатикилометровое защитное поле. Звездолет окружают белые шары. Расстояние сорок три километра. Температура по Кельвину – пять градусов. Я кончил.

– Н-да! – Тарханов посмотрел на обзорный экран. Там стояла сплошная белая пелена. – Пока никакой опасности не видно. А температура у них всегда пять градусов абсолютного.

Белая пелена на экране двигалась, мерцая золотистыми вспышками. Постепенно она стала приобретать форму шаров. Тарханов впился в них – какая же опасность угрожает звездолету? Шары, каждый размером с футбольный мяч, все плотнее окружали звездолет. Очень давно на Марсе Тарханов видел такой же белый шар. Он держал этот шар в руке. Совершенно безобидный, легкий, как пушинка, с изображением человека внутри. Но это же невозможно, немыслимо, чтобы между марсианским шаром и теми, которые окружали звездолет, было что-то общее. Тот не летал. А эти летают с такой же и даже большей скоростью, чем звездолет.

– Иван Васильевич, – обратился Тарханов к астроботанику, – прошу достать бортовой журнал, он в том ящике... Благодарю. – Сделав соответствующую запись, он отложил журнал в сторону. – Садитесь, товарищи. Нам ничего не остается делать, как ждать. Радиорубка?

– Радиорубка слушает, – металлическим голосом ответил робот.

– Запишите радиограмму. Галактика, Млечный Путь, планетная система Солнца, планета Земля, Хабаровск, Звездный Совет, председателю Комитета галактической связи. Звездолет "Уссури" попал в окружение белых шаров. Координаты звездолета...

– Радиограмма принята.

Тарханов включил микрофон и повернулся к обзорному экрану. Белые шары приближались к защитному полю звездолета. Казалось, что это пчелиный рой летит в поисках пристанища. Шары кружились, отскакивали, прижимались к защитному полю, вновь отскакивали и вновь касались поля, потом замирали.

– Такое впечатление, будто каждый старается принять наиболее удобную для себя позицию, – тихо сказал астрофизик Антон Итон.

Скопление белых шаров вокруг звездолета принимало форму огромных буртов хлопка. Проходила минута, вторая, третья... Проходил час, еще час... Звездолет мчался с такой же скоростью, как и раньше.

– Радиоаппаратура внешней связи вышла из строя во время передачи.

– Причины?

– Не удается выяснить.

– Возможности исправления?

– Ноль.

Тарханов выключил микрофон и некоторое время сидел молча. "Случилось самое страшное", – подумал он и тихо оповестил товарищей:

– Связь с Землей прервана.

– Что это, по-вашему, командор? И что они собираются делать? – Астроботаник внимательно посмотрел на Тарханова. Вы извините меня, я впервые в космосе и впервые встречаюсь с шарами. Быть может, для всех эта обычное явление...

– В том-то и дело, что не обычное... Если бы я знал, что они собираются делать...

Звездолетчики с напряжением следили за экраном. На панели загорелся зеленый огонек.

– Докладывает главный ЭЛЦ. Скорость корабля сто тысяч километров в секунду... Скорость девяносто семь тысяч... Скорость девяносто три тысячи... Скорость восемьдесят семь тысяч... Курс корабля изменился на две секунды...

– Тяга? – с волнением спросил Тарханов.

– Тяга нормальная. Антивещество поступает в нормальных дозах.

– Слушай меня, ЭЛЦ! Управление беру на себя. Управление беру на себя. Скорректировать курс корабля. Восхождение двадцать секунд.

– Есть восхождение двадцать секунд.

Скорость корабля продолжала падать.

– По местам, друзья. Через пять минут начнем ускорение.

Тарханов опять соединился с главным электронно-вычислительным центром:

– Расстояние до планеты?

– Ноль пять парсека.

Ровно через пять минут Тарханов дал в дюзы двойную порцию антивещества. Это было рискованно при такой громадной массе покоя корабля. Но Тарханов вынужден был пойти на этот риск. Перегрузка вдавила его в эластичное кресло. Он посмотрел на обзорный экран. Белый рой не маячил впереди корабля. "Освободились", – с облегчением подумал Тарханов. Постепенно тяжесть в теле прошла. Он придвинул к себе бортовой журнал и записал:

"Тринадцать часов двадцать пять мин. кор. вр. С помощью ускорения сбито скопление белых шаров".

