Текст книги "Гончаров и маньяк"

Автор книги: Михаил Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

– Да нет, просто я решил перейти в "Таймс", там и жизнь получше, да и зарплата покруче.

Глава 3

Последующие две недели Анатолий Шульгин болтался на автовокзале. Он уже знал, что первая и третья жертва маньяка проживали в близлежащих селах. Валентина Степанова в день своей смерти собиралась в Михайловку, а Замира Исмаилова, студентка второго курса физкультурного техникума, направлялась в Соснянку. Одна лишь Галина Гудко выпадала из этой обоймы. Она проживала в городе, и это лишний раз подтверждало его догадку в том, что ее смерть просто подтасована под маниакальное убийство.

Особенно внимателен он был по пятницам и субботам, когда приезжие студенты разъезжались по домам. В эти дни он даже привлекал на помощь Костю Крымова, но пока все было безрезультатно.

Это случилось тринадцатого октября примерно в четыре часа дня. Сидя перед барной стойкой, Шульгин и Крымов потягивали пиво, когда в зал ожидания вошел плотный горбоносый парень с пронзительно-черными глазами, высоким лбом и на удивление мягким подбородком. Одет он был в кожаный пиджак и потертые джинсы. Через плечо у него была перекинута тощая, но тяжелая спортивная сумка. Непонятно чем, но он сразу же привлек их внимание. Может быть, нарочитым спокойствием, холодным приценивающимся взглядом, которым он оглядел всех сидящих в зале. Замешкавшись на какую-то секунду, он решительно пересек зал и, попросив разрешения, подсел к черноокой девчонке лет шестнадцати.

– Кажется, это то, что нам нужно, – одними губами прошептал Крымов.

– Возможно, а может, и просто обычный ловелас.

Расстегнув сумку, парень вытащил книгу и, улыбнувшись, что-то сказал своей соседке. Та, в свою очередь, ответила и с улыбкой взяла протянутую книгу. Парень встал, подошел к мороженщице, купил две порции пломбира и, вернувшись, протянул своей новой знакомой один из брикетов. Минут через десять они уже вели себя как старые, закадычные друзья. Посмотрев на часы, горбоносый показал на дверь. Девчонка согласно кивнула и, подхватив свои сумки, смеясь, побежала за ним.

– Понял, Костя, как надо девок охмурять? – закрывая объектив фотокамеры, мрачно усмехнулся Шульгин. – Пятнадцать минут – и она твоя, а ты Шурочку на пузырь за час уговорить не можешь. Позор!

– Да ладно тебе. Пойдем, что ли?

– Подождем еще пару минут. Не в трех же метрах нам за ними следовать. Так ведь у него все желание пропадет.

– Интересно, как оно все происходит? Он их сначала имеет, а потом убивает или наоборот?

– Сейчас и посмотрим, – пообещал Шульгин.

Выйдя на ступени, журналисты сразу же заметили беззаботно уходящую по аллее парочку. Отойти от автовокзала они успели уже довольно-таки далеко.

– Пойдем лесом параллельно аллее, – решил Шульгин. – Да поторапливайся, а то можем поспеть как раз к раздаче требухи. Условимся заранее: сначала я его фотографирую, а уж потом за дело принимаешься ты.

– Как скажешь, начальник, – догоняя Шульгина, пропыхтел Крымов.

– Бить сильно, но не насмерть.

– А то! Разве ж я не понимаю. Мы ребята смышленые.

– Давай пойдем потише, кажется, мы их уже нагнали, теперь надо забирать вправо. Скоро они должны свернуть туда же.

– А если потеряем? Мы ж потом этого себе не простим.

– Есть риск, а что делать? – согласился Шульгин. – Что-то далековато он ее на этот раз тащит. Наверное, времени до отхода ее автобуса очень много. Тихо, что это? – недоуменно спросил Шульгин, услышав короткий вскрик.

– Наверное, он залепил ей рот и дальше потащит на себе в глубину леса.

– Скорее всего, ты прав.

Переждав, пока горбоносый протащил свою жертву буквально в пяти метрах от них, журналисты осторожно пошли следом. Стараясь не шуметь, двигались они крайне медленно, так что в конце концов перестали слышать характерный треск кустов, через которые продирался убийца. Теперь у них оставался только один ориентир – сломанные ветки да примятая трава.

