Текст книги "Покоя не будет"
Автор книги: Михаил Аношкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)
8
Тоска. Опускаются руки – ничего не хочется делать. Письмо писать Дусе не стал. И она молчала, – наверно, посевная в разгаре. Надоел хирург, все время вежливо называвший больного тезкой. Раздражать стала тетя Нюра, хотя она по-прежнему была добра. Забросил книги. Крепче цепи держал недуг. Цепь можно перепилить, порвать… А недуг не сбросить с плеч. Хотя лечение подходило к концу, но нескоро еще вернется здоровье, инвалидом еще придется походить. А сердце рвалось куда-то. И частенько Андрей наведывался на вокзал. Будоражили паровозные гудки. Они звали странствовать, звали в город, где прошла ранняя юность, а то к бывшим друзьям – комсомольцам. Гудки приносили привет из далекой целинной земли, от широких степей, где так славно начиналась новая жизнь. Они вызывали яркие воспоминания о голубом озерном крае, где отгорело Андреево детство и где жили дорогие люди. Уносился в мыслях на Егозу, к избушке на курьих ножках, и будто снова горные ветры ласкали разгоряченное лицо, а синие дали лечили от тоски.
Однажды, уже в конце мая, бродил Андрей по привокзальной площади, радуясь бестолковой сутолоке пассажиров. Они, как всегда, куда-то бежали, спешили, толкали друг друга. Этих людей звала дорога, дальний путь. Скоро он позовет и Андрея.
Приметил он вдруг робкую стайку школьников. Жались они к левому крылу здания вокзала. Вот и малыши куда-то едут. Видно, впервые, – вон у них какие любопытные ив то же время немного испуганные лица. Андрей остановился, посмотрел на них с улыбкой. И вдруг один из этой стайки сорвался с места и кинулся навстречу:
– Дядя Андрей! – звонко закричал он. – Дядя Андрей!
Андрей обрадовался: к нему бежал Борис. Вот он ткнулся ему в живот, обхватил Андрея руками и поднял сияющие глаза-смородинки.
– Ты как сюда попал? – улыбнулся Андрей.
– А мы на экскурсию. В Ильменский заповедник.
– Молодец!
– Дядя Андрей, вы когда к нам приедете?
– Скоро.
– Правда?
– Правда.
– Вот хорошо-то! – и Борис, понизив голос до полушепота, сообщил: – А мама вас часто вспоминает.
– Да ну? – смутился Андрей.
– Ага. Она вам столько писем написала, я видел, – штук двадцать.
– Ну, уж и двадцать!
– Честное пионерское! Только она их в комоде спрятала. Я ей говорю, мама, давай на почту отнесу, тебе же некогда. Не дала.
Андрей был тронут бесхитростным рассказом маленького друга. А в это время к ребятам подошла учительница, они засобирались, загалдели.
– Я пойду, дядя Андрей.
– Знаешь, а я тебя, пожалуй, провожу.
– Вот хорошо-то! – подпрыгнул Борис и помчался к своим товарищам.
Проводив Бориса, поехал трамваем домой. Всю дорогу думал о Нине Петровне. Вспомнил, как она уничтожала его пышную бороду. Кругом голубели гористые дали, ветерок шевелил завитки ее каштановых волос. Радостным бесенком крутился Борис.
Как хорошо было тогда – только приятно и никаких сомнений…
Вспомнил, как она приезжала в марте, ее признание – и завихрились мысли, заныло сердце. Хватит! Надо уезжать отсюда, заняться делом. Здоровье улучшилось. Мог сжимать пальцы больной руки в кулак, рука сгибалась в локте. Правда, еще в плече не действовала, но со временем и здесь заживет. Завтра Андрей пойдет к хирургу – пусть направляет на трудовую комиссию.
И через день, тепло попрощавшись с тетей Нюрой, Андрей уехал в Кыштым.
9
Василий обрадовался брату, но, как всегда, был сдержан, лишь скупо спросил о здоровье. Жена, вечная хлопотунья и труженица, забрала у Андрея грязное белье и принялась за стирку. Наконец-то снова в своей семье!
Первые дни осматривался. После почти годового отсутствия как бы снова входил в размеренный, давно установившийся ритм жизни этой большой семьи. Спокойнее стало на душе. Но это спокойствие длилось недолго. Стало тяготить безделье. Василий, приходя с завода, ни минуты не сидел без дела: то он починял обувь, то что-то мастерил в сарайке, стук топора слышался допоздна. А последнее время готовился к сенокосу – направлял косы, починял старые и делал новые грабли.