В центре обзорного экрана снова появилось изображение Лории, куда долгие годы пробирались земляне...

В звездолете наступили "мирные" дни. Каждый занимался своим делом. Вахта за вахтой проходили без особых происшествий. В один такой "мирный" день Тарханов застал астроботаника в оранжерее, возле яблонь, стелющихся на полу и усыпанных крупными плодами.

– Через месяц будем собирать яблоки, – сказал астроботаник.

– Примут ли нас инопланетчики с нашими дарами? – спросил командор.

– Должны, командор. Мы несем дары мира и дружбы.

После нападения белых шаров этот вопрос часто обсуждался в звездолете.

– Я бы не сказал, что планета встречает нас с распростертыми объятиями, – сказал кибернетик во время обеда. – Шары это первое предупреждение.

– Вы не правы, – сказал астроботаник. – Высшая форма жизни всегда разумна. А высший разум всегда стремится к всеобщему счастью.

– Вы, как всегда, преувеличиваете значение слова "счастье" и все меряете по земным масштабам. Почему вы не допускаете мысли, что существует жизнь, где нет места эмоциям и чувствам, в которых коренится слово "счастье"?

– Ну, допустим.

– Нужно ли этому высокоорганизованному Разуму то, что дорого нам, – любовь, счастье, страдания, борьба? Захотят ли они принять эту нашу жизнь? Не потому ли они выставили нам навстречу белую ораву. Ораву, которая может замедлять и менять курс такого суперзвездолета, как "Уссури". Какой же колоссальной силой она обладает и что это за сила? Откуда? И как высоко должен быть здесь организован Разум, если он владеет такой силой?

Тарханов открыл бутылку вина. В салоне разнесся запах фруктовых садов. Все заулыбались. У каждого, очевидно, в памяти возникли картины раннего земного лета. Тарханов сел за рояль, – хотелось немного отвлечься от дум об этих странных шарах, внезапно появляющихся и внезапно исчезающих. Будут ли еще встречи с ними?..

Постепенно музыка увлекла его, ему казалось, что он находится на Земле и где-то рядом с ним шумит сад или медленно вздыхает море. Потом ему казалось, что он находится в гроте и ищет Наташу и никак не может найти ее. Внезапно он почувствовал на своих плечах какую-то тяжесть, будто навалили десятипудовые гири. Он обернулся. Это кибернетик давил его плечи железными руками.

– Командор, тебе следовало остаться на Земле.

Тарханов долго смотрел на инженера. Годы совместного путешествия ни на йоту не сблизили их. Перед стартом Тарханова предупредили, что кибернетик слишком долго пробыл в космосе, но он не придал этому значения. Даже был рад, что на звездолете будет человек с несгибаемым железным характером и большим опытом космических полетов.

– Вы когда-нибудь и кого-нибудь любили в жизни, инженер? – Легким движением Тарханов сбросил с плеч тяжелые руки кибернетика.

Кибернетик снисходительно посмотрел на Тарханова и улыбнулся:

– Не знаю, командор. Да и к чему этот вопрос?

Тарханов все еще глядел на кибернетика. Ростом инженер был, вероятно, не менее ста девяноста сантиметров. Но бросался в глаза не его рост, – бросалась в глаза его какая-то первобытная упругая сила. Она была в его широких плечах и широкой груди. Он крепко стоял на ногах. Ступал по звездолету твердо и уверенно. Каждое движение мускулов – пожимал ли он плечами или стискивал в зубах сигарету – было полно решимости и казалось проявлением избыточной, бьющей через край силы. Но за этой внешней силой, пронизывающей его движения, пробивалась другая – внутренняя, интеллектуальная сила. И трудно было определить, которая из них главенствует.