– Надо бы поторопиться, – напирая сзади, нервно прошептал Крымов. Убьет ведь он ее, сволочь. Что говорить будем?

– Замолчи, мы уже близко, – зашипел Шульгин. – Я слышу ее мычанье. Нужно отрезать ему путь в чащу. Обходи справа и сделай так, чтобы оказаться напротив меня.

И все-таки они опоздали. Когда Шульгин раздвинул пожелтевшие ветки кустарника, он увидел, как маньяк, придавив извивающуюся девчонку своим грузным телом, приколачивает к сосне ее левую руку. Торопливо работая трансфокатором, Анатолий сделал несколько снимков, а потом громко, по-бандитски свистнул и, когда подонок непроизвольно к нему повернулся, сделал последний кадр и, отбросив фотокамеру, ринулся на него. Взвившись пружиной, тот кинулся в чащу, но тут же отлетел назад и упал навзничь, пораженный дубинкой Крымова.

– Вяжи его, Костя, а я займусь девчонкой, – распорядился Шульгин, прикидывая, как поскорее и безболезненнее вытащить наполовину вбитый гвоздь.

– Детка, потерпи немного. Все будет хорошо, косточки он не задел, сгибая и выкручивая гвоздь, приговаривал он. – Больно. Знаю, что больно, так ведь сама виновата. Кто тебя просил идти с незнакомым человеком в лес. Терпи, немного осталось. Нет, миленькая, рот я тебе пока не открою, ты ведь у меня так заголосишь, что все белки разбегутся. Вот и все, девочка, – резко выдергивая кривой гвоздь из ладони, засмеялся Шульгин. – Теперь можно и рот расклеить, но сначала мы тебе ранку водкой ополоснем. Будет немного больно, но это нужно. Костя, ну что ты стоишь как пень? Где там у тебя была водка?

– Здесь, – протягивая бутылку, хмуро отозвался Крымов.

– Вот так, девуля. – Раскрыв зажатую ладошку, Шульгин щедро налил в нее антисептик. – Тебя как зовут-то? – отлепив скотч, участливо спросил он.

– Анна, – морщась от боли, ответила девчонка. – Анна Сухарева.

– Студентка, что ли?

– Нет, я еще в школе учусь. В десятом классе пятой школы.

– А как же ты на автовокзале оказалась?

– Хотела ехать к бабушке в Димитровград, а тут этот козел подсел...

– Будет тебе наука. На дорогу-то сама выйдешь или тебя проводить?

– Не нужно, не такая уж я трусиха, сама выберусь, тут недалеко.

– Ну беги, только первым делом зайди в травмопункт, скажи, что упала на торчащий из доски гвоздь, а с этим мерзавцем мы сами разберемся.

– Кажется, мы с ним уже разобрались, – подождав, пока Анна скроется в отмирающих зарослях, мрачно заметил Крымов. – Перестарался я, – повернув ногой горбоносое лицо с черными пустыми глазами, сплюнул он.

– Господи, да ты же его убил, – наклонившись над недвижимым телом, ужаснулся Шульгин. – Что же нам теперь делать?

– А я почем знаю.

– Костя, наверное, нужно заявлять в милицию.

– Чтобы меня посадили за этого грязного подонка? Ну уж нет, не получится. У меня в машине есть саперная лопатка, через пять минут я буду здесь. Кругом песок. Зароем эту собаку, и дело с концом. Ты пока прикрой его ветками и опавшими листьями, а я мигом, – уже издали крикнул он.

С трудом приведя мысли в порядок, Шульгин еще несколько раз отснял труп маньяка, а потом начал автоматически сгребать жухлую листву и укрывать ею покойника, моля Бога, чтобы за этим неблаговидным занятием не застукали его почитатели осеннего леса. Довольно споро справившись со своей задачей, он сел на пенек и задумался: а правильно ли они поступают, скрывая это черное дело? Не лучше ли прямым ходом ехать в милицию и обо всем честно рассказать, тем более что фотоснимки и потерпевшая у них есть. Что им могут дать за этого подонка? По какой статье привлекут? Тут уж никто не знает. Наш Уголовный кодекс – что чисто поле для резвого жеребца, скачи куда хочешь. Нет, пожалуй, Крымов принял верное решение. И угрызениями совести тут терзаться не стоит. Маньяк получил ровно столько, сколько заслужил. За двух зверски растерзанных девчонок и попытку то же самое сделать с третьей он должен был поплатиться большим, нежели простым ударом дубины по черепу, слишком легкая смерть мерзавца постигла.

