355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Михаил Чехов » Вокруг Чехова » Текст книги (страница 5)
Вокруг Чехова
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 18:31

Текст книги "Вокруг Чехова"


Автор книги: Михаил Чехов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

прочим, он вывел ее (во внешних чертах) в лице Рассудиной в повести «Три года».

Наконец, после почти двухлетних поисков места, отцу удалось получить настоящую

должность все у того же И. Е. Гаврилова по письменной части, с жалованьем по тридцати

рублей в месяц и с правом жить и столоваться у него на дому в Замоскворечье, вместе с

другими его приказчиками, чем отец и воспользовался. Старший брат, Александр, уже

давно отошел от семьи, художник Николай учился в своем Училище живописи и вел

дружбу с соучеником Ф. О. Шехтелем, впоследствии знаменитым архитектором и

академиком, выполнившим, между прочим, внутреннюю отделку Московского

Художественного театра; брат Иван готовился в сельские учителя. К нашей семье

прибавилась еще и тетя Федосья Яковлевна, которую мы выписали из Таганрога. Мы жили

в тяжелой бедности, перебивались кое-как и не видели никакого просвета впереди. За три

года жизни в Москве мы переменили двенадцать квартир и, наконец, в 1879 году наняли

себе помещение в подвальном этаже дома церкви святого Николая на Грачевке, в котором

пахло сыростью и через окна под потолком виднелись одни только пятки прохожих.

В эту-то квартиру и въехал к нам 8 августа 1879 года наш брат Антон, только что

окончивший курс таганрогской гимназии и приехавший в Москву поступать в

университет. Мы не видели его целых три года и с нетерпением ожидали его еще весной,

тотчас по окончании экзаменов, но он приехал только в начале августа, задержавшись чем-

то очень серьезным в Таганроге. Это серьезное состояло в том, что он хлопотал о

стипендии по двадцати пяти рублей в месяц, которую учредило как раз перед тем

Таганрогское городское управление для одного из своих уроженцев, отправляющихся

получать высшее образование. Таким образом, он приехал в Москву не с {87} пустыми

руками; кроме того, зная стесненное положение нашей семьи, привез с собою еще двух

нахлебников, своих товарищей по гимназии – В. И. Зембулатова и Д. Т. Савельева. Он

приехал к нам раньше их, один, как раз в тот момент, когда я сидел за воротами и грелся на

солнце. Я не узнал его. С извозчика слез высокий молодой человек в штатском, басивший.

Увидев меня, он сказал:

– Здравствуйте, Михаил Павлович.

Только тогда я узнал, что это был мой брат Антон, и, взвизгнув от радости, побежал

скорее вниз предупредить мать.

К нам вошел веселый молодой человек; все бросились к нему, начались объятия,

лобзания, и меня послали тотчас же в Каретный ряд на телеграф, чтобы сообщить отцу в

Замоскворечье о приезде Антона. Вскоре явились и Зембулатов с Савельевым, началось

устройство помещения для приезжих, и я был точно в чаду. Затем гурьбой отправились

смотреть Москву. Я был чичероне, водил гостей в Кремль, все им показывал, и все мы

порядочно устали. Вечером пришел отец, мы ужинали в большой компании, и было так

весело, как еще никогда.

На следующий день – новый сюрприз. Приехал какой-то человек из Вятки и привез с

собою нежного, как девушка, сына. Откуда-то он узнал, что мы – порядочные люди, и вот

решился просить мою мать взять в нахлебники его сына, тоже приехавшего в Москву

поступать в университет. Это были очень богатые люди, квартира наша была убога и

темна и помещалась в глубоком подвале, но отец так заботился о нравственности своего

сына, что не обратил на это внимания и поместил его у нас. Этого молодого человека

звали Николай Иванович Коробов. Он быстро сошелся с Антоном, и до самых последних

дней оба они были близкими друзьями. Таким образом, в нашей тесной квартире

появилось сразу четы-{88}ре студента, и все – медики, связанные единством науки и в

высокой сте-

Журналы, в которых сотрудничали братья Чеховы в 1880-х годах. {89}

степени лично порядочные. Наша жизнь сразу стала легче в материальном отношении.

