Текст книги "Адмирал Ушаков"

Автор книги: Михаил Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

Не было просвета лишь в условиях англичан. Мальта по-прежнему оставалась за французами, и попытки Нельсона овладеть ею пока ни к чему не приводили. Впрочем, в последнее время он занимался не столько Мальтой, сколько делами королевства Обеих Сицилий, желая помочь королю Фердинанду вернуть владения в Южной Италии, в частности Неаполь. Обстановка этому благоприятствовала. Напуганные наступлением суворовской армии, французы совершенно "оголили" юг, оставив там лишь немногочисленные гарнизоны и послав основные силы на север. По совету Нельсона, король Фердинанд, укрывшийся на острове Сицилия, послал на материк кардинала Руффо с заданием поднять против французов восстание под знаменем "короля и церкви". Итальянцы имели массу причин быть недовольными захватчиками и сразу откликнулись на призыв взяться за оружие. Вскоре восстание охватило всю Калабрию. Однако восставшие оказались бессильны сломить сопротивление французских гарнизонов и тем более освободить Неаполь. Им нужна была помощь регулярных войск.

Однажды Ушакову доложили, что в Корфу прибыл министр королевства Обеих Сицилий господин Мишеру, который желает его видеть.

– Вы говорите министр? – переспросил Ушаков.

– Говорит, имеет полномочия от самого короля Фердинанда.

– Что ж, коли так, ведите его ко мне.

Министр Мишеру оказался человеком средних лет. Поджарый, почти черный от солнца, с блестящими белками больших умных глаз. Было в нем что-то располагающее.

Министр вручил Ушакову два письма – одно от его величества Фердинанда, другое от адмирала Нельсона.

– Лорд Нельсон просил на словах передать, что он уже в начале будущей недели надеется встретить ваше превосходительство в Палермо, – сказал Мишеру.

Ушаков на это ответил, что он тоже желает встречи с прославленным флотоводцем, но, к сожалению, его удерживают пока дела в Корфу.

– А что, разве адмирал не у берегов Мальты? – спросил он.

– Осадой Мальты занимаются его помощники, сам адмирал большую часть времени проводит в Палермо в обществе близких ему друзей.

Министр не уточнил, каких это "близких друзей", но Ушаков и без того догадался, о ком идет речь. Он был достаточно наслышан об образе жизни английского военачальника. Нельсон отдавал свое время обществу двух знатных дам с весьма сомнительной репутацией. То были королева Каролина и Эмма Гамильтон, супруга состарившегося и по этой причине начавшего выживать из ума английского посланника.

Нельсон и Эмма Гамильтон нашли друг друга еще в сентябре 1798 года, когда он с частью своего флота вошел в порт Неаполя. Как победителю Абукирского сражения, неаполитанцы устроили ему триумфальную встречу. Потерявший в боях руку, глаз, английский адмирал представлялся всем истинным героем. А леди Гамильтон была им просто покорена. Ее законный супруг стал для нее слишком стар, а Нельсон находился в самом расцвете сил: ему шел 43-й год. Короче говоря, она сделалась его любовницей и, когда это случилось, в ход событий, связанных с войной, вплелось то неуловимо интрижное, присущее женскому честолюбию. Леди Гамильтон дружила с королевой и конечно же представила ей своего друга. С того момента возник своеобразный союз трех сердец. Нельсон хотя и слыл непобедимым адмиралом, а против двух женщин не устоял, "приручили" они его, да так крепко, что об этом даже стали поговаривать в Лондоне.

Ее величеству Каролине давно уже хотелось объявить войну французам, чтобы отомстить им за казнь ее сестры французской королевы Марии-Антуанетты. Однако ее царственный супруг, будучи человеком не храброго десятка, всячески противился ее наущениям. И вот теперь она решила действовать через Нельсона. Тот, уступая ей, лично обратился к королю с советом начать войну. Король не мог не послушаться совета известного военачальника и приказал наконец бить в барабаны.