– На Земле я гость, командор. По-настоящему я чувствую себя человеком в космосе. Ты мчишься в мировое пространство... Мерцающие искры звезд... Огненные кометы... За кормой остается старость. Ты все такой же молодой, и сила у тебя все такая же.

– Вам, по-моему, тридцать пять лет?

– Да, вы не ошиблись.

– Земных? – спросил астроботаник.

Кибернетик улыбнулся:

– Я удивляюсь, коллега. Кто же в космосе ведет счет по земному летосчислению? Если вам интересно – мне сто девяносто девять.

"Космос формирует и таких", – подумал Тарханов. Долгие годы движения. Посадки на чужие звезды. Сколько трудов, нервов и воли требуется для этого. И кибернетик превратился в человека с железной волей. Ему абсолютно чужды человеческие слабости. С ним можно садиться на любую планету или звезду. Он преодолеет любые трудности.

И все-таки в его обществе было почему-то холодно и неуютно...

Сегодня был день отдыха. Никто не спешил покидать уютный салон. Курили. И сизый дымок сигарет поднимался к потолку и исчезал. Астроботаник принес пять красных помидоров. Осторожно разрезал их на дольки.

– Прошу, звездолетчики, – широким жестом показал на помидоры. – Это Земля родная.

– Здесь не Земля, а космос, – заметил кибернетик, направляясь к телеэкрану. – Помидоры жалко выглядят здесь, в космосе. Хлорелла – вот пища звездных скитальцев.

Выспренные слова инженера вызвали смех. Он тоже фыркнул и включил телеэкран.

Тарханов взглянул на первые кадры и тут же отвернулся. Он хорошо изучил вкусы кибернетика: тот любил преимущественно старинные приключенческие фильмы. По натуре Ян Юханен был деятельным человеком. Вся его жизнь в космосе была сплошным приключением. А в "Уссури" пока не было никаких приключений, если не считать происшествия с белыми шарами. И однообразная жизнь начинала приедаться ему. Тарханов же радовался, что полет проходит так успешно и строго по графику.

Но радоваться было рано. Шары вновь окружили корабль. Опять по сигналу тревоги члены экспедиции заняли свои боевые места. Тарханов смотрел на обзорный экран. Шары вели себя точно так же, как амурские поденки в летнюю пору. Как давно это было! Тарханов возвращался из Харбина в Хабаровск. Лето стояло жаркое. Судно сбавило ход, чтобы пассажиры могли любоваться тихими струями реки. И сразу же тучи поденок закружились около ракетохода. Обессиленные, они падали на палубу, ют, полубак, залетали в каюты. Жизнь у них длилась сутки... Это сравнение шаров с поденками у Тарханова возникало впоследствии много раз. Но шары не были безобидными. Они меняли курс суперзвездолета, замедляли его скорость. Это была сила, с которой не могли не считаться звездолетчики.

С помощью особого устройства, могущего легко двигаться в защитном поле звездолета, удалось поймать несколько шаров. Их подвергли всяческим испытаниям. Они источали фотоны, и только и ничем особенным не отличались от шара, найденного Тархановым много лет назад на Марсе. И все-таки некоторое различие было. Марсианский шар был как бы пустотелым. У этих же внутри виднелись более плотные слои массы, которые беспрерывно меняли свою форму. Трудно было определить, с кем или с чем имеют дело звездолетчики.

Временами скорость звездолета падала до критических пределов. Трехкратным ускорением Тарханову удалось еще раз оторваться от шаров. Дорога к незнакомой планете освободилась. Дни, недели, месяцы звездолет летел с рейсовой скоростью. Потом все начиналось сначала. Вновь налетали миллионы белых шаров, облепляли защитное поле, и скорость звездолета начинала падать. Курс менялся. Создавалось такое впечатление, будто шары во что бы то ни стало решили воспрепятствовать посадке звездолета на планету.

Борьба утомляла. Антивещества расходовалось много. И все-таки Тарханов не решался применить оружие, как бы давая понять неизвестным, что у него мирные намерения.

Но чем ближе подвигался звездолет к планете, тем ожесточеннее становились атаки белых шаров. Пришло время, когда перестало помогать и ускорение.