Крымов появился стремительно и неожиданно, как черт из табакерки. Кроме саперной лопатки он притащил небольшой, но емкий совок. Торопливо действуя в паре, они за считаные минуты вырыли метровую яму и без особенных почестей закинули в нее труп маньяка вместе с его сумкой, молотком и ножом. Зашвыряв могилу песком, они сверху припорошили ее опавшими листьями и, усевшись сверху, облегченно захохотали, снимая все накопившееся напряжение.

– А что, Анатолий? – откинувшись на спину, спросил Крымов. – Не выпить ли нам за то, чтоб душа его поскорее попала в ад?

– Не возражаю, – протягивая бутылку, поддержал Шульгин. – Дело нужное, а главное – святое. Одним монстром теперь на земле меньше.

– Собаке собачья смерть. А сколько их еще скрывается под овечьей личиной.

– Больше, чем мы думаем. Но всех их дубинкой не уложишь. Они, брат Костя, хитрые и изворотливые стали. Ходят в смокингах, сидят в царских креслах, занимают руководящие посты, многие, словно ангельскими крыльями, прикрылись генеральскими погонами. Нет, Костя, нам с ними не справиться.

– Не справиться, верно, – отхлебнув глоток водки, согласился Крымов. Но хоть одного раздавили, и то дело. Сколько бы доверчивых девок он еще распотрошил!

– Это точно, однако поедем, а то уж больно мы засиделись на могилке этого упыря. Он того не заслуживает.

– И то верно. – Сделав на сосне глубокие зарубки, Крымов пояснил: – На всякий случай, мало ли что бывает. Айда, ноги в руки – и забудем об этом.

– Мы-то забудем, а вот за девчонку я опасаюсь. Сдуру-то и мамане может проговориться, а там пошло и поехало.

– Да вроде бы девчонка неглупая... Должна понимать... Хотя черт ее знает. Теперь уж ничего не поделаешь... Поехали, машину я тут недалеко оставил.

Собрав все свои пожитки, друзья сели в машину и отправились по домам.

– А ты так работу и не нашел? – выезжая на шоссе, спросил Крымов.

– Нет, – вяло отозвался Шульгин.

– А что так?

– Не нашел, потому что не ищу. Опротивело все. Деньги пока есть, погуляю пару недель, а потом уж пойду пороги обивать.

– В районной газете есть у меня знакомый, зам. главного редактора. Поговорить?

– Поговори, – равнодушно согласился Шульгин. – Но только чуть попозже. Когда возникнет такая необходимость, я тебе сам позвоню. Останови, я здесь выйду.

– Лады. Не исчезай, позванивай. Мы теперь с тобой, как говорят блатные, кровью повязаны. Привет семье.

– Взаимно, – ответил Шульгин, выходя из машины.

Глава 4

В девять часов утра от первого подъезда "сталинской" двухэтажки отъехала вишневая "девятка". Едва она успела скрыться в дворовой арке, как из-за угла соседнего дома вышел высокий человек в поношенной спецовке и низко надвинутом синем берете. Легкомысленно перепрыгивая через подмерзшие за ночь лужицы и при этом дирижируя разводным ключом, он, радостно насвистывая "Марсельезу", направился к тому самому подъезду, от которого только что отчалила "девятка". На площадке первого этажа парень приостановился, опустил на ступеньки сумку с инструментами и не спеша закурил, внимательно прислушиваясь к шумам и шорохам дома. Кажется, все было спокойно. Водопроводчик затушил сигарету, сунул окурок в карман и поднялся на второй этаж. Здесь он перевел дыхание, на мгновение замер, натянул перчатки, после чего решительно позвонил в третью квартиру.

– Кто там? – чуть погодя спросил удивленный женский голос.

– Слесарь из ЖЭУ, – грубовато ответил парень. – Жалоба на вас из первой квартиры, подтопили вы их. Что там у вас в ванной комнате протекает?

– У нас все нормально, – еще более удивилась женщина.