У Демида во дворе был верстак с тисками и набором слесарного инструмента. Этот верстак они оснащали вместе с Андреем. В свободное время Демид слесарил или уходил в город по своим делам.
Только Андрею нечего было делать. Сначала много читал. Но трудовая атмосфера, царившая в семье, начинала тревожить, хотя сам он ничего делать не мог, да от него этого и не требовали. И Андрей старался меньше бывать дома.
Сходил прежде всего на завод. С радостным волнением заглянул в комитет комсомола, но там шло заседание. В коридоре толпились незнакомые юноши и девушки, переговаривались вполголоса. Как понял Андрей из обрывков разговора, их принимали в комсомол. И надо было видеть возбужденные лица, чтобы понять, каким событием был для них этот день. Казалось, недавно и Андрей вот так же ожидал здесь решения своей судьбы, вот так же, с замирающим сердцем входил в комнату, где заседал комитет, и отвечал на вопросы, краснея и даже заикаясь.
Немало утекло воды с тех пор! Новички не знали Андрея, а он их. Заглянул в комнату, и там никого из знакомых: члены комитета избраны недавно. Сразу стало как-то грустно, и Андрей направился в цех. Больно задела процедура оформления пропуска. Она как бы лишний раз подчеркнула, что человек он для завода чужой. Раньше вахтеры были знакомы, Андрей даже не носил постоянного пропуска – его и так знали.
Цех встретил мощным гулом станков. Когда-то этот гул, этот широкий пролет цеха с высокими окнами, с рядами станков, возле которых стояли люди, – все это в свое время было обычным, повседневным, родным.
Сразу же возле двери справа на карусельном станке работал Андреев одногодок, белобрысый Витька Горелов. Синилов сразу узнал его. Окликнул. Но тот не шелохнулся, наблюдая за движущейся огромной деталью. Витька оглянулся лишь тогда, когда его тронули за плечо. Оглянулся и расплылся в улыбке.
– Андрейка! черт! – крикнул Витька и сжал до боли его левую руку.
– Опять к нам? – спросил Витька, все еще озаряя товарища белозубой улыбкой.
– Нет, – покачал головой Андрей. – В гости! Рука еще болит.
Но Витьке некогда было – станок работал, требовал внимания. Андрею вспомнилась шутка: на самом большом станке работает самый маленький в цехе – крепыш Витька Горелов.
Радостно встретил Синилова старый мастер с седой, клинышком бородкой, в пенсне, всем известный Иван Митрич. Ему уже на пенсию пора, а он бегает по цеху, шумит, никому не дает покоя. Это он научил Андрея слесарному мастерству, а потом гордился своим учеником, беспокоился о нем больше всех.
Иван Митрич даже прослезился. Принялся дотошно расспрашивать Андрея о житье-бытье. Но мастера окликнули: ни у кого нет столько хлопот, как у мастера.
Все заняты, у каждого здесь есть свое дело, а у него здесь только прошлое. Андрей круто повернул к выходу.
* * *
Письмо от Дуси получил неожиданно. Дуся сердилась.
«Что с тобой делается, Андрей? – спрашивала она. – Я опять разыскиваю тебя, а ты не пишешь, даже не сообщил новый адрес. Пришлось стороной наводить справки. Нехорошо. Зачем же так легко поступаешь с нашей дружбой? А может, тебе опять плохо? – уж тревожилась она. – Может, ты упал духом? И как это можно, Андрюша? Приезжай скорее к нам, лучше тебе с нами будет, и ребята тебя ждут. Работу найдем. Приезжай!»
Эх, Дуся, милая девушка! Что делать? Он виноват перед нею. Запутался. Сам не знает, к какому берегу причаливать. Потянуло на Егозу.
…На гору взбирался с трудом, отдыхал несколько раз. А на вершине обдал свежий ветер, и Андрей вздохнул полной грудью.
Хорошо! Здесь все по-прежнему. И маленькая, накренившаяся набок бревенчатая избушка, примостившаяся прямо на камнях; ниже – пустующая загородка, в которой когда-то жила раненая косуля; все те же голубые дали, дымящиеся маревом.