Тарханов перелистывал "Космическое право". Корнями своими оно уходило в далекое прошлое, когда земляне начали совершать первые рейсы на планеты Солнечной системы. В основу его легли советские космические законы, выработанные в начале двадцать первого века. Запрещалось строить на планетах Солнечной системы военные базы. Богатства недр Венеры, Марса, Сатурна, Юпитера объявлялись достоянием всего человечества.

В книге подробно и обстоятельно излагалась история космического права, но очень мало говорилось о том, что делать командору звездного корабля в такой вот ситуации, как сейчас. В истории астронавигации со дня ее зарождения еще не было случая организованного нападения на звездный корабль.

– Что будем делать? – откровенно спросил Тарханов членов экспедиции. – Белые шары по-прежнему пытаются сбить нас с курса, как бы не желая пустить нас на планету. Почему – я не знаю. Вам известна наша цель – установить контакт с инопланетной цивилизацией, если таковая есть на Лории. Мы не завоеватели. Мы несем в звездвый мир наши величайшие принципы Мир, Свободу, Братство. Миссия, возложенная на нас, требует, чтобы мы еще раз подумали, прежде чем принять окончательное решение. Да, мне достаточно нажать черную кнопку, чтобы начать военные действия. Но зачем? Что сделать, чтобы Лория убедилась в наших мирных целях?

В салоне воцарилась тишина.

– Я готов выполнять любое ваше приказание, – сказал кибернетик.

Он снимал со своих плеч всякую ответственность. Астроботаник развел руками:

– Война – это смерть. Я – за жизнь.

– Что же делать?

– Мы можем повернуть назад.

Тарханов включил обзорный экран. В действиях шаров появилось что-то новое. Они теперь не липли к защитному полю, а стремительно падали на него. Впечатление было такое, будто за бортом крупными хлопьями падает снег. Тарханов нахмурился: ему не нравилась эта космическая метелица. Быть может, астроботаник прав? Повернуть назад и вернуться на Землю?

Теперь уже тринадцать вихревых столбов танцевали над защитным полем. Чего они хотят?

– В кормовой части пробито защитное поле, – голос кибернетика был хриплым.

– Заделать, – приказал Тарханов и включил селектронный видеофон. Положение становилось угрожающим. Если белые шары пробьют защитное поле звездолета еще в нескольких местах, они пробьются к самому кораблю. Значит, война объявлена... Тарханов вздохнул. Сердце сжалось от тягостных предчувствий, но он усилием воли подавил в себе секундную нерешительность. – Внимание, ЭЛЦ. Даю программу. Даю программу. Приготовить аннилигационные излучатели. Цель – шары. Залп одновременный.

– Программа принята. Расчет через пять секунд.

Тарханов смотрел на хронометр. Секунда, вторая, третья...

"Как я не хотел этого", – вздохнул он, когда хронометр отсчитал пять секунд.

– Расчет готов, – доложил ЭЛЦ.

Тарханов все еще медлил. Глаза были прикованы к черной кнопке. Думал ли он в те секунды о чем-нибудь? Тарханов напрягал память, но ничего не мог припомнить. Все мысли, очевидно, Сосредоточились тогда на кнопке. Единственное, что запомнилось, так это пальцы – белые. Еще запомнилось: указательный палец лежал на кнопке, остальные были зажаты в кулак. Тарханов ждал взрыва. Взрыва не было. Он посмотрел на экран. Экран сверкал ослепительной белизной.

– ЭЛЦ, информацию?

Электронный центр молчал.

– ЭЛЦ!

Этого не может быть! Электронный центр будет жить и в том случае, когда испепелится корпус звездолета и погибнут люди. Он столетиями будет плыть по Вселенной, будет мигать кварцевыми глазами, призывая к себе звездные корабли, чтобы рассказать им о трагедии в космосе.

Тарханов оглянулся. Излучатели антиматерии почемуто не сработали. Тарханов рывком открыл двери электроцентра. Привычная картина. Тысячи зеленых огоньков бегали по панели. Казалось, что машина – гениальное изобретение человека – с небывалой поспешностью пытается переработать поток непонятных информации и не может. Бег зеленых огней замедлился. ЭЛЦ заговорил:

– Аннигиляции нет... Аннигиляции нет... Аннигиляции нет.