Королевская армия состояла из 30 тысяч человек, в то время как французов было в два раза меньше. Нельсону и его милым поклонницам казалось, что противник будет разбит в первой же стычке. Но получилось наоборот. Едва храбрая неаполитанская армия завидела противника, как ее воинственный дух иссяк, и она ударилась в беспорядочное бегство. Причем бегство это возглавил сам Фердинанд, супруга которого так желала видеть его в лаврах победителя.

Доскакав до Неаполя, король заявил, что все пропало, что французы вот-вот прибудут сюда и ему тут оставаться больше никак нельзя. Нельсону пришлось перевозить королевскую семью в Палермо, что на острове Сицилия, разумеется, вместе с леди Гамильтон и ее мужем.

Вступив в Неаполь, французы провозгласили образование здесь Партенопейской республики. С тех пор эта республика не давала Нельсону покоя. Ведь в том, что случилось, виноват был прежде всего он. Никто другой, как он, толкнул Фердинанда на безумную авантюру!

Испытывая неловкость перед королем и еще больше перед своими дамами, Нельсон старался как-то реабилитировать себя, вынашивал планы, как бы быстрее изгнать из Неаполя французов и вернуть очаровательной Каролине и ее августейшему супругу их бедное королевство. Но много ли он мог сделать со своим флотом, когда не мог овладеть даже Мальтой. При создавшемся положении изгнать французов из Неаполя могли только русские войска. Нельсон это хорошо понимал, потому и не давал Ушакову покоя своими письмами, прося помощи. Последние письма, доставленные министром Мишеру, оказались с тем же содержанием.

– Как я понял, ваш король просит доставить с эскадрой войска? открытым взглядом уставился на министра Ушаков.

– Совершенно верно, – отвечал Мишеру. – Адмирал Нельсон считает, что девяти-десяти тысяч русских войск вполне достаточно, чтобы отвоевать Неаполь за одну неделю.

Ушаков с трудом удержал усмешку. Нельсон, видимо, был плохо информирован о возможностях его эскадры.

– Столько войск обещать не можем, потому как не имеем. Однако помощь окажем. Так и быть, пошлем четыре фрегата с десантом.

Министр благодарно поклонился:

– Если дозволите, я поплыву с вашим десантом и буду представлять при нем своего короля.

Ушаков пожал плечами: пожалуйста, ежели так хочется...

Спустя два дня фрегаты с десантным отрядом на борту под общим командованием капитана второго ранга Сорокина взяли курс к берегам Южной Италии. Вместе с Сорокиным отбыл и министр Мишеру.

Заботы, однако, с этим не кончились. Не успели фрегаты Сорокина скрыться за горизонтом, как пришлось готовить в поход другой отряд кораблей, на этот раз в Адриатическое море помочь австрийцам взять Анкону. Об этом просили русский посол в Вене Разумовский и главнокомандующий русско-австрийской армией фельдмаршал Суворов. Под Анкону Ушаков нашел возможным выделить восемь русских и турецких судов, в том числе три линейных корабля, четыре фрегата и один корвет. Командиром отряда был назначен контр-адмирал Пустошкин.

Оставшись с основными силами у Корфу, Ушаков занялся ремонтом неисправных судов. Однако он ни на один день не забывал о действовавших вдали отрядах, требовал от них подробных сведений, посылал к ним курьеров с письменными инструкциями и распоряжениями.

Донесения чаще приходили от Сорокина. Дела у него шли хорошо. Его отряд начал наступление со штурма морской крепости Бриндизи. Нападение с моря оказалось для французов таким неожиданным и решительным, что они в панике бежали, не успев даже прихватить деньги, собранные у населения в виде контрибуции.

Освободив крепость, Сорокин сразу же пошел вдоль берега по направлению к городу Манфредония, где высадился другой его десант из 600 человек под командованием опытного офицера Белли. Соединившись, отряды продолжали наступление вместе.