– У вас всегда все нормально, – нетерпеливо огрызнулся слесарь. – И откуда только вода в первой квартире? С неба, что ли? Весь потолок им загадили. Еще и ремонтировать будете. Открывайте быстро, мне некогда.

– Говорю же, у нас все в порядке, – приоткрывая дверь и запахивая халатик, продолжала настаивать на своем рыжеволосая статная девица примерно двадцатилетнего возраста. – Мы только недавно трубы поменяли, ничего у нас не течет.

– Не течет, так потечет, – бесцеремонно отталкивая хозяйку в глубь коридора, ухмыльнулся парень. – Где тут у вас ванная, проводи.

– Пожалуйста, – открывая дверь ванной комнаты, пожала плечами рыжеволосая. – Смотрите сами и убедитесь, что...

Закончить фразу она не успела, потому как широкий прозрачный скотч плотно и надежно закрыл ей рот. Недоуменно вращая большими зелеными глазами, она замычала, пытаясь освободиться из цепких паучьих лап ухмыляющегося "водопроводчика".

– Не мычи, сука! – приставив к ее горлу широкое лезвие ножа, прошипел он. – Веди себя тихо, как зайчик. Ты меня поняла?

– Му-у-у, – согласно моргнув глазами, промычала насмерть перепуганная девчонка.

– Ну вот и отлично, заинька! А теперь мы с тобой немножко поиграем. Для начала мы снимем халатик и посмотрим, какая ты в своем естестве.

Рыжеволосая невольно вздрогнула, когда на ее спине затрещал шелк халатика, сверху донизу вспарываемый ножом насильника.

– Не боись, зайчик, до тебя время еще не дошло, – протаскивая девчонку в комнату, паскудно рассмеялся парень. – Нам с тобой надо еще в "голопузика" поиграть. А потом в непотребную дочь Иисуса. Ты, наверное, еще не играла в непотребную дочь Иисуса? Тогда с нее и начнем. Тут у вас и подоконники словно специально для этого дела приготовлены, широченные! Умели раньше строить! А шторки мы закроем. Нам этого не надо. Готово! Ноги шире плеч. Руки на подоконник, – сдирая обрывки халата, распалялся подонок. – И чтобы ни звука у меня! Запомни, зайка, твой первый вопль будет последним. А мы на всякий случай телик врубим. Стой так и не двигайся.

Включив телевизор на полную громкость, негодяй вытащил из нагрудного кармана молоток и несколько промасленных гвоздей.

– Не оборачивайся, – предупредил он, подходя к ней сзади. – Это хоть и больно, но приятно, – прижимая ее ладонь кулаком, хихикнул он. – Раз – и ты уже дочь Христа!

От точного и резкого удара гвоздь, таившийся в кулаке, пронзил плоть и наполовину вошел в податливое дерево подоконника.

От боли или от ужаса несчастная потеряла сознание. Ее колени разом подогнулись, левым боком она завалилась на пол и зависла на правой искалеченной руке.

– Ишь ты, какой у нас хитренький зайчонок, – подтягивая левую руку к подоконнику, веселился подонок. – Вроде как в обморок упала. Но ничего, сейчас ты у меня встанешь. – Приподняв и прижав обмякшее тело к батарее отопления, насильник таким же точным ударом пригвоздил ее левую руку.

Девчонка застонала и слабо дернулась.

– Вставай, сука, сейчас будет самое интересное, – расстегивая брюки, упивался своей властью подонок. – Сейчас я тебя крестить буду. Во имя Отца и Сына и...

Довести до конца свое мерзкое дело ему помешал неожиданный и резкий вскрик за спиной. Испуганно обернувшись, он увидел толстого мужика, который только-только на его глазах отъехал от дома. Потребовалось не более секунды, чтобы убийца, оценив ситуацию, выхватил нож и бросился на хозяина.

Шелковый халат дочери и полуспущенные штаны насильника спасли остолбеневшего беднягу от верной смерти. Поскользнувшись на шелковых лохмотьях, маньяк во весь рост грохнулся на пол и от удара выронил нож. А быстро подняться ему мешали застрявшие где-то под коленями брюки.

– Помогите! Убивают! – придя в себя, что есть мочи заверещал хозяин, сноровисто поднимая сверкающий нож. – На помощь!