– Хватит, ЭЛЦ.

– Аннигиляции нет... Аннигиляции нет...

Тарханов включил дублер электронного центра и через пять минут имел в своем распоряжении всю необходимую информацию. В аппаратной члены экспедиции молча выслушали сообщения дублера. На вопрос, почему не сработали антипротонные излучатели, дублер ответил, что расход антиматерии в десять раз превысил норму. Тарханов приказал перепроверить цифры. Дублер подтвердил их.

– Аннигиляции не было. Шары растаяли.

– Мы знаем, что аннигиляции не было, – сказал Тарханов. Что ж было?

Дублер долго молчал и наконец проскрипел:

– Я не знаю, что было.

Астрофизик Антони Итон с удивлением посмотрел на машину и сказал:

– Они всегда скрипят, когда не знают.

Все улыбнулись. Тарханов пригласил ученых в рубку:

– Ваше мнение, коллеги?

– Я понял одно, командор: путь свободен, – сказал астроботаник. – И цель близка.

– Но вы понимаете, что случилось? – Тарханов внимательно посмотрел на ученых. – Запасы антивещества на пределе. Нам едва хватит на обратный путь к Земле. А если и на обратном пути мы встретимся с враждебными белыми шарами? Подумайте еще раз. Через час я жду ответа.

Оставшись один, Тарханов попытался представить события, которые развернулись в звездолете. Выпустив весь заряд антивещества и убедившись, что ожидаемого эффекта не получилось, электронный центр распорядился изъять антивещество, предназначенное для тяги. Быть может, это изъятие продолжалось до тех пор, пока не растаяли все шары.

...Через час Тарханов знал общее решение ученых: высадиться на Лории, изучить эту планету, завязать связи с ее обитателями, попытаться с их помощью отремонтировать звездолет и лишь тогда – на пределе – отправиться в долгий обратный путь. Тарханов посмотрел на звездолет. Долгие годы он стоит на голубом плато. Вдали сверкает такое же голубое море. Пора возвращаться в звездолет и продолжать работу. Но не хотелось бросать теплую скамейку, идти, опять садиться за вычисления. Хотелось уснуть и никогда не проснуться. После этого наступали долгие часы оцепенения, когда мысль не работала. Потом он изумленно спрашивал себя:

"Неужели жизнь опротивела мне? Нет же! Я люблю ее гораздо больше". Так говорил он себе, жадно вглядываясь в голубой мир чужой планеты. Но молчаливая пустыня смеялась над ним: "Ты лжешь себе. Эта ложь нужна твоему уму, но ты уже мертный, как мертва эта планета". "Врешь! – в исступлении кричал Тарханов. – Я живу!" И чувствовал, как по телу разливается тот огонь жизни, что покоряет Вселенную.

Он вспомнил те мгновения, когда звездолет пошел на посадку, вошел в атмосферу Лории. Она была почти такой же, как на Земле: кислорода – двадцать четыре и одна десятая процента, азота – семьдесят три и четыре десятых процента, углекислого газа – одна и восемь десятых процента. Радиация – семьдесят три рентгена. Но в специальных костюмах она была безопасна землянам.

Тарханов улыбнулся. Ему почему-то вспомнилась сцена, разыгравшаяся сразу после того, как приборы определили состав атмосферы Лории. Иван Васильевич улыбался, переминался с ноги на ногу, пытался заговорить, но никак не решался нарушить торжественное молчание. В конце концов не выдержал и воскликнул:

– Это же великолепно – углекислый газ!

Все поняли его: углекислый газ – это жизнь, и сразу занялись неотложными делами. Астроботаник тоже включился в общую работу по подготовке к выходу на планету.