Неприятельские крепости сдавались одна за другой. Вскоре от французских захватчиков были освобождены почти все владения королевства, в том числе и Неаполь. Королевский министр Мишеру, находившийся при Сорокине, в те дни писал Ушакову:

"...Русские войска заставили все население обожать их. Не было ни одного солдата, а тем более ни одного офицера, который бы оказался виновным в малейшем насилии, или инсубординации, или грабеже. Вы могли бы их видеть осыпанными ласками и благословениями посреди тысяч жителей, которые называли их своими благодетелями и братьями". Министр выражал желание поскорее увидеть главнокомандующего в Неаполе, чтобы передать ему "маленькую русскую армию, которой... неаполитанцы обязаны спасением королевства".

Одно лишь известие огорчило Ушакова, точнее, не огорчило, а потрясло. Связано оно было с именем английского адмирала. Впрочем, расскажем все по порядку.

После падения Неаполя часть французских завоевателей нашла убежище в двух замках, где к ним присоединились некоторые из "якобинцев", некогда сотрудничавшие с ними. Поняв безвыходность своего положения, французы объявили о своей готовности сдаться на определенных условиях, которые были вскоре приняты осаждавшими их войсками. Им было дозволено выйти из замков с оружием и военным имуществом. Личная безопасность гарантировалась также местным "якобинцам", которые по своему выбору могли либо уехать вместе с французами, либо остаться в Неаполе.

Со стороны победителей условия капитуляции были подписаны предводителем "армии веры" кардиналом Руффо, русским капитаном Белли и капитаном Футом, действовавшим от имени адмирала Нельсона. Сам Нельсон находился в это время в Палермо и, конечно, ничего об этом не знал, а когда узнал, пришел в бешенство. Он метал молнии... Как, миловать "якобинцев"? С каких пор кардинал стал таким мягкосердечным и согласился выпустить из рук врага, который был уже обречен?..

Подогреваемый возгласами возмущения королевы Каролины и леди Гамильтон, жаждавший пыток и публичных казней, Нельсон сделал капитану Футу резкий выговор. Тот, испугавшись гнева адмирала, все свалил на русских: это, мол, они все учинили, потому как знали за собой главную силу, им же, капитану Фуку и кардиналу Руффо, ничего не оставалось, как согласиться с ними...

Нельсон приказал своей эскадре сняться с якоря и плыть в Неаполь. Леди Гамильтон, не отходившая от него ни на шаг, поторапливала: надо спешить, пока сдавшиеся французы еще не успели по условиям капитуляции покинуть пределы королевства...

Английский адмирал сошел на берег Неаполя с таким видом, словно не король, а он был главным повелителем в королевстве.

– Где кардинал, почему его не вижу? – строго обратился он к встречавшей его толпе.

Кардинал стоял рядом. Заметив его, адмирал кинулся к нему с упреками:

– Вы слишком поспешили, кардинал. Я не признаю капитуляцию, подписанную русскими и вами. Всех французов и "якобинцев" следует заковать в кандалы.

– Адмирал, – с достоинством отвечал кардинал, – я подписал с русскими документ и не намерен отказываться от своей подписи.

– Но разве вы имели право подписывать капитуляцию без согласия короля? – с нравоучительным видом вмешалась леди Гамильтон.

Кардинал бросил на нее презрительный взгляд, но ничего не сказал.

Нельсон приказал своим матросам "выловить и арестовать" выпущенных на свободу французов и "якобинцев". Последние были отданы на растерзание фанатичной толпы. Несчастных били, жгли на кострах посреди городской площади.

Англичане в кровавых оргиях не участвовали, они наблюдали за всем этим со стороны. Впрочем, не только наблюдали. Нельсону и его милейшей спутнице захотелось вдруг своими глазами посмотреть, как люди умирают на виселицах. Выбор пал на арестованного адмирала Каранчиола, до сдачи в плен командовавшего флотом республиканцев. Тотчас организовали суд. Леди Гамильтон и тут поторапливала: она спешила вернуться в Палермо... Без лишних церемоний объявили приговор, и пленного повели к виселице. Обреченный адмирал был повешен на борту английского линейного корабля, тело его качалось на ветру до самого вечера.