Сначала Андрей подумал, что в избушке никто не живет, но ошибся. На порожке стоял котелок малины, значит кто-то есть. Внизу, возле загородки, хрустнул сучок, и только теперь Андрей увидел человека, собиравшего сучья. По неторопливым движениям, по тому, как тяжело этот человек нагибался и складывал сучья на полусогнутую левую руку и еще по каким-то неуловимым признакам, Андрей понял, что человек этот стар. И когда тот повернулся с охапкой сучьев, узнал в нем деда, жившего здесь до него.
Старик кое-как вскарабкался к избушке, бросил хворост возле камня и из-под седых мохнатых бровей внимательно посмотрел на непрошенного посетителя.
– Не узнаешь, дедушка? – спросил Андрей.
– Вас тут много ходит, разве узнаешь всех-то? – ответил неприветливо старик.
– Вообще, конечно, – согласился Андрей. – Только в прошлое лето я вместо вас тут сидел.
– А-а! – как-то уж очень равнодушно произнес старик и принялся ломать сучья на мелкие доли: камин в избушке был маленький и длинные сучья в него не входили.
– Вы ж, дедушка, тогда на глаза жаловались, – сказал Андрей, – лучше, что ли, они у вас стали?
– А что глаза? – отозвался старик, продолжая свое занятие. – Я, чай, не на белку охотиться собрался, а сторожить. Огонь-то уж как-нибудь разгляжу.
– Оно, конечно.
– Да и внучка у меня приехала. Слава богу, поесть-попить приносит. А ты что, опять на это место метишь?
– Что вы, дедушка! – возразил Андрей. – Я просто посмотреть пришел – соскучился.
– Смотри, не жалко. У всякого человека свое место на земле должно быть. Я вот, сказать тебе, половину света исколесил. И в Сибири был, и на Карпатах, и по морям-океанам плавал, в жарких странах довелось побывать. А помирать домой потянуло. Потому что здесь мое главное место на земле, дорогое с самого что ни на есть дитячьего возраста.
После этого старик замолчал. Разжег камин, поставил кипятить воду, сел чистить картошку и ни малейшего интереса не проявил к гостю, словно бы его и не было. «Да, – подумал Андрей. – И здесь остались одни воспоминания. Посторонний, чужой, всего лишь один из проходящих, каких здесь, действительно, бывает много». И сразу потускнела прелесть горных далей. Каким-то холодом повеяло от них.
Андрей попрощался со стариком и стал спускаться вниз. Уже в городе вдруг подумал: «Не зайти ли к Нине Петровне?» Повернул на улицу, где жила Орлова. Разыскал дом: трехоконный, опалубленный, под железной крышей. Двор огорожен наглухо – добротные тесовые ворота с резными украшениями, маленькая калитка со звонкой щеколдой. Ого! Сюда просто не попадешь! Перед окнами садик – сирень, вишня, цветы.
Тронул щеколду – закрыто. Постучал. Никто не отозвался. Еще. Из соседнего двора выглянула женщина:
– В огороде хозяйка. Стучите сильнее.
Постучал так, что зазвенело кругом. Услышал со двора:
– Сейчас, сейчас!
Открыла сама Нина Петровна, отпрянула от радости, позвала:
– Заходи, заходи!
Переступил через подворотню, калитка захлопнулась. Двор узенький, мрачный, с задней стороны над ним нависла крыша амбара. Тоскливо заныло под ложечкой. Задрал голову, посмотрел на небо – голубынь, простор. А здесь прямоугольная коробка. Что если не выберешься из нее?
У Нины Петровны руки были в земле – полола она, что ли. Волосы прибраны небрежно, косынка съехала на затылок. Кофточка на плече рваная. На ногах старые галоши. Упругие икры ног тоже в земляной пыли. Очень домашний вид был у Нины Петровны. И ему почему-то это не понравилось. Да! Только что, как птица, стоял под самыми облаками, на горе, и сразу попал в эту коробку. Может, поэтому испортилось настроение?
Нина Петровна привела себя в порядок, зазвала в горницу. Уютно. Тюлевые занавески, цветы на окнах. На комоде зеркало и безделушки – разные слоники, волчата, белочки.
Нина Петровна что-то говорила, кажется, объясняла, что Бориска с приятелями ушел на рыбалку, а мать вздумала навестить какую-то родственницу. Ну и хорошо! Мысли крутились вокруг другого. Вот это дом! Крепость! И небо кажется с овчинку: ровно столько, сколько видел сейчас со двора. Не больше.