– Заткни пасть, жирный боров! – кое-как разобравшись со своими портками и уже на бегу застегивая пуговицы, пригрозил маньяк. – Вякнешь хоть слово прирежу!

Уже давно стих его топот, а толстяк все еще стоял, тупо рассматривая то захлопнувшуюся дверь, то нож, который он судорожно сжимал в руке. Наконец его взгляд остановился на обнаженной плачущей девушке, и это вывело его из состояния шока. Выключив телевизор, он бросился к дочери, бессвязно и тупо повторяя:

– Аленушка, девочка, да как же это так, да что ж это такое творится? Господи, да он же прибил тебя гвоздями! Бедная девочка, тебе же больно, чего ж ты молчишь? Негодяй! Ты и кричать-то не можешь, – отдирая пластырь и начиная хоть как-то осмысленно действовать, причитал сердобольный отец. Какое счастье, что я забыл дома ключи от сейфа. Это и заставило меня вернуться.

– Да замолчи ты, папаша, лучше выдерни гвозди и прикрой меня каким-нибудь халатом, – стиснув зубы, простонала Алена. – Не видишь, что ли? Больно мне. Больно и стыдно. А ты раскудахтался, как наседка.

– Да как же я вытащу эти гвозди? Тебе же еще больнее будет.

– Послушай, старый маразматик, делай то, что я тебе говорю. В ящике под кухонным столом лежат клеши. Принеси их сюда, но прежде стащи с дивана плед и накрой мою задницу. Да поскорее.

Подгоняемый дочкиными возгласами, отец метнулся на кухню, принес клещи и вновь замер, ожидая дальнейших распоряжений.

– Ну что ты стоишь, как пень еловый! Вытаскивай гвозди, – кусая от боли губы, взмолилась Алена. – Рви быстро, за один прием.

– Но я не могу, – потея лысиной, чуть не плакал толстяк. – Тебе будет больно.

– А так мне приятно? Или ты хочешь, чтобы я простояла в этой позе всю оставшуюся жизнь? Послал же Бог папашу!... Рви, я кому говорю?

Трясущимися руками сердобольный отец зажал клещами шляпку гвоздя и осторожно потянул вверх. Однако никаких видимых сдвигов не произошло. Если не считать того, что гвоздь согнулся, а соскользнувшие клещи ударили Алену по окровавленной кисти.

– Господи, да у тебя и в самом деле руки из задницы растут, – заревела дочь, отталкивая плечом вконец испуганного отца. – Неужели трудно догадаться? Положи возле руки какую-нибудь книгу и действуй клещами как рычагом.

После десятиминутных мучений гвоздь из правой руки был вырван, а левую, не надеясь на скулящего папашу, она освободила сама.

– Вызывай "скорую помощь" и милицию, – обрабатывая ранки перекисью, распорядилась она. – Возможно, по горячим следам они его найдут.

– Да как же так? Да зачем же милицию? – вытирая пот, закудахтал толстяк. – Ты же сама слышала, что он сказал, убегая. Вызовем милицию, а он нас за это всех перережет. И "скорую" не надо. Сейчас позвоним маме, она у нас все-таки хирург, сама все сделает как надо.

– Да ты у меня еще и трус, – кое-как наматывая бинт, сморщилась Алена. – Ладно, сиди уж, я сама всех вызову.

Глава 5

Проводив жену на работу, а дочь в школу, Анатолий Борисович Шульгин, на правах безработного, вновь завалился в постель, вознамериваясь вздремнуть еще пару часиков. То, что произошло в пятницу тринадцатого октября, постепенно стало забываться, и последние две ночи он спал относительно спокойно. По крайней мере, его перестало посещать еженощное видение пустых остекленевших глаз убитого ими маньяка. Первые две-три ночи они следовали за ним неотступно, то гневливо, то жалостливо моля о пощаде. Неверующий, он уже всерьез подумывал – не сходить ли в церковь и помолиться за упокой мятущейся души насильника. Однако благодаря Богу и периодическому возлиянию все прошло, и он начал входить в норму.

– Прав оказался Крымов, собаке собачья смерть! Так оно и должно быть. Сколько девчонок мы спасли от рук этого урода?! Подумаешь, прямо душа радуется, – счастливо улыбаясь, успокаивал свою совесть Шульгин.