– Это ужасно, – сказал Ушаков, когда ему рассказали всю эту историю. – Нельсон талантливый и храбрый флотоводец, но то, что он сделал, навсегда останется на его имени черным пятном.

После того, что случилось в Неаполе, Нельсон более не писал русскому адмиралу. Ушакову казалось, что связь между ними прервана навсегда. Но в июле Нельсон вдруг снова вспомнил о нем. Он прислал своего адъютанта с настоятельной просьбой поспешить на соединение с английской эскадрой ввиду возникшей угрозы нападения франко-испанского флота, якобы вступившего в Средиземное море. Момент был не из тех, чтобы заниматься выяснением отношений. Союзнический долг взял верх над личными обидами. Ушаков послал Пустошкину и Сорокину приказ срочно вернуться на главную базу, а когда те вернулись, пополнил суда провиантом, после чего подал команду плыть к берегам Сицилии. 3 августа русские корабли прибыли в Мессину, вскоре следом за ними приплыла и стала на рейд эскадра Кадыр-бея.

13

В Мессине Нельсона не оказалось, зато Ушаков нашел здесь английского консула, который сообщил, что слухи о вторжении в Средиземное море объедяненного франко-испанского флота сильно преувеличены: если через Гибралтар и прошло несколько неприятельских кораблей, они не представляют для союзников серьезной опасности.

– Не могу ли я узнать, где сейчас лорд Нельсон? – спросил Ушаков.

– Должно быть, в Палермо. Во всяком случае, я только позавчера имел удовольствие быть там в его обществе.

Идти в Палермо мешал встречный ветер, к тому же хлестал дождь, и Ушаков решил пока не сниматься с рейда, подождать перемены погоды. И он правильно сделал. На другой день к нему прибыл курьер от Суворова, гнавшийся за эскадрой на греческом судне от самого Корфу. Фельдмаршал просил Ушакова "обратить взор" к берегам Генуэзского залива, дабы пресечь подвоз морем припасов неприятельским войскам, противостоявшим русскому экспедиционному корпусу.

Ушаков показал письмо Пустошкину:

– Придется, Павел Васильевич, к Генуе плыть тебе. Бери три корабля, два фрегата и действуй. Пяти судов будет достаточно.

Капитану второго ранга Сорокину Ушаков приказал с тремя фрегатами и одной шхуной вернуться в Неаполь. Русские там еще были нужны.

Вскоре ветер изменил направление, и Ушаков с главными силами направился в Палермо. Надо же было наконец встретиться с английским адмиралом!

В Палермо Ушакова ожидал приятный сюрприз. Из Англии сюда только что прибыл в его распоряжение вице-адмирал Карцов, имея три корабля и один фрегат. Состояние судов было хорошее, плохо выглядели только матросы: за время плавания сильно исхудали. Англичане дали в дорогу залежалые, испорченные продукты, это и подкосило людей.

– Пусть ваши люди пока отдохнут, полечатся, а потом решим, чем вам заняться, – сказал Ушаков Карцову и стал собираться к английскому адмиралу.

Флагман Нельсона стоял на якоре в окружении других судов. Душный августовский день был уже на исходе, когда Ушаков на лодке с одним только переводчиком подплывал к адмиральскому кораблю. Командующий эскадрой чувствовал себя усталым. После долгого пути надо бы хоть немного отдохнуть, но не станешь же откладывать из-за этого встречу!

На английском корабле были уже предупреждены о его визите, ему спустили трап, и вскоре он оказался в кругу офицеров, чистеньких, отутюженных, словно собравшихся на парад. Командир корабля, представившись, произнес обычные слова приветствия, после чего повел его в каюту адмирала.