Мысли лихорадили. Ловил на себе ее взгляд, екало сердце – снова его тянуло к ней. Да, Нина Петровна все-таки очень обаятельная женщина, может увлечь, подчинить себе, затворив в эту крепость…
За чаем выспрашивала о житье-бытье, о здоровье, о планах. Отвечал односложно, прятал глаза. Сослался на головную боль, ушел. Торопился домой, то и дело оглядывался, словно боялся, что могут вернуть обратно.
Нет, надо ехать в совхоз, к своим друзьям. Жизнь там бурная, душа нараспашку – все на виду. У всех одна забота, одно дело. Потому все в поселке – твои лучшие друзья. И Дуся там. Даже пытался представить: Дуся и эта крепость. Невозможно! Они исключают друг друга.
Ехать! В совхозе можно поправиться, набраться сил. Найдут и ему дело, пусть сначала легкое. Зато у него интересы будут со всеми одни. Сразу полегчает, утихомирится душа. А главное – там Дуся… Родная, дороже всех на свете…
Сборы были недолги. Его никто не удерживал, и объяснять причину отъезда ее было необходимости. Ее поняли все: и Василий, и его жена, и Демид.
10
В один из июльских погожих дней Андрей Синилов со своим неизменным чемоданчиком сошел с пассажирского поезда на маленькой станции. Впервые попал сюда в ту памятную зимнюю лютую пору с друзьями-целинниками.
Кое-что изменилось на станции с тех времен. Рядом с желтым станционным домиком, у которого под окном кудрявилась черемуха, выросло продолговатое серое здание, напоминавшее барак: построили временный зал ожидания. К строю мазаных домиков, что раскидались за грейдером, прибавились новенькие, сборные, из теса.
Андрей, опустив чемоданчик на землю, гадал, что предпринять. Подошел железнодорожник и осведомился:
– В совхоз?
– Туда бы надо, – ответил Андрей, – а пешедралом неохота.
– Ты обожди малость. Скоро будет московский поезд. Так к этому поезду машина придет. Она всегда ходит.
– Здорово было бы! Спасибо! Я уж не знал, что и делать.
– Я сразу догадался, что ты в совхоз, у нас тут часто приезжают. Новичок?
– Не совсем.
– Бывали?
– Давно.
– Понятно, – произнес железнодорожник, и в голосе послышалась насмешка. После того, как железнодорожник отошел, Андрей догадался: тот, видимо, принял его за перелетную птицу. Удрал, подумал, наверно, железнодорожник, когда в совхозе было худо, а теперь прослышал, что в совхозе стало лучше, вот и прилетел. «Черт с ним, – обиделся Андрей, – не побегу же я доказывать, кто я такой и почему еду в совхоз?»
Машину ждал долго, потерял уже надежду на ее появление. И вдруг увидел на горизонте пыль – едет, наконец! В кузове тряслись две женщины и мужчина. Шофер развернулся возле домиков, остановился и, выскочив из кабины, крикнул бойко:
– Слезай, приехали!
Женщины, по очереди поддерживая друг друга, вылезли из кузова, но узлы снять не смогли. Шофер рассмеялся, ловко вскочил на скат и выбросил узлы:
– Держите, бабоньки, а то увезу!
Мужик слез с противоположной стороны. Сначала его не было видно. А когда он побрел к бараку, Андрей догадался, что парень изрядно пьян: идет покачиваясь, внушительный чемодан притягивает к земле. Что-то знакомое почудилось Андрею в его походке: «Неужели Семен?» Андрей приблизился к шоферу.
– К нам? – недружелюбно спросил шофер. – Давай, давай. Шофер? Не за длинным рублем приехал? Вон, видишь, один искатель вензеля вычерчивает – тоже за длинным рублем охотится.
И опять показалось Андрею что-то знакомое в вихляющей походке выпившего, и он спросил:
– Кто это?
– Приблудный какой-то. Искатель жизни на широкую ногу.
– Обожди минутку, – попросил Андрей, – я мигом.
Оставив чемоданчик, бросился к бараку, в котором скрылся парень. Ну, конечно же, это Семен! Он ведь часто повторял: люблю жить на широкую ногу. И тоже собирался в какой-то совхоз, – строил догадки Андрей.
Парень лежал на лавке, а чемодан валялся на полу. В Андрея вперил ничего не видящий, осоловелый взгляд. Это был Семен.
– Прощай, моя телега, все четыре колеса, – бормотал он. Потом, видимо, все-таки сообразил, что перед ним кто-то стоит, с трудом сел и позвал:
– Браток, иди сюда. Эх, браток! Мы с тобой поедем, эх, и совхозик я знаю! Поедем, браток!