Он шел перелеском неподалеку от города параллельно автомобильной магистрали. Об этом свидетельствовал шум и грохот проезжающего рядом транспорта. Несмотря на ясное небо и яркое солнце, здесь, в перелеске, пониже к земле, было туманно и смутно, словно брел он в прокисшей жиже топленого молока. И воняло соответствующе – то ли от этого тумана, то ли от гниющего ковра палых листьев, куда по щиколотку, бесшумно и омерзительно, проваливались ноги. Куда и зачем он шел? Этого Шульгин не знал, но какое-то шестое, собачье чувство влекло его вперед и вперед, туда, где должно находиться что-то фатальное и архиважное. Туман сгущался и темнел, и идти становилось все труднее и труднее. Но он шел, падал и полз, напрягая последние силы и хватая легкими отравленный воздух. Неожиданно перед ним оказался полуметровый окровавленный пень, в который он ткнулся грудью. С удивлением осмотревшись, он понял, что бредет по пояс в гнилостной жиже, а в его руках фотоаппарат. Взобравшись на кровавый пень, Шульгин огляделся но сторонам и теперь только понял, что толкало его сюда. Из-под вороха желтой листвы медленно поднималась фигура убитого. Его пустые глаза хоть и были мертвы, но жгли и пепелили. Боясь пропустить хотя бы мгновение, Шульгин бешено защелкал затвором фотокамеры, стараясь отснять видение как можно четче. Между тем мертвец встал в полный рост и, выбросив вперед окровавленные руки, схватил журналиста за ногу.

– Попался! – торжествующе зарычал он. – Теперь ты мой!

– Я не хочу! Отпусти меня! – отбрыкиваясь, закричал Шульгин. – Я не хочу к тебе, там холодно и мерзко.

– Я тоже не хотел, но ты же не посчитался с моим желанием.

За ногу сдернув корреспондента с пня, мертвец потащил его в болотный холод и мрак.

Отплевываясь от слизи и кошмара, Шульгин заорал и открыл глаза. Рыжая боксерша Дженни, требуя плановой прогулки, старательно вылизывала его физиономию, предварительно обильно смочив ее своими соплями.

– Ну ты и тварь, – утираясь одеялом, устало и вместе с тем облегченно заметил Шульгин. – С твоей собачьей лаской с ума сойти недолго. Ладно, собирайся, сейчас пойдем. Дай только умыться.

В двенадцатом часу Шульгин, ведомый рыжей Дженни, вышел на прогулку. На третьем круге, справив все свои естественные надобности, рыжая шлюха, не обращая внимания на протест хозяина, потрусила к сомнительному кобельку, назвать которого сеттером можно было только с большой натяжкой. Но именно так его величал хозяин, очкастый и вредный старикашка, у ног которого и устроился этот лопоухий аферист. Поведение Дженни старик оценил как вульгарное и вызывающее. Он отложил газету и потребовал, чтобы Шульгин тотчас убрал от него похотливую суку.

– Да, конечно, – застегивая ошейник, согласился журналист. – Вы извините, но...

Неожиданно слова застряли в горле, и Шульгину на мгновение показалось, что земля уходит из-под его ног, а сам он летит в тартарары.

– Что с вами, уважаемый? – заметив, как побледнел Анатолий, участливо спросил дед. – Вам плохо?

– Нет, нет, все нормально, – присаживаясь на скамейку, с трудом улыбнулся Шульгин. – Просто голова закружилась. Это бывает. Сейчас пройдет.

– Смотрите, молодой человек, со здоровьем шутить не следует, назидательно проворчал старик. – Когда молод, его и не замечаешь, а как заметишь, уже поздно.

– Вы правы, как говорят французы, "если бы молодость знала, если бы старость могла"! Простите, это у вас сегодняшняя газета?

– Конечно. С какой бы я радости читал вчерашнюю! "Городские новости", за сегодняшнее число. Только что принесли. Я еще толком не прочел.

– Извините еще раз и до свидания, – откланявшись, Шульгин потащил упирающуюся Дженни через двор в арку, туда, где находился газетный киоск.

Уже через несколько минут, с газетой в руках, он стоял возле кухонного окна и внимательно рассматривал помещенный на последней странице портрет-фоторобот до ужаса знакомого лица. Сомнений быть не могло – на портрете изображен человек, которого они с Крымовым укокошили шесть дней назад. Но ведь такого не могло быть!