Конечно, прибылей с нахлебников не было никаких: мать брала с них крайне дешево и

старалась кормить их досыта. Зато, несомненно, поправился и стал обильнее наш стол.

Прошения о поступлении в университет подавались не позже 20 августа на имя

ректора в правлении, в старом здании на Моховой, в отвратительном помещении внизу

направо. Антон еще не знал хорошо Москвы, и туда повел его я. Мы вошли в грязную,

тесную, с низким потолком комнату, полную табачного дыма, в которой столпилось

множество молодых людей. Вероятно, Антон ожидал от университета чего-то

грандиозного, потому что та обстановка, в какую он попал, произвела на него не совсем

приятное впечатление. Но то, что ему пришлось потом большую часть своего

университетского курса проработать в анатомическом театре и в клиниках на

Рождественке, и то, что в самом университете на Моховой он бывал очень редко, по-

видимому, изгладило в нем это первое впечатление. Впрочем, ему было не до впечатлений:

на его долю с первых же шагов его в Москве свалилось столько обязанностей и труда, что

некогда было думать о сентиментальностях.

С осени того же года мы все оптом переехали на другую квартиру по той же

Грачевке, в дом Савицкого, на второй этаж, и разместились так: Зембулатов и Коробов – в

одной комнате, Савельев – в другой, Николай, Антон и я – в третьей, мать и сестра – в

четвертой, а пятая служила приемной для всех. Так как отец в это время жил у Гаврилова,

то волею судеб его место в семье занял брат Антон и стал как бы за хозяина. Личность

отца отошла на задний план. Воля Антона сделалась доминирующей. В нашей семье

появились вдруг не-{90}известные мне дотоле резкие, отрывочные замечания: «Это

неправда», «Нужно быть справедливым», «Не надо лгать» и так далее. Началась

совместная работа по поднятию материального положения семьи. Работали все, кто как

мог и умел. Я, например, должен был вставать каждый день в пять часов утра, идти под

Сухаревку, покупать там на весь день харчи, возвращаться с ними домой и потом уже,

напившись чаю, бежать в гимназию. Часто случалось, что я от этого опаздывал на уроки

или приходил в гимназию весь окоченевший, как сосулька.

С этой квартиры началась литературная деятельность Антона.

Брат Александр, как я уже упомянул выше, не жил с нами. Мы даже очень редко его

видели. Он бесконечно долго54 учился в университете, и что он в это время делал, чем

занимался, мы не знали. У него было два товарища по математическому факультету –

братья Леонид и Иван Т.55 Они были круглыми сиротами, были очень богаты, и

душеприказчиком у них был инспектор народных училищ В. П. Малышев, живший в их

же доме на 1-й Мещанской. Это была обширная помещичья усадьба с громадным садом и

массою сирени. Братья Т. жили по одну сторону ворот, в большом родительском доме, а В.

П. Малышев – во флигеле, по другую. В описываемое время братья Леонид и Иван Т.

достигли совершеннолетия и, будучи еще молокососами, приняли от Малышева все

имение и капиталы, доставшиеся им от родителей. Начался кутеж. Сорили деньгами,

напивались, держали около себя подозрительных женщин. С ними покучивал и наш

Александр. Он познакомил с ними и нашего скромного брата Ивана, который держался в

сторонке и вел себя так солидно, что резко выделялся на фоне этой развеселой жизни. Это

обратило на себя внимание В. П. Малышева, который, несомненно, сокрушался, видя,

какое применение получали родительские капиталы. {91} Ваня понравился ему.

Разговорились. Узнав, что по обстоятельствам, совершенно от него не зависящим, он

лишился возможности продолжать свое учение в гимназии и теперь готовится в

учительскую семинарию военного ведомства, В. П. Малышев, как инспектор народных

училищ Московской губернии, предложил ему держать экзамен сразу на приходского

учителя и немедленно же отправляться на место. Иван (да и все мы) обрадовался этому.

Он съездил в Звенигород, выдержал там незамысловатый экзамен и вскоре же был

назначен Малышевым в заштатный городок Воскресенск* Московской губернии. Он уехал

туда, и наша семья убавилась на одного человека. Вот почему он не упомянут мною в

числе обитателей нашей квартиры у Савицкого.