Андрей выскочил из барака. Шофер спросил насмешливо:
– Свой?
– Нет, – ответил Андрей. – Ты меня, друг, не задирай. Я могу обидеться.
– Ладно, садись. Да куда ты к дьяволу полез! – крикнул он, видя, что Андрей неловко пытается залезть в кузов. – Садись в кабину!
Подождали поезд, но на этой станции никто не сошел. Когда тронулись, шофер, искоса взглянув на Андрея, спросил:
– Рука-то не действует?
– Плохо.
– А ты не сердись, – миролюбиво продолжал шофер. – У нас тут всякая птица водится. Ездят некоторые гастролеры, деньгу ищут, как будто она валяется на дороге: остановился и собирай сколько хочешь. Иному так и хочется съездить по нахальной морде. Жаль только, нельзя: под суд попадешь, ни за что пострадаешь.
Приехали в совхоз под вечер.
– Куда тебя подвезти? – спросил шофер.
– К комитету комсомола.
– Мигом!
Вот оно, знакомое здание конторы, а вон те два окна, самые крайние, – это комната комитета комсомола. Окна открыты. Видны головы, спины – много народа там собралось. Когда Андрей вылез из кабины и пожимал на прощанье руку шофера, в окно выглянуло знакомое лицо, кажется, Пети Колокольцева, может, чье другое – не уловил Андрей.
Голова снова скрылась, потом еще раз выглянула и вдруг заорала:
– Ребята, Андрей Синилов вернулся!
Несколько человек высунулись в окно по самый пояс, а остальные ринулись к двери. Не успел Андрей опомниться, как его окружили со всех сторон. Кто-то взял чемодан, чьи-то сильные руки осторожно обняли. Шофер радостно чмокал языком, мотал головой и говорил сам себе:
– Вот не знал, елки-палки! Вот не знал!
– Здорово, Андрюшка! – между тем кричали ребята.
– Привет Синилову!
– Молодец, Андрей, что приехал!
Своя, своя родная семья. У Андрея слезами заволокло глаза, и он шептал:
– Спасибо, ребята, спасибо…
Только Дуси не было. Когда все угомонились, Андрей спросил:
– Ребята, а где же Дуся?
– Как где? – уставились они недоуменно. – Она ж за тобой поехала. Ждала, ждала и поехала.
– Нет, кроме шуток, ребята?
– Какие тут шутки! Два дня как уехала.
– Куда?
– В Кыштым, понятно.
– Нет, ребята, не шутите. Я ее не видел. Вы, наверное, разыгрываете меня.
– Чудак человек! Зачем нам тебя разыгрывать? Ты ж сам довел до этого девушку – ни ответа, ни привета. Дивчина по тебе вся иссохла, а ты хоть бы что. Ну, мы еще к этому вернемся, спросим еще за это!
– Ладно, ребята. Больше не буду. Принимайте. Не могу больше без вас, свет не мил, тоска заела.
– Примем? – обратился к ребятам Петя Колокольцев. – Как, ребята?
– Примем!!! – гаркнули разом.
Андрей улыбался сквозь слезы и думал: «Вот оно мое счастье, среди этих славных ребят, рядом с Дусей. Большое, необъятное счастье, его хватит на всю жизнь…»
* * *
Эта повесть была написана в 1959 году. Событиям, которые в ней описаны, сегодня уже около полутора десятка лет. В свое время повесть была опубликована, и я, откровенно говоря, просто забыл о ней. Но вот совсем недавно в газете встретилась знакомая фамилия. В небольшой корреспонденции сообщалось, что совхоз такой-то добился хороших показателей по животноводству, а директором того совхоза был Синилов. Я подумал тогда: может, это мой Синилов? Но, возможно, это был и однофамилец. Все собирался уточнить, да как-то не получалось, хотел даже съездить туда, но не мог выкроить времени.
Помог случай. Шло собрание областного партийного актива. Ораторы на трибуне сменялись один за другим. Вдруг председательствующий объявил:
– Слово предоставляется директору совхоза товарищу Синилову.