Это был весьма вместительный салон с вызывающе роскошным убранством. Пол застилали толстые ковры, на стенах в позолоченных рамах висели портреты каких-то царственных вельмож и дам. С правой стороны бросался в глаза тусклой лакировкой маленький столик, возле которого с папкой бумаг стоял навытяжку молодой красивый офицер. Сам адмирал сидел в кресле. Он поднялся навстречу гостю без суетливости, с достоинством человека, знающего себе цену, встал, сказал несколько приветственных слов и тотчас опустился на место, глазами показав Ушакову на кресло против себя. С виду он оказался таким, каким Ушаков его представлял: невысокого роста, со светлыми прямыми волосами, правильными чертами лица. Отсутствие правой руки и одного глаза не умаляло властности его натуры, которая читалась во всем его облике. Увешанный орденами, он сидел, слегка приподняв голову, с выражением недоступности на лице, будто сам Марс, снизошедший с неба.

Ушаков, пользуясь услугами переводчика, заговорил о франко-испанском флоте, нападения которого так все опасались, о возможных планах Бонапарта в районе Средиземного моря. Нельсон слушал его все с тем же выражением недоступности. Но вот лицо его оживилось, посветлело. Он изволил заговорить:

– Мой соотечественник Кромвель однажды удачно заметил: кто не знает, куда идет, уходит дальше всех. Успехи и слава великих мира сего часто зависят от случая.

– Я не думаю, чтобы Бонапарт полагался на случай, – не согласился с ним Ушаков. – Это опасный противник.

– Знаю. Но что вы предлагаете?

Ушаков сказал, что, поскольку слухи о вторжении в Средиземное море многочисленного франко-испанского флота оказались ложными и в настоящий момент сей флот угрозы союзникам не представляет, он не видит более разумного решения, как объединить союзные эскадры и общими усилиями взять наконец Мальту, все еще оказывающую сопротивление.

– Нет, – тотчас возразил Нельсон. – Главное сейчас не в этом, не в Мальте.

– Разве?

– Главное сейчас в том, чтобы помочь его величеству Фердинанду навести порядок в его королевстве.

Ушаков напомнил, что Мальта является главной средиземноморской базой французов, пока она в их руках, они будут постоянно угрожать союзникам морскими диверсиями, заставлять их распылять свои силы. Взяв сию крепость, союзники тем самым обеспечат себе тыл и смогут основные силы направить на решение других задач, в частности, на оказание более действенного содействия войскам Суворова, сражающимся с французами в Северной Италии.

– Нет, – снова сказал Нельсон, на этот раз с еще большей непримиримостью. Он стал уверять, что Мальта никуда не уйдет, поскольку надежно блокирована английскими кораблями, что же касается русской эскадры, то она должна непременно присутствовать у Неаполя, чтобы король мог рассчитывать на ее помощь в усилиях по установлению в столице и во всем королевстве должного порядка. Разумеется, говорил Нельсон, английский флот мог бы взять эту миссию на себя, но у него, Нельсона, есть другие заботы: помимо продолжения блокады Мальты, он должен направить часть своих кораблей в Магон и Гибралтар. Нельсон молол чепуху. Очевидно, он и сам понимал это, но продолжал упрямствовать с такой запальчивостью, словно боялся согласием с иной точкой зрения умалить свой неоспоримый авторитет. До Абукирской победы Нельсон считался скромным человеком. Громкая слава, видимо, пошла ему не на пользу...

В каюту, шурша шелками и блестя белозубой улыбкой, впорхнула молодая дама. Нельсон проворно вскочил, галантно взял ее за руку и представил Ушакову. Это была леди Гамильтон.

Некоторое время леди и лорд о чем-то полушепотом беседовали между собой. Не зная английского, Ушаков не мог понять, о чем они говорят, но ему было не так уж трудно уловить недовольство в голосе адмирала. Нельсон был в досаде. Отчего бы это? Уж не потому ли сердился, что не смог склонить на свою сторону русского адмирала?

Наконец Нельсон закончил разговор с леди и спросил Ушакова, не пожелает ли он представиться королю и королеве? Ушаков ответил утвердительно, и все, кто находился в адмиральской каюте, направились в другое помещение. Оказалось, что их величества нашли приют на этом же флагманском корабле. Они не решались пока вернуться в Неаполь, где после изгнания французов все еще не утихали страсти между сторонниками монархии и республики.