Брат Антон получал свою стипендию из Таганрога не ежемесячно, а по третям, сразу

по сто рублей. Это не облегчало его стесненных обстоятельств, так как полученной

суммой сразу, же погашались долги, нужно было купить пальто, внести плату в

университет и так далее, и на другой день на руках не оставалось ничего. Я помню, как он

в первый раз получил такую сумму и накупил разных юмористических журналов, в числе

которых была и «Стрекоза». Затем он что-то написал туда и стал покупать «Стрекозу» у

газетчика уже каждую неделю, с нетерпением ожидая в «Почтовом ящике» этого журнала

ответа на свое письмо. Это было зимой, и я помню, как озябшими пальцами Антон

перелистывал купленный им по дороге из университета номер этого журнала. Наконец

появился ответ: «Совсем не дурно, благословляем и на дальнейшее сподвижничество».

Затем, в марте 1880 года, в N 10 «Стрекозы» появилось в печати первое произведение

Антона Чехова, и с тех пор началась его непрерывная литературная деятельность.

Произведение его {92} называлось в рукописи «Письмо к

«Гулянье первого мая в Сокольниках».

Эскиз к картине Н. П. Чехова, 1882. Публикуется впервые.

Дом-музей А. П. Чехова в Москве.

ученому соседу» и представляло собою в письменной форме тот материал, с которым он

выступал по вечерам у нас в семье, когда приходили гости и он представлял перед ними

захудалого профессора, читавшего перед публикой лекцию о своих открытиях. Это

появление в печати первой статьи брата Антона было большой радостью в нашей семье.

Радость эта лично для меня усиливалась еще и тем, что как раз в это же время в журнале

«Свет и тени» было помещено мое стихотворение, которое я перевел с немецкого из

Рюккерта56 и за которое получил гонорар 1 рубль 80 копеек. {93}

Как уже известно, мой брат Николай учился живописи на Мясницкой, против

почтамта, в Училище живописи, ваяния и зодчества. На вечеровые классы ходил туда

каждый день из далекого Лефортова К. И. Макаров – учитель рисования в 3-й военной

гимназии (тогда кадетские корпуса назывались военными гимназиями). Ему хотелось

стать настоящим художником, и он мечтал выйти в отставку и целиком отдаться искусству.

Они сдружились с Николаем, и К. И. Макаров стал часто бывать у нас и полюбил нашу

семью. Ходили пешком в Лефортово и мы к нему. Там мы познакомились с одним из

воспитателей корпуса, М. М. Дюковским, человеком, необычайно чутким к искусству и

превратившимся потом в пламенного почитателя моих братьев Николая и Антона. Он

дорожил каждой строчкой Антона и каждым обрывочком от рисунка Николая и хранил их

так, точно собирался передать их в какой-нибудь музей. Когда Николай затевал какую-

нибудь большую картину, например «Гулянье первого мая в Сокольниках» или «Въезд

Мессалины в Рим», то Дюковский давал ему приют у себя в корпусе, и картины брата на

мольбертах занимали всю его комнату. Он охотно позировал ему, надевал даже женское

платье, когда требовалось рисовать складки, и смешно было смотреть на молодого

человека с бородкой, одетого по-дамски. Между прочим, он увековечен Николаем на

картине «Гулянье первого мая в Сокольниках» в образе молодого человека на первом

плане, с букетом в руках. Некоторые думают 57, что это мой брат Антон, но это неверно.