Первыми покинули звездолет Ян Юханен и Антона Итон. Тарханов проверил на них космические костюмы, положение захватов и прижимов маски, потом открыл шлюзовые двери. Протяжный свист воздуха, втягивающегося внутрь корабля: открылся наружный люк. Тарханов видел, как его товарищи вышли из люка. Первый шаг на незнакомой планете. Неуверенный, осторожный. Казалось, будто люди заново учились ходить. Первым опомнился кибернетик. Он разбежался и подпрыгнул, потом повернулся к звездолету и высоко поднял правую руку. Тарханов невольно улыбнулся. Рядом горячо дышал астроботаник.

– Командор, разрешите, – настойчиво звучал его шепот. Разрешите пощупать руками горсть земли чужой планеты.

Роботы выкатили из грузовых отсеков двухместный автоплан, полностью подготовленный к полету. Кибернетик и астрофизик улетели. Тарханов следил за серебристой птицей до тех пор, пока она не скрылась из виду.

– С благополучным началом, Иван Васильевич, – сказал он, обращаясь к астроботанику.

– Да, да. – Астроботаник прижимал к груди ящик, облицованный серо-синим курганатом.

– Что это у вас?

– Не узнаете? Определитель атмосферы. – Астроботаник нажал кнопку.На небольшом экране сразу же вспыхнули цифры: семьдесят восемь ноль восемь, двадцать девяносто сотых, ноль девяносто четыре и ноль восемь сотых. Последняя цифра была взята в красный кружок.

– Это атмосфера Лории? – с недоумением спросил Тарханов. – Так почему же углекислого газа всего ноль, ноль восемь?

Астроботаник тоже был удивлен.

– Проверьте климатизаторы.

Тарханов нахмурился. Климатизаторы не могли отказать. Значит, астроботаник, он же врач экспедиции, что-то недоглядел, хотя свои обязанности обычно исполнял добросовестно и великолепно знал космическую медицину. Что же могло случиться теперь?

Астроботаник вернулся через полчаса, смущенно сказал:

– Как только пошли на посадку, я переключил климатизатор на ручное управление, как положено по инструкции. А после посадки забыл выключить автоматы.

– Я вынужден записать об этом в бортовой журнал.

– Пишите. Как же иначе.

– Ладно. Можете выходить.

Астроботаник ринулся к шлюзу, нажал кнопку, и люк открылся. Тарханов увидел черную зияющую пустоту. Дальнейшее произошло с быстротой молнии. Одним прыжком он кинулся к астроботанику и резким рывком отдернул его от люка.

Иван Васильевич с трудом поднялся на ноги, потер ушибленное колено.

– Что со мной случилось?

– Ничего не понимаю, – ответил Тарханов. – Вы открыли люк и xoтели выйти из звездолета без противорадиационного костюма. Мне ничего не оставалось делать, как применить физическую силу. Что с вами, Иван Васильевич?

– Ничего не знаю, – пробормотал астроботаник. – Какой-то внезапный припадок рассеянности, которой раньше я не замечал за собою... И еще: у меня такое чувство, словно я навсегда останусь на Лории... Я не вернусь на Землю...

– У вас есть семья?

На "Уссури" по молчаливому соглашению членов экспедиции звездолетчики за время полета ни разу не заговаривали о близких, родных и друзьях, оставшихся на Земле. Мало ли что может случиться с семьями на родной планете за долгие годы странствия в космосе? Вот почему вопрос Тарханова прозвучал почти жестоко.

– У меня никого нет, – глухо сказал астроботаник. – Жена оставила меня в тот день, как только узнала, что я лечу в космос.

– Почему вы не отказались от экспедиции?

– Если бы я остался на Земле, я всю жизнь презирал бы себя.

– Да, ситуация. – Тарханов сочувственно покачал головой. – Ладно, возьмите антирадиационный костюм. Можете выйти из звездолета на два часа.

Тарханову казалось тогда, что Иван Васильевич забыл об этом разговоре о семье: за долгие годы совместного пребывания на Лории они потом ни разу не упоминали о нем. Только перед смертью астроботаник поманил Тарханова к себе и тихо прошептал:

– Помнишь, я говорил, что не вернусь на Землю, Ритмин? Кто оказался прав?