Король произвел на Ушакова более приятное впечатление, чем Нельсон. В нем не было той склонности к рисовке, которая замечалась у английского адмирала, – вел себя просто, не облачаясь в холодное царственное величие. После обычного в таких случаях обмена приветствиями король, заговорив с Ушаковым, принялся источать похвалы в адрес русских солдат, принявших участие в освобождении его многострадального королевства. Ее величество Каролина была сдержаннее. Наверное, потому, что не могла простить русским солдатам, которых хвалил ее супруг, того, что они слишком жалостливы были к сторонникам якобинцев, казнивших ее родную сестру. Ее величеству, видимо, хотелось, чтобы с врагами монархии русские поступили бы так же, как Нельсон поступил с предводителем республиканского флота Неаполя, вздернув его на виселицу.

Когда слова признательности и восхищения были исчерпаны, король стал просить Ушакова сделать то, чего от него уже добивался Нельсон, поставить русскую эскадру у неаполитанских берегов. Обсуждать вопросы военной политики в таком обществе и в такой обстановке Ушаков не находил удобным, поэтому предложил отложить разговор до специального совещания с участием представителей всех сторон.

– Очень хорошо, – тотчас согласился с ним король. – Мы направим на это совещание первого министра господина Актона.

Лорд Нельсон стоял рядом и молча кусал губы.

Когда Ушаков вернулся к себе на корабль, было уже совсем темно. На палубе горели фонари.

– Как встреча? – поинтересовался Карцов, поджидавший его, чтобы вместе поужинать.

Ушаков ответил не сразу, передохнув немного:

– Нельсон добивался, чтобы мы были у него в фарватере.

– А вы?..

– Что я? Флот Российский в поводырях пока не нуждается.

Сказав это, Ушаков взял его под руку и повел в кают-компанию, где уже все было готово к ужину.

14

Переговоры о дальнейших совместных действиях союзников проходили на английском флагманском корабле. Кроме Нельсона и Ушакова, в них принимали участие вице-адмирал Карцов, командующий турецкой эскадрой Кадыр-бей и первый министр его королевского величества господин Актон. Стороны отстаивали свои позиции. Адмирал Нельсон продолжал твердить, что русская помощь для овладения Мальтой не понадобится, он справится там один, поскольку участь французов уже предрешена. Министр Актон от имени своего короля умолял Ушакова идти в Неаполь для восстановления и утверждения в оном городе спокойствия, тишины и порядка. Ушаков сознавал, что очень худо, когда среди союзников нет доброго согласия. Но в то же время он не мог принять на себя роль некоего жандарма, которую желал навязать ему его королевское величество. Русские сделали главное – изгнали из страны неприятеля, и пусть теперь король сам улаживает отношения со своим народом.

Когда после переговоров Ушаков вернулся на свой корабль, его встретил адъютант Балабин. Адъютант доложил, что с час тому назад имел беседу с офицером из фрегата Сорокина, побывавшим в Неаполе и видевшим тамошнюю жизнь своими глазами. Офицер рассказал о кровавых расправах над сторонниками республиканского строя, чинимых властями и монархически настроенными горожанами. Неаполитанцы посылали на российский фрегат депутацию с просьбой передать русскому главнокомандующему, чтобы он поспешил с войсками в их город, иначе, говорили они, море станет красным от невинной крови...

– Что еще сообщил вам офицер от Сорокина?

– Французы продолжают удерживать за собой Рим и угрожают оттуда союзным сухопутным войскам.

Выслушав сообщение адъютанта, Ушаков долго молчал, раздумывая, затем приказал:

– Заготовьте вместе с Метаксой письмо на имя короля Фердинанда. Смысл такой: мы согласны идти в Неаполь с тем, однако, чтобы оттуда повести наступление на Рим.