К. И. Макаров действительно вышел в отставку, поехал в Петербург поступать в

Академию художеств и в ту же осень скончался там от брюшного тифа. Таким образом, в

Лефортове остался у моих братьев только один друг, с которым они не прерывали

знакомства до самой гробовой доски. Нам было приятно бывать у М. М. Дю-{94}ковского,

хотя дойти до Лефортова от Грачевки составляло целый подвиг. Но я и Антон «перли»

туда, несмотря на жестокий мороз, и как-то особенно жутко было проходить через

Яузский мост, под которым всегда шумела незамерзавшая вода, и по окружавшим его

тогда унылым пустырям. Об этом мосте Антон вспоминал, уже будучи известным

писателем. Кроме гостеприимства Дюковского, нас привлекало к нему множество

иллюстрированных журналов, которые он выписывал или брал из кадетской библиотеки и

с которыми мы могли знакомиться только здесь и больше нигде. Мы брали иногда эти

журналы к себе домой, и тащить громадные фолианты в переплетах по морозу было

ужасно тяжело. Приходилось хвататься за уши, оттирать себе пальцы и топать

окоченевшими ногами.

М. М. Дюковский. Начало

1880-х годов.

Публикуется впервые.

Архив В. Н. Маштафарова.

М. М. Дюковский разошелся со своим кадетским начальством и вскоре перешел на

службу в Мещанское училище на другом конце Москвы, на Калужской улице, где получил

должность эконома, стол и квартиру. Братья Чеховы стали бывать у него и здесь, а

квартира его превратилась в студию моего брата Николая.

Дюковский с нами едва не породнился. У моей матери была в Шуе двоюродная

сестра58, выданная замуж за {95} местного городского голову Н. А. Закорюкина, у

которого была дочь от первого брака59, выданная замуж за некоего И. И. Лядова. Дочь эта

умерла, оставив И. И. Лядову девочку, Юленьку, которую стали воспитывать старики

Закорюкины. В ту пору Юленьке исполнилось восемнадцать лет. Возникла мысль выдать

ее замуж за М. М. Дюковского, тем более, что Юленька была очень милая, воспитанная

девушка, да к тому же и с приданым, кажется, тысяч в сорок. Дюковский ничего не имел

против и отправился вместе с братом Николаем в Шую представляться старикам.

Утверждение некоторых биографов60, что туда ездил с Дюковским не Николай, а Антон,

неверно. Брак не состоялся, тем не менее завязались отношения у Николая и Антона с

отцом Юленьки, И. И. Лядовым, и его свояком Ф. И. Гундобиным61, которые стали

наезжать в Москву довольно часто и, как люди с довольно большими средствами, стали в

ней покучивать. Они принялись за моих братьев и стали водить их по ресторанам, чтобы

не сказать хуже, в известный тогда «Salon des VariИtИs» («Соленый вертеп») и по разным

притонам, где шуйские толстосумы развертывали всю свою купеческую удаль. Гундобина

Антон прозвал Мухтаром, и так сей почтенный шуянин именовался до своего

восьмидесятилетнего возраста. Оба эти типа попали в печать и в некоторых рассказах

послужили Чехову моделью. О том, как проводили время Лядов и этот Мухтар с моими

юными, еще безусыми братьями, свидетельствует предпоследний абзац в рассказе Чехова

«Салон де Варьетэ», помещенный в N 11 «Зрителя» за 1881 год, где все эти четыре лица

названы по имени.

После «Стрекозы» Антон Павлович перешел сотрудничать в «Зритель». История

этого перехода такова. Пока Антон Павлович работал в «Стрекозе», старший мой брат,

Александр, пописывал в «Будильнике», где появился один из его рассказов – «Карл и

Эмилия», обратив-{96}ший на себя

«Наше оружие для разрешения насущных вопросов» (виселица).

Рисунок худ. М. Чемоданова, опубликованный в N 19 журнала

«Свет и тени» от 16 мая 1881 г.

внимание. Между тем редакция «Стрекозы» стала то и дело возвращать брату Антону его

статьи обратно с ехидными ответами в «Почтовом ящике», и, после того как он поместил в

ней около десятка статеек, тот же «Почтовый ящик» «Стрекозы» переполнил чашу

терпения брата следующим ответом: «Не расцвев, увядаете. Очень жаль. Нельзя ведь

писать без критического отношения к делу». Антон обиделся и стал искать себе другой

журнал. К «Будильнику» и «Развлечению» он тогда относился недоверчиво, а подходящего

органа не нахо-{97}дилось. Если не ошибаюсь в хронологии, то как раз в это время группа

московских писателей затеяла издавать литературный сборник «Бес», к участию в котором

пригласили Антона и в качестве художника – Николая. Вместе с другим художником, А. С.