Я встрепенулся и чуть приподнялся, чтобы лучше разглядеть Синилова. Он спешил по проходу к трибуне, а я жалел, что вижу его с затылка. Он был коренастый, располневший, пиджак плотно обтягивал спину. А тот Андрей был сухощавый – тростиночка. Однако чуть не пятнадцать лет прошло ведь… Говорил Синилов толково и горячо. А я мучился: тот это Синилов или нет? Наконец, он, жестикулируя, приподнял правую руку. Сначала он ее как-то неловко отбросил в сторону, а потом уже вперед, но все равно выше плеча поднять не мог. Лишь по этому жесту я его и узнал. После операции рука так и осталась неполноценной.
В перерыве между заседаниями я разыскал его и сказал:
– Здравствуй, Андрей Синилов!
Он посмотрел на меня недоуменно. Темные волосы зачесаны назад, на висках – седина: рановато начал седеть, друг мой, рановато. И в плечах раздался и пополнел. Видно, сельский воздух очень ему полезен.
– Не узнаешь?
Андрей сконфуженно улыбнулся:
– Простите, но…
Я назвался. Андрей обрадовался, взял мою руку и тряс, теперь уже широко улыбаясь.
– Как же, как же! – говорил он. – Мы с Дусей иногда вспоминаем вас, и книга ваша у нас есть, вот только без автографа.
– Ну, это дело поправимое. Давно директором ходишь?
– Второй год, я еще молодой директор.
Вечером мы забрались в ресторан и разговаривали, не обращая внимания ни на музыку, ни на танцующих, ни на шумные споры за соседними столиками.
Три года назад Андрей окончил сельскохозяйственный институт, а Дуся чуть раньше его – педагогический.
– Мне-то вообще туго пришлось, – сознался Андрей. – У меня ж, помните, всего восемь классов было. Думаю, самые лучшие годы убьешь на учебу, а жить когда? Сколько раз собирался бросить, только Дуся не дала, она у меня такая, настойчивая.
– Наверно, ее тоже трудно узнать?
– Что вы! – улыбнулся Андрей, и лицо его засветилось нежностью. – Она почти не изменилась, все еще как девушка, ее и годы будто не берут, это меня вот повело, ну, да ничего – директору солидность не помешает, – усмехнулся Андрей. – А сыну нашему скоро десять.
– Большой мужик.
– Тоже Андреем назвали, это все Дуся настояла. Андрей Андреевич. Мы с ним большие друзья.
– Один?
– Пока. Дуся обещает дочь. Представляете, у нашего Демида уже трое детей и все дочери. Тужит мужик по сыну.
– Он все в Кыштыме?
– А где же еще? Его оттуда клещами не выдерешь.
– Тебя туда не тянет?
– Нет, я теперь степняк, хлебороб. Приезжайте к нам, не узнаете – такой мы поселок отгрохали, с водопроводом. И степь у нас хорошая.
– Ну, степью нужно летом любоваться!
– Это кому как. Для меня степь в любое время года хороша, даже зимой. Осенью уснет она, укроется белым одеялом и спит себе в удовольствие, а что? Еду я по такой степи и думаю: здесь под снегом стерня, перепахать не успели, а рядом зимует зябь, она вся прозябла, но бережет силенки до весны, а вон там – должны быть озимые. Стрелочки всходов поблекли, но снег надежно их закрыл от буранов, в них затаилась жизнь, да еще какая могучая! Только-только растает снег, только-только солнышко пригреет, эта жизнь и начнет набирать силу: стрелочки соком нальются и к солнцу потянутся, попробуй останови их!
– Здорово ты рассказываешь!
– А что? – горячился Андрей. – Если этого не чувствовать, не понимать, то бежать надо из степи без оглядки. Душой я к ней прирос. Наверно, думаете – хвастаюсь?
– Что ты!
– А время неумолимо движется и движется, – задумчиво произнес Андрей. – Вроде я в совхозе всю жизнь живу. Да, в прошлом году интересная встреча у меня была на вокзале, в Симферополе. Домой из санатория возвращался. Сижу и жду поезда. Подходит ко мне лейтенант, молодой еще, щелкает каблуками и говорит:
– Здравия желаю, дядя Андрей! Разрешите представиться? Лейтенант Орлов!
Вот так да! Борис! Оказывается, окончил военное училище, служит где-то на Украине, женился. И мать с ним. Поговорить долго не удалось, объявили посадку, потом всю дорогу я думал о Борисе, вспомнил Егозу, козочку, Нину Петровну… Да, время, время… Каждый ищет в жизни свою дорогу. А как вы? Что у вас?
Прощаясь, я пообещал Андрею приехать к нему в гости, но все как-то не выберу времени на поездку.