Еще недавно Ушакова одолевали сомнения, он собирался возобновить переговоры с Нельсоном, дабы навязать свое участие во взятии Мальты, но теперь все это отошло в сторону. И в самом деле, для чего ему, собственно, нужна Мальта? Для того, чтобы рядом с английским флагом поднять русский? А что практического это даст? Удовлетворится тщеславие императора Павла, как покровителя Мальтийского ордена? Пожалуй, только это... Разумеется, он, Ушаков, не против того, чтобы русский флаг развевался над Мальтой рядом с флагами союзников, он даже готов взять на себя основную тяжесть действий по взятию острова. Но раз англичане этого не хотят, раз они рассчитывают на свои только силы, стоит ли так упорно навязываться к ним в пособники? Не лучше ли нацелиться на континент, дабы содействовать успеху союзных сухопутных войск, коими начальствует Суворов? В конце концов не на островах, а на материке должна решиться участь захватчиков.

– Постарайтесь, чтобы письмо было готово к утру, – подтвердил приказание Ушаков. – А теперь идите, голубчик. Хочу отдохнуть. Попью чаю и лягу. Я очень устал. Очень.

15

На следующий день флагманский корабль потрясло еще одно неприятное сообщение: турецкая эскадра самовольно снялась со стоянки и направилась к берегам Турции, отказавшись таким образом от выполнения своих союзнических обязательств. Ушаков сильно огорчился, но делать из этого трагедию не стал. Смолчал. Другое дело Нельсон. При новой встрече с ним английский адмирал голосом, в котором утаивалось злорадство, сказал:

– Искренне сочувствую, мой любезный друг! Эти канальи турки только и ждали момента, чтобы предать своих союзников.

– Не будем говорить об этом, – промолвил в ответ Ушаков. – Они сделали свое дело и больше мне не нужны. Что же касается меня, то я решил последовать вашему совету и плыть в Неаполь.

– Прекрасное решение, – одобрительно кивнул Нельсон.

Ушаков оставил Палермо без всякого сожаления. Дни стояния в водах этого города были днями полного бездействия. Они ничего не принесли ему, кроме огорчений.

В Неаполе оказалось совсем иначе. Здесь его ждали, здесь он был нужен. Жители устроили ему восторженную встречу. Едва эскадра стала на рейд, как к кораблям приблизились лодки с корзинами фруктов. У неаполитанцев был обычай угощать гостей, а русские матросы и офицеры представлялись им самыми желанными гостями.

Сразу же по прибытии в город Ушаков расставил всюду караулы, организовал патрульную службу, дав строгий наказ решительно пресекать всякие попытки к грабежам и насилиям. Узнав, что тюрьмы забиты сторонниками республиканского строя, которых ожидала тяжелая участь, он обратился к королевскому двору с просьбой помиловать несчастных. Как ни велика была ненависть короля и его правительства к "якобинцам", сидевшим в заточении, а все ж отказать русскому адмиралу они не могли. Казни были отменены, многие из приверженцев республики получили свободу.

Однако порядок в Неаполе был все же не главной целью эскадры. Ушаков видел свою задачу в том, чтобы усилить давление на противника с юга и тем самым содействовать успеху войск Суворова. Он сформировал из матросов и солдат морской пехоты отряд в количестве 800 человек во главе с полковником Скипора, поручив ему идти на Рим, находившийся в руках французов. Кстати, в этот отряд он включил и своего адъютанта лейтенанта Балабина, пожелавшего испытать себя в боевом деле.

До этого королевские войска вместе с австрийцами уже пытались овладеть Римом, но у них ничего не вышло: французы дали им такой отпор, что те ударились в паническое бегство. Теперь же с выступлением русского отряда положение изменилось. Неаполитанцы и австрийцы, взбодрившись, вновь вернулись к "вечному городу" и, пугая неприятельский гарнизон приходом русских, предложили ему уйти "подобру". Французы знали, как сражаются русские, и потому решили воспользоваться "добрым советом": они отступили, разумеется взяв с собой все свое оружие и снаряжение.