"... Разыскивается особо опасный преступник! – в десятый раз перечитывал он. – Его приметы: рост 185-190 сантиметров, крепкого телосложения. Глаза черные, пронзительные. Волосы темные, нос прямой, с горбинкой. Если кому-то известно..."

– Нет, этого не может быть, – опускаясь на табуретку, прошептал Шульгин. – Если только это не давнишние показания какой-нибудь чудом уцелевшей девицы. Но почему в таком случае трусоватый Репей согласился поместить фоторобот на страницах своей газеты? Кажется, ему тоже было предупреждение относительно его собственной дочери, и сделал его, скорее всего, сам маньяк. Нет, Анатолий Борисович, нет, мой хороший, что-то тут не так! Надо разобраться. Хорошо еще, что по дурости ты не уничтожил фотопленку.

Закрывшись в чулане, переоборудованном под домашнюю фотолабораторию, Шульгин за полчаса проявил пленку и отпечатал все кадры с изображением маньяка. Потом лихорадочно, не давая времени на просушку, выложил на стол двенадцать мокрых снимков и внимательно сличил их с фотороботом. Если раньше какие-то сомнения еще оставались, то теперь они исчезли, как утренний туман. Лицо, изображенное на снимках, практически полностью соответствовало газетному фотороботу.

Прикрыв снимки газетой, Шульгин снял телефонную трубку и набрал номер.

– Газета. Отдел новостей. Крымов у телефона, – почти сразу ответил Костя.

– Константин, ты мне нужен, – не обременяя себя досужими приветствиями, тут же сообщил Шульгин. – Очень нужен.

– Взаимно, Анатолий Борисович. Ты дома? Жди, сейчас прибуду.

Явился он буквально через пятнадцать минут, хотя Шульгину они показались вечностью. Не разуваясь, прямо в башмаках он протопал на кухню.

– Сдается мне, Борисыч, газетку нашу ты сегодня просматривал, доставая сигарету, присел он к столу. – Ну и как? Впечатляет?

– Впечатляет, – заваривая чай, ответил Шульгин. – Только ответь, что это все значит? Какой давности сведения, кто их дал и почему боязливый Репей осмелился поместить это в своей газете?

– Об этом ненавязчиво и тактично я спрашивал его с самого утра, но безрезультатно. Подобно черепахе, он при каждом вопросе только втягивал голову в плечи и нервно озирался по сторонам. А вообще-то в таком состоянии он пребывает со вчерашнего дня. Позавчера же он и вообще на работу не явился. Его странное поведение, как ты сам понимаешь, меня порядком заинтриговало, и я, что вполне естественно, часикам к одиннадцати отправился в пресс-центр ГУВД, к самому господину Горлову. Ты, наверное, представляешь, каково задавать вопросы о мерзавце, которого неделю назад я собственными руками отправил на тот свет. В общем, положение мое было более чем щекотливое, но у меня хватило мужества расспросить капитана Горлова по всей форме, соблюдая при этом такт и сдержанность.

– Хорош болтать, – разливая чай, прервал его словесные извержения Шульгин. – Говори-ка конкретней. Что тебе удалось узнать?

– А ничего, после пятиминутного разговора наш уважаемый Горлов вышиб меня из кабинета как пробку из бутылки. Да еще при этом пообещал лишить меня аккредитации. Нет, каков гусь, а? Но, как ты сам понимаешь, не такой человек Константин Васильевич Крымов, чтобы за просто так сложить лапки и лечь в гроб. За час до твоего звонка я вернулся в редакцию и под предлогом испить чашечку кофе начал шастать по кабинетам, чутко прислушиваясь к бабьим разговорам. Этого самого кофе я вылакал столько, что меня в конце концов стошнило.

– Натощак-то да на дармовщинку чего бы не попить. Послушай, когда тебе надоест переливать из пустого в порожнее, дай мне знать, – отхлебывая дымящийся чай, перебил его Шульгин. – Ты уже десять минут льешь мне в уши дистиллированную воду, в которой нет ни одного даже самого вшивого микроба.

– Изволь, внимай и соображай. Фоторобот преступника составил сам Рейпин, то бишь Репей. Ну что? Как я тебя?