Яновым, Николай с азартом принялся за иллюстрации, Антон же собирался написать туда

кое-что, да так и не собрался. «Бес» вышел без его материала. Брат Антон остался без

заработка, но его вскоре выручил «Зритель». Как потом оказалось, журнал этот стал

специально «чеховским», так как в нем все литературно-художественное производство

целиком перешло в руки сразу троих моих братьев – Александра, Антона и Николая,

причем Александр, кроме того, стал еще заведовать в «Зрителе» секретарской частью.

Помещался этот журнал на Страстном бульваре, в доме Васильева, недалеко от Тверской.

Я ходил туда после гимназии каждый день.

Основателем «Зрителя» был некто Вс. Вас. Давыдов, у жены которого была модная

мастерская, а у него самого – небольшая типография. Он занимался, кроме того,

фотографией и был необыкновенным энтузиастом. Планы его были всегда грандиозны и

масштабы безграничны. Когда он что-нибудь затевал, то размахивал руками и говорил с

таким увлечением, что брызгал во все стороны и то и дело свистел:

– И будет у меня – фюить!.. – и то, и это... А потом я разверну это дело – фюить!.. –

так широко, что чертям тошно покажется – фюить! – И так далее.

Только что стала входить в употребление цинкография. Все существовавшие в

Москве иллюстрированные журналы печатались литографически, только одна «Стрекоза»

в Петербурге пользовалась цинкографическими клише (ее издавал цинкограф Герман

Корнфельд).

Давыдов ухватился за цинкографию с увлечением и, выражаясь словами Антона

Чехова, стал портить рисун-{98}ки своих художников. Цинкографическую мастерскую он

устроил сам, своими

«Девица в голубом». Картина Н. П. Чехова, масло, 1881.

Гос. музей-заповедник А. П. Чехова в Мелихове. {99}

руками, и она была чрезвычайно примитивна. Три ящика, обмазанные смолой и

наполненные раствором азотной кислоты, парами которой Давыдов дышал с утра до

вечера и с вечера до утра, и валик с черной краской, которой он накатывал переведенные

на цинк рисунки, – вот и все устройство цинкографии. С такими средствами и без гроша за

душой он начал издавать журнал «Зритель». Журнал этот должен был выходить (фюить!)

по три раза в неделю, должен был (фюить!) затмить собою все другие московские

журналы, должен был стоить (фюить!) всего только три рубля в год и с первого же номера

приобрести (фюить!) не менее 20 тысяч подписчиков! Кажется, Вс. Вас. Давыдову

помогали материально в этой затее служивший в одном из московских банков О. И.

Селецкий и помощник присяжного поверенного Озерецкий, потому что, кроме братьев

Чеховых да еще провинциального актера Стружкина, вечно толкались в редакции

«Зрителя» и они. Стружкин писал стихи под псевдонимом «Шило», и брат Антон острил

над ним, что это шило колет не острым концом, а тупым. По-видимому, у Озерецкого

вовсе не было адвокатской практики, потому что для своей рекламы он затевал

фантастические дела. Так, по его проекту мои братья Антон или Александр, кто-нибудь из

них двоих, должен был подать мировому судье жалобу на то, будто Стружкин разбил о его

голову гитару. Процесс должен был перейти потом в мировой съезд, принять

юмористическую окраску и попасть затем в печать прямо из-под пера Антона или

Александра, причем в судебном отчете собственного изготовления проектировалось

привести и защитительную речь нашего «талантливого и подающего громадные надежды»

адвоката Озерецкого.

Редакция «Зрителя» была более похожа на клуб, чем на редакцию. Сюда, как к себе

домой, сходились каж-{100}дый день ее члены, хохотали, курили, рассказывали анекдоты,

ровно ничего не делали и засиживались до глубокой ночи. Служитель Алексей раз десять

подряд обносил всех чаем; тут же сидел сортировщик из почтамта Гущин, который

почтительно прислушивался к разговорам и подбирал адреса подписчиков по трактам и

местам. Каждую трактовую ведомость он подписывал так: «Сортир. Гущин». За это его

прозвали «Ватерклозетом».