Когда русские вошли в Рим, там уже не было ни одного неприятельского солдата. Их встречали мирные жители. А какая это была встреча, Ушакову описал в своем письме лейтенант Балабин:

"Восторг, с каким нас встретили жители, делает величайшую честь и славу россиянам. От самых ворот Св. Иоана до солдатских квартир обе стороны улиц были усеяны обывателями обоего пола. Даже с трудом могли проходить наши войска. "Виват Павло примо! Виват московито!" – было провозглашено повсюду с рукоплесканиями. "Вот, – говорили жители, – вот те, кои бьют французов и коих они боятся! Вот наши избавители!.."

Ушаков, однако, остался недоволен. Его возмутил поступок союзников, открывших путь для отступления неприятеля. Ведь, оставив Рим, французы могли присоединиться к своим войскам, сражавшимся против Суворова!

Ушаков направил союзникам гневные письма. "По всем общественным законам, – писал он, – никто не имеет права брать на себя освобождать общих неприятелей из мест блокированных, не производя противу их никаких военных действий и не взяв их пленными". Он еще и еще раз указывал, что союзным войскам никак не следовало выпускать французов из Рима, "тем паче со всяким оружием и со всеми награбленными ими вещами и богатствами".

Возвысив голос протеста, Ушаков, однако, не учел одного: военные чины, как и политики, обычно не признают теневых сторон своих решений. И австрийцы, и неаполитанцы наперебой заговорили о великодушии, заговорили так, что Ушакову впору покраснеть за примитивное понимание им этого бесценного человеческого качества. За них заступился сам Нельсон, вдруг тоже заговоривший о "великодушии". Надо же! Когда в Неаполе вздергивали людей на виселицу только за то, что те предпочитали монархии республику, проявление великодушия к несчастным называлось государственной изменой.

Не желая иметь дело с такими союзниками, Ушаков приказал своему отряду покинуть Рим и вернуться к эскадре.

Между тем наступила глубокая осень. Участились дожди. То ли от сырости, то ли от переживаний – трудно сказать, только у Ушакова стало сильно побаливать сердце. Временами становилось прямо-таки невмоготу, и он ложился в постель. Флотский лекарь угрюмо ворчал: так жить – совсем себя загубить... Уже второй год, как в экспедиции, а он, адмирал, еще ни одного дня не отдохнул. Все дела, дела. С утра до ночи. Просто непонятно, как он все выдерживает?..

– Ваше превосходительство, вам необходимо полежать хотя бы недельки две.

– Лежать? Но это невозможно.

– Всему есть предел. Сердце может не выдержать.

– Ничего, заставим выдержать. Потом отлежимся.

Отношения с союзниками все более усложнялись. После того как Суворов изгнал французов из Северной Италии и, совершив неслыханный переход через Альпы, ушел в Швейцарию, союзники решили, что время русских отошло и с ними можно более не церемониться. Особенно воспрял духом генерал Фрелих, командовавший оставшимся в Италии австрийским отрядом, – тот самый Фрелих, который спас от пленения французский гарнизон в Риме.

Еще до наступления осени австрийское командование просило Ушакова помочь овладеть морской крепостью Анконой, оставшейся, как и Генуя, в стороне от наступательных действий суворовской армии. Ушаков направил туда капитана второго ранга Войновича, однофамильца того Войновича, который некогда был его начальником и дружба с которым превратилась в открытую вражду. Прибыв на место, Войнович плотно осадил крепость, не оставив ее полуторатысячному гарнизону никаких шансов на спасение. Но в этот момент, на счастье обреченных, подоспел со своим отрядом генерал Фрелих. Австрийскому военачальнику не терпелось повторить опыт спасения неприятельских солдат, уже испытанный им в Риме. Он завел с французами тайные переговоры, обещая выпустить их из крепости на условиях, аналогичных тем, какие были представлены Римскому гарнизону. Войнович бросился было к нему с протестом, но услышал в ответ начальственный окрик. Фрелих был все-таки генералом и не привык, чтобы какой-то там офицер, пусть даже русский, разговаривал с ним как с равным.