Первый и последний раз астроботаник назвал его по имени. Он лежал на кровати-раскладушке высохший, морщинистый, с ясными светлыми глазами. Лорианский день был в разгаре. Через открытые окна доносился острый тополиный запах.

– Шумят, – с каким-то умиротворением сказал Иван Васильевич. – А шары больше почему-то не прилетают. Ты разгадал их тайну, командор?

– Нет, – ответил Тарханов. Он сидел у изголовья астроботаника и держал его за руку.

– Роботов, которые обслуживали меня, не выключайте и не разбирайте, – тихо продолжал астроботаник. – Они обеспечат колонию питанием, будут присматривать и ухаживать за лесами, огородами, убирать хлеб. В своем деле они мастера... Сильную жизнь мы занесли на Лорию. Она будет такой же прекрасной, как и на Земле. Ты веришь?

– Верю. – Тарханов пожал руку умирающего.

Силы оставляли астроботаника. Он уходил, погружался в бездонную глубину покоя и мрака, на мгновение открыл глаза ясные и чистые.

– Такая легкость в теле... Я совсем его не чувствую. Мои наблюдения захвати с собой на Землю – они пригодятся потомкам... Хорони меня здесь, в долине. Немного устал, вздремну, пожалуй, а ты посиди...

И закрыл глаза. Больше он их не открывал.

Тарханову вдруг стало холодно, хотя Мицар был в самом зените. Его лучи почти перпендикулярно падали на Лорию. Мимо прошел робот. Тарханов зажал голову руками, поднялся со скамейки и, качаясь, двинулся вперед. Все перед ним кружилось. Солнце, Земля, ковш Медведицы, астроботаник у люка... Он сам проваливался куда-то а пустоту.

Очнулся он, когда лорианский день уже клонился к вечеру. Сделав несколько нетвердых шагов, Тарханов сел на скамейку, чтобы не упасть. До него долетели звуки, напоминающие журчание ручейка по мшистым камням в тихом, уединенном ущелье. Они убаюкивали, уносили куда-то далеко, заставляли тихо улыбаться заново рождающейся жизни на мертвой планете. "Иван Васильевич..." – подумал Тарханов и глубоко вздохнул...

Их было пятеро землян. Остался он один. Он тоже скоро ляжет рядом с товарищами. Что ж, они сделали все, что могли. Только вот Ян Юханен погиб вдали от звездолета, в окружении бледно зеленых шаров. Да, на Лории имелись и такие шары. Но были и другие – они охраняли посадки астроботаника от губительных ураганов.

Тарханов медленно шел по тем тропкам, по которым прогуливался вместе с Иваном Васильевичем. Сколько труда и любви отдал астроботаник, чтобы вдохнуть жизнь в эту мертвую долину...

Началось, пожалуй, это не тогда, когда астроботаник с разрешения Тарханова в первый раз покинул звездолет, хотя, вернувшись через два часа, он с умилением вспоминал свое первое путешествие по незнакомой планете. Началось вечером, когда прилетел кибернетик. Инженер с мрачным видом рассказывал о том, что он видел за время пятичасового облета планеты.

– Мертвая планета, – резюмировал кибернетик. – Ничего живого... Один углекислый газ. Но это, кажется, по вашей части, Иван Васильевич?

– Да, планета мертва, – сказал Тарханов. – В этом вы правы, инженер. Я бы хотел послушать астроботаника.

– Я должен заранее извиниться перед коллегами. Мне придется говорить о самых элементарных вещах. – Иван Васильевич покосился на кибернетика. – Я не думаю, что нам придется бороться с углекислым газом. Углекислый газ Лории – наш вернейший союзник. Давно известно, что в земной атмосфере углекислого газа, который необходим для фотосинтеза, не так уж много. Точнее: имеется минимально необходимое количество для жизни растений. Лория в этом отношении намного богаче Земли. И земные растения при прочих благоприятных условиях должны развиваться здесь в три-четыре раза быстрее, чем на Земле... С вашего разрешения, командор, я с завтрашнего дня приступаю к исполнению своих прямых обязанностей – воссозданию земной жизни на Лории. Верю, здесь зашумят леса!