В это время в типографии у Давыдова случилась презабавная история. Кто-то

печатал у него свой перевод романа польского писателя Крашевского «Король и

Бондаривна», но так как денег на расплату за печатные работы и за бумагу у переводчика

не оказалось и эти книги нечем было выкупить, то все 2 тысячи экземпляров так и

остались у Давыдова на складе.

Они были связаны в пачки и составлены штабелями в углу. Сторож Алексей устроил

на них для себя постель и, отдаваясь здесь в объятия Морфея, стерег редакцию по ночам,

хотя в ней, кроме кухонных столов и простых базарных табуреток, никакой другой мебели

не было. Переводчик не являлся за своим заказом более года, так что уже и отчаялись в

том, что он когда-нибудь выкупит своих «Короля и Бондаривну». Решили продать книги на

пуды. Но тут я, гимназист, проявил свою сообразительность. Я спросил у Давыдова:

почему бы этих самых «Короля и Бондаривну» не дать в качестве премии к журналу

«Зритель» для привлечения подписчиков? Брат Антон одобрил этот план. Вс. Вас.

Давыдов пришел в восхищение, замахал руками и в увлечении воскликнул:

– А что бы вы думали? Фюить! Их у меня всего только 2 тысячи экземпляров, но

ведь и подписчиков у меня больше не будет! А если их у меня, кроме розницы, будет 2

тысячи, то я буду миллионером. Фюить!

Решено и подписано. Брат Антон сочинил рекламу, и {101} «Король и Бондаривна»...

так и остались в редакции в штабелях составлять постель для сторожа Алексея, ибо

подписки не было никакой.

Брат Николай с азартом и увлечением принялся за иллюстрации к «Зрителю». Он

нарисовал заглавную виньетку для журнала и массу рисунков и заставок, но первый номер

вышел бледный в литературном отношении и успеха не имел. Брат Антон начал свое

сотрудничество только с N 5 статейкой «Темпераменты», затем журнал целиком перешел

под власть моих братьев. Николай рисовал буквально с утра и до вечера; Давыдов портил

его рисунки тоже с утра и до вечера, причем приходилось их перерисовывать вновь; Антон

писал не скупясь, но журнал не шел, его трудно было выпускать по три раза в неделю, он

стал запаздывать и, наконец, потерял доверие у публики. Дело погибало, и, чтобы хоть

сколько-нибудь скрасить положение, Давыдов напечатал сообщение, что у художника Н.

П. Чехова заболели глаза, что он почти ослеп и по этому поводу выход журнала в свет

временно приостанавливается. Подписчики ответили рядом писем, что они желают

художнику скорейшего выздоровления, но что из этого вовсе не следует, чтобы редакция

могла воспользоваться их деньгами, далеко не удовлетворив их журналом.

Как раз в то время, когда издавался «Зритель», приезжала в Москву на гастроли

знаменитая артистка Сара Бернар, давшая собою обоим моим братьям богатый материал.

Между прочим, тогда же в одном из номеров «Зрителя» в обе страницы был помещен

превосходный рисунок брата Николая, на котором изображен московский Большой театр

во время представления Сары Бернар. На этом рисунке – все действительные посетители

спектакля: в левом углу – И. С. Аксаков, рядом с ним через человека – директор

филармонии П. А. Шостаковский, второй от зрителя в первом ряду – Гиляров-

{102}Платонов, первый от зрителя во втором ряду – почтеннейший издатель Вс. Вас.

Давыдов, о котором шла речь выше, и так далее.

Выход в свет «Зрителя» подтянул и другие московские журналы. Так, «Будильник»,

испугавшись конкуренции, стал печатать обложку золотой краской. После кончины

«Зрителя» мои братья Антон и Николай перешли работать туда. Впрочем, сколько помню,

брат Антон сотрудничал в «Зрителе» всего только один год, и, когда этот журнал потом

возобновился, он уже больше в нем не участвовал. Он написал на него удивительно

смешную сатиру под заглавием «Храм славы», которую и преподнес в рукописи самому

Вс. Вас. Давыдову. О дальнейшей судьбе ее я, к сожалению, ничего не знаю.