– А никак, вчера ты, поди, изрядно принял на грудь, вот и мелешь вздор. Тебя, наверное, в детстве не учили, что после второй всегда надо закусывать. С какого бы это рожна трусливый Репей вдруг решился на такой шаг? Или ты ему рассказал о том, что своими руками завалил того подонка, и теперь ему за свою дочь можно не бояться?

– Ничегошеньки-то ты не понял. – С сожалением глядя на Шульгина, Крымов безнадежно покачал головой. – Позавчера утром именно его дочь, Алену, изнасиловал и чуть было не убил тот самый человек, которого ты видишь в сегодняшней газете.

– Да ты вообще очумел! Откуда у тебя такие бредовые сведения?

– Ты Оленьку знаешь? Ну ту, что из отдела рекламы?

– Допустим, но она-то какое отношение имеет к этому делу?

– Самое прямое. Дело в том, что у нее старшая сестра работает сестрой.

– Замечательная формулировка. Получается, что я работаю мужем у своей жены?

– Тупица, она работает медицинской сестрой на "скорой помощи".

– Понятно, и что же дальше?

– А дальше получается, что именно их бригада выехала на вызов потерпевшей Алены Рейпиной. То ли гвозди у нее из рук выдирать, то ли у нее скоропостижный выкидыш получился, тут уж я не знаю. Сам понимаешь, бабский телефон, штука непредсказуемая. Доверяться этой информации можно только после тщательной и скрупулезной проверки.

– Но факт остается фактом. Фоторобот помещен в газете, а ради хохмы Репей на подобный шаг не решится.

– Вот и я так думаю, но тогда получается...

– Получается, что мертвец восстал из могилы и решил нам всем отомстить, – криво усмехнулся Шульгин. – Тебе нравится такая версия?

– Она мне абсолютно не нравится, – поежился Крымов. – Впрочем, как и тебе самому. "Слыхал ли ты когда, чтоб мертвые из гроба выходили..."

– Заткнись. И без того тошно, – стукнув чашкой о стол, взъярился Шульгин. – Тебя кошмарики не посещают? Сам-то ты что по этому поводу думаешь?

– Кошмарики на воздушных шариках улетели на второй день, но вот сегодня мне почему-то не по себе. А чтобы разрешить эту загадку, я и приехал к тебе. Может быть, позавчера орудовал его брат-близнец? Как ты думаешь?

– Дай бог, но что-то в это плохо верится, – открывая сохнущие фотоснимки, буркнул Шульгин. – Посмотри, какое сходство!

– Сходство почти абсолютное, но не забывай, что в газете всего лишь фоторобот, а он вполне допускает погрешности.

– Ладно, допустим, что это так, допустим, что перед нами братья-близнецы. Но ведь не может быть того, чтобы при схожей внешности их еще отличали и одинаковые наклонности! Это уже какая-то чертовщина.

– В любом случае вся эта история напоминает чертовщину, поэтому я предлагаю поехать на то место и все увидеть своими глазами. В конце концов, мужики мы или нет?! Собирайся, я на колесах. Саперная лопатка у меня в багажнике, а бутылка водки в бардачке. Это так, на всякий случай, чтоб нечистого отогнать.

– Лучше бы крест святой заготовил, – собирая фотографии, проворчал Шульгин.

В половине второго, когда они вышли из дому, светло и празднично светило солнце, радужно искрились редкие лужицы, и оттого мрачное настроение журналистов помаленьку сошло на нет. Шульгин даже с некоторой симпатией поглядел на двух бомжей, уютно расположившихся на лавке перед подъездом.

– Гляди-ка, Костя, – поделился он своими впечатлениями, – бомжи-то, словно крысы, из подвалов вылезли. Замерзли, наверное.

– А как же, солнышко – оно и кошке приятно, что уж о людях говорить.

Не торопясь, наслаждаясь хорошей погодой, к двум часам они добрались до цели. Остановились на том же самом месте, где и в прошлый раз. Дальше, продираясь через кустарник, молча пошли пешком. Злополучный пень, лобное место Анны Сухаревой, возник неожиданно и сразу. Могила маньяка должна была быть в пяти метрах от него, но ее там не оказалось. В проплешине кустарника, где они рыли яму, теперь ровным слоем лежала побуревшая листва. Лишь небольшая вмятина указывала на то, что именно тут журналисты прятали свой грех.