Забыл сказать о деятельном члене редакции «Зрителя», талантливом беллетристе и

переводчике Андрее Михайловиче Дмитриеве, писавшем под псевдонимом «Барон

Галкин». Он был редактором «Московской театральной газеты»62 и вместе с Н. Ланиным

издавал «Русский курьер»; написал и издал несколько книг, поставил на сцене несколько

пьес. Это был интереснейший, живой человек, которого можно было заслушаться. К слову

сказать, это он рассказывал моему брату Антону в моем присутствии эпизод о «бихорке»,

который тот использовал в своем рассказе «Иван Матвеич», а самый герой этого рассказа,

Иван Матвеич, списан с моего же брата Ивана, когда тот еще до поступления своего в

учителя, нуждаясь в заработке, ходил через всю Москву к жившему тогда в Сокольниках

писателю П. Д. Боборыкину записывать под его диктовку. {103}

IV

«Будильник» и его руководители. – Н. П. Кичеев и Ф. Ф. Попудогло. – Несколько

слов о М. Евстигнееве. – П. А. Сергеенко. – Лиодор Иванович Пальмин. – Встреча Антона

с Лейкиным. – «Дядя Гиляй» (В. А. Гиляровский) и его причуды. – На свадьбе у И. А.

Белоусова. – Журнал «Москва» И. И. Кланга. – «Медицинское свидетельство» для

получения гонораров брату. – «Новости дня» А. Я. Липскерова. – Происхождение

«Ненужной победы». – Н. Л. Пушкарев. – «Свет и тени». – Пушкаревская «Европейская

библиотека». – Мое участие в «Мирском толке». – «С Гатцуком знаком, с Прудоном не

согласен и при часах ходит». – Предприятие Пушкарева. – На сеансе гипнотизера Роберта.

– Издатели братья М. и Е. Вернеры и их «Сверчок».

«Будильник» в то время издавала Л. Н. Уткина, а редактировал его А. Д. Курепин,

который на каждый вопрос всегда отвечал вопросом же: «Но почему же? Почему же?»

Большую роль в «Будильнике» играл также и Николай Петрович Кичеев. Редакция

помещалась в Леонтьевском переулке, в доме Мичинера. Курепин вел, кроме того, в

«Новом времени» московский фельетон, а Кичеев вел такой же фельетон сначала в

«Голосе», а потом в «Новостях». Он был большой театрал, писал театральные рецензии и

сам пописывал пьесы. Между прочим, он дал мне зара-{104}ботать: я должен был четыре

раза подряд переписать пьесу «Война с немцем», которую он сочинил вместе с Ф. Ф.

Попудогло. Пьеса эта вышла тяжеловесной, публике не понравилась и после первого же

представления была снята с репертуара. Кичеев уплатил мне за работу 25 рублей, которые

я предназначил в уплату за учение. Но братьям понадобились эти деньги, они растратили

их, и когда пришел последний срок платежа в гимназию и инспектор сказал, чтобы я

завтра уже и не являлся, то оба брата, Николай и Антон, стали бегать по редакциям и

выклянчивать гонорар. Поздно вечером, когда я уже спал, они вернулись домой, разбудили

меня и вручили мне тяжелый сверток, который я чуть не упустил из рук. Это были мои 25

рублей – исключительно в одних серебряных гривенниках. Как оказалось потом, мои

братья не ушли из одной редакции до тех пор, пока не вернулись туда с отчетом газетчики,

продававшие журнал в розницу по гривеннику за экземпляр. Всю выручку братья и

арестовали. Эти деньги я нес в гимназию в ранце, за плечами, и очень смутил инспектора,

когда уплатил ему одними гривенниками. Он допытывался от меня, откуда я их взял, но я

отговорился незнанием; сказал, что дали родители.

Кичеев был очень милый, воспитанный человек, с которым было приятно провести

время и которого интересно было послушать. Он бывал у моих братьев, всегда

надушенный великолепными духами; и я бывал у него в «Будильнике», причем он угощал

меня крепким, как деготь, чаем, который я пил из вежливости. Для переписки кичеевской

пьесы меня порекомендовал ему брат Антон, для которого я два раза переписывал его

тяжеловесную драму, так и не увидевшую вовсе сцены. Я не помню ее заглавия, но это

было нечто невозможное, с конокрадами, стрельбой, женщиной, бросающейся под поезд,

и так как я был тогда еще гимназистом, то при {105} переписке у меня от волнения

холодело под сердцем.

Драму эту брат Антон, тогда студент второго курса, лично отнес на прочтение М. Н.

Ермоловой и очень хотел, чтобы она поставила ее в свой бенефис. Но пьеса вернулась

обратно, и мои труды пропали даром. Эту пьесу издал потом Центрархив63.

Упомянув о Кичееве, хочу написать два слова о его сотруднике Федоре Федосеевиче

Попудогло. Это был очень популярный человек среди московской пишущей братии. Он

представлял собою старожила, которому было известно все, отличался большой личной

порядочностью, но неудачи преследовали его со всех сторон, и он едва зарабатывал себе

литературным трудом на пропитание. Он водил компанию с известным тогда сочинителем

книжек для народа Мишей Евстигнеевым, которого страшно эксплуатировали

книгопродавцы. На каждой ярмарке и по всему лицу земли родной можно было встретить

произведения М. Евстигнеева, продававшиеся прямо с рогожки, и купить за пятачок

любое из них, вроде «Улыбки в пять рублей» или «Мосье фон герр Петрушка». Он писал

свои произведения исключительно только для книгопродавцев, имевших дело с офенями,

и получал от них гонорар от 50 копеек до 1 рубля 50 копеек за книжку. В сущности говоря,

этот Миша Евстигнеев своим дарованием пробивал дорогу таким будущим издательствам,

каким было впоследствии громадное дело И. Д. Сытина.

Встречаясь в редакциях с Ф. Ф. Попудогло, Антон Павлович сошелся с ним и

почему-то, как он сам после говорил и выразился даже в одном из своих писем, стал

ходить к нему по вечерам «яко тать в нощи», точно хотел скрыть от кого-нибудь эти свои

визиты. Попудогло в то время хворал, хотя все еще на ногах, и Антон Павлович принялся

за лечение. С первых же шагов он поста-{106}вил диа-

Кресла оркестра Московского Большого театра на представлении Сары

Бернар. Рисунок Ник. П. Чехова в журнале «Зритель» N 25–26 за 1881 г. {107}

гноз рака в прямой кишке и, как оказалось потом, не ошибся. Попудогло умер, и Антон

Павлович потерял в нем друга и собеседника. Библиотека Попудогло, по воле последнего,

досталась Антону Павловичу, который оплатил ее стоимость его вдове, – я помню, как к

нам привезли громадный сундук, битком набитый книгами. Я и брат Антон стали

разбирать их. К сожалению, все это оказалось самым типичным книжным хламом, не

имевшим никакой цены даже для букиниста: разные каталоги, книжки Миши Евстигнеева

– и ничего ценного. Антон Павлович, я помню, отложил всего только с десяток книг, из

которых «Народные песни», собранные Рыбниковым, и «Тишь да гладь» Бабикова

находятся в настоящее время в Таганрогской библиотеке, а книга «Командные слова для

совершения главнейших на корабле действий» дала Чехову материал для роли Ревунова-

Караулова в его водевиле «Свадьба». Все остальное пришлось попросту сжечь.

Кроме моих братьев, в то время в «Будильнике» сотрудничали: художник Н. Чичагов,

подписывавшийся монограммой «Т. С.», П. А. Сергеенко, писавший под псевдонимом

«Эмиль Пуп», В. А. Гиляровский («Дядя Гиляй») и поэт Л. И. Пальмин.

П. А. Сергеенко долго жил за границей, затем возвратился в Россию, стал

сотрудничать в юмористических журналах и в конце концов застрял в тине толстовщины.

Как пламенный почитатель Л. Н. Толстого, он написал о нем книгу, которой сам придавал

очень серьезное значение. Он был нашим земляком, со всеми нами был на «ты» и слыл


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю